Статьи
«Путін vs Ревізор. Вона з Чікаго, працювала у фонді прямих інвестицій, та майбутнє України в її руках». Із такою обкладинкою у березні цього року вийшов американський тижневик Bloomberg BusinessWeek.Мова йшла про діючого міністра фінансів України Наталію Яресько.
На початку грудня минулого року громадянка Америки погодилася на ледь не найвідповідальнішу посаду в уряді Арсенія Яценюка – створену разом із партнерами інвестиційну компанію Horizon Capital вона проміняла на кабінет на Грушевського 12.
Попереду на неї чекали ухвалення Державного Бюджету із підвищеними податками та скороченими пенсіями, складні переговори із Міжнародним валютним фондом щодо отримання нового кредиту, початок реструктуризації державного боргу. Від неї також залежить майбутня податкова реформа, фінансування зони АТО та стабільність державних банків.
Разом із цим Яресько веде переговори щодо надання Україні фінансової допомоги задля вирішення нагальних економічних проблем, і перебуває у постійних відрядженнях.
Через напружений графік міністра, інтерв’ю з «Українською правдою» переносилося декілька разів. Час на спілкування також обмежений – Яресько поспішає на нараду до прем’єр-міністра. Через два дні вона знову поїде у відрядження –цього разу у складі урядової делегації до Німеччини.
Під час бесіди вона користується заздалегідь акуратно виписаними на невеликих аркушах паперу цифрами та тезами, помітно нервує та часто використовує англійські сталі вирази та терміни.
– Пані Наталіє, ви нещодавно заявили, що другий транш МВФ Україна може не отримати, якщо не реструктуризує державний борг. Чи ситуація настільки серйозна та загрозлива?
– Ні, ми маємо кілька структурних маяків, які мусимо виконати в необхідні терміни, визначені у Меморандумі із МВФ.
Є програма реформи державних підприємств, є вимога схвалити Верховною Радою закон «Про ринок природного газу», закон «Про правозахист інвесторів». Ще є вимога підсилення незалежності Національного банку через законопроекти. Всі ці маяки нам потрібно завершити до наступної перевірки МВФ наприкінці травня.
Із найбільш важливих для мене, і це моя відповідальність – це реструктуризація боргів.
– Чи це найболючіше питання з тих, що ви озвучили?
– Для кредиторів – так. Для народу України – ні.
– Як просуваються переговори? Я знаю, що ви постійно у відрядженнях, зустрічаєтеся із кредиторами. На яких умовах реструктуризація буде відбуватися?
– Консультації тільки-тільки почалися. Я дійсно була в Каліфорнії, в Нью-Йорку, в Лондоні, де я зустрічалася з нашими найбільшими кредиторами в США та Великобританії. Це приблизно 15 найбільших кредиторів, які там знаходяться.
У під час ціх перших консультацій ми пробували їм пояснювати, які в нас цілі.
– А які вони?
– Перше – це заощадження або зменшення наших грошових потоків протягом 4 років щодо обслуговування боргів.
Протягом наступних чотирьох років ми за рахунок зменшення витрат на обслуговування та погашення державного боргу зекономимо для бюджету 15,3 мільярди доларів. Це перше. Це має прямий вплив на платіжний баланс країни, на стабілізацію нашої валюти, на стабілізацію нашої банківської і фінансової системи.
Друга мета – це досягнути до 2020 року співвідношення боргів до ВВП не більше, ніж 71%. Це має прямий вплив на нашу здатність як країни, як економіки платити наші борги.
І третя мета – це після програми, тобто з 2019 року, домогтися, щоб наші платежі по обслуговуванню боргів не перевищували більш 10% ВВП.
Ці три мети, якщо їх брати разом, потребують реструктуризації, яка має включати в себе (конкретно я вам не скажу, тому що конкретно ми таких розмов не мали поки що) і продовження терміну обігу облігацій, і зменшення їх купону - відсоткового платежу, і зменшення номінальної вартості єврооблігацій.
– Які умови щодо зменшення ви запропонували кредиторам?
– Конкретно я вам не скажу, тому що ми таких розмов не мали поки що.
Поки що не вирішено, яка це буде частина і який термін. Переговори не почалися. (Інтерв'ю відбулося в понеділок, 30 березня - УП)
Ми на цих консультаціях пробували всім розповісти нашу ситуацію в країні, чому це нам потрібно, і ми не маємо можливості ні відходити від наших трьох цілей, ні запізнитися з проведенням реструктуризації, – при тому що термін дуже короткий.
Нам потрібно до кінця травня, до перевірки МВФ мати домовленість з нашими кредиторами.
Ми пробували їм показати, що це в їхніх інтересах, наших спільних інтересах, що стан української економіки не дозволяє по-іншому себе вести зараз. А, з іншого боку, це в їхніх фінансових інтересах, тому що таким чином ми станемо за кілька років з їхньою підтримкою кращими боржниками.
Це допоможе створити кращий ринок для їхніх фінансових інтересів. Врешті-решт ніхто не хоче, щоб Україна мала більші фінансові проблеми, ніж ми вже маємо.
– Тобто ви думаєте, що дефолт нам не загрожує?
– Ми відчули від більшості кредиторів розуміння, це по-перше. Я думаю, що для всіх наша ситуація з війною чітко зрозуміла, зрозумілі ризики до наших прогнозів, ризики, які існують до програми МВФ.
Вони розуміють, що йде війна, будь-яке загострення на Сході має вплив на ситуацію в економіці. Банківська система, соціальні ризики, політичні ризики, ризики, які на нас впливають, де ми не маємо можливості для контролю – це все треба брати до уваги. І зараз краще будувати якнайсильнішу базу для України, щоб ми могли вистояти всі ці можливі ризики в майбутньому.
Ми просили, щоб найбільші кредитори, які представляють різні точки зору, самі створили кредитний комітет, який би представляв інтереси всіх кредиторів, і ми могли ефективно вести переговори з однією групою.
Ми чекаємо, щоб на цьому тижні вони нам відповіли, що вони готові і створили комітет з різними інтересами, щоб ми могли вести з ними конкретні переговори.
– Ви гадаєте, що ви встигнете домовитися про реструктуризацію до кінця травня?
– Ми мусимо встигнути це зробити. Я казала на якійсь конференції: «Нам не можна не встигнути це зробити». Ми просто не маємо інших можливостей.
– А щодо російського боргу, який складає 3 мільярди доларів? Чи російська сторона вимагає його?
– Ми спілкуємося з усіма кредиторами однаково. Врешті-решт, ми навіть не знаємо, хто є тримачем цих облігацій, тому що вони можуть в будь-який день бути продані на ринку. Але ми знаємо, що вони тримаються через російський фонд і, передавши йому інформацію, ми запросили власників цих облігацій до участі.
З усіма нашими кредиторами ми будемо вести розмову на паритетних засадах, тобто без будь-якої дискримінації чи то за географічною ознакою, чи то початковою ціною купівлі облігацій, чи будь якою іншою ознакою. Я думаю, що всі кредитори однаково хочуть, щоб врешті-решт ми були в змозі платити наші борги.
– Щодо меморандуму МВФ. Є чіткі сроки виконання необхідних реформ. Хто слідкує за тим, щоб вони були зроблені вчасно?
– До кінця травня все має бути зроблено. Звичайно, хочеться, щоби процеси відбувалися швидше.
Кожне відомство брало на себе відповідальність, бо це уряд взяв на себе відповідальність, Кожний міністр має брати на себе відповідальність виконувати ті обіцянки.
Я не казала, ще однією вимогою для отримання наступного траншу є реформування системи фінансування лікарень. І тут знову міністерство охорони здоров’я має відповідальність це зробити вчасно. Це була їхня ініціатива, а не програма, яку нам нав’язували. Ми з МВФ домовлялися, і більшість із цих реформ виходили з наших потреб, від нашої програми дій уряду, від нашої стратегії 2020, від нашої коаліційної угоди.
Очевидно, нам потрібно дуже-дуже спільно працювати з нашими коаліційними партнерами, щоб усе це зробити. Але я думаю, що всі зрозуміють, що країна брала на себе відповідальність. І плюс, правду вам сказати, ці реформи вийшли з нас, з уряду.
– Зараз точиться дискусія стосовно того, що підвищення тарифів не матиме той ефект через девальвацію гривні. Чи будуть переглядатися тарифи, і чи ті показники дефіциту «Нафтогазу», що закріплені в меморандумі, будуть витримані?
– Тарифи будуть переглядатися регулярно.
Ми як Мінфін не маємо права по закону фінансувати більший дефіцит «Нафтогазу». Закону потрібно дотримуватись.
Ми йдемо до паритетних ринкових цін на газ і збільшення дотацій народові, який цього потребує. Тому я казала, що нам в наступному році будуть потрібні додаткові витрати на соціальну сферу, тому що ми всі розуміємо, що тарифи підвищуватимуться далі – і вони мусять, адже це правильний економічний підхід…
Так, цей крок є болючим. Але не менш боляче платити «Нафтогазу» дотації – тільки 110 мільярдів в 2014 році, які створюють інфляцію, які нищать нашу енергетичну незалежність, нашу енергетичну ефективність, тому що ніхто не знає, за що ми платимо і куди. Тобто правильний підхід зараз – іти до паритетності або до ринкових цін на тарифи, із одночасним застосуванням правильної системи субсидій або дотацій для тих, хто їх потребують.
– Наскільки мені відомо, саме питання тарифів було найскладнішим під час переговорів, найболючішим.
– Одним з найболючіших. Я думаю, що пенсійна реформа також болюче питання. Ви чули, що ми змогли «зняти» вимоги МВФ щодо підвищення пенсійного віку, але проблема фінансування дефіциту Пенсійного фонду і проблема енергонеефективності плюс енергофіскальні проблеми, плюс енергонезалежність – це два такі блоки дуже болючі.
– Ми говоримо про енергонезалежність, і в той же час підвищуємо рентні платежі на видобуток нафти й газу. Я не захищаю інвесторів, до багатьох з яких є питання щодо отримання ліцензій на видобуток, але очевидно, що це рішення не стимулюватиме зростання видобутку енергоресурсів.
– Ми створили нову робочу групу з 1 квітня, яку очолює мій заступник Олена Макеєва. До неї включені представники бізнесових асоціацій, які представляють інтереси нафтогазових компаній.
Ми будемо шукати короткострокові важелі на ситуацію, й одночасно до 1 липня взяли на себе відповідальність внести довгостроковий новий підхід, який знову збалансує наші фіскальні потреби, тобто бюджетні потреби з інвестиційною привабливістю. Ми маємо заохотити інвесторів у цю галузь, тому що це нам допомагає в здобутті енергонезалежності.
Ми розуміємо, що система, яка сьогодні існує, цього не виконує, вона неприваблива для інвесторів. Ми чуємо цю критику.
Також ми не можемо сьогодні сказати про позитивний чи негативний вплив цього нововведення, оскільки ці платежі йдуть по півріччях.
– Якщо ми вже заговорили про податки, то однією з найважливіших реформ є податкова, за яку ви особисто також відповідаєте. Що зроблено в цьому напрямку?
– За реформу у міністерстві відповідає Макєєва. Я дійсно буду очолювати податковий комітет Національної ради реформ, але саме вона – заступник міністра по надходженнях до бюджету, включаючи податки.
Зараз ми створюємо групу, яка має приблизно 5 міжнародних експертів, включаючи колишнього віце-прем'єр-міністра Словаччини Івана Міклоша, одного експерта з Америки, третього, напевно, з МВФ. І громадськість, і представників усіх фракцій коаліції, а також голову податкового комітету, представників міністерства економіки, оскільки ця реформа має бути проведена таким чином, щоби зробити Україну інвестиційно привабливою для бізнесу.
Ми маємо робити цю податкову реформу, не тільки дивлячись на бюджет, а дивлячись на бюджет і на інвестиційну привабливість цієї системи. Спрощена, прозора система, яка не включає окремі промислові галузеві пільги. Тобто є різні підходи, і ми тільки на початку цього шляху.
– Ви раніше казали, що одним рухом змінити всю податкову систему не можна і не потрібно.
– Так. У нас залишилося після нашої реформи в грудні 11 податків. Залишилась, я думаю, непогана система. Її просто потрібно покращити…
– Але бізнес так не вважає. Бізнес скаржиться...
– Знаєте, бізнес ні в якій країні ніколи не скаже, що податкова система добра.
Але, з іншого боку, наприклад, спрощена система по приватним підприємствам, дуже легка в Україні, і ставки є дуже низькими.
І те, що ми маємо мораторій на проведення перевірок малого бізнесу та приватних підприємств на два роки – такого не буває в світі.
Щодо податку на прибуток, наприклад. Знову, 18% – це не надвисокий рівень податків. Питання в спрощенні процедури сплати податків, правилах, бухгалтерських питаннях. І тут ми пробували дещо робити в грудні.
Перше – це електронна система адміністрування ПДВ, яка розпочала свою роботу в тестовому режимі з 1 лютого. До 1 липня нам потрібно доопрацювати її, щоб вона дійсно працювала і щоб бізнесу було легше. Але ми маємо мати систему, з якою можна боротися з так званою оптимізацією або ямами…
Ми вже пробували з ЄСВ щось робити, щоб почати виводити економіку із тіні… І дійсно в січні-лютому надходження від ЄСВ збільшилися.
– Наскільки?
– На 12%. Поки що це не така значна сума, аби можна було казати, що ми знайшли остаточну відповідь на проблему, але це позитивний тренд, якщо дивитись назагал.
Тобто детінізація дуже важлива, ці ями закрити дуже важливо. Я думаю, що спрощення системи взагалі нам допоможе в цьому. Я думаю, що коли є всі ці різниці в правилах, коли дуже детальні правила гри, на яких можна грати по-різному, це створює багато можливостей…
Якщо ж система дуже проста, тоді ніхто не може тобі казати, як чи ні.
Але врешті решт ми подивимося влітку. Наші наміри – до 1 вересня чи до 1 жовтня внести поправки на розгляд парламенту, і щоб бізнес встиг підготуватися до вступу цих змін у силу з 1 січня 2016 року.
Ми чуємо бізнес дуже часто, дуже багато листів отримуємо. І дуже багато питань та зауважень стосуються не податків, а адміністрування. І тут величезні проблеми. Починали зі слідчої комісії щодо діяльності ДФС, яка була відповіддю на цю всю критику.
– За підсумками роботи цієї групи був звільнений глава ДФС. Що ж такого виявила ця робоча група?
– Конкретний звіт я поки що не бачила, тому що він не оприлюднений поки що.
Врешті-решт, я думаю, що всі розуміють, що митниця і податкова міліція не працювали як слуги народу і як сервісні системи для держави. І в цьому один із маяків для програми МВФ – до наступного траншу в червні, а точніше вже в квітні ми маємо з ними домовитись по реформі ДФС.
– Я знаю, що ви маєте знайти нового керівника і що це ваша особиста відповідальність. Чи є вже кандидати?
– Я очолюю цю комісію, але буде група людей, включаючи різні сторони, щоб це було якнайбільш прозоро.
Я би хотіла бачити голову ДФС, який не тільки розуміє податки і адміністрування податків і митниці, але який також вміє керувати великою кількістю людей. ДФС - це величезна організація, в якій разом працює близько 40 тисяч людей, по всіх областях. Тому нам потрібен менеджер-управлінець, який вміє цими людьми керувати.
Очевидно, я би також хотіла бачити на чолі ДФС людину, яка бачить ДФС як сервісну організацію. Так, звичайно, вона має включати також і виконавчу службу. Називати її податковою міліцією чи ні – це питання на майбутнє. Але для тих, хто дійсно незаконно працює, дійсно відходить від своїх законних зобов’язань по сплаті податків, потрібно мати якусь виконавчу службу.
І тут, на мою думку, дуже важливо з фіскальної точки зору зменшити оптимізацію і зменшити корупцію на митниці. Тому що якщо в цьому році ми очікуємо ще далі, на жаль, падіння ВВП, то в наступному році ми не можемо очікувати вже великого збільшення надходжень від податків, це просто неможливо.
– Коли нового керівника буде призначено?
– Я не знаю, ми тільки починаємо на цьому тижні збирати CV. Ще кандидатів нема.
Але реформа ДФС буде розроблятися паралельно. Я не можу чекати, поки буде новий керівник. Він може потім додати, відшліфувати всі ці реформи, але ми маємо відповідальність перед МВФ вже у квітні подати план реформи ДФС, і маємо менше-більше до кінця квітня одночасно знайти голову ДФС.
– Ви говорите про інвестиційну привабливість, про залучення коштів інвесторів. Наскільки впливає на цю ситуацію війна? І чи ви особисто задоволені тим, як рухаються реформи, які мають вплив і на інвестиційну привабливість?
– Я думаю, що правильно, щоб тиск на всіх політичних діячів був безперервним, що вони мають робити більше, швидше, краще. Я з цим згодна.
Але з моєї точки зору, те, що ми робимо в міністерстві фінансів, ми б не змогли робити швидше.
Щодо інвестиційної привабливості, вона будується, перш за все, на стабільності банківської і монетарної системи.
Тому всі наші – я маю на увазі і міністерство фінансів, і уряд, і президента, і Верховну Раду – зусилля в перші місяці роботи цього уряду було покладено на те, аби схвалити бюджет, який має зменшений дефіцит, тому що це є один з факторів стабільності монетарної політики, один з факторів створення чи не створення інфляції.
Друге, що ми всі мали зробити, – це реалізувати всі попередні заходи і всі реформи, які були потрібні для домовленості з МВФ.
Чому це важливо? Тому що, аби повернути стабілізацію в монетарній і банківській системі, ми маємо збільшити національні резерви. Ми цього не можемо робити на словах. І суми грошей, які міг надавати нам МВФ, ніхто інший не в змозі нам надавати.
За рахунок першого траншу ми подвоїли національні золотовалютні резерви. П'ять мільярдів, очевидно, недостатньо, але це відкриває нам доступ до ще додаткових двосторонніх і міжнародних кредитів.
– Яких, наприклад?
– Наприклад, на тому тижні ми підписали угоду з канадцями. Ці гроші, 200 мільйонів канадських доларів, мають піти до кінця березня, тобто днями.
Також протягом місяця ми підпишемо угоду з США щодо надання їхніх кредитних гарантій на випуск Україною єврооблігації на 1 млрд доларів.
Домовляємося з ЄС по їхній новій програмі – 1,8 мільярди євро, які прийдуть трьома траншами. Напевно, перший транш буде в червні, так як другий транш МВФ, приблизно в той самий період.
Тобто все це складається. Моя точка зору – ми не можемо спізнюватися з усіма реформами, які стали маяками для всіх цих кредитів. Кожний кредит має свої вимоги, свої передумови.
Тому що, повертаючись до резервів, нам потрібно їх відбудувати, щоб повернути в банківській системі і в народі відчуття стабільності. Це я думаю, перший крок, є й інші кроки, які потрібні. Це, наприклад, якнайшвидше і якнайбільш прозоро вичищати банківську систему від слабких банків.
– Але ви з одного боку підчищаєте ринок від цих банків. Аз іншого боку, люди ще не скоро через це довірятимуть банкам. Як повернути довіру до банківської системи?
– Я думаю, що їм буде легше заносити гроші в банк, коли вони будуть впевнені, що цей банк не збанкрутує через місяць чи через шість. Коли вони будуть впевнені в системі, яка створена Нацбанком, що вичищає якнайшвидше, якнайпрозоріше ці банки, які спекулюють над нашими вкладниками, над нашими громадянами.
Вони ж навмисно пропонують перевищені рівні відсоткових ставок, щоб залучити ці кошти. І звичайний громадянин не може знати, який банк більш сильний, який банк менш сильний, незважаючи на те, що фінансові звіти можна дивитись на сайті.
Якщо ми зможемо одночасно зараз відбудувати стабільність у системі, зменшити волатильність гривні, якщо ми зможемо взяти під контроль таким чином і інфляцію, це все, на мою думку, буде мати вплив не тільки на інвестиційну привабливість, але й силу нашої банківської системи.
Одночасно, і це вже не в моїх руках, але я впевнена, що уряд цим керує, потрібно робити інші зміни щодо інвестиційного клімату. Перше – дерегуляція, за яку відповідає Міністерство економічного розвитку. Це перший пріоритет. Друге – реформи державних підприємств, які будуть доказом, чи ми дійсно щось міняємо, чи ні. Третє, це податкова реформа, про яку ми говорили вище.
– Ми говоримо про повернення довіри, але довіри до слів влади мало. Була історія із «Дельта банком». Спочатку сказали, що будемо рятувати, що захистимо наших вкладників. У підсумку таке дуже різке рішення, що націоналізації не буде, банк буде ліквідований. Я знаю, що це ваше особисте рішення і Кабінету міністрів. Якими були аргументи?
– Перш за все, я не знаю, хто казав, що ми будемо націоналізувати. В минулому році Національний банк визнав «Дельта банк» системним, але це не одне й те саме, це не є гарантія націоналізації. Є різні варіанти, як вирішувати проблемні питання системного банку.
Ми консультувалися, як вирішувати питання щодо цього банку, ми приймали це рішення разом. І тут були причетні не тільки Нацбанк, не тільки уряд, Мінфін, але й наші міжнародні партнери – і МВФ, і ЄБРР, і Світовий банк, всі мали свою точку зору.
Дійсно, моя позиція, що не найкращий підхід націоналізувати цей банк в цей час, в цій ситуації в країні. І я беру на себе відповідальність за цю позицію. Але це не лише моя точка зору, бо якби вона була тільки в мене, то, навряд чи її б підтримали всі сторони, що брали участь у рішенні.
– Чому?
– Перше – якщо ми дивимося на досвід держави в націоналізації під час останньої кризи в 2008-2009 році, ми не маємо позитивних показників ні щодо ефективності націоналізації, ні щодо розуміння коштів, ціни цієї націоналізації. І що врятовано, ми не можемо сказати на сьогоднішній день.
Друге – майже завжди чи завжди націоналізація коштує державі набагато більше з бюджету, ніж це кажуть будь-які попередні оцінки чи прогнози. У нас в державі є фіскальні проблеми з усіх сторін, і потрібно зрозуміти, де найкраще вкладати ті обмежені ресурси, які ми маємо. На сьогоднішній день національна оборона і соціальні витрати для малозабезпечених – це перший і другий пріоритети країни, чи навіть перший і перший.
Окрім того, ми не хочемо, аби за хибні бізнесові стратегії, що призводять до проблем в банках, платив народ. А в разі націоналізації платить саме він - адже саме за кошти платників податків відбувається докапіталізація банків з бюджету.
Але ми не кинули наших вкладників. Більшість з них отримають свої депозити через Фонд гарантування вкладів.
Так само держава є відповідальною за державні банки. В 2014 році ми провели рекапіталізацію і «Укрексімбанку», і «Ощадбанку». І на сьогоднішній день, використовуючи закон щодо системи ліквідації банків, який був прийнятий в грудні, («Про заходи, спрямовані на сприяння капіталізації та реструктуризації банків» - УП) ми змогли почати вирішувати проблеми з банком «Київ», які існували вже дуже довго.
І я думаю, що вже до кінця квітня, до початку травня ми питання по «Києву» повністю вирішимо.
– Наприкінці квітня має відбутися донорська конференція. І за підготовку до неї відповідаєте ви та ваш колега із міністерства економіки Айварас Абромавічус. Про що уряд говоритиме із інвесторами?
– Тут відповідальне не наше міністерство, а міністерство економіки, але я можу розповісти про три складові цієї конференції.
Перше – це пояснювати нашу програму реформ, що ми вже зробили, що ми далі будемо робити, щоб всі наші міжнародні партнери нас зрозуміли і бачили наші маяки, чи ми виконуємо те, що ми обіцяємо, чи ми говоримо, чи ми діємо. Це перша частина.
Друга частина – це підтримка інвестиційна. Тобто ми будемо запрошувати і задіювати всі можливі офіційні агентства і установи, які підтримують інвестиції. Я маю на увазі такі міжнародні організації, як ЄБРР, а також двосторонні експортні агентства, в тому числі такі, які працюють сьогодні в Голландії, в Німеччині.
Дуже багато з них на сьогоднішній день не працюють в Україні, і ми хочемо їх переконати в тому, що потрібно повернутися, побачити нову Україну і нові можливості. Це друга частина.
Тобто в інвестиційній частині це буде підтримка для офіційних інвестицій. Очевидно, і приватних, але офіційні є першими. Тому що коли приватні інвестори в тій країні бачать, що їхні агентства вже діють або беруть участь, або показують якусь зацікавленість, тоді вони більш відкриті до повернення до України.
Тому офіційний інвестиційний сектор треба задіяти повністю в Україні, не тільки європейський, не тільки «Велику сімку», а й «Велику двадцятку». Наприклад, залучати офіційні інвестиції Кореї, Туреччини, і т.д. Тобто розширити можливості для офіційних інвестицій, щоб до другої половини цього року вже, якщо ми зможемо, задіяти це в реальну економіку.
І третя частина – це те, що ви говорили, гуманітарна, це проблема відновлення зруйнованих міст на сході. Нам буде потрібно, і віце-прем'єр-міністр Геннадій Зубко тут найбільш відповідальний в цій історії. Але ми покажемо де і що в нас потерпіло або зруйновано під час АТО
– Чи є зараз бачення, скільки коштів потрібно на відновлення?
– Напевно, є, але це краще запитати у віце-прем'єра Зубка.
– Як зараз уряд співпрацює із зоною АТО? Скільки коштів виділено на фінансування цих територій?
– На сьогоднішній день ми розуміємо, що приблизно 1 мільйон 200 тисяч пенсіонерів живе на неконтрольованій території. Ми дали можливість усім реєструватися на контрольованій території, щоб отримати свої пенсії, і 800 тисяч зареєструвалися.
На сьогоднішній день ми платимо повністю їхні пенсії. Є заборгованість для тих, які не зареєструвалися на контрольованій території. І зараз ми маємо борг перед цими людьми приблизно на 4,7 мільярдів гривень. Але цей борг зменшується з кожним місяцем. Наприклад, 1 січня було 5,4 мільярда гривень, а зараз менше, оскільки з часом більше й більше з цих пенсіонерів реєструються на контрольованій території.
Друге – для переселенців, які виїжджають з неконтрольованої території, ми маємо програми соціальної допомоги, і виплачуємо їм 1300 гривень в середньому на місяць кожній сім’ї.
– Але також лише зареєстрованим?
– Так, тим, що реєструються. І тут приблизно 300 тисяч сімей, це десь 800 тисяч осіб. І в бюджет вкладено 3,4 мільярди гривень на цю програму.
Третє, щодо наших навчальних закладів. Ми вже перевезли на контрольовану територію, щоб профінансувати повністю, 6 вузів з Донецької області, 3 – з Луганської, плюс 5 технікумів та 10 наукових інститутів.
Також для переселенців вже виділено або призначено приблизно 870 об'єктів, де можуть жити 14 тисяч жителів, і збудовано, спроектовано ще 91 будинок, де можуть жити додатково 4 тисячі осіб.
Окрім того, зараз в ЗМІ говориться про дві конкретні проблеми щодо фінансування зони АТО. Перша проблема виникає, коли в одному районі є і контрольована і неконтрольована урядом України територія. Бюджетна система виділення коштів працює за районним принципом, і таким чином, коли в одному районі є неконтрольовані території, то виникають проблеми з автоматичним фінансуванням цього району.
Зараз ми працюємо над тим, щоб проводити фінансування на контрольовані території вручну. Міністерства і відомства вирішують, як це робити, кому конкретно, де саме в районі потрібно фінансування, щоб ми могли повністю фінансувати всі наші зобов’язання на контрольованій території. Вони передають ці дані Міністерству фінансів, і Державне казначейство проводить такі виплати.
Є друге питання складне – лінія фронту змінюється. В один день знаходиться місто на контрольованій території, на другий день – на неконтрольованій, і навпаки. Але у нас є постанова, яка дає перелік неконтрольованих урядом міст чи територій, які ми не маємо права фінансувати.
І коли лінія фронту змінюється, і якісь міста переходять під контроль України, виникає проблема, що певна територія вже повернулася під наш контроль, але фінансувати її ми ще не маємо права, адже для того, щоб змінити постанову, нам потрібен деякий час. Але поки цих змін не внесено, ми все однак фінансуємо ці підконтрольні території в ручному режимі.
Тобто коли ви говорите, чи є конкретне бачення, як вирішувати проблеми фінансування переселенців та зони АТО – є конкретне бачення. Чи є конкретні проблеми, з якими ми зіткнулися? Очевидно, є. Ми щодня пробуємо їх вирішувати
– Останні два тижні все обговорюють ваше прем’єрство. Чи така можливість обговорювалася?
– Ні, абсолютно ні. Я маю свою посаду та відповідальність. Немає відповіді на це. Але я не зацікавлена, ніхто зі мною не розмовляє, і це неможливо.
- Информация о материале
24 марта состоялась пресс-конференция, организованная руководством общественного совета при Министерстве юстиции Украины. Главный месседж этого события заключается в том, что Окружной административный суд Киева вынес решение по иску ВОО «Комитет конституционно-правового контроля Украины» к Кабмину и Минюсту. Об этом рассказал председатель общественного совета (далее – ОС) Игорь Мариен.
История вопроса
Взаимодействие нового министра юстиции Павла Петренко и старого общественного совета сразу не заладилось, поскольку с обеих сторон наблюдалось некое противодействие. ОС требовал от министра действовать на основании законодательства, в т. ч. постановления КМУ №996 «Об обеспечении участия общественности в формировании и реализации государственной политики», которое регламентирует деятельность общественных советов. Но П. Петренко, как отметил И. Мариен, очевидно, видел эти взаимоотношения по-своему.
«Для того, чтобы избавиться от общественного совета при Минюсте, Павел Петренко подготовил текст постановления №688 и инициировал его принятие на заседании правительства», – пояснил председатель ОС. Этот документ предусматривал внесение изменений в постановление №996 и прекращение полномочий общественных советов при всех органах исполнительной власти. Напомним, что идея внести изменения в постановление №996 созрела в Минюсте еще весной 2014 г. Поводом для этого послужил конфликт между его руководством и ОС, избранным в 2013 г., еще при министре Александре Лавриновиче, которого в министерстве сочли «запятнавшим себя сотрудничеством с режимом президента В. Януковича».
По словам членов ОС, они отправили П. Петренко ряд запросов с целью получить информацию о текущей деятельности министерства и работе его отдельных департаментов. Министр и другие руководители ведомства эти запросы проигнорировали. Осенью 2014 г. конфликт перешел в публичную плоскость. Члены ОС обвинили министра юстиции в «узурпации власти», «игнорировании общественности» и коррупции. 10 октября ОС на своем заседании высказал недоверие П. Петренко и его заместителям.
Затем общественный совет и входящий в его состав «Комитет конституционно-правового контроля Украины» подготовили и 25 ноября подали в Окружной админсуд Киева иск, в котором просили признать противоправной бездеятельность П. Петренко, состоящую, по мнению истцов, в нарушении Закона «Об обращениях граждан», поскольку он отказался предоставить необходимую совету информацию, проигнорировав 23 соответствующих запроса.
«Мы натолкнулись на полное неприятие нас как общественного совета. П. Петренко не принимает участия в работе совета, не отвечает на наши запросы, демонстративно нас игнорирует, не присылает своих представителей и руководителей департаментов на заседания, не обеспечивает помещениями для круглых столов», – рассказал тогда И. Мариен. В конце концов ОС высказал обоснованное недоверие лично г-ну Петренко. И министр по сегодняшний день не опроверг ни одного тезиса из предъявленных членами совета.
Руководство ОС напомнило, что подобные действия были когда-то инициированы экс-главой МВД Виталием Захарченко по отношению к общественному совету при данном ведомстве. Тогда министр, который после событий на Майдане разыскивается за преступления против украинского народа, посчитал, что ОС очень непослушен, и лучше всего его просто ликвидировать. А сегодняшний министр юстиции, по словам членов совета, решил пойти в этом вопросе еще дальше – ликвидировать все общественные советы, которые были созданы до 22 февраля 2014 г.
Однако возникает вопрос: а нужны ли действительно общественные советы, которые были созданы во времена президента-диктатора? Министерские чиновники не раз вменяли прежнему составу ОС полное отсутствие интереса к работе. В конце прошлого года на тот момент заместитель министра юстиции Игорь Бондарчук заявил, что совещательно-консультативный орган не внес ни одного предложения при подготовке проектов нормативно-правовых актов по вопросам реформирования государственной правовой политики, утверждения гражданских прав и свобод, а также усовершенствования деятельности Минюста. В то же время, члены совета утверждают, что им даже не предоставлялся зал для проведения заседаний.
Что написано пером…
Теперь члены ОС решили громко заявить о себе. Представители этого органа рассматривают постановление №688 как угрозу всем институтам общественного мнения, а пояснения о причинах принятия этого документа, подготовленного Минюстом, они раскритиковали. Напомним, в названном документе говорится, что полномочия общественных советов следует прекратить с целью эффективной реализации положений Закона «Об очищении власти». «Не нужно быть юристом, чтобы понять, какое отношение имеют общественные советы к государственной власти. Они не являются субъектами властных полномочий», – пояснил И. Мариен.
Закон «Об очищении власти» предусматривает правовые и организационные основы проведения люстрации и защиты демократических ценностей в органах государственной власти и местного самоуправления. Общественный совет не относится ни к тем, ни к другим, но КМУ и МЮУ фактически проигнорировали этот факт. «Мы подали два иска. Первый – о противоправной деятельности Министерства юстиции, а второй – о противоправной деятельности Кабинета министров Украины, который принял это бессмысленное постановление», – отметили в ОС.
Члены совета не особо надеялись на решение суда в их пользу. Они рассказали, что неоднократно обращались в суды, где заявляли о противоправных действиях чиновников прошлой власти, но их требования не были поддержаны, невзирая на сильные аргументы. Но тут произошло чудо – чуть ли не впервые судебная инстанция приняла решение о защите интересов лиц в сфере публично-правовых отношений от нарушений со стороны органов государственной власти и их должностных лиц.
Безапелляционные доводы истцов
Руководство ОС считает, что ряд положений как самого постановления, так и пояснительной записки к нему за подписью П. Петренко не соответствуют даже общим правовым принципам. Как пример г-н Мариен привел п. 10 записки «Оценка регуляторного влияния», где указано, что проект постановления КМУ не является регуляторным актом. Эти слова прямо противоречат Закону «О Кабинете Министров Украины», который имеет высшую юридическую силу, чем постановление и тем более пояснительная записка. Противоречивым является также тезис, что проект постановления КМУ не нуждается в общественных обсуждениях.
Отметим, что запланированными в дальнейшем изменениями в постановление №996 (подробнее см. статью «Власть уменьшает влияние общественных советов» в №3 (271) от 22 января 2015 г.) общественные советы фактически превращаются во временные органы. При этом министр, по мнению главы ОС, будет иметь все рычаги влияния на совет и фактически сможет распустить его в любой момент. В таком случае весь смысл называть такой орган общественным советом теряется, так как орган исполнительной власти сам все будет решать вместо представителей общественности.
Что дальше?
Какой ответ на решение Окружного админсуда Киева дадут Кабмин и Министерство юстиции, пока неизвестно. Хотя весьма высока вероятность, что Минюст будет обжаловать судебное решение.
А тем временем Минюст уже подал в Кабмин проект изменений к постановлению №996, который регулирует деятельность общественных советов при центральных органах исполнительной власти. Пока что под давлением общественности Премьер-министр Арсений Яценюк эти изменения вносить не спешит. А юристы считают, что судебные решения могут служить для парламентской коалиции основанием для созыва рабочей группы по проверке деятельности как КМУ, так и Министерства юстиции. Члены общественного совета заверили, что и дальше будут осуществлять контроль за работой Министерства юстиции.
- Информация о материале
Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца.
Я - солдат первого батальона 93-ей бригады, которая дислоцируется в Песках. Наши ребята до последнего стояли в аэропорту.
Живу в Киеве, до войны работал инженером в IT-сфере. Меня мобилизовали в августе, а до этого в армии я не служил. После двухнедельного учебного центра попал в 93-ью бригаду.
По специальности я - помощник гранатометчика, потом получил еще одну специальность, но озвучивать ее не стану, по ней я и поехал в аэропорт. А еще поехал туда из-за своего друга Дениса, его отправляли как корректировщика. Получилось так, что мой друг попал на диспетчерскую вышку. Он там прославился своим героизмом. И был подан на награды, но пока ничего не получил. Да и не из-за наград мы туда ехали, а просто выполняли свою работу. А я попал на новый терминал.
У меня уже было одно осколочное ранение в руку, полученное в Песках, но даже с наполовину рабочей рукой меня тянуло на передовую. Пока лечился в Киеве, не мог дома полноценно заниматься какими-то вещами, зная, что меня там ждут ребята. Надо все дела доделывать до конца - это мой принцип. А война не закончена, значит, дело не сделано.
Психологически к аэропорту я был подготовлен, потому что видел смерть своих ребят, знал, что такое обстрелы, что такое ближний бой, когда непосредственно видишь врага.
В новый терминал мы приехали 6 января, это был последний день зеленого коридора.
Мы называли его "коридором позора", поскольку нам приходилось останавливаться и вылезать с "Уралов", затем нас строили, обыскивали, смотрели, что мы везем, сколько нас едет и так далее. Мы ехали со своим штатным оружием, но враги установили свои правила: магазины должны были быть отстегнуты, а рожки - пустые. Снаряженным может быть только один рожок, но он не должен был быть пристегнут. Это абсурдная ситуация, но таково было решение командования, и мы не могли его обсуждать.
В терминале на 2-3 день после приезда, то есть 7-8, числа мы поняли, что по сути, перемирие закончилось, поскольку враг активизировался и начал атаковать со всех сторон. Но оборону мы держали абсолютно нормально. Мне помогал контакт между мной и Денисом, я знал, что он прикрывает меня справа на вышке, и пока он там - врагам с той стороны не пробраться. Однажды это подтвердилось, числа 10 или 11: я отдыхал после смены на посту, он мне позвонил и сказал: "Вы спите, а к вам подошла одна группа ополченцев, довольно значительная, около 50 человек и начинает приближаться вторая". Но попросил нас ничего не делать и чтоб даже офицеры не выходили по рации с нашей стороны. Сказал только усилить посты, мы сразу это организовали. Он сам красиво скорректировал огонь и группы были полностью разбиты.
Когда враги поняли, что с этой стороны к нам подойти не могут - начали применять танки, чтоб у них была возможность заходить со стороны Донецка, а также планово разрушать терминал и диспетчерскую вышку, которая была нашими глазами и ушами. В итоге башня пала. Была разрушена не до основания, но она наклонилась и рухнула. Я знаю, что там пострадали многие ребята, но все же оттуда они не ушли. После жесткого штурма терминала у нас был очень длительный бой. Но благодаря помощи нашей артиллерии мы отбили атаку. А вечером сепаратисты снова запросили перемирие, но не у нас, а у командования. Для того, чтоб собрать своих раненых и погибших, я спросил у коменданта, что случилось, почему перестала работать артиллерия. Мне сообщили, что дали добро на перемирие. Я посчитал, что, может, с какой-то стороны это и правильно, потому что нам тоже надо было собрать своих "двухсотых" и "трехсотых". Но когда наша арта перестала работать, враги воспользовались обломками вышки, как ступеньками, и подобрались к терминалу, с донецкой стороны, отчего наша линия обороны была немного сломлена, поскольку мы не могли контролировать эту территорию.
Всего нас было не так уж много, приблизительно человек 50 из разных бригад: 81-ой, 90-го и 74-го отдельного разведбата и моя 93-ья. У каждого была своя зона ответственности, мы держали врага, который двигался со старого терминала, это был пост "калитка" в первом зале. Этот пост, как и первый, простоял практически до конца. На этажах шли тяжелые бои, а сверху нас закидывали гранатами. На лестнице оборону держали бесстрашные пулеметчики. Одного из них ранили, в него вошло несколько пуль, позже его забрали медики, а судьбу второго я не знаю, но держались они до последнего.
Поскольку нас сильно зажимали, мы решили отодвинуться и держать один зал, большую территорию удерживать уже не было возможности. Стали создавать баррикаду вокруг него и хотели взорвать лестничную клетку. Я побежал вниз, чтоб найти саперов и на одном из этажей за дверью услышал голоса сепаратистов. Дверь была прострелена, они пытались прорваться, выламывая ее, но один из пулеметчиков их удерживал до тех пор, пока мы не сделали баррикаду из подручных средств, которые, на самом деле, защищали только визуально и легко простреливались. Наш сапер успел заминировать лестницу, но подорвать не успел, его и пулеметчика ранили. Зато мы успели вытащить раненых и отойти в зал.
Несмотря на то, что мы теряли территорию, никто не собирался сдаваться. Я даже намеков от ребят не слышал про такое. Все были обозлены, потому что поняли, что правил войны для сепаров и наемников не существует. Мы дали им возможность эвакуировать своих, а они нам - нет.
Затем день за днем нас потихоньку зажимали. Для нас стерлось понятие "день-ночь", потому что некоторые бои длились чуть ли не сутки. Прорывались новые ребята, но часто не доезжали. А те, которые приезжали за ранеными, для меня - герои, потому что они знали, куда едут, и что это могло стать "билетом в один конец". И хотя часто им не удавалось никого забрать, потому что их машины сжигали, они все равно ехали повторно. Среди таких ребят Рахман и Андрей Север. А еще они ехали для того, чтоб быть нам подмогой, потому что те, кто стояли с 6 числа, уже были вымотаны.
Когда мы оказались в одном зале, нас начали подтравливать газом, сначала слезоточивым, потом перцовым. Но мы научились с ним бороться: брали влажные салфетки и засовывали под балаклаву, хотя тогда был сильный мороз, салфетки замерзали, но каждый старался носить их под броником, чтоб разморозить. Хуже было тем ребятам, которые в этот момент находились на постах, потому что после газа всегда ждали, что враги пойдут в жесткое наступление. Но такое случалось нечасто, потому что идти на нас они тоже не особо хотели. Видя, что хоть мы и загнаны в угол, и отходить нам некуда, но сдаваться мы не будем, они понимали, что малой кровью нас не взять и стоять мы будем до конца, а потери у них были и без того достаточно тяжелые.
Но бесконечно так продолжаться не могло. Я понял, что терминалу пришел конец, когда сепары зашли на верхние этажи и заняли подвал. Тактически они оказались в хорошем положении. Команды отходить для нас не было, да и возможности такой не было, поскольку мы были почти окружены. После морозов, которые достигали за 28 градусов, спать нормально нельзя было, да и кушать из-за постоянных обстрелов тоже. У меня, видимо, от усталости, поднялась высокая температура, а от пуль, которые попали в бронежилет, было сломано ребро Но каждый считал, что если не можешь стоять, то можно отстреливаться лежа. Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали, за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда, понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца. Единственное, что было страшно - попасть в плен. Для себя я принял решение в плен не идти и последние дни даже спал с гранатой. Я понимал, что все скоро закончится, помощь не подходит, а та, что подходит, она просто попадает в ту же ситуацию, что и мы. Но то, что про нас помнили, добавляло сил, плюс нам многие звонили, узнавали ситуацию; вся Украина за нас переживала, молилась. Включаешь телефон, а там 110 смсок: " Мы молимся за вас, держитесь!!" - и все в таком духе. Из моих ребят, из 93-ьей, в последние дни нас оставалось всего лишь три человека из десяти.
А подорвать нас решили, наверное, потому, что отчаялись пытаться захватить. Мы выжили, но всех завалило и сильно контузило. Как-то откопались, нашли оружие и стояли дальше. Мы пытались сделать 3 линии обороны, хоть и невысокие, чуть ниже колена. Кто покрепче, лежал за первой и второй линией, а раненых оттянули за третью. Так мы переночевали ночь, а к обеду следующего дня нас подорвали снизу. Практически все провалились в подвал. Тогда мы больше всего потеряли ребят, поскольку почти три этажа рухнуло нам на голову. Блоки перекрытия сильно завалили людей, доставать их было тяжело. Но даже в этой ситуации я не слышал панических настроений.
Меня завалило стеной, приходя в себя, я почувствовал, что ноги рабочие, но вылезти сам не мог, а враги как раз пошли в наступление. Ко мне подбежал один товарищ, увидел мою руку, которая торчала из минваты - я пытался разгрестись. Он хотел меня вытащить, а я говорю: "Не надо, пока что главное - отстреливайся, а я - нормально, живой". Он сказал, что у него заканчивается БК. Тогда я свою разгрузку руками нащупал и передал ему. Он таки отбился, правда в тот момент прилетела граната и нас немного покоцала.
Меня откопали, а остальных пацанов мы доставали, пока были силы. А вот двоих моих ребят завалило и их не нашли. Многие были без сознания и не давали знать о себе. Но самое печальное и самое невыносимое было - это ребята, которые звали на помощь, а мы не могли им помочь. Чтоб их достать нужна была техника.
После завала боекомплекта и оружия у нас осталось минут на 20 боя и то очень вяленького. В какой-то момент я просто отключился, меня разбудил один товарищ, Вова, и сказал, что будем выходить. Я ответил ему, что не могу встать, а он говорит, что ему тоже тяжело, потому что прострелены ноги. Но таки собрались с силами, я помог ему встать и мы стали выбираться. Идти по взлетке - это 99 из 100 - смерть, но по крайней мере, я понимал, что погибну с оружием в руках и в плен меня не возьмут. Уходили многие, а некоторые остались охранять тяжело раненых, выносить их не было возможности. Многие из них умирали у нас на глазах. Мы решили, что из тех, кто выйдет, хоть кто-то сможет добраться до своих, рассказать, что случилось и с какой стороны можно подъехать, чтоб забрать остальных.
Нам повезло, потому что было темно, и я думаю, что враги приняли нас за сепаров. Тогда что-то произошло, и не было мобильной связи и рации тоже глушились. Может, это как-то повлияло на то, что нам удалось выйти, потому что шли мы тупо по взлетной полосе. А дошли не все, потому что как таковой дороги не было, а в темноте после таких контузий и с травмами ориентация теряется, элементарно от усталости плохо соображаешь. Был туман, многие просто потерялись, некоторые падали в воронки. Но потом разыскали практически всех.
Мы вышли на метеостанцию утром, нас забрал БТР и отвез в Водяное, оттуда нас отправили по госпиталям. Я знаю, что судьба моих двоих ребят, их позывные Борода и Якут, которые там до последнего стояли, - неизвестна, но слышал такую информацию, что их под завалами нашел враг и что вроде как они в плену. Надеюсь, что если это так, их удастся обменять. Мертвыми я их не видел и в списках тоже. Ребят из плена надо вытягивать, и нашему руководству и командованию стоит не забывать о тех, кто стоял там насмерть.
Никто так не хочет мира, как солдаты, которые воевали, потому что мы видели. какое горе приносит война всем: военным, мирному населению, природе, домам. Это такая травма, которая не залечится. Для меня - это тяжелые воспоминания. Но любая война заканчивается миром, как бы там ни было. Вопрос: какой ценой? Многие ребята выжили и собираются ехать опять воевать. Я тоже прохожу ВВК (военно-врачебная комиссия, - ред.), меня отправили дообследоваться, потому что травмы были серьезные, но я хочу вернуться на фронт. Моя война еще не закончена! Год отвоюю, а там будет видно, что дальше. Мы, как люди гражданские, пришли на войну помочь нашей стране, помочь армии. Но воевать всю жизнь мы не можем. У нас есть семьи, и того снабжения, которое получаешь там, недостаточно для того, чтоб прокормить родных. Впрочем, все эти годы мы жили только для себя, покупали хорошие машины, квартиры, но никто никогда не думал об армии. Та свобода, которую мы получили, далась как-то легко и спокойно, становление нации как таковой мы не прошли. Может быть, теперь оно вернулось нам всем с лихвой, и мы должны пройти этот путь.
Самое тяжелое на войне - это смотреть, как твои раненые товарищи требуют помощи, а ты не всегда им можешь помочь. Люди важны и ценны. Только на войне понимаешь, что тот, кто сейчас находится рядом возле тебя, может прийти к тебе утром, чтоб попить кофе, а через час его может не быть в живых.
А у тех ребят, которые погибли, остались дети. Отцов им никто не заменит, но мы, если выживем, будем пытаться помочь сгладить эту утрату, поскольку их отцы погибли, защищая эту родину. И не дадим власти забывать об этих детях. Как нельзя забывать и о нас, солдатах. Мы не должны думать про свой тыл, а тыл для нас - это обеспечение семей и какие-то гарантии от государства. Очень многие не получили даже справок о том, что воевали. Мы удивляемся тому, что гражданские не понимают, что идет война, но гораздо печальнее, что некоторые военные этого тоже не понимают. Некоторые штабы работают с выходными, проходными, ну а на передовой выходных нет. Пройдя войну, мы все меняемся, и психика у многих нарушена, потому что многие из нас десятки раз прощались с жизнью. Какая-то мирская мелочь - это дикость для солдата, поэтому многие могут неадекватно реагировать. Обществу надо к нам привыкать. Нужно, чтоб человек вернулся и был нужен на работе, чтоб ему помогли адаптироваться. Мы воюем для того, чтоб добиться каких-то перемен в этой стране, но мы должны получать что-то взамен: политикам надо общаться с людьми, а офицерам общаться с солдатами. Тогда, может, сообща мы придем к чему-то новому.
- Информация о материале
На днях «Укрнафта» может приступить к свободной реализации газа собственной добычи. Использование такой возможности превращает эту компанию в крупнейшего игрока на отечественном рынке, а заодно решает стратегические проблемы Игоря Коломойского, чьи отношения с властью в стадии острого конфликта.
Отвлекающий маневр
Последние две недели участники энергорынка были заворожены событиями сразу на двух ключевых предприятиях нефтяного сектора — «Укртранснафте» и «Укрнафте». Первая стала ньюсмейкером 19 марта, когда в ее центральный офис прибыло спецподразделение «Альфа», обеспечивавшее доступ в здание новому руководителю компании Юрию Мирошнику. Изначально планировалось, что он будет занимать кресло главы «Укртранснафты» только на период проверки ее хозяйственной деятельности. Но в тот же день это решение было пересмотрено. Об этом стало известно от днепропетровского экс-губернатора Игоря Коломойского, который по итогам встречи с Президентом Петром Порошенко сообщил о достигнутом компромиссе: «Ревизией на «Укртранснафте» будет руководить не Мирошник, а «независимая компания-аудитор», при этом результаты проверки никак не повлияют на увольнение с должности руководителя структуры приватовца Александра Лазорко».
Казалось бы, на этом конфликт был исчерпан. Но спустя несколько дней масла в огонь подлили сами днепропетровцы: вокруг входа в здание «Укрнафты» вырос четырехметровый металлический забор. Формально ситуация выглядела так, будто «Приват» работал на упреждение событий в «Укрнафте» по сценарию «Укртатнафты». Но на самом деле «боевые действия» вокруг нефтедобывающей компании можно считать всего лишь дымовой завесой. Речь идет о праве свободного распоряжения газом собственной добычи, которое «Укрнафта» получила в середине марта. Эта стало возможным благодаря решению Высшего хозяйственного суда Украины, отменившего постановление Нацкомиссии по регулированию электроэнергетики и коммунальных услуг (НКРЭКУ) №1177 от 13 сентября 2012 года «Об утверждении порядка формирования, расчетов и установления цен на природный газ добывающих его субъектов хоздеятельности».
Причиной денонсации этого постановления стало то, что им регулятор установил ограничения, не предусмотренные законодательством. «В соответствии с Законом «О ценах и ценообразовании» государственные регулируемые тарифы должны быть экономически обоснованными (обеспечивать соответствие цены на товар затратам на его производство, реализацию и прибыль от его продажи). В то время как постановление №1177 нарушает эту норму», — говорится в мотивировочной части судебного решения.
Это заключение можно считать основанием для революционных событий на газовом рынке. Ведь ныне отмененное постановление НКРЭКУ, по сути, являлось основным документом, на базе которого предприятия с государственной долей свыше 50% + 1 акция, к числу которых относится «Укрнафта», обязывались продавать газ собственной добычи по регулируемому (то есть заниженному) тарифу.
Сказочный ресурс
По идее, эта новость должна расстроить в первую очередь рядовых украинцев, ведь НАК «Нафтогаз Украины» закупал газ «по социальной цене» как раз с целью его перепродажи населению. Но на самом деле ключевой пострадавшей стороной после отмены упомянутого правила будет государство. На это недвузначно намекает схема, по которой последние несколько лет работает «Укрнафта». Речь о том, что менеджеры этого предприятия уже как минимум десять лет говорят о несогласии с «искусственно заниженными тарифами» и поэтому де-юре не продают газ
«Нафтогазу» (отказываясь подписывать с ним соответствующие договоры), а лишь передают его НАК на хранение. Сейчас, с отменой постановления нацкомиссии, у ПАО появилось юридическое право распоряжаться своим ресурсом по рыночной цене.
В «Укрнафте» никто не скрывает, что речь идет о колоссальном ресурсе — 10 млрд. м3, а если этот объем умножить на его коммерческую стоимость на внутреннем рынке (минимум 9 тыс. грн./тыс. м3), цена вопроса становится еще более головокружительной — около 90 миллиардов гривен.
Таким образом, круговая оборона офиса «Укрнафты», которой сейчас озаботился «Приват», является не чем иным, как подготовкой к затяжному противостоянию между днепропетровской группой и чиновниками. Особую остроту этому конфликту придает тот факт, что 10 млрд. м3, по данным «k:», уже давно (в течение 2007–2014 годов) благополучно поставлены населению, поэтому, если события будут развиваться по сценарию Игоря Валерьевича, возвращать деньги за этот товар придется государству.
Для достижения поставленной цели подопечные Коломойского уже создали все условия. Главным среди них можно считать официальное письмо от группы офшорных компаний (Littop Enterprises Limited, Dridgemont Ventures Limited и Bordo Management Limited), владеющих в интересах «Привата» акциями «Укрнафты», в адрес Министерства энергетики с требованием выплатить $5 млрд. компенсации. В случае отказа «киприоты» готовы начать спор о принудительном взыскании данной суммы.
Как сообщил «k:» глава НАК «Нафтогаз Украины» Андрей Коболев, он «скептически оценивает шансы на удовлетворение этого иска». Но эта позиция вполне может оказаться банальным блефом. Во-первых, потому что Андрей Владимирович относится к лагерю замглавы Министерства энергетики Игоря Диденко, известного своей лояльностью к «Привату». Во-вторых, группа офшоров вооружилась впечатляющей базой, доказывающей нарушение их прав. Их главный тезис: ручное вмешательство государства в хоздеятельность «Укрнафты» является нарушением положения Договора к энергохартии, который давно ратифицирован Украиной.
- Информация о материале
Общественные эксперты «Центра политико-правовых реформ» (ЦППР) проанализировали 57 законопроектов и девять уже действующих законов. Выбирали наиболее значимые в государственном масштабе законодательные инициативы, внесенные президентом, правительством и народными депутатами от разных фракций. Системные коррупционные риски выявили во всех проанализированных законах и в 82% проектов. Больше всего «коррупционных дыр» в нормативно-правовых актах, касающихся сфер правосудия, безопасности, государственных закупок и администрирования.
Коррупционеры — люди «законопослушные». Чаще всего они проводят свои «спецоперации», не нарушая нормативно-правовых актов. Выискивают в них лазейки и шустро решают дела в административных органах и судах.
Выявлять и перекрывать коррупционные лазейки в нормативно-правовых актах должно государство. Осуществлять антикоррупционную экспертизу — Министерство юстиции. Проекты, представленные на рассмотрение ВРУ депутатами, должен анализировать парламентский Комитет по вопросам предотвращения и противодействия коррупции. Согласно регламенту ВРУ каждый проект закона после регистрации не позднее чем в 5-дневный срок должен направляться в этот комитет. Его председатель Егор Соболев утверждал, что значительную часть законопроектов, которые вынесены в зал спикером Гройсманом, комитет еще не анализировал. Среди причин — физическая невозможность обработки всех проектов.
Властные структуры вполне очевидно не справляются с возложенным на них заданием, считают общественные эксперты. И предлагают сравнить результаты общественной и государственной экспертиз.
По информации Николая Хавронюка, директора по научному развитию ЦППР, в 2013 году эксперты Минюста, проводя антикоррупционные экспертизы, нашли коррупционные риски только в 0,4% проектов проанализированных ими нормативно-правовых актов, а в январе-феврале 2015-го Минюст смог выявить в законопроектах целых два коррупциогенных фактора.
Удивила общественных экспертов и работа Комитета по вопросам предотвращения и противодействия коррупции. В его решениях, принятых в декабре 2014-го — феврале 2015 г., упоминается только 490 из 1100 зарегистрированных на то время законопроектов. Причем в 428 из них коррупционные риски не выявлены. Интересно, что в перечень этих чистых от коррупции законопроектов попали и 40 тех, на которые общественные эксперты дали негативные отзывы. Противоречащими антикоррупционному законодательству комитет признал только 29 (6%) из рассмотренных проектов.
Эксперты называют несколько проблем, связанных с антикоррупционной экспертизой.
«Первой и наибольшей проблемой является то, что уполномоченные государственные органы продолжают позитивно оценивать проекты законов, которые явно содержат коррупционные риски», — говорит Николай Хавронюк.
Например, в проекте №1135-1 «О гражданском оружии и боеприпасах» (авторы — народные депутаты А.Ильенко, В.Амельченко и др.) выявлено целых 42 коррупционных риска. Это больше всего из проанализированных общественными экспертами документов. «Такое количество может свидетельствовать о намеренном закладывании лазеек для использования их в будущем», — предполагает исполнитель экспертизы Дмитрий Калмыков (ЦППР).
Вторая проблема заключается в том, что выводы общественной антикоррупционной экспертизы не публикуются ни на веб-сайтах Комитета по вопросам предотвращения и противодействия коррупции и Минюста, ни на страницах соответствующих законопроектов веб-сайта Верховной Рады Украины. И это дает власти возможность игнорировать их.
Третья проблема, по мнению Николая Хавронюка, заключается в том, что наличие коррупциогенных факторов часто является следствием неосведомленности авторов проектов, невысокого уровня их правовой культуры, неумения правильно использовать законодательную технику.
В проанализированных экспертами законах и законопроектах было выявлено в целом почти четыре сотни коррупциогенных факторов. «Много это или мало? Очень много. Каждая из лазеек — это возможность совершить коррупционное правонарушение, не выходя за рамки закона», — комментирует Дмитрий Калмыков. Больше всего возможностей для коррупции связано с такими коррупциогенными факторами, как коллизии и изъяны законодательной техники; неправильное определение функций, полномочий (обязанностей) и ответственности должностных и служебных лиц; пробелы в регулировании правовых норм. Семь нормативно-правовых актов содержали такой коррупциогенный фактор, как «неправдивые цели принятия законопроекта».
Как эти и другие факторы «работают» в нормативно-правовых актах, общественные эксперты проиллюстрировали на примерах.
Законодательство пестрит противоречиями, которые на практике люди часто будут вынуждены «согласовывать» с помощью взяток. Так, в проекте №1135-1 «О гражданском оружии и боеприпасах» указано, что лицо, которое добровольно заявило о незаконном хранении оружия и боеприпасов, освобождается от уголовной ответственности. Но на сегодня правовые основания для непривлечения устанавливаются исключительно УКУ (ч. 1 ст. 44). «Очевидно, такая альтернатива будет стимулировать судей к совершению коррупционных правонарушений. Поскольку позволит в одних случаях выносить приговор, мотивируя решение УК, а в других — признавать лицо невиновным на основании положений закона об оружии», — рассказывает Калмыков.
Или: согласно ч. 1 ст. 17 проекта, лицо с судимостью не может получить разрешение на оружие. Вместе с тем п. 8 ч. 1 ст. 18 предоставляет право выдавать таким лицам лицензию, если преступление нетяжкое. «Служащий может отказать в выдаче разрешения на основании ст. 17. Но за незаконное вознаграждение предоставит его этому же лицу. Поскольку его преступление соответствует требованиям ст. 18», — говорит эксперт.
Довольно часто в законодательстве оставляют правовые пробелы. Потом на практике чиновники могут их «заполнить» каждый на свое усмотрение. Например, в том же проекте «О гражданском оружии и боеприпасах» основанием для отказа в выдаче разрешений является привлечение к ответственности за нарушение общественного порядка (п. 5 ч. 1 ст. 18). Но не определено, какой именно ответственности — только уголовной или любой? В то же время, согласно законодательству Украины, за несоблюдение общественного порядка может наступать уголовная и административная ответственность, а для отдельных лиц — и дисциплинарная. Как объясняет Дмитрий Калмыков, на практике, с целью получения неправомерной выгоды, служащие могут выдавать разрешения неоднократно привлеченным за правонарушения. Дескать, по их мнению, в законе речь идет только об одном виде ответственности.
Еще один коррупциогенный фактор — предоставление широких и нечетких полномочий, что может привести к злоупотреблениям.
Например, ч. 1 ст. 18 начинается словами: «<em>Основаниями</em> для отказа в выдаче разрешения на оружие являются:…» «Из формулировки непонятно, идет ли речь о праве или же обязанности служащих при указанных условиях не предоставлять лицензию. Следовательно, служебные лица могут толковать норму по собственному усмотрению. Основным фактором, который будет влиять на принятие решения, станет желание получить неправомерную выгоду», — рассказывает исполнитель экспертизы законопроекта.
А вот еще один пример. Ч. 6 ст. 19 и п. 1 ч. 5 ст. 20 определяют, что разрешение на оружие прекращается «…при отсутствии <em>уважительных причин</em>, делающих невозможным своевременное подтверждение права на владение оружием». Понятно, потенциально за взятку служащие любые причины будут признавать «уважительными».
И это только несколько норм с явными коррупционными рисками из одного законопроекта.
Очевидными лазейками, по мнению Дмитрия Калмыкова, отличается и проект закона №1807 «О государственном регулировании азартных игр в Украине» (инициатор — народный депутат Б.Береза). Проектом предусматривается создание уполномоченного органа по вопросам организации и проведения азартных игр. Он, по словам эксперта Калмыкова, должен разрабатывать нормативно-правовые акты, лицензионные условия, выдавать разрешения и вместе с тем — осуществлять инспекционные полномочия. То есть будет проверять и контролировать сам себя.
Потенциально будут побуждать его к коррупционным правонарушениям немало пробелов и разногласий в нормах. Например, ст. 18 разрешает признавать лицензию недействительной, если выявлен факт проведения игр по другому адресу. В ст. 24 эта норма отсутствует. «Учитывая то, что предлагаемая стоимость получения одной лицензии сроком на 5 лет составляет 100 млн грн, можно себе только представить, когда и за сколько будут использоваться одни положения проекта, а когда другие», — объясняет исполнитель экспертизы.
Не обошли общественные эксперты вниманием и законопроект №1165 («О внесении изменений в действующее законодательство Украины относительно прав граждан в борьбе с коррупцией и злоупотреблениями властью». Инициаторы: Ю.Тимошенко, С.Соболев, И.Кириленко, И.Крулько), задекларированное содержание которого направлено на борьбу с коррупцией. Даже в пояснительной записке к доработанному проекту несколько абзацев отведено на то, чтобы убедить в важности введения института частного уголовного преследования коррупционных действий. Таким образом, государство, дескать, получит помощь гражданского общества в преодолении проблемы.
«В действительности возникнут новые коррупционные схемы. Недобросовестные активисты начнут шантажировать отдельных чиновников возможностью подать против них уголовный иск или применить ограничительные меры. Кроме этого, предоставить юридическим лицам право проводить оперативно-розыскную деятельность — означает поощрять правовой произвол и подрывать основы государственности. То есть они смогут тайно следить за другими, записывать их разговоры, снимать переписку. Также, если примут этот закон, вскоре появятся фирмы наподобие коллекторских. Они профессионально займутся, в частности в интересах политических оппонентов и экономических конкурентов, сбором информации о госслужащих, нотариусах, аудиторах и т.п.», — поясняет Замира Саидова, эксперт ЦППР.
Все вышеупомянутые законопроекты исполнители общественной антикоррупционной экспертизы рекомендуют даже не доработать, а отклонить.
Но как не допустить такого большого количества коррупциогенных факторов в нормативно-правовых актах?
Прежде всего, законопроекты должны проходить все установленные этапы рассмотрения, а не продвигаться в спешке.
«Большая проблема в том, если проект закона принимают в целом через десять дней после его подачи. С ним мало кто успевает хотя бы ознакомиться, не говоря уже о том, чтобы сделать правки во время второго чтения. Обычно, когда есть политическая целесообразность или вынуждают условия, то принимают документ в первом чтении, а потом сразу в целом. Бесспорно, законы, принятые в спешке, будут содержать коррупциогенные факторы», — говорит Борис Малышев, эксперт ЦППР.
А вот как Кабмин подает противоречащие друг другу проекты. «Например, был случай с двумя правительственными документами: №5114 — об определении конечных бенефициаров предприятий и №5067 — о предотвращении легализации доходов. Их ВРУ приняла в один день, но в то же время они взаимоисключающие — банально содержат разные названия конечного бенефициара и потому создают правовую коллизию», — рассказывает Роман Скляров, руководитель отдела антикоррупционной экспертизы Центра политических студий и аналитики. Эксперт оценивает такие случаи как несогласованную работу правительства, которое само себе противоречит.
«Конечно, надо наладить эффективную работу соответствующих государственных органов, уполномоченных проводить антикоррупционную экспертизу. Надо подготовить профессиональных экспертов. Иначе невозможно проанализировать все зарегистрированные проекты. А пока что сотни законопроектов, даже не рассмотрев их, отмечают как не содержащие коррупционных рисков», — говорит Калмыков.
В этой ситуации могут помочь общественные эксперты, готовые сотрудничать. Свои заключения они присылают на электронные адреса депутатов, работников секретариата комитета, публикуют на сайте ОО. Но этого мало. Нужна политическая воля учитывать их. Свидетельством того, что политики действительно борются с коррупцией, стало бы решение о том, чтобы выкладывать заключения общественных экспертиз на сайтах органов власти.
Но отсутствие такого решения не останавливает общественных экспертов. Под их давлением удалось вернуть правительству умышленно коррупциогенный проект закона №1551, рассказывает Роман Скляров. Им планировалось сделать платный доступ к веб-ресурсу госзакупок для заказчиков. Кроме того, из финального варианта правительственного законопроекта №1578 была изъята норма о возможности Государственной фискальной службы проверять любого гражданина по собственному усмотрению и требовать штраф без решения суда.
«Выявленные в проанализированных законопроектах и законах многочисленные коррупционные риски и недостатки законодательной техники подтверждают тот факт, что только качественное сотрудничество общественности, экспертной среды и государства станет залогом создания эффективного, очищенного от коррупции законодательства», — подчеркивает эксперт ЦППР Замира Саидова.
- Информация о материале
Десять месяцев назад на части территории Луганской области была провозглашена так называемая «Луганская народная республика». Основанием для ее создания послужил референдум, прошедший 11 мая 2014 года в нескольких населенных пунктах Луганской области. Его проведение контролировалось российскими боевиками, коллаборационистами, а также пророссийски настроенными представителями органов местной власти.
Официальные международные наблюдатели, в том числе представители России, которая дистанцировалась от всего происходящего, на референдуме не присутствовали. Наблюдавшие же все это действо независимые российские эксперты и вовсе ошалелиот количества нарушений.
Все это, впрочем, не помешало уже на следующий день объявить результаты «народного волеизъявления». Согласно им, при явке в 75% «за» независимость «ЛНР» высказались более 96% проголосовавших.
Через четыре дня Генпрокуратура Украины объявит «ЛНР» террористической организацией. Спустя 10 месяцев ее «независимость» признает только Южная Осетия, которую, в свою очередь, государством считают лишь Россия, Никарагуа, Венесуэла и Науру.
Что изменилось в жизни людей, которые живут на оккупированной территории за это время?
Кремлевские функционеры, ответственные за создание и продвижение бренда «ЛНР», пытались придать своему детищу все признаки государственности.
Выбрали (точнее назначили) главу «республики». Точно так же «выбрали» парламент из числа ностальгирующих по СССР пенсионеров, коммунистов, членов Партии Регионов и боевиков.
Они создали ЛНРовский Совмин, гербкак две капли воды похожий на логотип.
С остальными атрибутами возникли трудности.
Административно-территориальные границы ЛНР могут меняться по нескольку раз на день – в зависимости от направления ветра.
Говорить о суверенитете республики, декларативно входящей в состав «Новороссии», которая функционирует в пределах московского офиса Олега Царева, тоже сложно.
Собственная валюта отсутствует как таковая. Мирное население «республики» практически поголовно пользуется украинскими паспортами, а не «временными удостоверениями личности, и избавляться от них предусмотрительно не спешит.
Что же представляет из себя сегодня «ЛНР»?
Иерархи
Возглавляет «республику» Игорь Плотницкий, в прошлом военный, затем мелкий бизнесмен.
В 2004 году он устроился на работу в областную инспекцию по делам защиты прав потребителей.
Игорь Плотницкий, в прошлом военный, затем мелкий бизнесмен. Фото предоставлено автором
По словам Максима Говорухи, который работал прокурором Лисичанска с 2005 по 2010 годы, в общей сложности Плотницкому инкриминировались около десяти эпизодов получения взяток от частных предпринимателей только по Лисичанску.
Говоруха утверждает, что уголовное дело по обвинению Плотницкого было расследовано, направлено в суд и по нему был даже вынесен обвинительный приговор. Здесь вы сможете скачать его и прочесть.
«Плотницкий получает дивиденды практически со всех прибыльных бизнес-объектов на контролируемой его боевиками территории», – говорит бизнесмен Сергей К., в прошлом близкий приятель Плотницкого, которому пришлось уехать из Луганска в целях личной безопасности.
Так, в сферу бизнес-интересов Плотницкого после создания «ЛНР» вошла «национализированная» у ритейлерской сети «АТБ» сеть супермаркетов «Народный».
В пресс-службе «АТБ» этот факт не опровергли. Всего на территории Луганской области, неподконтрольной украинским властям, находятся 50 магазинов «АТБ», рассказывает сотрудница PR-службы розничной сети «АТБ» Татьяна Ермакова. По ее словам, в Луганске, Краснодоне, Лутугино, пгт Юбилейном торговая деятельность осуществляется представителями «ЛНР».
Строительные гипермаркеты, некогда носившие название «Эпицентр», теперь также контролируются Плотницким. Ими управляет его супруга Лариса. Из-за боевых действий на территории Луганска стройматериалы – востребованный товар. Завозят их из России.
Также под контроль руководства «ЛНР», по словам сотрудников правоохранительных органов, перешел ликеро-водочный завод и операции, связанные с валютой и драгметаллами.
По информации руководителя одного из подразделений УМВД Украины в Луганской области, все бизнес-вопросы Плотницкий контролирует с помощью своего советника по экономическим вопросам Виктора Пеннера.
Сотрудники украинских правоохранительных органов, с которыми «Украинская правда» общалась в ходе подготовки материала, характеризуют Пеннера как системного, прагматичного, жесткого управленца. Из его биографии интересен такой факт – в начале 2000-х он был осужден на девять лет за умышленное убийство и полностью отбыл срок наказания.
«Бизнес»
Это – перечень объектов промышленности, которые за время оккупации прекратили свою деятельность в Луганске и других населенных пунктах. Их оборудование либо было вырезано (или все еще вырезается) на металлолом, либо вывезено на территорию России. Данные Департамента промышленности и энергосбережения Луганской обладминистрации:
ЗАО Луганскиймашиностроительный завод имени А.Я.Пархоменко;
ООО Машиностроительныйзавод «100»;
ПАО Луганский завод горноспасательной техники «Горизонт»;
ЗАО Лугцентрокуз;
ПАО Лугансктепловоз;
ООО Поли-Пак;
ЧАО Маршал;
ООО Луганскийтрубопрокатный завод;
ЧП Вторчермет;
ООО Брянскийрудоремонтный завод;
ОАО Юность;
ПАО Луганскийлитейно-механический завод;
ЧП Прокатсервис;
ОАО Стахановский завод ферросплавов
Еще один способ заработка руководства «ЛНР» и к ним приближенных – контрабанда. Практически все нефтепродукты на территории «ЛНР» завозятся контрабандным путем. С одной стороны – законные поставки в принципе невозможны по причине непризнания « республики», с другой – это создает возможности для обогащения, которыми пользуется руководство «республики».
Также под контролем боевиков оказались практически все легальные и нелегальные шахты Луганщины. Уголь продолжает добываться, однако официальная возможность его вывоза на территорию Украины отсутствует.
В Министерстве энергетики и угольной промышленности Украины сообщили, что не владеют информацией о реальном положении дел на шахтах, которые находятся на оккупированной территории. Уголь украинская сторона закупает только у тех предприятий, которые юридически зарегистрированы в подконтрольных украинской властью городах.
«Мы не остановились, предприятия свои не бросили. Однако из-за того, что вывезти уголь мы не можем, они работают в сокращенном режиме, с минимальным привлечением персонала, - рассказывает «Украинской правде» директор одного из департаментов принадлежащей Ахметову компании ДТЭК Руслан Богданов. - Мы не можем обеспечить эти предприятия нормально, зарплата выплачивается с задержкой. Угольные склады переполнены. У нас лежит порядка трех миллионов тонн, однако сбыта нет. Во многом это обусловлено проблемами с разрушенной инфраструктурой».
Вместе с тем, луганский уголь вывозится на территорию России, и данный факт зафиксирован представителями миссии ОБСЕ. Там он реализуется по ценам ниже рыночных российских, что уже вызывало возмущение кузбасских угольных компаний в местной прессе.
Средний и малый бизнес
Под передел попал не только крупный бизнес, но и средний и малый.
Все более или менее привлекательные объекты давно «национализированы» боевиками.
Юлия Флященко, директор предприятия «Комод», которое занимается пошивом нижнего белья, рассказывает, как боевики отобрали ее бизнес: «На территорию фабрики приехали вооруженные люди и просто вывезли оборудование на сумму более 100 тысяч гривен, а также сырье, из которого шилось белье на сумму около 700 тысяч гривен».
После этого случая Флященко поняла, что бизнес в «молодой республике» ей вести будет сложно. Теперь ее предприятие работает в Киеве.
Центральный рынок Луганска, как и раньше, находится в ведении городского совета. Регулярное получение прибыли от рыночной торговли контролирует назначенный Плотницким мэр Манолис Пилавов.
Цены на продукты за 10 месяцев «ЛНР» выросли в два-три раза в сравнении с городами Луганской области, которые контролируются Украиной.
Предприниматели, с которыми общался корреспондент «Украинской правды», объясняют разницу в ценах увеличившимися накладными расходами, то есть взятками, которые нужно давать как на украинских, так и на «ЛНРовских» блокпостах за ввоз товара.
Порядок цен на продукты и напитки в «республике» следующий: 1 кг свинины – 120 грн, картофеля – от 12 до 16 грн, сала – 120 грн, риса – 30 грн, сахара – 30 грн. Десяток яиц стоит 30 грн., 2-литровая бутылка Pepsi – 50 грн., маленький тюбик зубной пасты «Blend-a-Med» - 52 грн. Цена упаковки «памперсов» в «ЛНР» стоит 700 грн.
Также на рынках возобновилась продажа подакцизной продукции – водки и сигарет. Вопросы «акциза» курирует все тот же Пеннер – с помощью перешедших на сторону «ЛНР» сотрудников налоговой милиции, которые отвечают за поставки на рынки и в магазины товаров указанной категории.
В основном реализуется продукция, отобранная у луганских оптовиков. Бутылки и пачки обклеиваются собственной акцизной маркой.
За соблюдением акцизной дисциплины следит еще один «перебежчик» – Сергей Ляшенко, экс-заместитель начальника областной налоговой милиции, ныне – начальник финансовой полиции «ЛНР.«
«Контроль за уплатой налогов и различных сборов – жесточайший, –рассказывает владелец небольшого розничного магазина в Луганске Андрей, – Никто не знает, каким образом формируются ставки, но неявка в налоговую чревата визитом представителей силовых органов».
В «республике» очень строго следят за оплатой предпринимателями электроэнергии.
Многих это удивляет и злит, так как чиновники «ЛНР» не устают благодарить «братскую Россию» за безвозмездные поставки электричества в Луганск и прочие населенные пункты, пребывающие под контролем боевиков.
Не секрет, что на территории «ЛНР» процветает и торговля заложниками, оружием, а также отобранными у законных владельцев автомобилями.
Луганчане, которые остаются на оккупированной территории, рассказывают, что в самом городе еще как-то можно пытаться выжить. На территориях же «ЛНР», где безраздельно властвуют казачьи банды, законов не существует вовсе. Единственный довод, которым можно что-то кому-то доказать – это автомат.
Однако все перечисленное не самое страшное из того, что сегодня происходит на оккупированной территории.
Самое страшное – это то, что в искусственной Луганской банановой республике живут вполне реальные люди и рождаются дети.
Им выдают свидетельства о рождении украинского образца, но официальные печати на них можно поставить только на территории, подконтрольной Украине. Для подавляющего большинства жителей «ЛНР» это невозможно.
Сотни, а возможно уже тысячи, детей растут на территории, где не действуют законы, без прав и официальных документов.
В «народной республике», которая никогда бы не появилась без активной поддержки России.
- Информация о материале
Страница 629 из 1561
