Беда подкралась незаметно и застала Фуфайкина врасплох.
Первый звоночек прозвенел прямо в новогоднюю ночь. Слушая Новогоднее обращение Президента, Фуфайкин вдруг понял, что не испытывает обычного в подобных случаях душевного подъема. Вместо него наличествовало полное равнодушие и желание поскорее переключить внимание на терпеливо ожидающую его бутылку водки.
«Устал, наверное», — подумал Фуфайкин и не стал беспокоиться. А зря.
На следующий день, отоспавшись и опохмелившись, он лениво валялся на диване с пультом от телевизора. Задержавшись на новостном канале, равнодушно скользнул взглядом по кадрам очередного факельного шествия в Киеве и... То есть как это равнодушно? — ошарашенно спросил он сам себя. Как так вышло, что меня это совсем не взволновало? Я ведь даже возмущения ну вот почти совсем не испытываю! Я что, нездоров?
Полон самых мрачных опасений, Фуфайкин переключился на другой новостной канал. На этот раз он попал на репортаж из лагеря беженцев. Весьма потрепанного вида женщина, рыдая, рассказывала о своем бегстве из рабства правосеков. Вид был душераздирающ, голос — жалостлив, факты – убийственны, но тем не менее что-то смущало Фуфайкина. Как он ни старался сделать вид, что все в порядке – рассказ беженки почему-то казался ему неубедительным. Да и лицо ее выглядело как-то подозрительно знакомо.
Это уже было серьезно. Тут уже надо было срочно куда-то бежать. Только Фуфайкин еще не понял, куда: к терапевту, психиатру или в полицию. Поэтому для начала он побежал в магазин, а оттуда, уже отягощенный бутылкой водки, направился к своему приятелю. Приятель, Скрепин, всегда отличался правильным видением ситуации и четкостью позиции.
Сигаретный дым плотно окутывал небольшую скрепинскую кухню. Содержимое бутылки уже перевалило за половину, а они совершенно не приблизились к пониманию природы фуфайкинского состояния.
– Ну что значит «сомневаешься»? – уже довольно возбужденно вопрошал Скрепин. – Какие у тебя основания для сомнений?
– Да нет никаких оснований! – отвечал Фуфайкин, нервно хрустя огурцом. Я же о том тебе и толкую – странно все это! Вроде все правильно, все как всегда, и вдруг бац – и сомневаюсь. Не нарочно я. Случайно так выходит, непроизвольно.
– «Непроизвольно!» – передразнил Скрепин. Эдак ты непроизвольно в либераста превратишься, и сам того не заметишь.
– Я замечу! – чуть не рыдая, возопил Фуфайкин. – То есть я не превращусь... То есть ну вот я же заметил сейчас... Я не хочу в либераста!
– Ладно, – объявил Скрепин. – Давай проверим, что там с тобой, – и включил телевизор.
Сначала все шло неплохо. Голос Киселева плотно завладел вниманием Фуфайкина, и, кажется, вернул его мысли в привычное русло. Он уже начал ощущать острую ненависть к разнообразным врагам и необходимость немедленно противостоять, бороться, поставить на место... Он даже слегка приподнялся с места, как будто намереваясь прямо сию минуту бежать наводить порядок... и тут вдруг резко снова плюхнулся на табурет.
— Понимаешь, Скрепин, — медленно сказал он, — это не может быть Донецк. Сейчас январь, там холодно, а тут люди как-то легко одеты, и горы странные на заднем плане...
— Тааак, — протянул Скрепин. — Значит, уже анализируем?
— Нет!!! — испугался Фуфайкин. — Я не собирался ничего анализировать! Это случайно получилось.
— Ну, про «случайно» я уже слышал. Плохо, Фуфайкин. Думаю, ты заразился бандеризмом.
Фуфайкин в отчаянии уронил голову на руки и просидел так некоторое время. Когда он снова поднял взгляд, то заметил, что на Скрепине невесть откуда появилась марлевая повязка.
— Как это могло произойти? — обреченно спросил новоявленный бандеровец.
— Как-как. Да мало ли. Вдохнул чего-нибудь не то. Или съел. А может, и специально подсыпали. Я слышал, есть такие специальные таблетки: выпиваешь несколько штук и превращался в бандеровца. В Укропии с их помощью население зомбируют.
— Так, может, есть какое-нибудь лекарство? — робко поинтересовался Фуфайкин. — Чтобы наоборот...
— За лекарствами — это к доктору, — строго сказал Скрепин. А я... в общем, дела у меня. Ты бы шел домой, Фуфайкин. Лечиться. — Произнося это, Скрепин умудрился оторвать Фуфайкина от табуретки и ненавязчиво, но ловко дотолкать его до входной двери.
Следующие несколько дней Фуфайкин провел в унынии. Телевизор он смотреть боялся, а без телевизора чувствовал себя еще более неуверенно. Приятели, кажется,сторонились его. Жена как могла пыталась утешить, но это ей плохо удавалось, тем более что она, похоже, не очень хорошо понимала суть проблемы.
На третий день ему приснился Степан Бандера, почему-то в форме почтальона. Он долго укоризненно смотрел на Фуфайкина, качал головой и теребил в руках баллончик с монтажной пеной. «Ну что, Фуфайкин?» — спросил он печально. «Когда ты уже встанешь под мои знамена? У меня для тебя есть отличная вакансия карателя». «Я... я пока не готов», — промямлил Фуфайкин. «Я не хочу!» «Хочешь — не хочешь, а придется, — строго сказал Бандера.— Мы тут все не хотим. Но, как говорится, хіба хочеш — мусиш. Должен же кто-то, — тут он вздохнул. —Ну ладно, звони, когда созреешь!» — с этими словами он достал из висящей через плечо почтовой сумки красно-черную визитку и протянул ее Фуфайкину. Затем удалился, периодически останавливаясь для того, чтобы несколько раз подпрыгнуть и прокричать «Слава Україні!»
На четвертый день Фуфайкину захотелось сала. Он и раньше его вообще-то любил, но в данном контексте такая гастрономическая потребность его не на шутку напугала. Чтобы заглушить крамольные мысли, он кинулся в кухню и спешно затолкал в рот кусок колбасы. От колбасы ему определенно полегчало. Настроение улучшилось настолько, что, идя обратно из кухни в комнату, он вдруг подпрыгнул, затем еще раз, и еще один. Внезапно осмыслив свои действия, он в отчаянии добежал до дивана, плюхнулся на него и не вставал теперь уже очень долго.
На Рождество, примерно после третьей рюмки, Фуфайкин неожиданно запел колядки на чистейшем украинском языке. Тут уже испугалась даже жена. На следующий день она позвонила знакомому доктору и описала симптомы. Доктор не смог идентифицировать заболевание, и ограничился рекомендацией побольше бывать на воздухе, не нервничать и хорошо питаться.
Следуя его совету, Фуфайкин решил прогуляться в парке. Слегка побродив по заснеженным дорожкам, он присел на скамейку и засмотрелся на прыгающих на ветке синичек. «Какие милые существа!» — умилился Фуфайкин.«Угостить бы их чем-нибудь. Жаль, сала нет». «Вот, возьми!» — услышал он доброжелательный голос справа от себя. На скамейке рядом с ним сидел Степан Бандера и протягивал ему кусочек сала. На этот раз на нем была натовская военная форма, а изо рта слегка выглядывали заостренные клыки. «Давай уже, Фуфайкин!» - сказал Бандера. — «Вливайся в наши ряды. Мы тебя заждались.» Не успел Фуфайкин испугаться, как услышал другой голос, очень знакомый, на этот раз слева: «Иди, Фуфайкин!» Обернувшись, он обнаружил на скамейке рядом с собой Путина. В руках у Владимира Владимировича был воздушный шарик. «Иди, Фуфайкин! — повторил Путин. — Все равно мы тебя уже потеряли. Вон ты уже и на синичек заглядываешься... Не наш ты.Уходи. Я тебя отпускаю.» Путин разжал пальцы, шарик улетел в небо.Фуфайкин в ужасе подскочил со скамейки и побежал. Бежал он долго, отчаянно и неуклюже, не оглядываясь, не глядя по сторонам, задыхаясь, тратя последние силы и не смея остановиться, понимая, что, как только он остановится, снова начнется что-то странное и страшное. Он готов был бежать так целую вечность, но в конце концов все-таки споткнулся и свалился в какой-то сугроб.
***
— Доктор, так кризис точно миновал? — это был голос жены.
Открыв глаза, Фуфайкин увидел знакомую люстру на потолке своей квартиры. Пахло котлетами и какими-то лекарствами. В углу монотонно бубнил телевизор. Этот звук неожиданно успокаивающе подействовал на Фуфайкина.
— Миновал, — ответил мужской голос.— Теперь пойдет на поправку. Продолжайте антибиотики и обильное питье. Ну и, это... приглядывайте за ним получше... А то опять какой-нибудь вирус подцепит.
Жена вышла в прихожую проводить врача, а Фуфайкин дотянулся до телевизионного пульта и увеличил громкость. «В лесу под Мариуполем найдено 15 распятых снегирей,» — вещал диктор.Фуфайкин устроился поудобнее и сконцентрировал внимание на репортаже.
Вернувшаяся жена обнаружила его сидящим на кровати с пультом, раскрасневшегося, с блестящими глазами и, кажется, вполне удовлетворенного.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она взволнованно.
— Отлично! — ответил Фуфайкин.— Слава Богу, я выздоровел, — и еще немного увеличил громкость.
