Главная

6 100 бутылок водки

Дело было довольно давно, уже можно рассказать… Закрытый город, завод, полк, обоих стерегущий… Остался я за командира. Нужно сказать, что за семь лет моей там службы случалось это только несколько раз, т.к. номер в списке замов был только третий. Не очень помню, куда делись общий зам и начальник штаба, но командир, точно помню, был в отпуске. Кто знает, командовать таким количеством народа дело довольно нервное, плюс твои обязанности по должности тоже за тебя никто за тебя исполнять не будет. Короче…

Звонит мне зампрокурора города, говорит, просьба есть нестандартная. Обэпники города-спутника (почти у каждого закрытого города под боком есть открытый городишко) «хлопнули» местного торгаша на «КАМАЗе» левой водки. Тот к своей «крыше», те к ментам. Видимо попался порядочный кто-то, либо показатели нужны были, либо ещё что, не знаю, не вникал, да и зачем мне, короче не договорились они. Братки сказали, мол, куда вы водку не поставите, ночью заберём. И просит меня зампрокурора взять эту водку под ответственное хранение до принятия правового решения. Мне вообще-то и своих проблем хватало, впадать в чьи-то «тёрки» желания не было, но зам был редкой порядочности товарищем и по жизни и по службе, отказать не мог. Вызвал начальника продовольственного склада.

Отступление: кто знает, начальник продовольственного склада должность, выпадающая из служебной иерархии, он может в исключительных случаях и к командиру полка просто постучаться и войти. Поэтому в этой ситуации зама по тылу я просто поставил в известность, а хранение такого стратегического продукта нужно организовывать напрямую с исполнителем.

Прапорщик (старший), когда услышал, что должен принять на хранение 6100 бутылок водки… Пришлось 15 минут вдалбливать про Уголовную ответственность (не испугало), про порядочность и честь полка (не очень впечатлило), наконец про братву и чужие «тёрки», которые нам не нужны (проникся). Звоню зампрокурора, говорю, загоняйте свой «КАМАЗ».

На разгрузку привлёк самых-самых, - комендатуру по сопровождению грузов. Ребята отборные, проверенные. Вдоль всей цепочки самых своих офицеров поставил. Коробки запечатанные, муха не пролетит незамеченная. В итоге вечером два бойца на гауптвахте в невменяемом состоянии, потом по итогам инвентаризации двух бутылок не хватило, каким образом при таком контроле? Мистика! Но не об этом…

Вернулся из отпуска командир, очень высказал мне про вмешательство в чужие интриги, но водку-то уже никуда не денешь, я же принял на хранение и расписался везде в документах всяких важных. Прошло время, по водке возбудили… анализы (к стати отличные!)… процессуальные разные дела…

И вот в прокуратуру приезжает проверка из Москвы (они тогда были спецпрокуратурами и замыкались сразу на столицу). Сижу в кабинете, звонок дежурного, «к Вам зампрокурора приехал!». Опять же, кто понимает, ситуация, мягко говоря, нестандартная. Так просто зампрокурора в полк не приедет, тем более внезапно. Заходит зам, поздоровались-сели, «Как дела…», чай-конфеты… Слушай, говорит, тут такое дело, своих средств, конечно хватает, но если под боком такое количество хорошего спиртного, то глупо свои ресурсы расходовать. Я: «А как, я ж расписался везде, где только можно!» Ничего, говорит, составь акт, что при вынужденном перемещении продуктов на складе зацепили, упало, разбилось прокурор подпишет. Как откажешь? Два ящика уехали…

Приезжает проверка в местное УВД (те тоже тогда на Москву замыкались). Город маленький, все всё знают, начальник к прокурору, тот вызывает меня. Опять та же ситуация, еду в «УАЗике», думаю «за что?». Когда такая толпа народа, да ещё и четверть жителей города в полку служит, то всегда есть за что, то подрались, то напились, то напились и подрались, то в морду гражданскому дали, то… да мало ли чего…

Прокурор: надо помочь боевым товарищам достойно встретить гостей из Москвы, два ящика, акт подпишу. Уехало два ящика, акт лёг в сейф.

Приезжает проверка к нам. Командир в курсе перемещений со склада (доверенное лицо конечно всё доложило, тем более, что из перемещённого ему ничего не досталось). Вызывает, начал из далека, но быстро перешёл к сути: надо! Поехал договариваться, договорился, акт, два ящика ушли.

Наступило 23 февраля…

Настал день рождения начальника милиции…

Наступило 8 марта…

Настал день рождения командира…

Настал день рождения прокурора…

9 мая вообще святой день!!!

И вообще нет повода не собраться в бане хорошим людям!!!

На всё акты…

Уголовное дело передали в суд скоро вынесение решения. Я – в сейф, подвести дебит с кредитом. Пошёл, взял у финансистов калькулятор, достал акты, сел считать. Эге-ге-е-е!!! Мы ж почти половину «разбили вдребезги»!!! Я к прокурору, тот: «Не может быть!!!» Я: «Вот акты». Он: «…»

Не знаю, как решался вопрос, но судья вынес вердикт (нужно отдать должное, с чувством юмора и, видимо, некоторой местью за неучастие в процессе «выкидывания в пропасть»): водку уничтожить, тару вернуть (в итоге вопрос с утилизацией стеклянной тары в радиусе 50 км от города был решён принципиально).

Настал день «Х», комиссия, все дела… Погрузили остатки водки, вывезли за город, приготовились выливать, ждём хозяина конфискованного товара. Приехал, вылез из джипа, посмотрел с пригорка, глубоко вздохнул и с пробуксовкой уехал. Так и записали, «от подписи отказался». Залиты были все ёмкости, которые были в наличии у зам. по тылу, все стеклянные и пластиковые ёмкости, имеющиеся в наличии в хозяйстве у участников процесса, короче, экологии нанесён ущерб не был.

Вот такая вот история приключилась!!!

Информация о материале

Опубликовано: 24 января 2015

Происшествие с Фуфайкиным

Беда подкралась незаметно и застала Фуфайкина врасплох.

Первый звоночек прозвенел прямо в новогоднюю ночь. Слушая Новогоднее обращение Президента, Фуфайкин вдруг понял, что не испытывает обычного в подобных случаях душевного подъема. Вместо него наличествовало полное равнодушие и желание поскорее переключить внимание на терпеливо ожидающую его бутылку водки.

«Устал, наверное», — подумал Фуфайкин и не стал беспокоиться. А зря.

На следующий день, отоспавшись и опохмелившись, он лениво валялся на диване с пультом от телевизора. Задержавшись на новостном канале, равнодушно скользнул взглядом по кадрам очередного факельного шествия в Киеве и... То есть как это равнодушно? — ошарашенно спросил он сам себя. Как так вышло, что меня это совсем не взволновало? Я ведь даже возмущения ну вот почти совсем не испытываю! Я что, нездоров?

Полон самых мрачных опасений, Фуфайкин переключился на другой новостной канал. На этот раз он попал на репортаж из лагеря беженцев. Весьма потрепанного вида женщина, рыдая, рассказывала о своем бегстве из рабства правосеков. Вид был душераздирающ, голос — жалостлив, факты – убийственны, но тем не менее что-то смущало Фуфайкина. Как он ни старался сделать вид, что все в порядке – рассказ беженки почему-то казался ему неубедительным. Да и лицо ее выглядело как-то подозрительно знакомо.

Это уже было серьезно. Тут уже надо было срочно куда-то бежать. Только Фуфайкин еще не понял, куда: к терапевту, психиатру или в полицию. Поэтому для начала он побежал в магазин, а оттуда, уже отягощенный бутылкой водки, направился к своему приятелю. Приятель, Скрепин, всегда отличался правильным видением ситуации и четкостью позиции.

Сигаретный дым плотно окутывал небольшую скрепинскую кухню. Содержимое бутылки уже перевалило за половину, а они совершенно не приблизились к пониманию природы фуфайкинского состояния.

– Ну что значит «сомневаешься»? – уже довольно возбужденно вопрошал Скрепин. – Какие у тебя основания для сомнений?

– Да нет никаких оснований! – отвечал Фуфайкин, нервно хрустя огурцом. Я же о том тебе и толкую – странно все это! Вроде все правильно, все как всегда, и вдруг бац – и сомневаюсь. Не нарочно я. Случайно так выходит, непроизвольно.

– «Непроизвольно!» – передразнил Скрепин. Эдак ты непроизвольно в либераста превратишься, и сам того не заметишь.

– Я замечу! – чуть не рыдая, возопил Фуфайкин. – То есть я не превращусь... То есть ну вот я же заметил сейчас... Я не хочу в либераста!

– Ладно, – объявил Скрепин. – Давай проверим, что там с тобой, – и включил телевизор.

Сначала все шло неплохо. Голос Киселева плотно завладел вниманием Фуфайкина, и, кажется, вернул его мысли в привычное русло. Он уже начал ощущать острую ненависть к разнообразным врагам и необходимость немедленно противостоять, бороться, поставить на место... Он даже слегка приподнялся с места, как будто намереваясь прямо сию минуту бежать наводить порядок... и тут вдруг резко снова плюхнулся на табурет.

— Понимаешь, Скрепин, — медленно сказал он, — это не может быть Донецк. Сейчас январь, там холодно, а тут люди как-то легко одеты, и горы странные на заднем плане...

— Тааак, — протянул Скрепин. — Значит, уже анализируем?

— Нет!!! — испугался Фуфайкин. — Я не собирался ничего анализировать! Это случайно получилось.

— Ну, про «случайно» я уже слышал. Плохо, Фуфайкин. Думаю, ты заразился бандеризмом.

Фуфайкин в отчаянии уронил голову на руки и просидел так некоторое время. Когда он снова поднял взгляд, то заметил, что на Скрепине невесть откуда появилась марлевая повязка.

— Как это могло произойти? — обреченно спросил новоявленный бандеровец.

— Как-как. Да мало ли. Вдохнул чего-нибудь не то. Или съел. А может, и специально подсыпали. Я слышал, есть такие специальные таблетки: выпиваешь несколько штук и превращался в бандеровца. В Укропии с их помощью население зомбируют.

— Так, может, есть какое-нибудь лекарство? — робко поинтересовался Фуфайкин. — Чтобы наоборот...

— За лекарствами — это к доктору, — строго сказал Скрепин. А я... в общем, дела у меня. Ты бы шел домой, Фуфайкин. Лечиться. — Произнося это, Скрепин умудрился оторвать Фуфайкина от табуретки и ненавязчиво, но ловко дотолкать его до входной двери.

Следующие несколько дней Фуфайкин провел в унынии. Телевизор он смотреть боялся, а без телевизора чувствовал себя еще более неуверенно. Приятели, кажется,сторонились его. Жена как могла пыталась утешить, но это ей плохо удавалось, тем более что она, похоже, не очень хорошо понимала суть проблемы.

На третий день ему приснился Степан Бандера, почему-то в форме почтальона. Он долго укоризненно смотрел на Фуфайкина, качал головой и теребил в руках баллончик с монтажной пеной. «Ну что, Фуфайкин?» — спросил он печально. «Когда ты уже встанешь под мои знамена? У меня для тебя есть отличная вакансия карателя». «Я... я пока не готов», — промямлил Фуфайкин. «Я не хочу!» «Хочешь — не хочешь, а придется, — строго сказал Бандера.— Мы тут все не хотим. Но, как говорится, хіба хочеш — мусиш. Должен же кто-то, — тут он вздохнул. —Ну ладно, звони, когда созреешь!» — с этими словами он достал из висящей через плечо почтовой сумки красно-черную визитку и протянул ее Фуфайкину. Затем удалился, периодически останавливаясь для того, чтобы несколько раз подпрыгнуть и прокричать «Слава Україні!»

На четвертый день Фуфайкину захотелось сала. Он и раньше его вообще-то любил, но в данном контексте такая гастрономическая потребность его не на шутку напугала. Чтобы заглушить крамольные мысли, он кинулся в кухню и спешно затолкал в рот кусок колбасы. От колбасы ему определенно полегчало. Настроение улучшилось настолько, что, идя обратно из кухни в комнату, он вдруг подпрыгнул, затем еще раз, и еще один. Внезапно осмыслив свои действия, он в отчаянии добежал до дивана, плюхнулся на него и не вставал теперь уже очень долго.

На Рождество, примерно после третьей рюмки, Фуфайкин неожиданно запел колядки на чистейшем украинском языке. Тут уже испугалась даже жена. На следующий день она позвонила знакомому доктору и описала симптомы. Доктор не смог идентифицировать заболевание, и ограничился рекомендацией побольше бывать на воздухе, не нервничать и хорошо питаться.

Следуя его совету, Фуфайкин решил прогуляться в парке. Слегка побродив по заснеженным дорожкам, он присел на скамейку и засмотрелся на прыгающих на ветке синичек. «Какие милые существа!» — умилился Фуфайкин.«Угостить бы их чем-нибудь. Жаль, сала нет». «Вот, возьми!» — услышал он доброжелательный голос справа от себя. На скамейке рядом с ним сидел Степан Бандера и протягивал ему кусочек сала. На этот раз на нем была натовская военная форма, а изо рта слегка выглядывали заостренные клыки. «Давай уже, Фуфайкин!» - сказал Бандера. — «Вливайся в наши ряды. Мы тебя заждались.» Не успел Фуфайкин испугаться, как услышал другой голос, очень знакомый, на этот раз слева: «Иди, Фуфайкин!» Обернувшись, он обнаружил на скамейке рядом с собой Путина. В руках у Владимира Владимировича был воздушный шарик. «Иди, Фуфайкин! — повторил Путин. — Все равно мы тебя уже потеряли. Вон ты уже и на синичек заглядываешься... Не наш ты.Уходи. Я тебя отпускаю.» Путин разжал пальцы, шарик улетел в небо.Фуфайкин в ужасе подскочил со скамейки и побежал. Бежал он долго, отчаянно и неуклюже, не оглядываясь, не глядя по сторонам, задыхаясь, тратя последние силы и не смея остановиться, понимая, что, как только он остановится, снова начнется что-то странное и страшное. Он готов был бежать так целую вечность, но в конце концов все-таки споткнулся и свалился в какой-то сугроб.

***

— Доктор, так кризис точно миновал? — это был голос жены.

Открыв глаза, Фуфайкин увидел знакомую люстру на потолке своей квартиры. Пахло котлетами и какими-то лекарствами. В углу монотонно бубнил телевизор. Этот звук неожиданно успокаивающе подействовал на Фуфайкина.

— Миновал, — ответил мужской голос.— Теперь пойдет на поправку. Продолжайте антибиотики и обильное питье. Ну и, это... приглядывайте за ним получше... А то опять какой-нибудь вирус подцепит.

Жена вышла в прихожую проводить врача, а Фуфайкин дотянулся до телевизионного пульта и увеличил громкость. «В лесу под Мариуполем найдено 15 распятых снегирей,» — вещал диктор.Фуфайкин устроился поудобнее и сконцентрировал внимание на репортаже.

Вернувшаяся жена обнаружила его сидящим на кровати с пультом, раскрасневшегося, с блестящими глазами и, кажется, вполне удовлетворенного.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она взволнованно.

— Отлично! — ответил Фуфайкин.— Слава Богу, я выздоровел, — и еще немного увеличил громкость.

Информация о материале

Опубликовано: 24 января 2015

«В здании донецкого СБУ я услышал – «Вешайтесь»: освобожденный пленный батальона «Донбасс»

С харьковчанином Алексеем Антиповым мы пообщались 27 августа. Тогда он спокойным голосом сказал: «Я сейчас не могу говорить. Нас обстреливают, уже четыре человека погибло сегодня. Перезвоните через два часа». После доброволец рассказал, что обещанного подкрепления от командования АТО в «иловайском котле» бойцы батальона «Донбасс» так и не получили. А через несколько дней на странице Алексея в Facebook появилась информация – попал в плен. Четыре месяца друзья и знакомые заваливали его ленту записями «Леша, держись», «Верим, что ты скоро вернешься», «Молимся за тебя».

И вот сегодня передо мной сидит уравновешенный и рассудительный мужчина. Все тем же спокойным голосом рассказывает, что ему жаль фото сгоревшей техники и пленных, которые пришлось уничтожить вместе с телефоном.

За четыре месяца в плену Алексей Антипов возненавидел российских журналистов, стал героем глупейшего аматорского фильма «66 пленных карателей» и узнал, что «слово российского офицера» не сгодится даже для удобрения земли.

Пока в редакции закипает чайник, болтаем не на диктофон и выбираем чай.

- Этот как-то странно пахнет, я бы вам не советовала, - говорю я.

- Знаете, после подвала СБУ в Донецке я понял, что невкусной еды и чая не бывает, - говорит Алексей.

- Леша, мы общались с вами в конце августа, а потом оказалось, что вы попали в плен. Что произошло в эти несколько роковых дней?

- У многих из нас был настрой дождаться поддержки - несмотря на то, что было трудно, уже были большие потери в Иловайске - целиком освободить город и выйти оттуда на ротацию с высоко поднятой головой. Были такие товарищи, которые говорили, что устали, радовались, что нам дали «зеленый коридор». Я уходил с грустью, потому что ожидал, что это будет по-другому. Когда мы уходили по так называемому «зеленому коридору», никто и предположить не мог, что так все получится.

Когда мы проходили по коридору, к нам присоединились военные части. У нас был приказ от командования: мы не отвечаем на провокации и автоматные обстрелы - по «газам» и прорываемся.

В полутора километрах от Красносельского по нам начали работать минометы. Выполняя приказ, мы начали прорываться, но не знали, что за два дня до этого там уже находились российские войска, танки, БТРы, несколько пушек. У них уже были пристреляны позиции, они заняли подковообразную оборону, чтобы со всех сторон обстреливать колонну. Все было приготовлено, они знали, что мы будем идти по этой дороге.

Мы толком не видели, откуда в нас стреляют. Я ехал в машине ВАЗ 2106 на заднем сидении, ехало в этой машине три человека. Я держал левую сторону – чтобы отстреливаться. Впереди мы увидели горящие газели, легковушки, грузовик. Почти возле каждой машины лежали мертвые люди. Некоторые машины горели. Половина человека – ноги – лежали в микроавтобусе, а корпус уже лежал на асфальте. Под такую картинку мы и двигались вперед, выполняя приказ. Дальше стоял автобус, который перегородил дорогу. Мы начали ехать по полю и застряли на обочине. Как раз тогда я действительно испытал острые ощущения. Потому что несколько секунд назад видел, как из пушки или танка попали прямо в газель, капот от нее полетел метров на двадцать вверх – в кино такого не увидишь. Все, кто были в газели, естественно, погибли. Мы выскочили из застрявшей «шестерки». Ты видишь метрах в 800-1000 жилые дома, зеленку, но ты в поле. Спрятаться невозможно, потому что по тебе лупят со всех сторон. Нужно прорываться к укрытию.

Мозг соображал доли секунды. Либо бежать под минометным и пулеметным обстрелом – а обстреливали нас из калибра 12,7, такие патроны прошивают бронежилет насквозь с человеком – либо ползти, но на это уйдет часа два.

Тут подфартило: на ЗИЛе подъехал знакомый, следом он тянул зенитную установку. «Запрыгивайте!». Запрыгиваем в кузов. Там полно боекомплекта для «зушки». Кругом слышен грохот, небо стало черным из-за плотности артиллерийского огня - сплошное облако пыли. Я вижу – раз! – в ЗИЛе появляются дырочки. Мы успели проехать где-то 700-800 метров. Пуля или осколок пробил борт, попал в боекомплекты и они начали взрываться. Вот тогда я стал акробатом. Все пять человек, которые ехали в кузове, выпрыгивали прямо на ходу.

Мы оказались в ста метрах от Красносельского. Бегом, пригнувшись, добежал до поселка. Наша колонна напоминала не военную колонну, а цыганский табор. Из танков проще расстрелять грузовые автомобили. У нас в основном был легковой транспорт, то, что колонна была многочисленная, нас и спасло. Были расстреляны две машины под красным крестом: КАМАЗ вез наших раненых, а Урал - убитых.

В Красносельском завязался бой с россиянами.

- Именно с россиянами?

- Да. О том, что там были россияне, я узнал от мирных граждан. Когда забежали в дом, чтобы укрыться, спрашиваем «А где тут дэнээровцы?», они на нас удивленно смотрят: «Какие дэнээровцы? У нас тут стоят россияне». Нашим гранатометчикам и разведке удалось подпалить два российских танка и пять БТРов, один танк захватили. Были захвачены также российские военнопленные. Бросилось в глаза, что у них была с собой зимняя форма. Лето, 29 августа. У меня появилось неприятное предчувствие.

У нас было около 80 раненых. Каждый четвертый навсегда остался лежать в поле…

29 августа в 7-8 утра был бой и уже 30 днем мы вынуждены были сдаваться. Первое кольцо российского окружения мы потрепали хорошо, они отступили. Но к ним подошли десантники и танки.

- Это было сложное решение – сдаться в плен?

- В плен никто не хотел сдаваться, большинство было готово погибнуть. Батальона «Донбасс» было человек 150-170, плюс армейцы и раненные. Всего в нашей колонне было чуть больше 300 человек. Мы держались еще примерно 30 часов. Нам периодически устраивали минометный обстрел, потом россияне заключили перемирие, видимо, чтобы подтянулись дополнительные войска.

После боя нам удалось пообщаться с россиянами, у нас были их пленные (20-летние испуганные пацаны с трясущимися руками) – мы захватили их танк. Нам поставили условие: либо мы продолжаем огонь, либо вы возвращаете наших пленных. Россияне были удивлены, что все те люди, с которыми им довелось общаться, говорили на русском языке. У них тоже были промыты мозги, они думали, что ехали защищать людей от фашистов. А у нас большинство людей с восточной Украины. Мы спросили у россиян: «Ребята, что вы тут делаете? Это наша земля» - «Мы приехали защищать русский народ». Я говорю: «Я сам русский, это вы меня приехали защищать?».

Они себя назвали миротворцами – это что-то оригинальное, на мой взгляд. Многая российская техника была под белыми флагами. Они говорили – это наш опознавательный знак. Танк под белым флагом, который стреляет.

30 августа с утра созванивались с Семенченко, он говорил: «Мы уже установили контакт, к вам уже идет колонна наших, вы будете вывезены, держитесь». Говорил, что поднял всех в Минобороны. Просил продержаться еще 15-20 минут. Вот эти 15 минут длились на протяжении четырех часов. Периодически россияне принуждали нас к сдаче в плен минометным обстрелом. Потом, когда названивали Семену в очередной раз, он отключил телефон. Начали созваниваться с другими людьми, и они сказали – помощи не ждите. Тогда решили сдаться в плен, тем более получили «слово русского офицера».

Позже Семенченко сказал, что ФСБ заглушило его телефон.

- Что за «слово русского офицера»?

- Долго ходили шутки «Тебе дадут слово русского офицера». Слово русского офицера имеет цену меньше чем кусок определенного вещества. Меньше, потому что веществом можно удобрить землю, а слово русского офицера даже для этого не годится.

Если бы не получили «слово русского офицера» (они пообещали, что не отдадут нас «дэнээровцам»), то в плен бы никто не сдался, а это бы означало глупую смерть. Они грамотно заняли позиции, перегруппировались, подтянули танки, и нам было нечем против них воевать.

Местность была крайне непригодной для того, чтобы держать оборону: ни ландшафта, ни крепких железобетонных строений. Был минометный обстрел, россияне нас подталкивали.

Мы вышли и сдались в плен. Россияне нас обыскали. Не плотно, чтобы только не было оружия. Перед этим все постарались привести в негодность свое оружие: погнуть кувалдой ствол, разбирали запчасти. Телефон свой я поначалу спрятал. Но когда нас передавали «дэнээровцам», мне пришлось уничтожить свой телефон и флешку. Больше всего жалею о фотографиях российских военнопленных и горящей техники, убитых людей. Там были не просто убитые, а сожженные. Трупы без головы, человеческие части тела. В том числе там было много снимков моих боевых товарищей, которых уже нет в живых.

- Что было после того, как вы сдались?

- Мы прошли километров 12-15 на юг за элеватор. Когда мы шли в колонне, я в зеленке увидел много российских войск и техники: танки, Грады, минометы. Там тысячи российских войск.

Россияне говорили, что обменяют нас на своих пленных. Мы переночевали на поле. Все были в летней одежде, и большинство из нас не спало – холодно. Часть наших раненых увезли, а многие находились в поле с нами. К сожалению, из-за того, что им не была вовремя оказана медицинская помощь, уже 31 числа четверо трехсотых перещли в двухсотые. Их можно было спасти.

- А как к вам относились россияне?

- Солдаты и офицеры относились к нам нормально, оскорблений не было. Мы искренне верили, что сейчас приедут наши и заберут нас.

Нас перед тем, как отдать «дэнээровцам», отделили от военных. Как сейчас помню: перед тем, как их уводили, они стояли метрах в тридцати от нас. Они крикнули: «Слава Украине!», мы в ответ: «Героям Слава!». Это так за душу тронуло. И когда их уводили, они пели гимн Украины.

Через час, где-то в 15:00 дня 31 августа, увидели, что к россиянам подъехали несколько грузовиков и один микроавтобус. Многие обрадовались. Я вижу – выходит человек с нашивкой «Новороссии». Закрыл глаза, открыл – нет, не украинский флаг на рукаве. Вот тогда я попрощался с жизнью. Думаю – сейчас, скорее всего, нас расстреляют. Нет…посадили в машины и повезли в донецкое СБУ. Увезли 108 человек, но кое-кто из наших сорвал нашивки батальона «Донбасс» и ушел с военными.

- Что было в управлении СБУ?

- Когда нас привезли, первое, что я услышал: «Вешайтесь». Кто-то крикнул: «Не трогайте их, они пойдут на обмен». Все равно кое-кому затрещины доставались. Полтора месяца мы находились в подвале. Наверх нас никто не поднимал. Поднимали только когда приезжали российские журналисты.

- О чем они спрашивали и что вы отвечали?

- «Дэнээровцы» выстраивали нас в шеренгу, звучала команда «Опустить голову». Не подчиниться нельзя – перед тобой человек с автоматом, передернутым затвором, не постесняется прикладом подкрепить свое слово. Россияне нас снимают, а дальше идет картинка – вот как стоят украинские каратели, им стыдно, они опустили голову. Российских журналистов мы все ненавидели. Нам говорили – вы разрушили Иловайск.

- Что вы делали в СБУ?

- В основном мы все время сидели. Но меня иногда поднимали на четвертый этаж: там было все разгромлено, на полу – документы под грифом «Секретно». Разбитую мебель нужно было переносить в другие кабинеты. Оттуда я вынес несколько книг: одна посвященная 20-летию СБУ, а вторая – памяти жертв Голодомора в Донецкой области. Последнюю книгу я хочу передать в ХОГА или харьковский музей Голодомора.

- Вас кормили?

- Питание было омерзительное. Два раза в день нам давали полтора черпака ячки или сечки и одну десятую часть хлеба. Вода из-под крана. Спустя месяц нам стали приходить небольшие передачки от родственников и волонтеров. 70-80% от них к нам не доходило. С 31 августа по 16 октября мы были в здании СБУ. Это была пытка голодом. Ополаскиваться разрешали раз в три недели.

Применялось психологическое давление. Нескольких наших людей увели и сказали: «Или мы вас всех расстреляем, или вы формируете взвод добровольцев, который пойдет в аэропорт воевать против ваших киборгов». Мы сказали: «Расстреливайте». Я дубинкой по ногам получал пару раз.

Потом нас увезли в Иловайск на восстановительные работы. Там было совсем другое отношение. Там были те люди, которые непосредственно воевали против нас: кто стрелял в нас и в кого стреляли мы. Никто на нас не давил ни физически, ни морально. Мы завоевали уважение к себе в бою, возможно, среди них находились люди, которые были у нас в плену. Когда мы были в Иловайске, мы захватывали «дэнээровцев», в расположении над ними никто не издевался, чему они были удивлены. Они ожидали, что батальон «Донбасс» будет рвать на части.

Туда тоже каждый день за картинкой приезжали российские журналисты: показывали, что мы восстанавливаем город.

- На работах к нам относились нормально. Когда нас вели по городу, местные просили охранника разрешить угостить нас сигаретами, кто-то яблоки выносил. Нас это очень удивило. Нам привезли теплую одежду. В Донецке, в основном, были враги, а в Иловайске – противники. Различие в том, что противник вызывает уважение в твоих глазах.

Тут мы хотя бы пришли в нормальный человеческий вид. Мы по привычке на построении сложили руки за спину и нам сказали: «Мужики, чтоб мы больше этого не видели. Там вас охраняла приблатненная шушера, а мы вас кошмарить не собираемся». Кстати, там я встретил таких «дэнээровцев», которых хотел бы видеть в украинской армии.

Жили мы в комендатуре, работали и отъедались. Охрана нам звонить не разрешала, но за каждым не бегали. Мирные жители тихонько могли дать телефон.

- Вы помните момент, когда узнали о своем освобождении?

- За несколько дней до обмена мы знали, что нас освободят. Сказали: «Быстро собирайте вещи, готовьтесь к отправке». Мы как всегда подшучивали: «А русского офицера там нет, чтобы слово дать?».

Сначала нас на КАМАЗах привезли в донецкое СБУ. Все, думаем, никакого обмена, снова началось. Но нам сказали – сейчас ваших догрузим. Там же мы заметили Медведчука.

Поехали по трассе, недалеко от Донецка состоялся обмен. У каждой стороны были списки. Зачитывают фамилии по десять человек, выходишь из строя, обменивают. Нас перегрузили в автобус. Когда мы отъехали, сопровождающие нас ВСУ и СБУшники достали по несколько бутылок и мы отмечали свободу. В Чугуеве нас перегрузили в самолет и доставили в «Жуляны».

Прилетели в Киев, нас встречал Порошенко. Построились, президент выступил с короткой речью, и мы уехали в соседнюю воинскую часть. Жаль, что нас не переодели в военную форму. Не хотелось возвращаться домой в «пленном». Приехал Семенченко и от батальона «Донбасс» на базе Нацгвардии в Петровцах нам выдали на дорогу по две тысячи гривен и переобули в военную форму, остальное, сказали, ждите от государства.

- А что запомнилось больше: рукопожатие президента или встреча с комбатом?

- Не это. Когда я ехал из воинской части, не доезжая до вокзала стоит стела «Город-герой Киев, 1941-1945 год». Понимаю, какими жертвами это далось... Раньше, когда проезжал мимо подобных памятников, не затрагивало так за душу.

- Я видела, как людей меняет война. А как вас поменял плен?

- Это жизненный урок. В плену часто вспоминал цитаты. Например, Омар Хайям: «Я часто жалею о том, что сказал и редко о том, что молчу». Побольше молчать надо было.

После пребывания в зоне АТО задаюсь вопросом: как это все решить. Пока что остается больше вопросов, нежели ответов.

Когда нас подняли из донецкого СБУ наверх (нужна была картинка для российского телевидения), мы выстроились в шеренги и рядом стояло двое пацанов. У одного – лет 9-10 – была повреждена шея и ожог лица, он хромал. Один «дэнээровец» говорит: «Скажи этим украм, что с тобой случилось». Он отвечает: «Миномет попал». «Вот видите, сволочи, что вы делаете!» - пошла картинка.

Когда камера сместилась на второго пацана постарше, «дэнээровец» спрашивает, кто он. Мальчик отвечает:

- Тут дядя мой.

- А батя где твой?

- В Славянске погиб.

- Кем станешь, когда вырастешь?

- Вырасту – укропов пойду бить.

Это сказал 11-летний пацан! Проблема уже заложена, заложена на годы.

Наш разговор с Алексеем продолжался около трех часов. Увидев впервые после плена «гугл карту», он нашел места, где прошел ад и долго рассматривал, вспоминал, показывал.

- Леша, а что сейчас будете делать? Думаете, вернетесь опять на войну?

- Пока что месяц отдохну, а там посмотрим.

- А близкие вас отпустят?

- Когда я уходил в батальон «Донбасс», то никому не сказал. Уже потом поставил перед фактом. Точно так же сказала моя мама, когда я был в плену: «Я приезжаю в Иловайск». Я начал отговаривать, а она ответила: «Ты меня спрашивал, когда уходил? Вот и я тебя не спрашиваю».

Алексей, как и остальные 149 освобожденных военнопленных, отметит Новый год и Рождество с семьей. Но это еще не хэппи-энд, ведь в подвале СБУ по-прежнему остаются украинские узники.

Информация о материале

Опубликовано: 23 января 2015

Неправильные украинцы

«Неправильные украинцы» во что бы то ни стало должны стать «прекрасным славянским народом». Или же - «геноцид кретинов» и далее по тексту. Путин, конечно, умнее Дугина и Просвирнина. Однако они - откровенные. И поэтому «неправильным украинцам» стоит внимательнее слушать не его, а их.

Недавно Александр Дугин, известный российский философ-неофашист и, в соответствии с этими и другим своими заслугами, профессор Московского университета, предложил радикальный рецепт решения затяжного российско-украинского конфликта. «Украину, - написал он в своем фейсбуке,- надо очистить от идиотов. Геноцид кретинов напрашивается сам собой ... Я не верю, что это украинцы. Украинцы - прекрасный славянский народ. А это - какая-то раса ублюдков, появившейся из канализационных люков».

Впрочем, отличает это заявление вовсе не радикализм. За несколько последних лет и особенно месяцев российские интеллектуалы предложили немало не менее радикальных средств окончательного решения украинского вопроса - от скромного предложения политолога Иґоря Джадана нанести термоядерный удар по одной из украинских атомных электростанций до масштабного призыва популярного писателя Сергея Лукьяненко «раздавить гадину».

Заявление Дугина интересно прежде всего как образцовая иллюстрация несостоятельности русской мысли воспринять дискомфортную реальность - признать существование реальных украинцев и отбросить их виртуальный образ, придуманный россиянами за последние несколько веков.

«Настоящие» украинцы, согласно этим фантазиям, - это «младшие братья», этакие сельские кузены, глупые, но безвредные, скорее, смешные - особенно в своей фольклорной одежде и со своим смешным диалектом. В целом они милы, хотя и туповаты, и поэтому требуют постоянного братского надзора и случайных тычков. Большинство россиян - совсем как Александр Дугин - действительно любит украинцев («прекрасный славянский народ»!), но только до тех пор, пока украинцы послушно соглашаются играть роль косноязычных провинциальных кузенов перед «образованными» и «культурными» городскими родственниками.

Исследователи (пост) колониализма сравнивают это с взаимоотношениями между Робинзоном Крузо и его верным Пятницей. Робинзон «любит» Пятницу - но до тех пор только, пока туземец признает превосходство своего хозяина и не отстаивает собственный язык, культуру и человеческое достоинство как равноценные. Когда же Пятница вдруг заводит речь о равенстве и настаивает на своем настоящем имени, вместо такого удобного для Робинзона прозвища («хохол», «чурка» или «Пятница»), он сразу же становится в его глазах сумасшедшим, или, еще хуже, умышленно озадаченным и манипулируемым каким-то другим, чужим Робинзоном - американским, польским, немецким или жидомасонским.

Словом, он сразу перестает быть «прекрасным» покорным Пятницей и превращается в «ублюдка, появившегося из канализационного люка».

Восточнославянская «умма»

Российское воображение создало себе украинцев как «малороссов» несколько веков назад - одновременно с присвоением украинской территории и истории. И трансформацией под скипетром Петра Первого средневековой Московии в Российскую империю. Украинские интеллектуалы, выросшие в Речи Посполитой и получившие там более-менее европейское образование, были, естественно, вовлечены в его модернизационные проекты и сыграли в них ключевую роль.

В частности - именно они установили историческую преемственность между Киевом и Москвой (а следовательно, и Петербургом) и сконструировали само имя «Россия» (латинизированная форма слова «Русь») для обозначения этого нового «придуманного сообщества» (а точнее - пере-придуманного из чисто религиозного в государственно-политическое, с сохранением за ним квазирелигиозного, сакрального символизма).

К тому времени киеворусское наследие существовало в сознании московитов скорее латентно [см. Edward Keenan, On Certain Mythical Beliefs and Russian Behaviors]. Попутно они апеллировали к династическим, эклезиастическим или патримониальным связям, однако национализация русско-православного сообщества (Slavia Orthodoxa) была вполне изобретением наших, украинских клириков, знакомых с тогдашними национализированными европейскими историями.

Именно они создали концепт «Малой Руси» и «Большой», ориентированный на распространенный в ту эпоху гуманизма концепт «Малой Греции» как исторического ядра и «Великой Греции» как территорий обширной средиземноморской колонизации.

Украинские интеллектуалы не имели никаких националистических амбиций - в сиюминутном смысле этого слова. Их амбиции были, скорее, корпоративными - утвердить свою особую роль, а затем и статус в новом политическом пространстве после того, как кусок казацкой Украины оторвался от Речи Посполитой и заключил союз с Московией.

Историческая (и символическая) аналогия между Малой Русью и Малой Грецией как Грецией самой настоящей, подлинной, должна была обеспечить украинцам центральный статус в рождающейся империи, отведя их землям символическую роль колыбели российской / русской цивилизации. Сейчас, отметим, к подобной логике апеллирует Александр Лукашенко, когда утверждает, что белорусы - «те же россияне, только со знаком качества».

Древнегреческая модель, однако, довольно быстро утратила свое значение, а точнее - ее символизм оказался менее существенным, чем продвижение европейской модернизации, материализованной, прежде всего, в новой имперской столице, а не на малороссийской периферии. Россияне успешно монополизировали общий (по замыслу украинских клириков) малороссийский-великорусский проект, полностью присвоив себе киеворусское наследство без надоедливого и вообще лишнего малороссийского посредничества.

В сегодняшних терминах это можно было бы назвать рейдерским захватом собственности миноритарных акционеров. Великая Русь предсказуемо стала центральной частью империи, Малая Русь - ее провинциальным приложением, Малороссией как недо-Россией.

Киеворусский миф как учредительный миф империи был институциализирован в официальной историографии и имперском символизме и утвержден на международном уровне как общепризнанная, самоочевидная и не подлежащая сомнениям «научная истина».

Побочный эффект оказался роковым не только для украинцев и белорусов, само существование которых как отдельных народов он перечеркнул (и которые большей частью, хотя и в разной степени интернационализировали этот российский взгляд на самих себя); он оказался роковым и для самих россиян, затормозив и фактически задержав до нынешних пор их превращение в современную нацию.

Миф «преемственности» Москвы в отношении Киева - абсолютный анахронизм для современного мира, поскольку он кладет сугубо религиозную (русско-православную) идентичность восточных славян в основу их квазинацинального («цивилизационного», в терминах Путина) единства и выводит из чисто династических связей между киевскими и московскими правителями институциональную легитимацию Российского государства как наследницка не только Московии, но и Руси.

А между тем, по остроумному замечанию Александра Мотыля, Россия имеет к Руси примерно такое отношение, как сегодняшняя Румыния к Древнему Риму. В таких архаичных конструкциях не остается места ни для развития современной гражданской идентичности, ни для формирования нового времени государственных институтов вместо квазифеодальных патрон-клиетских.

Идеологическим оформлением этих конструкций стал «Русский мир» как своеобразная политическая реинкарнация средневековой Slavia Orthodoxa - воображаемого сообщества истинных верующих, окруженного враждебным миром язычников и еретиков. Ближайшим аналогом такого сообщества может быть мусульманская «умма» и даже еще ​​ближе - средневековаязападноевропейская Pax Christiana.

Фундаментальное отличие, однако, между ней и Slavia Orthodoxa заключается в том, что Pax Christiana не была огосударствлена / национализирована ни одной европейской нацией. И ни одна национальная идентичность в модернистской Европе не отождествилась примордиально с Pax Christiana и не сакрализировалась мысленно через такое отождествление.

Между тем в России такое слияние конфессионального («сакрального») сообщества с государственно-политическим организмом создало архаичные лояльности и идентичности, которые существенно затрудняют или даже делают невозможным усвоение нового времени ценностей и создание современных институтов. Неслучайно сегодняшние российские консерваторы ищут сближения с наиболее реакционными, антимодерными и антизападными силами в Европе и мире, декларируя свою большое родство с исламской традицией, чем с западным либерализмом.

«В мусульманской и православной традиции, - утверждает уже упоминавшийся Александр Дугин, - почти все совпадает. Мы так же отвергаем специфические аспекты секулярной, западноевропейской, индивидуалистической концепции прав человека». Ему вторит глава Русской православной церкви и один из промоторов «Русского мира» патриарх Кирилл: «Есть ценности не менее важные, чем права человека. Это вера, нравственность, святыни, Отечество».

Непростая эмансипация

«Киеворусский» миф как разновидность «изобретенной традиции» существенно тормозит современное развитие всех трех наций - украинской, белорусской и российской, которые его в той или той мере интернализировали, и в той или той мере пытаются освободиться сегодня из-под его деструктивного влияния.

Миф усиливает - и, в свою очередь, сам усиливается довольно мощными антизападными силами, которые всячески подчеркивают основополагающую «инаковость» мифологизированной / эсенциализированной восточнославянской / евразийской / православной цивилизации и отвергают якобы «несвойственные» ей ценности и институты, включая понятиями прав человека, гражданской идентичности и либерально-демократического национального государства в противовес до-модерной патримониальной империи.

Православно-восточнославянская «умма» оказывается чрезвычайно благоприятной для такого отторжения, консервируя взамен прежнее структуры, обычаи и институты. Более чем столетнее противостояние между славянофилами и западниками является лишь частичным отражением фундаментального противостояния цивилизаций и соответствующих идентичностей в сиюминутной России - как в той или той мере в нынешних Украине и Беларуси.

Украинцы - в силу ряда исторических причин - продвинулись дальше прочих из всех трех восточнославянских народов в направлении эмансипации (выделение и освобождение) от русско-православного «воображаемого сообщества». Это проявляется, в частности, в более высоком, чем у соседей, уровне политического плюрализма и решительном сопротивлении авторитарным тенденциям, которые в России и Беларуси увенчались наконец установлением «султанских» режимов, характерных для большинства постсоветских стран.

С другой стороны, однако, стороны имеют разный уровень эмансипации - почти полный на Западе и минимальный на Востоке - что обусловливает внутренние трения в Украине и ее крайне неравномерное и непоследовательное развитие.

Запад куда решительнее пытается покончить с советским наследием как чужим / колониальным и реализовать модель посткоммунистического развития, продемонстрированную западными соседями. Восток тем временем обнаруживает ощутимую привязанность к советским символам, ценностям и образу жизни и поддерживает преимущественно авторитарную, «евразийскую» общественную модель, характерную для России и Беларуси.

Эта идеологическая поляризация достаточно определенно коррелирует с теми или иными регионами, побуждая многих комментаторов рассматривать Украину как разделенную или и расколотую страну, где «Запад» и «Восток» не только синекдохично олицетворяют несовместимые ценности, установки и ориентации, но и представляют различные этнические и языковые идентичности (украинский / украиноязычная versus русский / русскоязычная). Реальная картина, однако, значительно сложнее.

Во-первых, между мифологизированными «Востоком» и «Западом» есть огромный, довольно амбивалентный регион Центральной Украины, который смягчает крайности и затушевывает контрастные различия.

Во-вторых, и «Восток», и «Запад» в свою очередь состоят из очень различных субрегионов со своей подчас весьма выразительной спецификой, что делает общую картину еще более запутанной и гетерогенной.

И наконец, в-третьих, поскольку главное, наиглавнейшее украинское разделение носит идеологический характер, то коррелирует оно, прежде всего, ценностями (и ценностно окрашенной идентичностью), а не с языком или этничностью респондентов, хотя и здесь корреляция является существенной. И все же речь идет именно о корреляции - статистически значимой, однако не жестко детерминированной зависимости, как это бывает в действительно расколотых (культурно, этнически или религиозно) обществах.

Идеологическое / ценностное разделение проходит внутри всех регионов и всех социальных и этнокультурных групп - хотя и в разной степени. Среди всех коррелятов региональный фактор остается пока наиболее существенным, тогда как два других фактора - язык и этничность - уступили в последнее десятилетие по своей значимости факторам возраста и образования.

Вероятность эмансипации из русско-православной «уммы» людей образованных и младших по возрасту существенно выше, чем людей старших и менее образованных. Хотя ни один фактор - ни возраст, ни образование, ни этничность, ни язык, ни регион, ни, в конце концов, любая их комбинация - не дают стопроцентной гарантии, что респондент окажется сторонником «евразийской», «панславянской» Украины или, наоборот, Украины «европейской».

«Две Украины» - ревизия?

Оценить относительные размеры «двух Украин» (а точнее - публичную поддержку двух соответствующих проектов) можно на основании нескольких важнейших общенациональных голосований, уоторые в силу обстоятельств приобретали значение не только политического, но и, так сказать, цивилизационного выбора. В декабре 1991 года 90 процентов избирателей проголосовали на референдуме за независимость, но только четверть из них поддержали в тот же день на президентских выборах кандидата от демократической оппозиции, известного правозащитника и бывшего политзаключенного Вячеслава Чорновила.

Две трети проголосовали за бывшего секретаря ЦК КПУ - выразительный сигнал, что только меньшинство хотело радикального разрыва с советским прошлым в пользу европейского пути развития. Большинство тем временем проголосовало за новую Украину как продолжение старой - с преимущественно теми же учреждениями и кадрами.

Через 13 лет «европейская» Украина победила, наконец, советскую в драматической «оранжевой революции», однако полученный перевес оказался слишком мал, зыбок и в конце фатально утрачен в мелочных политических междоусобицах. В конце 2013 года основополагающая несовместимость двух украинских проектов вылилась в новый кризис - после скандальной отказа президента Януковича подписать Соглашение об ассоциации с Евросоюзом и его еще более скандальный поворота в сторону интеграции «евразийской».

Евромайдан ознаменовал победу демократической Украины над авторитарной, победу проекта Украины европейской и десоветизированной над проектом Украины евразийской-неосоветской. В мае 2014-го впервые за все годы независимости все основные кандидаты на президентских выборах представляли проевропейскую платформу. Их проевразийские, советофильские и панславянские соперники тоже участвовали в выборах, но получили в сумме семь процентов.

Социологические исследования подтверждают существенный ценностный сдвиг, произошедший в украинском обществе - отчасти в связи с внутренними процессами и постепенной диффузией западных ценностей и идей. А отчасти и в связи с российской агрессией, которая катализировала драматический раскол на Донбассе, но и в то же время консолидировала украинское общество во всех других регионах (вне оккупированного Крыма).

В июля 2014 года 86% опрошенных в общенациональном исследовании назвали себя «патриотами Украины» - на 12% больше, чем в подобном опросе с апреля 2012 года, несмотря на снижение этого показателя на Донбассе с 76% до 69%. Впрочем, даже на Донбассе только 10% опрошенных заявили, что не считают себя «патриотами Украины» (на 4% больше, чем в целом по стране), - не слишком высокая цифра для региона, который якобы сплошь охваченный сепаратистскими настроениями.

В апрельском 2014 года опросе, проведенном другой полстерской компанией, лишь 16% русскоязычных граждан Украины («соотечественников», в терминах Путина) выразили согласие на то, чтобы русская армия их «защищала».

В пяти областях мифической путинской «Новороссии» (Днепропетровской, Запорожской, Николаевской, Херсонской и Одесской) по российским «миротворцами» томились от 4 до 7% опрошенных. И только в Донецкой, Луганской и Харьковской областях этот показатель оказался вдвое выше, но и там его уравновесил процент готовых противостоять российской агрессии с оружием в руках - что, собственно, и подтверждает сейчас их участие в добровольческих батальонах.

В новейшем опросе, проведенном в декабре 2014 года Киевским международным институтом социологии во всех регионах, кроме оккупированного Крыма и части Донбасса, количество желающих приветствовать российские войска в Украине или и к ним присоединиться упало до нуля в Херсонской и Днепропетровской областях и в неоккупированной части Луганщины, и только в Харьковской и Донецкой областях желающие еще остались - соответственно 7 и 4% опрошенных.

Зато во всей путинской «Новороссии» кардинально возросло количество готовых встретить русскую агрессию вооруженным сопротивлением - от 16% в неоккупированной части Луганской области до 66% в Николаеве. И только в Донецкой области количество готовых с оружием противостоять русской армии осталось на уровне 4% - то есть примерно столько же, как и количество готовых русскую армию приветствовать.

Примечательно, однако, что абсолютно во всех регионах, включая сам Донбасс, респонденты решительно не согласились с тезисом, что Украине лучше было бы избавиться от Донбасса. На Донбассе (неоккупированном) этот тезис приняли лишь 16% опрошенных, а во всех прочих регионах - 5-7%.

Безусловно, все эти показатели свидетельствуют о консолидации общества перед внешней угрозой и рост патриотических настроений. Так было и в Северной Америке, и в Южной во времена национально-освободительных войн, когда и креольское, и аборигенное население этих колоний проявляло местный патриотизм и совместно боролись против доминирования заокеанских метрополий.

Так же, как, в конце концов, и в Украине в 1991 году, когда 90% жителей этой квази-республики проголосовали за ее независимость. Одновременные выборы президента были, однако, той лакмусовой бумажкой, которая показала принципиальные идеологические, ценностные и идентичностные различия в украинском обществе - те различия, которые существенно усложнили и затормозили развитие Украины в последующие десятилетия и, вероятно, еще долго будут его усложнять.

Российская агрессия действительно консолидировала украинское общество и отодвинула в сторону его внутренние противоречия, однако ни в коей мере их не устранила. Изменение ценностных установок и ориентаций - процесс чрезвычайно медленный, поэтому наивно было бы надеяться, что в Украине все быстро и кардинально изменится в этом плане.

Недавний скандал вокруг телеканала «Интер», который заполнил свою новогоднюю программу российскими поп-звездами откровенно украинофобского толка, является, на первый взгляд, мелким, однако показательным примером внутренней разделенности общества именно в ценностном (а заодно и в идентичнистном плане - ведь все идентичности так или иначе связаны с определенными ценностями). Проблема, ставшая явной, заключается не в циничной «рейтинговой» политике того или иного канала, а в готовности значительной части населения мириться и молча одобрять такую ​​политику.

Относительный успех пророссийских партий в юго-восточных областях Украины в последних (октябрь 2014 года) парламентских выборах и их абсолютная победа на Донбассе (в его не оккупированной пока части) тоже ставят под сомнение реальный масштаб консолидации общества и имеющихся в нем ценностных изменений.

Несмотря на то, что в целом в Украине только 8% опрошенных считают события на Донбассе «гражданской войной, спровоцированной Киевом», в Харьковской области такое мнение разделяют 20%, в Одесской области - 32%. Еще 38% в той же Харьковской области будут склонны считать это «геополитической войной между Россией и США на территории Украины».

Проевропейская, проатлантические ориентация Украинской за последние полтора года действительно ощутимо выросла. Гипотетическое вступление Украины в ЕС в упомянутом опросе поддержали 60% (против - 30%) респондентов; контроверсийное предложение вступления в НАТО, которое в предыдущие десятилетия поддерживали едва несколько процентов граждан, сегодня поддерживают по некоторым (самым оптимистичным) данным 52% (не поддерживают - 19%).

Следует, однако, помнить, что существенное улучшение всех этих показателей не в последнюю очередь обусловлено отсутствием в украинском политическом поле и в соответствующих социологических опросах двух наиболее панславянских и советизированных регионов - Крыма и (половины) Донбасса.

Агония «Русского мира»

Чтобы задержать Украину в сфере влияния России, рациональным шагом Кремля должен быть не захват Крыма и Донбасса, а наоборот - приобщение к Украине еще ​​несколькихглубоко советизированных территорий, вроде Кубани, Курщины и Воронежской области. С одной стороны, все украинские националисты были бы счастливы принять эти данайские дары, а с другой - господство Партии регионов со всеми ее януковичами было бы надежно обеспечено в Украине еще ​​намногие десятилетия.

Путин выбрал противоположный путь, став, скорее всего, жертвой собственных мегаломанских иллюзий и многовекового русского мифотворчества на украинскую тематику. Слишком долго он, похоже, повторял мантру о том, что россияне и украинцы - это почти один (или совсем «один») народ, что Украина - это искусственное образование, и «Русский мир» - это отдельная и столь привлекательная для соседей цивилизация, что они все же с радостью к ней присоединятся при первой благоприятной возможности.

Некоторые действительно примкнули - в основном, потому, что никогда и не отлучались. Большинство, однако, осталось на месте и даже взялось за оружие, чтобы как-то от этой нахрапистой «цивилизации» защититься. Если бы Путин имел лучших советников, то знал бы, наверное, что и креолы в Латинской Америке были «почти тем же народом», что и испанцы в Испании, однако это не помешало им отделиться от Мадрида.

И что англоязычность вовсе не помешала воинам Североамериканских штатов дать под зад таким же англоязычным воинам его королевского величества. И что все государства на свете, кроме, возможно, некоторых островных, - это вполне искусственные образования, включая такую химеру, как «Российская Федерация», которая на самом деле и не федерация, и не русская, не говоря уже о принадлежащем ей чуде под названием «Калининградская область».

Путин, как и его идеолог Дугин, кажется, не может никак понять, куда же делись фантазируемые им и всей русской цивилизацией украинцы - «прекрасный славянский народ», похожи если не на Гоголя с его «поющей и пляшущей Малороссией», то, по крайней мере, на «поющую и пляшущую» Верку Сердючку. Еще труднее понять, откуда взялись вместо них эти ужасные «ублюдки» - «Укроп» и «жидобЕндеровцы», которые совершенно по-братски отправляют русских солдат обратно в их «русский мир» в цинковых гробах.

Здесь так и хочется открыть настежь «канализационные люки» собственного подсознания - как это сделал, например, известный пропутинский кинорежиссер Никита Михалков. В мае он выложил в интернет истерическое послание к одесситам, поставив им в вину малодушие и предательство, потому что они не пошли за Донбассом и не восстали за «русский мир» против киевской «хунты».

«Куда и зачем вводить армию? - риторически спросил он. - Кого спасать и защищать? ... В город, где миллион жителей живет обычной жизнью [и только] тысяча добивается освобождения невинных раненых? Что российская армия забыла в бaндеровском городе, где с бaндеровцамы воюет ничтожное меньшинство? Русские никогда не придут в город, где можно пройти бaндеровским маршем! Россияне приходят только тогда и туда, где их будут встречать триколорами и цветами, как освободителей. А в отношении вас, одесситы, россияне имеют серьезные основания сомневаться. Вы русские или нет? Докажите!»

Архаичное имперское сознание, похоже, не предполагает, что многие этнические россияне вполне могут быть политическими украинцами (эстонцами, американцами), а тем более, что русскоязычные украинцы остаются, как правило, украинцами, совсем как англоязычные ирландцы - ирландцами. Для такого сознания не только украинцы, отступившие от «русского мира», являются «неправильными» («какая раса ублюдков»), но и современные, равнодушные к этой мифологизированной архаике россияне.

«Ассимиляция русских, - пишет Егор Просвирнин, один из младших и поэтому, возможно, более проницательных, нежели Дугин, идеологов русского неофашизма, - уже достаточно далеко зашла на Украине, где мы можем видеть этнических русских с петлюровскими флажками, изрыгающих проклятия жителям Крыма, и потому Украина нуждается в аннексии (или как минимум разрушении для остановки процесса украинского нацбилдинга) в первую очередь.

Крики местного русского населения "Но нам же никто не запрещает говорит на русском!" не следует принимать во внимание, как не следует принимать во внимание крики пленных русских, которых гнали перед собой на штурм крепостей монголо-татарские орды. Они во власти чужой государственной воли, прямо враждебной нашей нации. Эта воля должна быть разрушена».

Это, кажется, и есть программа российско-украинских отношений на ближайшие десятилетия. В течение двух предыдущих веков эта программа сводились к выводу домашней породы «правильных украинцев» с помощью валуевского указа, голодоморов, ГУЛАГа и энкаведистских троек. Теперь то же самое будут делать с помощью псковских десантников и нагруженных оружием «гумконвоев».

«Неправильные украинцы» во что бы то ни стало должны стать «прекрасным славянским народом». Или же - «геноцид кретинов» и далее по тексту, хорошо известным из близкой и отдаленной истории.

Путин, конечно, умнее Дугина и Просвирнина. Однако они - откровенные. И поэтому «неправильным украинцам» стоит внимательнее слушать не его, а их.

Информация о материале

Опубликовано: 23 января 2015