Статьи

События вокругтроих членов Печерского районного судагорода Киева, шокировали меня, пожалуй, больше, чем все остальные резонансные события последних месяцев. Не подумайте, что я хочу уверять кого-то в кристаллической честности коллег, или в том, что они только тем и занимались, что, как гранитная стена, стояли на страже чистоты закона. Нет, чтобы становиться на их защиту в принципе, надо знать, что происходило на самом деле. Я этого попросту не знаю. Истинное знание должно исходить из решения суда. Насколько я убедился, так делается во всех цивилизованных странах.

Никого обелять или очернять не собираюсь. Мне за державу обидно. И за судебно-правовую систему, без чего, говорят, ни суверенности, ни демократии не бывает.

Кстати, о демократии. Она дает равные шансы всем сторонам, всем мнениям. А у нас?

Власть дает в отношении судов и судей команду «ату его!» Верные ее исполнители устраиваютв судах обыски, вешают на весь судейский корпус уничижительные ярлыки, преследуют одних и угрожают другим судьям – а противоположной стороне слова, похоже, давать не собираются?

Верховная Рада своим решением дает добро наснятие неприкосновенностис печально известной судейской троицы – а самим подозреваемым слова с парламентской трибуны не дают.

Так где же мы сегодня живем – в европейской цивилизованной стране или в автократическом государстве?

Смею утверждать, что тактика Майдана, как, впрочем, и всех революционных площадей мира, – хороша только для политических сдвигов. Выдворив бандитов и воров, мы должны успокоиться и вспомнить: коль скоро стремимся пополнить сонм передовых и демократичных, то наши действия и поступки должны быть соответствующими. В частности, соразмерны политике правовой державы, где всегда под образами верховенство права и соблюдение святая святых уже даже не правосудия, а человеческого общежития – презумпции невиновности.

У нас же пока этот центровой постулат правосудия отринут за ненужностью.

Точнее, о презумпции невиновности вспоминают тогда, когда, по соображениям революционной целесообразности, надо принять решение, угодное властвующим ныне. А к оппонентам – что?.. Ненависть и решимость?

Тактика тридцать седьмого года недопустима даже в отношении оголтелых преступников. Объективное предварительное расследование, законный и справедливый суд – такова цепочка правового отношения к гражданам своей страны.

И я не согласен с министром внутренних дел АрсеномАваковым, призывающим расформировать отечественные суды.

Не согласен – не потому, что душой и телом с судьями. И не только потому, что нехорошо государственному чину такого уровня, презрев очевидные беспорядки в своем ведомстве, призывать кардинально менять чужое хозяйство.

Я не согласен с Аваковым по сути. Ведь чтобы разрушить суд, как Бастилию, надо было преждесоздатьэту Бастилию. То есть, крепкую как в материальном, так и юридическом плане независимую судебную систему. Иметь для этого политическую волю и финансовую решительность.

А сменяющиеся политические элиты страны с завидной преемственностью разрушали судебно-правовую систему. Не мытьем, так катаньем.

И то, что многие мои коллеги обзавелись особняками и престижными авто – вина тоже больше власти. Ведь это она, заталкивая судей к себе в карман, развратила их подачками за лояльность и послушность.

Отсюда нелицеприятный для многих вывод: развязанная против судей и сомнительная в правовом отношении кампания – в основе своей пиар-акция, надуманное мероприятие, цель которого мне лично ясна.

Потому что каждой украинской управленческой верхушке нужны люди, которые чинимое откровенное насилие облекали бы в законные формы. И чем больше в декларациях и действиях власти чистой политики, а чаще политиканства – тем больше хочется ей иметь «карманный» суд.

Живите с миром и в согласии с Конституцией.

Информация о материале

Опубликовано: 26 марта 2015

Когда шел первый «гумконвой», поступил приказ разминировать дорогу, дать пройти «гуманитарной помощи». На день мы ее разминировали, а на ночь заминировали снова. То открывали поля, то закрывали. А конвой пошел, получается, где-то со стороны Станицы Луганской, по каким-то полевыми дорогами. Параллельно с ним зашла бригада русских войск.

Это было ясно, потому что четко слышался звук смешанных колонн ночью. По гулу можно было идентифицировать, что едет: автомобили или бронетехника. Мы не знали, где именно она идет, слышали что где-то в радиусе 10 км, но точные координаты никто не знал. После этого начались атаки.

В армии я с 92-го года. Закончил одесское военное училище. В 96-ом году попал в 24-ку. Сейчас я майор и замкомбата 1-го батальона, 24-ой бригады.

Самый кровавый и самый штурмовой у нас был первый бой, когда нам нужно было полностью окружить Луганск. Он тогда был взят в подкову - это когда одна сторона города со стороны русской границы была открыта. Как раз тот момент, когда заходил первый российский конвой.

Мы перекрыли трассу Луганск - Ростов-на-Дону и перекрыли ее в 4 км от Луганска, в селе Хрящеватое. Тогда там была наша рота, которой командовал я, и с нами штурмовая группа «Айдара». Взяли мы это село 13 августа. Нас долго туда выводили - прошли луганский аэропорт и вышли дальше. Попали на минное поле, там сразу подорвалась одна наша машина. После этого мы залегли и заняли позиции. Сразу из засады началась атака. Засада была уничтожена, и на протяжении двух часов два сапера, два разведчика и два пулеметчика, которые были прикрытием, ползли 2,5 км на пузе по жаре: снимали фугасы и мины, то есть, занимались разминированием дороги. Людей от артиллерии спасло то, что мы стояли на обратном скате высоты - были укрыты полностью и от противника, и от артиллерии. И когда саперы доложили, что путь чистый, но дальше дорога неизвестна, мы подошли ближе всей колонной, заняли оборону в посадке, Хрящеватое от нас было буквально в километре. Раненых к тому моменту эвакуировали и снова начался плотный артиллерийский огонь со стороны противника. Тогда у нас была куча погибших, потому что в село мы заходили с боем, под сильнейшим минометным обстрелом. Одновременно начиналась зачистка, и заняли мы его, когда уже стемнело. А в полчетвертого утра на нас началась конкретная охота, с танками и пехотой. Из роты в 70 человек у меня на тот момент оставалось 60, у «Айдара» из 50 - 30. Вышли российские танки - мы их уничтожили. Наша минометная батарея накрыла их минометную секцию, а пехота отсекла их пехоту. Бой закончился где-то в пол-одиннадцатого утра. За ним пошли обстрелы до вечера, в промежутках вклинивались минометы. Дальше - снова пехота: первая линия - штрафники ЛНР, а сзади российские войска. И все это длилось на протяжении двух недель.

Мы заминировали полностью дороги, ближние подступы к себе, выставили посты и несли службу по блокировке района.

Из Луганска начали выезжать и сдаваться группы сепаров, сказали нам, что им уже все надоело, что с приходом российской армии дела их становятся все хуже и хуже. Что они там, как люди второго и третьего сорта, и их используют как пушечное мясо, а они этого не хотят, да и вообще они уже ничего не хотят. Эти люди просили номера телефонов для того, чтоб связаться с командованием и попросить коридор на выход из Луганска.

Когда шел первый «гумконвой», поступил приказ разминировать дорогу, дать пройти гуманитарной помощи. А он пошел где-то со стороны Станицы Луганской, по каким-то полевыми дорогами. Параллельно с ним зашла бригада русских войск. Это было ясно, потому что четко слышался звук смешанных колон ночью. По гулу можно было идентифицировать, что едет: автомобили или бронетехника. Точных координат, где именно она проходит, мы не знали. После этого начались атаки. К нам на помощь подошла рота 80-ки. Но «300-ые» у нас были каждый день. И на момент Дня Независимости всех вместе оставалось человек 70. На позициях, где раньше стояло 8-9 человек, ставили от 2 до 4 максимум. Куча сожженной техники. Постоянно укатывала артиллерия, минометы, стволы и «Грады» сыпали бесконечно. В этом селе практически не осталось ни одного целого дома. Ни единого дерева, только руины. Спасали только блиндажи и подвалы. Когда начался бой, по связи услышали обращение противника: «Я русский офицер, предлагаю всем сдаться. В противном случае я продублирую арту и зачищу наглухо». Естественно, мы его послали и начали бой. Через два с половиной часа отбились. Но их артиллерия начала снова активно работать по нас, в итоге - снова куча «трехсотых». Просили подкрепления, держались трое суток, ждали, пока за нами придут. И когда уже вокруг нас стало полностью закрываться кольцо, было принято решение на отход. А помощь не пришла, потому что к нам уже не было возможности дойти. Нас самих хватило бы на 1-2 атаки противника, после которых никто бы не выжил. До отхода был такой случай: по дороге, в месте, где как раз был подбитый русский танк, это главное шоссе из Луганска в Ростов-на-Дону, шел мужик: тельняшка, штаны, камуфляж. Без оружия, без ничего, в руках - трехметровая мачта, на мачте - русский флаг. Он прошел секрет, и пацаны его по-тихому взяли. Я говорю: «Кто такой?». «Я - штрафник, за пьянку», - отвечает. Оказывается, он должен был воткнуть на танк российский флаг. И тут началась еще одна атака. Наше подразделение, которое стояло в Новосветловке, ушло, как и должно было по договоренному времени, а связи, чтоб его остановить, не было. У нас тогда вообще ничего уже не было: ни связи, ни воды. Когда они ушли, у нас за спиной никого не осталось из подкрепления. Отразили атаку и начали отходить. Нас «сопровождала» рота российских танков и лупила артиллерия. Мы таки ушли посадками и полями. Из нашей роты вышло - 35 человек вместо 75.

А вот когда брали Северск - было все иначе: зашли в город взводом, закрепились, выставили на главных направлениях все, что было, а взвод - это три машины и около 30 человек. Получалось, что одно наше подразделение усиленно воевало с северским блокпостом, а я зашел со своими сбоку, со стороны Артемовска, заходили в течение 6 часов боя при поддержке артиллерии.

Я тогда был командиром роты. Повесили флаг на горсовете, выставили блокпосты за городом. И доложили, что город наш. Он был плотно заминирован: очень много противопехотных, противотанковых мин. Окрестности тоже были под минами. Встречались даже самодельные мины. В детском садике стояла на двери растяжка: 2 спичечных коробка, струна. Саму систему не знаю, но если, как обычно, на растяжке, то перерезается провод и там обратная пружина срабатывает, отчего происходит взрыв. После работы саперов, на следующий день, люди начали приходить в горсовет и подавать жалобы: где-то стекла вылетели, где-то крыша и так далее. Спрашивали, кто теперь военный комендант. Я стою, понимаю, что по званию вроде как старший на тот момент был я. И говорю: «Я комендант». Вот так потихоньку, в течение 10 дней я выполнял обязанности мэра города. Пустил воду, свет сделали, газ включили, связь наладили. Поначалу каждое утро я делал совещание: приходил начальник «пожарки», эмчеэсовец, ментов местных нашел, привел и спрашиваю: «А чего не на рабочем месте?» - отвечают, потому что ополченцы тут были. Каждому по листку бумаги выдал и говорю: «Пишите, что я такой-то милиционер готов исполнять обязанности, согласно присяге народу Украины». Я бумажки собрал в папку и предупредил, что если будет хоть один левый шаг, эта папка сразу уходит на ту сторону, а дальше вы знаете, что с вами будет. Поэтому - форма, машина, как положено, и работаем. Буквально через 2 часа они были помыты, побриты и пострижены. Все - в украинской милицейской форме, на служебных машинах. И сразу все нашлось и заработало: ЖКХ, вывоз мусора. Бомжи начали приходить. Им давали военный паек и пачку сигарет. И за это они работали по наведению порядка: подметали улицы, вычищали. В центре мы сделали почти все, единственное, что не успели - это бордюры побелить. После Северска отправились на Лисичанск. А в город приехал «Беркут», то ли черниговский, то ли еще какой-то, восстановили там милицейскую службу. Вернулись те, кто раньше был в горсовете. Этих людей проверили, сильного ничего за ними не было. Они были до сепаров, вовремя, и стали после них.

Ребята мои были нормальные парни, подготовленные. Рота была практически 100% контрактная, с которыми я прошел уже не один полигон, и не одно учение, у них были за спиной и Югославия, и Ирак, и Африка. Но многие погибли, многие теперь инвалиды. Потом, когда я начал пополняться призванными и партизанами, вот тогда уже начались определенные проблемы. Люди, не привыкшие ко мне, а я к ним. И если я знаю, что у меня на определенный взмах руки или свист, а это скрытые команды, предыдущие парни реагировали быстро, то эти люди еще терялись. Но пришло время - и они адаптировались. Было такое, что из этих призванных некоторых, после первого боя отправили в харьковскую дурку. Хотя в бою проявили себя хорошо: идет бой, а он стоит, каской уперся в заднюю дверь БМП и жене звонит. Я говорю: «А-ну выкинь телефон и давай вперед к ребятам». И этот парень не трусил, остался жив, а приехал назад, лег на кровать, глаза в потолок, стеклянные и все. Не слышит, ничего. Что-то спрашиваешь - односложные ответы. Прошли сутки, все отдохнули. Я даю задания, тренировки над ошибками. Экипирую полностью и вывожу к технике, и вот тот парень, в каске, бронике подходит к БМП, как только она заводится - у него истерика. Он плачет. Начинаешь с ним говорить, он слова выдавить из себя не может. Отвожу его в сторону. Подальше от машин метров на 50 и говорю: «А-ну снимай все с себя, кидай автомат». Начинаю с ним говорить и из четырех он одно, два слова глотает. Не может сказать. Я думаю, ну все, есть клиент к медикам. Они его осмотрели и говорят, что надо отправлять. Парень работал в банке бухгалтером или кем-то таким, интеллигентный мальчик, а тут началось такое. Пока были блокпосты - было проще, а когда пошел уже реальный штурм, когда идешь на противника и видишь его. Тут все - он стреляет в тебя, а ты стреляешь в него. И он поражает из всех видов вооружения, которые у него есть.

У нас в первом бою сразу погибли такие серьезные люди, как командир батальона - авторитет сильнейший в батальоне, который прошел Югославию, имел кучу боевых наград. Погиб командир разведроты, тоже сильный авторитет и отличный разведчик. И еще 7 человек, не считая раненых. И это тоже сыграло определенную роль в восприятии войны для новичков.

Легко быть стратегом, смотря на бой со стороны. Сейчас уже есть сдвиги. Люди меняются, и в командовании в том числе. Но сегодняшняя война - намного серьезнее, чем была вначале. Если летом мы воевали с минометом и легковой машиной, то сейчас мы воюем с полнопрофильным подразделением. Это танковые роты и пехотные батальоны. А боевые уставы, что у врагов, что у нас - одинаковые. Мы воюем так, как нас научили и они точно так же так, как научили их. Есть приказы, но каждый командир уже по-своему это все видит и доворачивает. Мало осталось сейчас в строю после лета опытных кадровых военных, очень много офицеров погибло. Вот такое звено, как командир взвода, командир роты, молодежь: лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны, много погибло. Приходят после военных кафедр, училищ, но это сырой материал, приходится лепить и причем на ходу, много не объясняя, а война двоек не ставит. Тут либо пан, либо пропал. А людей терять - страшно, а еще страшнее - принять решение, которое не будет оправдано и повлечет за собой их гибель, допустить ошибки или бездействие. Любой личный состав смотрит на командира. Все мы люди, все мы ошибаемся, но вовремя вырулить ситуацию - это жизненно важно на войне.

Информация о материале

Опубликовано: 25 марта 2015

Децентрализация является одним из главных аспектов реформирования образования в Европе и во всем мире. Что касается Европы, то здесь приоритетной стратегией децентрализации образования является становление школьной автономии. Речь идет о юридических, экономических и педагогических изменениях в организации работы школы, но прежде всего о переосмыслении места и роли школы в жизни общества. Философия автономии позволяет наполнить школьную жизнь новым смыслом – превратить ее из учреждения, где педагоги и учащиеся отбывают некую повинность, в субъект социализации, культурного и профессионального развития индивида. «Одним из краеугольных камней для нас является вопрос децентрализации в образовательной отрасли. Наше образование должно удовлетворять потребности личности и решать вопросы трудоустройства после получения образования», - заявлял заместитель министра образования и науки Украины Павел Полянский.

То же касается высшей школы. Отчитываясь о результатах работы Минобразования за сто дней, руководитель ведомства Сергей Квит отметил, что логикой проведения реформ в сфере образования являются децентрализация и дерегуляция. «Это значит, что нам необходимо создать новую ситуацию в образовании, новый уклад, новую жизнь, взаимоотношения, добиться иной организации учебного процесса», - подчеркнул он. Сказанное касается, в частности, академической автономии - возможности самостоятельно формировать учебные программы, которую украинские вузы получили благодаря новому закону Украины «О высшем образовании».

Выгоды от децентрализации для учебных заведений вроде бы очевидны. Прежде всего это касается экономической стороны дела - хозяйственной и финансовой самостоятельности школы (как средней, так и высшей). Возможность самостоятельно распоряжаться имуществом и денежными средствами позволяет более эффективно использовать основные фонды, например, для предоставления платных услуг, помогает превратить бюджет школы с «бюджета выживания» на бюджет развития.

Это вовсе не значит, что учебные заведения превратятся в «частные лавочки», торгующие аттестатами или дипломами. Европейский опыт говорит об обратном – получив автономию, школы и вузы не только не отказались от государственных норм и программ, но и повысили требования к учебному процессу для улучшения уровня знаний учащихся.

Из этого следует вторая выгода – уже сугубо педагогическая. Предоставление свободы учебному заведению требует от педагогов значительной ответственности, а от самой школы (как средней, так и высшей) – модернизации, повышения качества обучения, требовательного подхода к аттестации преподавателей и т.д. Это означает принципиально иные требования и к самому преподавателю. Его естественными обязанностями становятся творческая инициативность, высокая работоспособность, постоянное совершенствование профессиональной компетентности.

Все это звучит довольно привлекательно. Поэтому сама идея автономии образовательных учреждений в Украине всегда встречалась с одобрением. Так, сенсационным прорывом в 2009 году стало заявление тогдашнего премьер-министра Украины Юлии Тимошенко о том, что уже в 2010-м «все школы получат финансовую автономию, то есть каждая из них откроет собственный банковский счет, на который будут поступать средства из бюджета и благотворительные взносы; а также будет иметь собственную бухгалтерию».

Увы, эти планы в 2010-м не осуществились. Но в 2015-м начали становиться реальностью. Флагманами в этом процессе стали вузы. Поистине сенсационным стало решение правительства предоставить им право открывать счета в коммерческих банках. Следующим шагом по внедрению академической свободы стал приказ Минобразования «Об особенностях формирования учебных планов на 2015/2016 учебный год», который по-новому распределил роли между ведомством и вузами в образовательном процессе. Минобразования отныне устанавливает лишь ожидаемые результаты обучения студентов. А университеты решают на свое усмотрение, как их лучше всего достичь. По идее, вузы теперь должны брать на себя ответственность за качество своих программ подготовки, а не списывать все на Минобразования, которое, мол, разработало плохой стандарт и навязало его «сверху».

Но, как оказалось, образовательная система, известная своим консерватизмом и страстью к патернализму, опешила от такой «вольницы», не зная, что с ней делать. В адрес Минобразования полетело множество требований разъяснить, как распоряжаться обретенной свободой и каков ее диапазон. В ответ на это ведомству пришлось опубликовать небольшой «путеводитель» по организации учебного процесса (письмо с разъяснениями и рекомендациями), прописав, какие предметы можно вывести из образовательной программы и оставить в качестве факультативов, как обеспечить доступ к выборочным предметам и т.д.

Нечто подобное может произойти и со сферой среднего образования. Не только потому, что школам легче следовать «шпаргалкам» от Минобразования, чем работать над повышением своей экономической и педагогической эффективности. Школьная автономия еще и предполагает активное вовлечение гражданского общества – негосударственных организаций и самих родителей - в деятельность и руководство учебными заведениями. Это требует проактивной позиции, а не только выражения недовольства качеством учебников, школьным бытом и т.д. Такой позиции трудно ожидать, зная, что у родителей не всегда есть достаточный уровень сознательности и достаточное количество свободного времени. Но рано или поздно они будут обязаны найти и то, и другое. Ведь реализация идеи школьной автономии – в их интересах. А интерес надо отстаивать личным, непосредственным участием.

Информация о материале

Опубликовано: 25 марта 2015

Представьте, что вы пытаетесь описать фабулу мексиканского «мыла» после просмотра одной-единственной серии, ну, скажем, 257-й. Не зная, откуда есть пошла Хуанита, и кто кому — Педро, вы гарантированно не разберетесь в хитросплетениях режиссерского замысла. Ваше повествование будет незатейливым пересказом, любительской черно-белой фотографией одного фрагмента гигантской мозаики, состоящей из сотен тысяч элементов.

Именно так порою выглядели мнения экспертов, пытавшихся дать оценку принятому Верховной Радой пакету документов, касающихся особенностей местного самоуправления на неконтролируемых Киевом территориях Донбасса.

Подозрительное игнорирование предыстории не позволяет не только прагматично оценивать смысл одобренных парламентом актов, но и хладнокровно прогнозировать последствия их возможного применения.

Итак, на вечернем заседании ВР приняла три связанных между собой документа — Закон «О внесении изменений в статью 10 Закона Украины «Об особом порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей» и два постановления — «Об определении отдельных районов, городов, поселков и деревень Донецкой и Луганской областей, в которых устанавливается особый порядок местного самоуправления» и «О признании отдельных районов, городов, поселков и деревень Донецкой и Луганской областей временно оккупированными территориями».

Чтобы понять, что именно обрело букву закона и почему, необходимо вернуться хотя бы на несколько «серий» назад.

Конкретно — в июнь прошлого года. Именно тогда был обнародован «план Порошенко», предполагавший децентрализацию власти в регионе (в том числе и путем внесения изменений в Конституцию); меры по дополнительной защите русского языка; проведение досрочных местных и парламентских выборов; согласование назначения руководителей государственных администраций с представителями Донбасса; создание рабочих мест в регионе и восстановление инфраструктуры. Но — после разоружения незаконных вооруженных формирований, отвода иностранных войск и вооружений, освобождения админзданий и восстановления контроля над границей.

Порошенко позиционировал себя как «президент мира» и потому должен был предложить некий мирный план, который можно было бы показать не только общественности, но и Западу, не желавшему эскалации и не торопившемуся выделять необходимые для украинской экономики средства. То, что план невыполним (так как очевидно противоречил замыслам Москвы и планам сепаратистов), на Банковой понимали, — это был ритуальный шаг.

Люди из окружения украинского президента, с которыми доводилось обсуждать «план Порошенко» убеждали тогда: Главковерх готов к силовому решению вопроса. Но необходимо пройти путь до конца: показать готовность к мирному урегулированию — убедить Запад в несговорчивости противоположной стороны — перейти к активной военной фазе. При этом «план Порошенко» мог быть реализован, но после военного освобождения неконтролируемых Киевом территорий и рассматривался как возможный механизм послевоенного умиротворения мятежного региона.

Обращаем внимание: назначение Гелетея и Муженко, картинное освобождение Краматорска и Славянска состоялись уже после обнародования мирного плана Порошенко. В июле прошлого года источники в АП утверждали: министр обороны и начальник Генштаба убеждали Главковерха, что у ВСУ хватит сил и средств для военного разрешения конфликта в Донбассе. Насколько можно судить, план состоял в постепенном выдавливании противника к госгранице, установлении последовательного контроля над освобождаемыми территориями и полномасштабном окружении Донецка и Луганска. Такой вариант президенту нравился. Безусловно, смущал российский фактор. Но те же источники в АП убеждали: президент хоть теоретически и допускает, но не верит в полноценное вторжение и масштабное участие частей ВС РФ в боевых действиях. А с наемниками и разлагающимися изнутри бандами сепаратистов военные обещали справиться. «Президент готов воевать, и верит в скорую победу», — убеждали меня собеседники. Шутили, что парад в честь Дня независимости</a> запланирован не только в Киеве, но и в Донецке. Или не шутили?

24 августа, когда Главковерх, министр обороны и начальник Генштаба любовались на Крещатике колоннами техники, переброшенные через границу российские войска приступили к полномасштабному окружению Иловайской группировки</a>. (Участие частей ВС РФ в боях с украинскими силовиками неоднократно подтверждалось, обнародованная на днях видеозапись допроса бойцами батальона «Донбасс» военнослужащих 6-й отдельной танковой бригады и 31-й отдельной десантно-штурмовой бригады — лишь одно из доказательств).

26 августа, когда положение украинских войск стало критическим, Петр Порошенко встречается в Минске с Владимиром Путиным. О деталях переговоров было известно немного, но после возвращения глав государств в свои столицы в прессу попадает информация о возможных скорых переговорах с участием глав государств, международных посредников и представителей т.н. «ДНР» и «ЛНР». В качестве места их проведения называется Минск. Ранее было принято решение о проведении в белорусской столице переговоров в формате ОБСЕ—Россия—Украина, где должны были обсуждаться вопросы о полноценном допуске зарубежных экспертов к месту крушения «Боинга», обмене пленными и уточнении характера работы ОБСЕ. Теперь уточнялись не только состав участников, но и повестка дня. Вслух заговорили не о временном прекращении огня, а о долгосрочном перемирии и готовности Киева идти на серьезные уступки ради приостановки масштабных боевых действий.

1 сентября в Минске в ходе заседания трехсторонней контактной группы представители т.н. «ДНР» и «ЛНР» впервые заговорили о своей готовности оставаться частью единой Украины. В ответ на особый политический и экономический статус.

3 сентября, когда наша группировка уже была разгромлена, а обещанный «коридор» превратился в братскую могилу для сотен украинских бойцов, состоялся телефонный разговор между Порошенко и Путиным. В тот же день президент РФ заявил, что у него есть план мирного урегулирования конфликта в Донбассе. Влиятельный украинский политик, разговаривавший в те дни с президентом, на условиях анонимности сообщил: «Готовится закон об «особом статусе». Ищут приемлемую форму, чтобы не выглядело как капитуляция. Нужна передышка. Не помню Петра Алексеевича таким растерянным…»

5 сентября в Минске был подписан</a> «Протокол по итогам консультаций Трехсторонней контактной группы относительно совместных шагов, направленных на имплементацию Мирного плана Президента Украины П.Порошенко и инициатив Президента России В.Путина».

В пункте 3 протокола значилось — «Провести децентрализацию власти, в том числе путем принятия Закона Украины «О временном порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей» (Закон об особом статусе).

Закон «Об особом порядке местного самоуправления в отдельных районах Донецкой и Луганской областей» был принят 16 сентября, что называется «через колено». С нарушениями регламента и процедуры. В закрытом режиме. СМИ цитировали обращение Порошенко к депутатам: «Эти законы необходимо принять. Если этого не сделать — война продолжится и в этом будет виноват каждый из вас лично». В скорую победу, надо думать, уже никто не верил.

Накануне голосования президента пытались переубедить. Отдельные представители депутатского корпуса предлагали два варианта. Радикальный — ввести военное положение и начать полномасштабное отражение фактической агрессии. Компромиссный — объявить отторгнутые территории временно оккупированными, немедленно приступить к фактической делимитации условной административной границы и ее укреплению. Как вариант — ввести особый порядок самоуправления на освобожденных, а не на оккупированных территориях для стимулирования местного населения. Но, ни в коем случае, не брать на себя безумных политических и неподъемных экономических обязательств в отношении территорий, которые невозможно контролировать.

Обязательства были и вправду масштабные — Закон «Об особом порядке» предполагал «право языкового самоопределения»; право органов самоуправления, исполнительных органов и территориальных общин самостоятельно заключать договоры о приграничном сотрудничестве с административно-территориальными единицами Российской Федерации; особый порядок назначения руководителей судов и органов прокуратуры, предусматривающий «участие органов местного самоуправления»; создание так называемой «народной милиции»; специальный режим финансирования «отличный от общего экономического режима»; обязательство о «создании новых рабочих мест, восстановлении инфраструктуры, переориентации промышленного потенциала; <br> привлечение инвестиций и кредитов» (установив при этом, что расходы на господдержку являются защищенными статьями Госбюджета). Другой, «смежный» закон, принятый в то же время («О недопущении преследований…» освобождал от уголовной ответственности сепаратистов и участников незаконных вооруженных формирований. При условии, что данные лица сдали государственным органам оружие и боеприпасы, освободили административные здания и выпустили на волю заложников. Амнистия не распространялась на лиц, совершивших тяжкие преступления.

Банковая объясняла свою сговорчивость бесхитростно:

— воевать не готовы, нужна передышка; соберемся с силами — еще повоюем;

— на принятии подобных законов настаивают Запад и, в первую очередь Берлин, заинтересованные в замораживании; без политической и финансовой поддержки ЕС И МВФ наша экономика не выдержит;

— Россия давит и у нее есть инструменты для давления; но Минские соглашения вынудят ее брать на себя часть ответственности, а нарушение договоренностей может привести к более масштабным санкциям;

— нужно выиграть время, чтобы начать реализацию реформ;

— Закон «Об особом порядке» все равно не будет исполняться, в него заложены «ловушки».

О «ловушках». Закон «Об особом порядке» предусматривал проведение 7 декабря на неконтролируемых территориях местных выборов, на которые (как считали в Киеве) Москва и сепаратисты не пойдут. Кроме того к нему должен был прилагаться список территорий, где будет применяться «особый режим самоуправления».

Выборы не состоялись. Список территорий Рада не утвердила. А потому закон, хоть и принятый, подписанный президентом и обнародованный, не применялся.

Но то, что украинская власть рассматривала как «ловушку» для противника, оказалось «ловушкой» для нее. Законом «Об особом режиме…» теоретически подразумевалось, что новые полномочия обретают силу после новых местных выборов на отторгнутых территориях. Но четкая смысловая и временная привязка отсутствовала. Более того — в заключительных положениях было записано черным по белому «Закон обретает силу со дня его опубликования». В ноябре Совбез рекомендовал президенту отменить закон, но сделано это не было. С осени прошлого года закон в официальной базе законодательства был снабжен пометкой «чинный». Все это время он был действующим, просто не применялся.

Итак, «Минск-1» подавался Банковой как компромисс, необходимый для передышки. А передышка нужна была для запуска реформ и усиления военной мощи. Получилось? Оценивать глубину военной мысли при планировании военных операций последних месяцев предлагаю читателю самостоятельно. Оценивать насколько мы продвинулись в реализации реформ с сентября — тоже.

Расчет на то, что после «первого Минска» Москва будет вести себя осторожнее, не оправдался. Расчет на то, что «Минска-1» будет достаточно для получения долгожданного кредита от МВФ — тоже.

А потом было наступление на ДАП и Дебальцево, и возник «Минск-2». Понадобилась новая передышка… Все повторилось с абсолютной точностью. Потеря времени, потеря инициативы, потеря территорий. Невосполнимые людские потери.

Только на этот раз с особым цинизмом от нас письменно потребовали сделать то, что мы уже не просто пообещали, а записали в законе. Но не выполнили. Потому что не собирались. И потому что попросту не могли. Мы же выигрывали время. А для чего?

И если в документах «Минска-1» было абстрактное упоминание об абстрактном законе, то в документах «Минска-2» фактически цитировались нормы уже принятого, действующего закона. О языке, амнистии, народной милиции, трансграничном сотрудничестве etc. И устанавливались конкретные временные рамки — до какого срока что Киев обязан выполнить. В том числе — отводилось не более 30 дней на законодательное закрепление списка территорий с особым режимом самоуправления, который Киев «забыл» составить в прошлом году. В чем подвох? После обнародования этого списка действующий закон де-факто можно применять. Несмотря на то, что он противоречит Конституции, не признающей никаких особых статусов. Несмотря на то, что в Киеве могли считать точкой запуска закона новые местные выборы. Ведь в Москве и самодельных «новоросских» столицах могут считать иначе — прямой, железобетонной связи между новыми выборами и новыми полномочиями в законе не наблюдалось.

То, что произошло в Раде 17 марта, было попыткой исправить собственную прежнюю ошибку. С одной стороны — обязательства, взятые на себя в Минске. С другой, — понимание, что никакие нормальные выборы на расширяющих свою территорию т.н. «ДНР» и «ЛНР» нереальны, а обеспечивать «защищенное финансирование» сепаратистского края физически невозможно и политически преступно.

Единственный выход — ставить новые «ловушки». Одновременно с перечнем территорий парламент принял изменения к Закону «Об особом режиме…», в котором наконец-то, в марте 2015-го, а не в сентябре 2014-го, напрямую предусмотрел, что:

— новые правила самоуправления отдельные территории приобретают только после внеочередных местных выборов;

— выборы проходят по украинским законам в соответствии с требованиями ОБСЕ и Бюро демократических инициатив и прав человека;

— кампания проходит только после вывода всех НВФ, наемников и вооружений с территории Украины.

То есть ставились заранее невыполнимые для той стороны условия. Разумно? В безвыходной ситуации — да. Но разумнее было не загонять себя в тупик с самого начала.

Имел украинский парламент право вносить изменения в закон? А кто его может ограничить в этом праве? Но этим шагом Киев дал повод Москве упрекать себя в нарушении договоренностей «Минска-2».

И вопрос не в том, кто прав. А в том, посчитает ли это нарушением фактический гарант соглашений — Берлин. А от позиции Меркель во многом зависит, насколько долгой окажется очередная передышка. Явно не последняя.

О Западе — чуть позже. А пока два слова о третьем документе — постановлении «О признании отдельных районов, городов, поселков и деревень Донецкой и Луганской областей временно оккупированными территориями». Его неоправданно горячо комментируют, хотя его PR-нагрузка, мягко говоря, сильно уступает смысловой.

Во-первых, соседство словосочетаний «временно оккупированные территории» и «особый порядок местного самоуправления» выглядит диковато. Во-вторых, если они оккупированы, то почему это не обозначить прямо в законе (уж коли в него все равно вносились изменения), чем определять их статус в отдельном постановлении. В-третьих, в проект постановления была внесена поправка, согласно которой отдельные территории Донбасса считаются «временно оккупированными (…) до момента вывода всех незаконных вооруженных формирований, Вооруженных сил Российской Федерации, их военной техники». Однако в тексте постановления на сайте ВР еще вчера эта поправка почему-то отсутствовала. Допустим, техническая неувязка. Но (и это в-четвертых) в тексте измененного закона «Об особом режиме…» упоминания о Вооруженных силах Российской Федерации, их военной технике нет. Только НВФ, боевики и наемники. Неувязка, однако.

Но это деталь. К сожалению, произошедшее на прошлой неделе в парламенте трудно назвать принципиально важным или принципиально новым. Принятое 17 марта — всего лишь слабый отголосок принятого ранее. Запоздалая работа над прежними ошибками. Попытка освободиться от невыполнимых обязательств. Фиксация нежелания (к счастью) идти на поводу у врага и неумения (увы) навязать ему собственную повестку дня.

«Воевать не хотите, мириться не умеете, деньги просите, реформы не проводите. Требуете ужесточения санкций, а сами их не вводите. Стоит ли вменять той же Меркель в вину, что она не хочет влезать в третью мировую ради страны, у которой такая власть? «, — процитировал откровения западного дипломата один из депутатов коалиции.

Чего стоит Киеву ждать от Запада?

Долгожданный транш от МВФ наконец-то получен — и это единственный осязаемый результат «Минска-2». Говорить о перемирии как о достижении язык не поворачивается. И не только потому, что происходящее сейчас трудно назвать полноценным перемирием — люди продолжают гибнуть. Беда в другом — потеря Дебальцево, смерть большого количества людей в окружении случилась уже после «Минска-2». А, следовательно, заявленная цель — предотвращение гибели людей, — не достигнута.

Запад — Берлин и Брюссель, по сути, закрыли глаза на фактическое грубое нарушение договоренностей. И закрывают глаза на игнорирование боевиками обязательств по отводу тяжелого вооружения. Ужесточение санкций обещают в случае «дальнейшей эскалации». А что сие означает? «Если будет осуществлена попытка захвата Мариуполя</a>…» То есть Дебальцево можно, а Мариуполь нет? Возможный захват Песков, Авдеевки, Станицы Луганской или, скажем, Артемовска — это эскалация или нет?

У Берлина и Брюсселя нет другого плана разрешения конфликта кроме «минского формата». У Киева, похоже, нет никакого. Поэтому Берлин так цепляется за «Минск», а Киев — за Берлин. Остаться один на один с Москвой страшно. Тем более что Обама оказался близким по духу Петру Алексеевичу. Такой же «президент мира».

Стоить ли упрекать Запад? Нет. Это не война Обамы и не война Меркель. У них другие интересы, естественным образом не всегда совпадающие с украинскими.

Канцлер Германии, в действительности сделавшая для Украины меньше чем нам хотелось бы, но больше, чем Киев рассчитывал год назад, заинтересована в замораживании конфликта. Любой ценой.

В Европе так думают многие. И не только потому, что никому не нужна полноценная Третья Мировая. Но и по более приземленным соображениям. ЕС страдает от санкций не меньше чем Россия. Ищет повода их ослабить. В идеале — отменить. «Минский формат» такой повод предоставляет. В этом интересы многих европейских столиц совпадают с интересами Москвы. Но не с нашими. Ибо «заморозка», сопровождаемая «закрыванием глаз» развязывает руки Путину.

Чтобы продлить жизнь мертворожденному «Минску» на Западе готовы закрывать глаза на атаки боевиков. И на попытку Киева уйти от фактического выполнения минских соглашений.

Нам не стоит рассчитывать на полномасштабное кредитование и полноценное политическое заступничество, пока реформы не станут осязаемыми. Нам не стоит рассчитывать в ближайшее время на поставку летальных вооружений. Пока Киев не продемонстрирует готовность полноценно воевать. Нам не стоит рассчитывать на миротворческий контингент пока в Киеве не появится собственный план мирного урегулирования (если уж выбрали «президента мира»), а не вариации на тему планов Путина и Меркель. Максимум на что может пока рассчитывать Киев — расширение миссии ОБСЕ до тысячи, уточнение ее функций, начало переговоров с Москвой о возможном допуске «миссионеров» к мониторингу границы. Еще неплохо было бы (с учетом реалий) пересмотреть инструкции сотрудников миссии ОБСЕ. Им запрещена работа в ночное время. И потому подавляющая часть фактических нарушений режима прекращения огня ими не фиксируется: ночью боевики стреляют из гаубиц, а ОБСЕшники спят…

Если все будет как всегда, если украинская власть не предпримет вразумительную попытку превратиться из объекта в субъект, из жертвы в труженика и воина… Будет новый «Минск», новая «передышка», новые «ловушки». Новая эффектная, но от того не менее тошнотворная болтовня вместо твердых поступков. Новые потери. Времени. Территорий. Доверия. Людей.

Страну потерять не дадим.

Информация о материале

Опубликовано: 25 марта 2015