Статьи

Управляющий директор UVCA Яника Мерило рассказала, почему ушла с должности советника министра экономического развития Украины и как сейчас продвигает идею создания электронного правительства.

BorovikLeaks

Почему вы ушли с должности советника министра экономики?

– В моём случае никакой интриги нет. В качестве советника министра я занималась вопросами улучшения инвестиционного климата и созданием электронного правительства. То есть, по сути, единого портала административных услуг, который позволил бы гражданам в онлайн-режиме подать заявление на субсидию, оформить паспорт или получить справку о несудимости.

У Айвараса Абромавичуса (министра экономического развития и торговли. — Фокус) были другие приоритеты — в том числе дерегуляция и подготовка госпредприятий к приватизации. Я могу его понять: пожалуй, если бы я была на его месте, то тоже сосредоточилась бы на этих задачах. Но уйдя из Кабмина, я точно так же продвигаю электронное правительство, отсутствие статуса советника никак мне не мешает. Наоборот, работаю с несколькими министерствами и самоуправлениями.

О чем свидетельствует скандал в правительстве с Сашей Боровиком?

– Думаю, что ситуация с Сашей Боровиком несколько раздута, и не стоит говорить о массовом исходе иностранцев из Кабмина. Тем более, что Боровик так и не был назначен на должность. А то, что меняются советники - это совершенно не знаковое событие.

А чего, собственно, ожидал Боровик? Прогулку в парке? У меня лично не было никаких иллюзий относительно бюрократичной машины. Да, в системе очень трудно - она сама себя не сократит, будет противодействовать и пассивно, и активно. Система более 20 лет так строилась. Нельзя сказать, что мировые практики здесь не работают, но не все же так просто. Дверью хлопнуть проще всего, труднее пытаться найти путь для реализации реформы. Если это невозможно сделать напрямую, нужно искать другие пути.

Дела государевы

Боровик пожаловался на скорость реформ в правительстве. А у вас есть нарекания?

– Конечно, мне тоже кажется, что реформы продвигаются очень медленно, хотелось бы быстрее. Но я не делаю из этого трагедии "невозможно работать, я ухожу", так как понятно, что политическая элита в Украине полноценно ещё не успела смениться. Это один из ответов, почему всё так медленно. Во всех вертикалях власти нужны новые лица, но обновление требует времени и терпения.

У нас есть молодые депутаты, которые не принимали участие в схемах прошлых созывов. Будет и дальше обновление, просто не так быстро, как хотелось бы. Может, некоторые реформаторы не были готовы к этому. Самое худшее - это махнуть рукой и вернуться к тому, что было раньше. Этого я боюсь больше всего. Тем более, что сегодня происходит больше, чем видно со стороны. Есть реальная проблема в коммуникации власти с обществом.

Инвестиционная привлекательность Украины снижается, несмотря на все реформаторские потуги. Почему?

– Я бы не говорила так однозначно. ЕБРР вложил в Украину $1,2 млрд в прошлом году. Важно, что они продолжают это делать. Если бы они свернулись и ушли - вот это был бы действительно очень плохой сигнал. Наша ассоциация, например, сейчас общается с одним крупным европейским фондом, который еще в 2002 году присматривался к Украине. Их представители хотят поговорить с местными фондами private equity, чтобы почувствовать настроения. И они готовы входить в капитал украинских предприятий. По данным нашей ассоциации, каждую неделю проводятся сделки. Так в прошлом году их было 67 на сумму в $92 млн. В этом году мы также наблюдаетм вложения в IT, агро, промышленность. И средняя сумма сделки стала крупнее.

Вы поддерживаете анонсированную приватизацию украинских госпредприятий?

– Я не думаю, что сейчас время для распродажи. Для начала необходимо реформировать эти госпредприятия. В нынешнем их состоянии цена будет слишком низкой. Пока они не прочистились, пока непонятно, какие есть активы, долги, обязательства, продажа бессмысленна. Те оценки, которые им будут давать сегодня, и оценки, которые могли бы поставить через год после реформирования - это очень разные цифры.

Оцифровывание бюрократов

В каком формате вы сейчас работаете над созданием электронного правительства?

– Ведем активный диалог с разными министерствами. На сегодняшний день нашу инициативу активно поддерживают в Минобороны, Мининфраструктуры, Минэкологии, МВД и Минюсте. По каждой админуслуге приходиться договариваться отдельно. Например, если это справка о несудимости, то контактировать нужно с МВД, а если заявка на субсидию – то Минсоцполитики.

Как будет выглядеть процедура получения электронной админуслуги?

– Через три недели мы запустим портал, где человек, зайдя в свой личный кабинет через мобильный телефон или интернет-банк, получит перечень доступных административных услуг. На первом этапе перечень будет короткий, но каждый месяц мы планируем добавлять по 1-2 услуги. Если за год добавим важных 10-20 услуг, это будет реально очень большой прорыв.

Реформы продвигаются медленно, так как политическая элита полноценно ещё не успела смениться

С некоторыми услугами есть объективные трудности. Например, самая популярная услуга - это оформление паспорта или внесение в него изменений. Это 40% всех запросов. Но пока не можем запустить эту услугу, так как на сегодня сама база паспортов не оцифрована.

В каких регионах будут доступны электронные админуслуги?

– Пока тестируем в Днепропетровске и Львове. Но если мы где-то запустимся, то это будет масштабироваться - так как технически система может работать в любом регионе.

Почему вы выбрали Днепропетровск и Львов?

– Мне проще работать там, где есть политическая воля. Мэр Львова Андрей Садовый на встрече сразу сказал, делайте так, как нужно. В Днепропетровске мы контактировали уже с прошлой властью (с командой экс-губернатора области Игоря Коломойского. – Фокус). Мэрия Харькова также приглашала в ЦНАПы (центры предоставления админуслуг. – Фокус) и подчеркивала, что очень важно запустить электронные админуслуги. Хорошие менеджеры понимают, что если не навести порядок снизу, то и сверху руководить будет сложно. Поэтому так важно обеспечить людям удобный доступ к админуслугам.

Я также хочу создать карту, где показать, в каких городах какие услуги доступны. Например, открытый бюджет, кто публикует протоколы заседаний, проводит электронные закупки. Так города, наверное, лучше отреагируют. Пример, что в одном месте работает, думаю, самый большой стимул запускать услуги и в другом месте.

Информация о материале

Опубликовано: 27 мая 2015

Верховная Рада, поддержав 14 мая законопроект №1195, предоставила банкам право ограничивать досрочное снятие срочных вкладов. 19 мая документ направили на подпись президенту, на что по закону отводится 15 дней (до 3 июня). Пока ограничение не вступило в силу бежать в панике в банк за своими деньгами вкладчикам точно не стоит. На размещенные ранее депозиты нормы закона не распространяются. Но граждане, которые будут размещать вклады после вступления закона в силу, уже не смогут получить доступ к своим деньгам досрочно. Если, конечно, в договоре с банком не будут прописаны особые условия.

Депозиты по-новому

Новшество заметно повлияет на рынок депозитов. После вступления закона в силу управляющий партнер ЮК «Кушнир, Якимяк и партнеры» Олег Якимяк прогнозирует формирование двух типов срочных вкладов – с разрешением досрочного снятия и без такой возможности.

«Большинство депозитных продуктов украинских банков по умолчанию будут предусматривать ограничение на досрочное снятие. Специальные вклады, допускающие такую возможность, будут предлагать с процентной ставкой в 1,5-2 раза ниже», - уточняет директор департамента организации и стратегии ПАО «Кредобанк» Роман Лепак. Чтобы отличить два типа депозитов друг от друга, вкладчикам придется вчитываться в договор – если о досрочном снятии там не сказано ни слова, значит забрать из банка деньги до окончания действия договора не получится.

Но в условиях нестабильности очередное ограничение может усугубить недоверие к банковской системе. «Вкладчики в претензионном порядке могут обращаться к банкам (в связи с досрочным снятием депозитов. - Фокус). Если банки не будут удовлетворять их претензии в течение 10 дней, последует судебное производство. При этом суд может стать на сторону вкладчиков», - рассказывает о возможной реакции управляющий партнер, директор ЮК «Грищенко, Пронин и партнеры» Евгений Пронин.

«Нововведение может усилить и так существующую панику среди населения и ускорить отток вкладов из банков», - продолжает партнер АО «СК ГРУП» адвокат Юлия Курило. По мнению собеседницы Фокуса банки, желая сохранить средства вкладчиков, будут вынуждены предлагать им выгодные условия по краткосрочным программам. Таким образом, реакцией рынка станет снижение средних сроков размещения срочных депозитов. «Первые успехи мы сможем показать по коротким (в 1-3 месяца) срочным вкладам. Ведь к большим срокам рынок сейчас не готов», - подтверждает председатель правления «Коммерческого индустриального банка» Вадим Березовик.

Подарок для банков

По мнению Романа Лепака, этот закон был принят с большим опозданием. Если бы норма о запрете досрочного снятия депозитов была введена в 2008 – 2009 годах, она бы значительно облегчила управление ликвидностью для банков в ходе нынешнего кризиса.

Как бы там ни было, опрошенные Фокусом банкиры сейчас не скрывают удовлетворения. «В условиях глубокого экономического кризиса такие регуляторные меры можно считать оправданными. Они направлены на снижение риска стремительного оттока депозитов», - поясняет начальник аналитического отдела ПУМБ Евгения Ахтырко.

Кроме того, как отмечает Вадим Березовик, в более отдаленной перспективе новшество позволит банкам выстраивать нормальную кредитную политику, вернет понятие инвестиционного кредитования и долгосрочного кредитования населения, в том числе, на покупку недвижимости.

Информация о материале

Опубликовано: 27 мая 2015

Говоря о путях возрождения украинского кино, обычно сводят их к прямому государственному финансированию. На самом же деле, учитывая нынешнее положение страны, нам выгоднее обеспечить льготные условия для отечественных и иностранных инвесторов в украинское кинопроизводство. Это доказывает сравнение зарубежного опыта с нашими реалиями.

Богатые тоже плачут

Средний бюджет полнометражного фильма составляет во Франции 5 млн. евро, в Испании и Германии — 4 млн. евро. Что получится, если адаптировать эти цифры к украинским реалиям? Вычтем из кассовых сборов 50%, которые забирают кинотеатры, а также сделаем скидку на гривневую составляющую в бюджете украинского фильма и предположим, что он будет равен 3 миллионам даже не евро, а долларов. Тогда для того, чтобы окупиться, фильм должен собрать в отечественном прокате $6 млн. (миллионные заграничные сборы для наших лент пока только мечта). А это у нас за все годы независимости удалось лишь импортному «Аватару» с его $8,4 млн. кассовых сборов. Даже если снять фильм «всего» за один миллион баксов, чтобы окупиться за счет украинского кинопроката, он должен был бы занять в его топ­списке, например за 2014 год, место не ниже девятого. И если предположить, что одному украинскому фильму это удалось, то как быть с остальными?

Впрочем, даже в благополучной Европе только 20% фильмов приносят прибыль, а 20% — выходят «в ноль». А в лидирующих в мировом кинопроизводстве США лишь два фильма из десяти оказываются прибыльными. С такими показателями любой бизнес давно бы свернулся (не случайно продюсер получившего «Оскар» фильма в ответ на попытки журналиста разобраться в финансовых механизмах западного кинопроизводства назвал его crazy business), но кинематограф поддерживают на плаву сразу несколько механизмов.

Первый — прямое государственное финансирование. Один немецкий кинорежиссер несколько лет назад жаловался автору этих строк: «Что такое триста миллионов евро в год на государственную поддержку кино в Германии, если Франция тратит на эти же цели пятьсот миллионов евро?» (Во Франции существует сложная система сборов на поддержку национального кинематографа, включающая, в частности, налоги с продаж билетов в кинотеатры и на доходы телеканалов. Полное изложение этой системы занимает, как рассказал уже французский кинорежиссер, два тома.)

Второй путь — налоговые льготы. По этому пути пошла Великобритания после того, как в 1997 году решила покончить с засильем американского кино в отечественном прокате (многие изэтих лент снимали в Голливуде британские кинорежиссеры). Согласно принятым законам создатели британских фильмов могли претендовать на компенсацию 16–20% затраченных на их производство средств. Причем на эти льготы могли рассчитывать не только британские инвесторы, но и иностранные. Для того чтобы фильм был признан «британским», нужно было набрать как минимум 16 пунктов по 42­балльной шкале. По некоторым показателям в этой шкале присуждалось сразу несколько пунктов. Например, чтобы загрузить крупнейшую британскую киностудию Pinewood с ее 16 съемочными площадками, снимавшейся на ней картине давали сразу девять баллов. В результате британское кино, которое до этого плелось в хвосте европейского кинематографа, резко вышло в нем на первые позиции.

Даже в США, где, как обычно считают, нет государственной поддержки кинематографа, она существует на местном уровне. Так, например, в штате Мичиган выделяется налоговый кредит в размере до 40% средств, затраченных на производство фильма, при условии, что работа происходила на территории штата. А в штате Нью-­Мексико эта цифра составляет 32%.

А бедным не обойтись без богатых

Вернемся к родным пенатам.

Кинопродюсеры в ответ на вопрос, какие, по их мнению, иностранные наработки можно использовать для развития национального кинематографа, чаще всего отвечают — все и сразу. И, в принципе, они правы. Очень уж невелика в Украине база, с которой можно собирать деньги для национального кинематографа.

Так, например, в 2014 году украинские кинотеатры посетили 20,1 млн. человек, заплатившие за билеты 942,7 миллиона гривен. (Для сравнения: в Великобри­тании годом ранее 172,5 млн. кинозрителей принесли в кассы кинотеатров $1,92 млрд.)

Как легко посчитать, разница в кассовых сборах, с учетом курса валют, отличается в 40 раз. То же самое и с прямым финансированием кинематографа. В 2015 году на господдержку украинского кино запланировано выделить 75,5 млн. грн. То есть — примерно на два порядка меньше, чем тратят на эти цели во Франции или Германии. И даже если мы увеличим госфинансирование в нереальные десять раз, оно все равно останется на порядок меньше, чем у европейцев.

Поэтому главная перспектива развития украинского кинематографа видится сегодня в привлечении в кинопроизводство отечественных и иностранных инвесторов, для которых целесообразно создавать, подобно другим странам, льготные финансовые условия, а также в использовании конкурентных преимуществ Украины на международном кинорынке. Среди таких преимуществ — дешевая рабочая сила. Во Франции, например, расходы на заработную плату, вознаграждения и страхование составляют примерно 50% бюджетов фильмов. Далее — разнообразие локаций, то есть потенциальных съемочных площадок с разными природными и историческими пейзажами. (Кстати, в будущем, как показывает практика мирового кинематографа, такие площадки, увиденные в фильмах зрителями разных стран, становятся точками роста въездного туризма и даже роста цен на местную недвижимость.) Наконец, в Украине уже сейчас существует сильная отрасль производства визуальных эффектов для кино, которая получает заказы из Голливуда и завоевывает призы на международных киносмотрах.

Но все эти плюсы сработают только при условии отсутствия главных потенциальных минусов. Условие первое — налоговые и прочие льготы от государства должны получать в первую очередь не «гениальные» или «правильные» с точки зрения чиновников, а потенциально кассовые отечественные фильмы. В том числе привлекательные для западного рынка, где билет в кино стоит в среднем 6–7 евро. Иначе отечественный кинематограф никогда не перестанет быть дотационным. Условие второе — эти льготы, как показывает тот же опыт мирового кинематографа, должны действовать постоянно, а не до первого выхода украинского кино «в плюс». Иначе мы уподобимся нерачительному хозяину, который, соблазнившись сиюминутной выгодой, пустит курицу, несущую золотые яйца, на мясо.

Информация о материале

Опубликовано: 27 мая 2015

Вот уже скоро год, как в качестве позитивных результатов войны отмечается рождение новой политической нации. Точнее было бы сказать, что война объединила (или разъединила, если угодно) людей по принципу ненависти к врагу, безразличию к врагу и любви к врагу.

Впрочем, особо радоваться такой структуризации не стоит. Война на самом деле не строит общество, она его калечит. Не дает ему возможности развиваться естественно и органично. Убивает оптимизм и подменяет веру в завтрашний день страхом перед будущим.

Продолжительная война возбуждает ностальгию по мирным временам, когда «хоть и воровали, но доллар был по 8 и никого не убивали». И кажется, что если бы не Майдан, так было бы до сих пор.

Возможно, именно до сегодняшнего дня так бы и было. Но домайдановский режим был обречен. И причины этого, как и любого масштабного процесса — субъективные и объективные.

С субъективными все ясно, все их помнят, а кто забыл — тому российское телевидение в помощь, они там периодически выступают. Но определяющими, в конце концов, были причины объективные, а именно — конструктивные дефекты постсоветского авторитаризма.

Авто…

Ведь это только кажется, что авторитаризм, будучи однажды построенным, едет сам по себе. Что однажды выстроенная пирамида с элементами пищевой цепочки простоит века. Но авторитаризм — это не пирамида. Когда Путин охарактеризовал себя как «раба на галерах», всех это развеселило, но уж он-то понимал, что возглавляемая им система за власть, деньги, дворцы и прочие атрибуты жизненного успеха забирает саму жизнь.

Постсоветскуюавторитарную систему лидер не может ни на минуту оставить без присмотра. Его прямыми обязанностями являются управление, учет и контроль. Нет, не три-четыре часа в день, а с утра до ночи.
И не важно, правишь ты государством слуг или баронов (это если по Макиавелли).

Ежедневно и ежеминутно ты должен четко знать мотивацию каждого слуги. Должен понимать, кто из слуг и сколько может украсть, кто предан тебе по расчету или по глупости, а кто готов сдать тебя с потрохами потенциальному преемнику.

Для этого ты должен следить за всеми, часами изучать прослушки и читать распечатки телефонных разговоров, в том числе разговоров тех, кто приносит тебе эти прослушки.

Ты должен собрать у себя волков, готовых разорвать каждого, кто тебя ослушается, следить, чтобы волки были слегка голодными (но не сытыми, Боже упаси!), периодически отдавая этих волков на съедение следующим.

Ты должен создать вокруг себя несколько групп, периодически натравливать их друг на друга, следить за их грызней, не утрачивая возможности прекратить их драку одной командой «Стоять!»

Ты должен внушать страх и любовь. Любви ты добиваешься подачками, причем должен точно знать, кому какую подачку кинуть, для чего (опять же) знать наизусть мотивацию подданных. Кому — денег, кому — орден, а кому и — селфи, с которым счастливый обладатель может пойти по инстанциям и решить все свои проблемы. Каждому свое.

Ты должен периодически менять окружение, отправляя преданных тебе в отставку или на нары только для того, чтобы продемонстрировать потенциал альфа-самца. И вообще, для тонуса.

Все сказанное касается при этом не двух-трех ближайших соратников, а тысяч подчиненных не только в столице, но и в более-менее крупных городах.

И при всем этом, ты должен оценивать происходящее не только с точки зрения придворной тусовки, а видеть общественный процесс и не нарушать столетиями проверенных правил, одно из которых — не отбирать у населения имущество. Почему-то с этим у нас всегда наибольшие проблемы.

Теперь вопрос — а может ли более-менее нормальный (да, даже и не совсем нормальный) человек ежеминутно на протяжении долгого времени выполнять вышеизложенное?

Если нет — тогда остается неизученной прослушка, отменяется встреча, не отдается приказ. Тогда слуга (или тем более — барон) начинает чувствовать ослабление поводка, свободу действий и неизбежно начинает что-либо предпринимать.

В лучшем случае — для того, чтобы что-то несанкционированно украсть. В худшем — для того, чтобы сделать тебе неожиданный подарок (доказывая абсолютную преданность и полную незаменимость), и отобрать наконец у коллеги часть твоего внимания, а, стало быть, власти. А слуги ведь попадаются разные. Есть умные, есть хитрые, есть туповато-исполнительные, а есть как бы смышленые; недалекие, но инициативные, считающие шефа просто любимцем фортуны, его нахождение на троне — историческим парадоксом, а в себе ощущающие готовность заменить его в любой момент. И вот когда такие начинают действовать…

Тогда могут убить известного оппозиционного журналиста. Или известного оппозиционного политика.

А если ты патологически ленив, работа тебе претит как таковая, а привлекают гольф и кабаны — тогда случается Майдан. И все. С этого момента включается будильник и начинается обратный отсчет.

Могут быть исключения из этого правила? Да, главным образом на востоке, где эмир по определению обладает сакральной властью, а самодеятельность слуг прекращается оперативным отсечением головы. Ну и братская Беларусь, президент которой — один такой на весь белый свет.

Вы скажете, что 15 лет Путин опровергает эту теорию? Ну, во-первых, Россия тоже в каком-то смысле — эмират. Во-вторых, как ни горько это каждому отдельно взятому человеку с его непродолжительной жизнью, 15 лет для такого государства — не срок.

Модная теория просвещенного самодержавия не выдерживает длительного испытания постсоветской (в частности украинской) практикой. Впрочем, не только эта теория.

Демо…

Незыблемые, казалось, священные правила западной демократии также приобретают на нашей земле неповторимую украинскую специфику. При том, что лучше демократии, как известно, никто ничего не придумал, ее украинская постреволюционная инкарнация радует глаз своей свежестью.

Вообще-то, мы — разные. Мы всегда были разными даже в пределах одного отдельно взятого региона. Не было, нет, и не будет никаких общностей типа «донецкой», «львовской» или «киевской». Мы очень индивидуальны, как бы ни хотелось доказать обратное и строителям «русского мира», и сторонникам «национального» государства.

Да, на востоке страны (в силу зависимости каждого отдельно взятого человека от многотысячного коллектива крупного предприятия) не так развито осознание собственной личности.

Да, многие на Донбассе (не опускаясь на колени и не выезжая за пределы региона, кроме летнего отпуска в Крыму) годами слушали рассказы о том, что они всех кормят. А мир для таких людей сжимался до размеров родной шахты, ялтинской набережной (раз в год) и «Донбасс-арены» (два раза в месяц).

Но даже там человек ощущал себя частью именно конкретного коллектива, а не евразийского сообщества. Все прочее — технология. Пятнадцать лет — технология обеспечения персональной власти Януковича. Последний год — технология стравливания и провоцирования бесконечной войны и разрушения, над чем, собственно, и трудятся российские специалисты.

Мы — разные, и потому идея децентрализации имеет у нас глубокую психологическую основу. Украинец сам уже давно децентрализовался, причем до уровня дома и квартиры, а дети — до уровня комнаты, так что переход на уровень громады — это, скорее, укрупнение.

Мы были едины только в одном — как сторона общественного договора — «вы крадете, сколько захотите, давая нам возможность жить, как мы можем».

Наиболее активная часть общества в одностороннем порядке решила договор расторгнуть. Собственно, именно расторжение договора и произошло торжественно на Майдане, хотя многие делать этого и не собирались, а только хотели заменить одну из сторон соглашения (что выражалось в лозунге «Банду геть!»).

Хотя, если быть честным, именно банда этот договор выполнять не спешила. Мухлевала банда. Значительная часть населения физически не могла выполнить условие «жить, как можем», потому что жить в принципе стало трудно. Не надо, правда, забывать и о тех, кому жилось неплохо, но они защищали уходящий режим, в основном, по трудовому соглашению. И даже в Донецке год назад призыв вернуть Януковича был быстро освистан.

Поэтому договор был прекращен, и все, что мы сегодня наблюдаем, является процессом написания нового. Пока что базовым проектом является «Вы — крадете, сколько можете, а мы — живем, как можем». И это несомненный прогресс.

Общественная турбулентность сегодня связана, во-первых, с тем, что отдельными гиперактивными представителями власти декларируется изменение формулировки на «Мы не крадем вообще…» Конечно, это было бы еще более значительным прогрессом, но реалисты считают такое развитие событий маловероят-ным. Тем не менее, некоторые верят.

Вторая причина турбулентности в том, что сегодня вообще непонятно, в чьем лице власть этот договор будет негласно подписывать.

Она (власть) в последнее время приобретает крайне разнообразные формы. Одни очень по-грузински занимаются демонтажом прогнившей системы, а другие в этом же самом месте одновременно возводят второй этаж по-польским чертежам, но без фундамента.

Все вместе просят помощи у стратегических партнеров, как будто эти партнеры знают, как максимально быстро и безболезненно провести демократическую трансформацию и вообще когда-либо это делали. То есть делали, но наряду с успешными кейсами (Грузия, Польша, Эстония) имеют на своем счету и Румынию с Болгарией, не говоря уже о ближневосточных казусах.

Энтузиасты выносят старую мебель, а с ней вместе — все, что попадает под руку, засовывая это в мусорные баки. В «ДНР» хихикают и намекают, что их способы люстрации типа «подвал» гораздо более эффективны.

Отдельные действия некоторых представителей власти наполняют новым, неведомым Салтыкову-Щедрину смыслом фразу «Простота хуже воровства», что особенно колоритно на фоне борьбы с коррупцией.

В то же время наиболее активные, информированные и циничные строят маленькие анклавы, где смогут реализовать планы стремительного обогащения. Вы их видите, они стоят там, за спинами романтиков, тоже делают горящие глаза и ждут момента, когда эти, первые, расчистят поле.

Кто-то преодолевает комплекс неполноценности. У кого-то из латентной формы в открытую переходят мания величия и другие формы сумасшествия.

Есть и зажиточные романтики, которые в любом случае ничего не теряют, все происходящее — лишь этап в карьере, мир велик, впереди может быть бизнес на software в Бразилии или переработка отходов в Австралии. Это не худший вариант, им хотелось бы здесь добиться успеха. Но неудача для них не критична.

Есть незажиточные романтики. Они строят новый мир, полный книжной справедливости, крайне слабо представляя реальность и напоминая юных комиссаров 20-х годов прошлого века, которые, как мы знаем, или сами стали палачами, или были ликвидированы палачами другими.

Есть просто агенты и провокаторы, зарплата которым аккуратно начисляется где-то в другой стране и которые выполняют задачу — чтобы все здесь как можно быстрее навернулось. Хочется, чтобы СБУ их всех, наконец, переловила, но самые способные — уже являются частью политического пейзажа. И непонятно вообще, можно ли их оттуда выковырять, или мы вместе с ними так и отправимся в светлое будущее.

Прежде чем децентрализовать общество, власть децентрализовалась сама. Это произошло не по заранее написанному плану и не является коварным замыслом врага. Это — следствие прошлогоднего землетрясения, когда всех хорошенько взболтало. Со временем часть взболтанного неизбежно опустится обратно на дно, а часть может в результате реакции (химической) перейти в новое качество.

Объединить все это правящее сообщество единой идеей можно, но концепция пока не выработана. Разные сегменты власти находятся в процессе определения: кто из них мудрый руководитель, а кто — наемный менеджер; хотят они добиться от населения любви сегодня и сейчас или уважения завтра и послезавтра.

Общество резисторов

Нелегко сделать выбор. Она, власть (в отличие от предыдущей), вынуждена ориентироваться на людей, которые, как уже говорилось, собираются в группы по отношению к войне и Донбассу, но не могут пока выработать совместный запрос на мечту. Мечту конкретную, выписанную в деталях, а не абстрактную «Европу» — не то Северную, не то Южную.

Подавляющее большинство занято выживанием и преодолением страха перед завтрашним днем, стараясь черпать жизненные силы в надежде. И речь не только о переселенцах, хотя этим труднее всего.

Есть люди, которые воюют за Родину, — на фронте или в тылу. Многие из них вообще впервые обнаружили существование Родины как таковой и за это, конечно, спасибо Путину В.В и Суркову В.Ю. Жаль только, что платой за обнаружение Родины являются кровь, пот и слезы.

Некоторые, делая вид, что воюют, стараются кого-нибудь ограбить.

Есть те, кто находит себя в волонтерстве и делает маленькие хорошие, никем не оплачиваемые дела. Отчасти потому, что оплачивать хорошие дела некому, а делать что-то надо.

Есть те, кто во внутренней или внешней эмиграции. Они устали ждать, и их тоже очень много.

И есть миллионы других, у каждого из которых своя история.

Это все — мы. И если вам кто-то снова расскажет, что на самом деле хочет народ в целом, смело плюйте ему в глаза.

При этом отсутствие внятного общественного запроса и легкий бардак во власти не должны радовать кремлевских инженеров. Наоборот! Им вообще не понять, почему «общество винтиков», которое они там у себя соорудили, является гораздо более отсталым и уязвимым, чем украинское «общество резисторов». Настолько, насколько паровая машина уступает электродвигателю.

В обществе «резисторов» не бывает массового психоза — это правда, каждый его элемент — маленькое сопротивление, но в нем не бывает и неизбежного постпсихозного дикого бодуна. В нем никто не может разочароваться в «мудром руководителе», потому что никто им и не очаровывался. И упаси его Бог от очередного очарования…

Каждый его элемент борется, в конечном счете, за себя, свою жизнь, свою среду обитания и будущее своих детей. Но, в то же время, сам по себе он не только не может угрожать системе распадом, но по природе своей может существовать, только будучи ее частью.

Машина может развалиться на детали. У человека можно удалить селезенку. Страна может распасться на регионы. Но на атомы любой предмет распадается только в результате ядерного взрыва.

Система, состоящая из 40 миллионов частей, более устойчива, чем состоящая из трех или двадцати шести.

Самое парадоксальное, что в Донецке и Луганске многие тоже воюют за свой образ жизни, который, по сути, ничем от днепропетровского или винницкого не отличается.

Чем быстрее они там поймут, что украинский жизненный уклад для них более родной, чем бурятский или чеченский, а советский можно восстановить только в музее — тем быстрее принесенная на нашу землю война потеряет последние внутренние корни. Да, для этого надо, конечно, выключить телевизор и вернуться из 1943-го в 2015-й.

А общественный договор со временем образуется. Хотелось бы, конечно, чтобы это был не контракт о разделе сфер влияния, а трудовое соглашение. Но это уже о другом обществе — «микропроцессоров».

Информация о материале

Опубликовано: 27 мая 2015