«Неправильные украинцы» во что бы то ни стало должны стать «прекрасным славянским народом». Или же - «геноцид кретинов» и далее по тексту. Путин, конечно, умнее Дугина и Просвирнина. Однако они - откровенные. И поэтому «неправильным украинцам» стоит внимательнее слушать не его, а их.
Недавно Александр Дугин, известный российский философ-неофашист и, в соответствии с этими и другим своими заслугами, профессор Московского университета, предложил радикальный рецепт решения затяжного российско-украинского конфликта. «Украину, - написал он в своем фейсбуке,- надо очистить от идиотов. Геноцид кретинов напрашивается сам собой ... Я не верю, что это украинцы. Украинцы - прекрасный славянский народ. А это - какая-то раса ублюдков, появившейся из канализационных люков».
Впрочем, отличает это заявление вовсе не радикализм. За несколько последних лет и особенно месяцев российские интеллектуалы предложили немало не менее радикальных средств окончательного решения украинского вопроса - от скромного предложения политолога Иґоря Джадана нанести термоядерный удар по одной из украинских атомных электростанций до масштабного призыва популярного писателя Сергея Лукьяненко «раздавить гадину».
Заявление Дугина интересно прежде всего как образцовая иллюстрация несостоятельности русской мысли воспринять дискомфортную реальность - признать существование реальных украинцев и отбросить их виртуальный образ, придуманный россиянами за последние несколько веков.
«Настоящие» украинцы, согласно этим фантазиям, - это «младшие братья», этакие сельские кузены, глупые, но безвредные, скорее, смешные - особенно в своей фольклорной одежде и со своим смешным диалектом. В целом они милы, хотя и туповаты, и поэтому требуют постоянного братского надзора и случайных тычков. Большинство россиян - совсем как Александр Дугин - действительно любит украинцев («прекрасный славянский народ»!), но только до тех пор, пока украинцы послушно соглашаются играть роль косноязычных провинциальных кузенов перед «образованными» и «культурными» городскими родственниками.
Исследователи (пост) колониализма сравнивают это с взаимоотношениями между Робинзоном Крузо и его верным Пятницей. Робинзон «любит» Пятницу - но до тех пор только, пока туземец признает превосходство своего хозяина и не отстаивает собственный язык, культуру и человеческое достоинство как равноценные. Когда же Пятница вдруг заводит речь о равенстве и настаивает на своем настоящем имени, вместо такого удобного для Робинзона прозвища («хохол», «чурка» или «Пятница»), он сразу же становится в его глазах сумасшедшим, или, еще хуже, умышленно озадаченным и манипулируемым каким-то другим, чужим Робинзоном - американским, польским, немецким или жидомасонским.
Словом, он сразу перестает быть «прекрасным» покорным Пятницей и превращается в «ублюдка, появившегося из канализационного люка».
Восточнославянская «умма»
Российское воображение создало себе украинцев как «малороссов» несколько веков назад - одновременно с присвоением украинской территории и истории. И трансформацией под скипетром Петра Первого средневековой Московии в Российскую империю. Украинские интеллектуалы, выросшие в Речи Посполитой и получившие там более-менее европейское образование, были, естественно, вовлечены в его модернизационные проекты и сыграли в них ключевую роль.
В частности - именно они установили историческую преемственность между Киевом и Москвой (а следовательно, и Петербургом) и сконструировали само имя «Россия» (латинизированная форма слова «Русь») для обозначения этого нового «придуманного сообщества» (а точнее - пере-придуманного из чисто религиозного в государственно-политическое, с сохранением за ним квазирелигиозного, сакрального символизма).
К тому времени киеворусское наследие существовало в сознании московитов скорее латентно [см. Edward Keenan, On Certain Mythical Beliefs and Russian Behaviors]. Попутно они апеллировали к династическим, эклезиастическим или патримониальным связям, однако национализация русско-православного сообщества (Slavia Orthodoxa) была вполне изобретением наших, украинских клириков, знакомых с тогдашними национализированными европейскими историями.
Именно они создали концепт «Малой Руси» и «Большой», ориентированный на распространенный в ту эпоху гуманизма концепт «Малой Греции» как исторического ядра и «Великой Греции» как территорий обширной средиземноморской колонизации.
Украинские интеллектуалы не имели никаких националистических амбиций - в сиюминутном смысле этого слова. Их амбиции были, скорее, корпоративными - утвердить свою особую роль, а затем и статус в новом политическом пространстве после того, как кусок казацкой Украины оторвался от Речи Посполитой и заключил союз с Московией.
Историческая (и символическая) аналогия между Малой Русью и Малой Грецией как Грецией самой настоящей, подлинной, должна была обеспечить украинцам центральный статус в рождающейся империи, отведя их землям символическую роль колыбели российской / русской цивилизации. Сейчас, отметим, к подобной логике апеллирует Александр Лукашенко, когда утверждает, что белорусы - «те же россияне, только со знаком качества».
Древнегреческая модель, однако, довольно быстро утратила свое значение, а точнее - ее символизм оказался менее существенным, чем продвижение европейской модернизации, материализованной, прежде всего, в новой имперской столице, а не на малороссийской периферии. Россияне успешно монополизировали общий (по замыслу украинских клириков) малороссийский-великорусский проект, полностью присвоив себе киеворусское наследство без надоедливого и вообще лишнего малороссийского посредничества.
В сегодняшних терминах это можно было бы назвать рейдерским захватом собственности миноритарных акционеров. Великая Русь предсказуемо стала центральной частью империи, Малая Русь - ее провинциальным приложением, Малороссией как недо-Россией.
Киеворусский миф как учредительный миф империи был институциализирован в официальной историографии и имперском символизме и утвержден на международном уровне как общепризнанная, самоочевидная и не подлежащая сомнениям «научная истина».
Побочный эффект оказался роковым не только для украинцев и белорусов, само существование которых как отдельных народов он перечеркнул (и которые большей частью, хотя и в разной степени интернационализировали этот российский взгляд на самих себя); он оказался роковым и для самих россиян, затормозив и фактически задержав до нынешних пор их превращение в современную нацию.
Миф «преемственности» Москвы в отношении Киева - абсолютный анахронизм для современного мира, поскольку он кладет сугубо религиозную (русско-православную) идентичность восточных славян в основу их квазинацинального («цивилизационного», в терминах Путина) единства и выводит из чисто династических связей между киевскими и московскими правителями институциональную легитимацию Российского государства как наследницка не только Московии, но и Руси.
А между тем, по остроумному замечанию Александра Мотыля, Россия имеет к Руси примерно такое отношение, как сегодняшняя Румыния к Древнему Риму. В таких архаичных конструкциях не остается места ни для развития современной гражданской идентичности, ни для формирования нового времени государственных институтов вместо квазифеодальных патрон-клиетских.
Идеологическим оформлением этих конструкций стал «Русский мир» как своеобразная политическая реинкарнация средневековой Slavia Orthodoxa - воображаемого сообщества истинных верующих, окруженного враждебным миром язычников и еретиков. Ближайшим аналогом такого сообщества может быть мусульманская «умма» и даже еще ближе - средневековаязападноевропейская Pax Christiana.
Фундаментальное отличие, однако, между ней и Slavia Orthodoxa заключается в том, что Pax Christiana не была огосударствлена / национализирована ни одной европейской нацией. И ни одна национальная идентичность в модернистской Европе не отождествилась примордиально с Pax Christiana и не сакрализировалась мысленно через такое отождествление.
Между тем в России такое слияние конфессионального («сакрального») сообщества с государственно-политическим организмом создало архаичные лояльности и идентичности, которые существенно затрудняют или даже делают невозможным усвоение нового времени ценностей и создание современных институтов. Неслучайно сегодняшние российские консерваторы ищут сближения с наиболее реакционными, антимодерными и антизападными силами в Европе и мире, декларируя свою большое родство с исламской традицией, чем с западным либерализмом.
«В мусульманской и православной традиции, - утверждает уже упоминавшийся Александр Дугин, - почти все совпадает. Мы так же отвергаем специфические аспекты секулярной, западноевропейской, индивидуалистической концепции прав человека». Ему вторит глава Русской православной церкви и один из промоторов «Русского мира» патриарх Кирилл: «Есть ценности не менее важные, чем права человека. Это вера, нравственность, святыни, Отечество».
Непростая эмансипация
«Киеворусский» миф как разновидность «изобретенной традиции» существенно тормозит современное развитие всех трех наций - украинской, белорусской и российской, которые его в той или той мере интернализировали, и в той или той мере пытаются освободиться сегодня из-под его деструктивного влияния.
Миф усиливает - и, в свою очередь, сам усиливается довольно мощными антизападными силами, которые всячески подчеркивают основополагающую «инаковость» мифологизированной / эсенциализированной восточнославянской / евразийской / православной цивилизации и отвергают якобы «несвойственные» ей ценности и институты, включая понятиями прав человека, гражданской идентичности и либерально-демократического национального государства в противовес до-модерной патримониальной империи.
Православно-восточнославянская «умма» оказывается чрезвычайно благоприятной для такого отторжения, консервируя взамен прежнее структуры, обычаи и институты. Более чем столетнее противостояние между славянофилами и западниками является лишь частичным отражением фундаментального противостояния цивилизаций и соответствующих идентичностей в сиюминутной России - как в той или той мере в нынешних Украине и Беларуси.
Украинцы - в силу ряда исторических причин - продвинулись дальше прочих из всех трех восточнославянских народов в направлении эмансипации (выделение и освобождение) от русско-православного «воображаемого сообщества». Это проявляется, в частности, в более высоком, чем у соседей, уровне политического плюрализма и решительном сопротивлении авторитарным тенденциям, которые в России и Беларуси увенчались наконец установлением «султанских» режимов, характерных для большинства постсоветских стран.
С другой стороны, однако, стороны имеют разный уровень эмансипации - почти полный на Западе и минимальный на Востоке - что обусловливает внутренние трения в Украине и ее крайне неравномерное и непоследовательное развитие.
Запад куда решительнее пытается покончить с советским наследием как чужим / колониальным и реализовать модель посткоммунистического развития, продемонстрированную западными соседями. Восток тем временем обнаруживает ощутимую привязанность к советским символам, ценностям и образу жизни и поддерживает преимущественно авторитарную, «евразийскую» общественную модель, характерную для России и Беларуси.
Эта идеологическая поляризация достаточно определенно коррелирует с теми или иными регионами, побуждая многих комментаторов рассматривать Украину как разделенную или и расколотую страну, где «Запад» и «Восток» не только синекдохично олицетворяют несовместимые ценности, установки и ориентации, но и представляют различные этнические и языковые идентичности (украинский / украиноязычная versus русский / русскоязычная). Реальная картина, однако, значительно сложнее.
Во-первых, между мифологизированными «Востоком» и «Западом» есть огромный, довольно амбивалентный регион Центральной Украины, который смягчает крайности и затушевывает контрастные различия.
Во-вторых, и «Восток», и «Запад» в свою очередь состоят из очень различных субрегионов со своей подчас весьма выразительной спецификой, что делает общую картину еще более запутанной и гетерогенной.
И наконец, в-третьих, поскольку главное, наиглавнейшее украинское разделение носит идеологический характер, то коррелирует оно, прежде всего, ценностями (и ценностно окрашенной идентичностью), а не с языком или этничностью респондентов, хотя и здесь корреляция является существенной. И все же речь идет именно о корреляции - статистически значимой, однако не жестко детерминированной зависимости, как это бывает в действительно расколотых (культурно, этнически или религиозно) обществах.
Идеологическое / ценностное разделение проходит внутри всех регионов и всех социальных и этнокультурных групп - хотя и в разной степени. Среди всех коррелятов региональный фактор остается пока наиболее существенным, тогда как два других фактора - язык и этничность - уступили в последнее десятилетие по своей значимости факторам возраста и образования.
Вероятность эмансипации из русско-православной «уммы» людей образованных и младших по возрасту существенно выше, чем людей старших и менее образованных. Хотя ни один фактор - ни возраст, ни образование, ни этничность, ни язык, ни регион, ни, в конце концов, любая их комбинация - не дают стопроцентной гарантии, что респондент окажется сторонником «евразийской», «панславянской» Украины или, наоборот, Украины «европейской».
«Две Украины» - ревизия?
Оценить относительные размеры «двух Украин» (а точнее - публичную поддержку двух соответствующих проектов) можно на основании нескольких важнейших общенациональных голосований, уоторые в силу обстоятельств приобретали значение не только политического, но и, так сказать, цивилизационного выбора. В декабре 1991 года 90 процентов избирателей проголосовали на референдуме за независимость, но только четверть из них поддержали в тот же день на президентских выборах кандидата от демократической оппозиции, известного правозащитника и бывшего политзаключенного Вячеслава Чорновила.
Две трети проголосовали за бывшего секретаря ЦК КПУ - выразительный сигнал, что только меньшинство хотело радикального разрыва с советским прошлым в пользу европейского пути развития. Большинство тем временем проголосовало за новую Украину как продолжение старой - с преимущественно теми же учреждениями и кадрами.
Через 13 лет «европейская» Украина победила, наконец, советскую в драматической «оранжевой революции», однако полученный перевес оказался слишком мал, зыбок и в конце фатально утрачен в мелочных политических междоусобицах. В конце 2013 года основополагающая несовместимость двух украинских проектов вылилась в новый кризис - после скандальной отказа президента Януковича подписать Соглашение об ассоциации с Евросоюзом и его еще более скандальный поворота в сторону интеграции «евразийской».
Евромайдан ознаменовал победу демократической Украины над авторитарной, победу проекта Украины европейской и десоветизированной над проектом Украины евразийской-неосоветской. В мае 2014-го впервые за все годы независимости все основные кандидаты на президентских выборах представляли проевропейскую платформу. Их проевразийские, советофильские и панславянские соперники тоже участвовали в выборах, но получили в сумме семь процентов.
Социологические исследования подтверждают существенный ценностный сдвиг, произошедший в украинском обществе - отчасти в связи с внутренними процессами и постепенной диффузией западных ценностей и идей. А отчасти и в связи с российской агрессией, которая катализировала драматический раскол на Донбассе, но и в то же время консолидировала украинское общество во всех других регионах (вне оккупированного Крыма).
В июля 2014 года 86% опрошенных в общенациональном исследовании назвали себя «патриотами Украины» - на 12% больше, чем в подобном опросе с апреля 2012 года, несмотря на снижение этого показателя на Донбассе с 76% до 69%. Впрочем, даже на Донбассе только 10% опрошенных заявили, что не считают себя «патриотами Украины» (на 4% больше, чем в целом по стране), - не слишком высокая цифра для региона, который якобы сплошь охваченный сепаратистскими настроениями.
В апрельском 2014 года опросе, проведенном другой полстерской компанией, лишь 16% русскоязычных граждан Украины («соотечественников», в терминах Путина) выразили согласие на то, чтобы русская армия их «защищала».
В пяти областях мифической путинской «Новороссии» (Днепропетровской, Запорожской, Николаевской, Херсонской и Одесской) по российским «миротворцами» томились от 4 до 7% опрошенных. И только в Донецкой, Луганской и Харьковской областях этот показатель оказался вдвое выше, но и там его уравновесил процент готовых противостоять российской агрессии с оружием в руках - что, собственно, и подтверждает сейчас их участие в добровольческих батальонах.
В новейшем опросе, проведенном в декабре 2014 года Киевским международным институтом социологии во всех регионах, кроме оккупированного Крыма и части Донбасса, количество желающих приветствовать российские войска в Украине или и к ним присоединиться упало до нуля в Херсонской и Днепропетровской областях и в неоккупированной части Луганщины, и только в Харьковской и Донецкой областях желающие еще остались - соответственно 7 и 4% опрошенных.
Зато во всей путинской «Новороссии» кардинально возросло количество готовых встретить русскую агрессию вооруженным сопротивлением - от 16% в неоккупированной части Луганской области до 66% в Николаеве. И только в Донецкой области количество готовых с оружием противостоять русской армии осталось на уровне 4% - то есть примерно столько же, как и количество готовых русскую армию приветствовать.
Примечательно, однако, что абсолютно во всех регионах, включая сам Донбасс, респонденты решительно не согласились с тезисом, что Украине лучше было бы избавиться от Донбасса. На Донбассе (неоккупированном) этот тезис приняли лишь 16% опрошенных, а во всех прочих регионах - 5-7%.
Безусловно, все эти показатели свидетельствуют о консолидации общества перед внешней угрозой и рост патриотических настроений. Так было и в Северной Америке, и в Южной во времена национально-освободительных войн, когда и креольское, и аборигенное население этих колоний проявляло местный патриотизм и совместно боролись против доминирования заокеанских метрополий.
Так же, как, в конце концов, и в Украине в 1991 году, когда 90% жителей этой квази-республики проголосовали за ее независимость. Одновременные выборы президента были, однако, той лакмусовой бумажкой, которая показала принципиальные идеологические, ценностные и идентичностные различия в украинском обществе - те различия, которые существенно усложнили и затормозили развитие Украины в последующие десятилетия и, вероятно, еще долго будут его усложнять.
Российская агрессия действительно консолидировала украинское общество и отодвинула в сторону его внутренние противоречия, однако ни в коей мере их не устранила. Изменение ценностных установок и ориентаций - процесс чрезвычайно медленный, поэтому наивно было бы надеяться, что в Украине все быстро и кардинально изменится в этом плане.
Недавний скандал вокруг телеканала «Интер», который заполнил свою новогоднюю программу российскими поп-звездами откровенно украинофобского толка, является, на первый взгляд, мелким, однако показательным примером внутренней разделенности общества именно в ценностном (а заодно и в идентичнистном плане - ведь все идентичности так или иначе связаны с определенными ценностями). Проблема, ставшая явной, заключается не в циничной «рейтинговой» политике того или иного канала, а в готовности значительной части населения мириться и молча одобрять такую политику.
Относительный успех пророссийских партий в юго-восточных областях Украины в последних (октябрь 2014 года) парламентских выборах и их абсолютная победа на Донбассе (в его не оккупированной пока части) тоже ставят под сомнение реальный масштаб консолидации общества и имеющихся в нем ценностных изменений.
Несмотря на то, что в целом в Украине только 8% опрошенных считают события на Донбассе «гражданской войной, спровоцированной Киевом», в Харьковской области такое мнение разделяют 20%, в Одесской области - 32%. Еще 38% в той же Харьковской области будут склонны считать это «геополитической войной между Россией и США на территории Украины».
Проевропейская, проатлантические ориентация Украинской за последние полтора года действительно ощутимо выросла. Гипотетическое вступление Украины в ЕС в упомянутом опросе поддержали 60% (против - 30%) респондентов; контроверсийное предложение вступления в НАТО, которое в предыдущие десятилетия поддерживали едва несколько процентов граждан, сегодня поддерживают по некоторым (самым оптимистичным) данным 52% (не поддерживают - 19%).
Следует, однако, помнить, что существенное улучшение всех этих показателей не в последнюю очередь обусловлено отсутствием в украинском политическом поле и в соответствующих социологических опросах двух наиболее панславянских и советизированных регионов - Крыма и (половины) Донбасса.
Агония «Русского мира»
Чтобы задержать Украину в сфере влияния России, рациональным шагом Кремля должен быть не захват Крыма и Донбасса, а наоборот - приобщение к Украине еще несколькихглубоко советизированных территорий, вроде Кубани, Курщины и Воронежской области. С одной стороны, все украинские националисты были бы счастливы принять эти данайские дары, а с другой - господство Партии регионов со всеми ее януковичами было бы надежно обеспечено в Украине еще намногие десятилетия.
Путин выбрал противоположный путь, став, скорее всего, жертвой собственных мегаломанских иллюзий и многовекового русского мифотворчества на украинскую тематику. Слишком долго он, похоже, повторял мантру о том, что россияне и украинцы - это почти один (или совсем «один») народ, что Украина - это искусственное образование, и «Русский мир» - это отдельная и столь привлекательная для соседей цивилизация, что они все же с радостью к ней присоединятся при первой благоприятной возможности.
Некоторые действительно примкнули - в основном, потому, что никогда и не отлучались. Большинство, однако, осталось на месте и даже взялось за оружие, чтобы как-то от этой нахрапистой «цивилизации» защититься. Если бы Путин имел лучших советников, то знал бы, наверное, что и креолы в Латинской Америке были «почти тем же народом», что и испанцы в Испании, однако это не помешало им отделиться от Мадрида.
И что англоязычность вовсе не помешала воинам Североамериканских штатов дать под зад таким же англоязычным воинам его королевского величества. И что все государства на свете, кроме, возможно, некоторых островных, - это вполне искусственные образования, включая такую химеру, как «Российская Федерация», которая на самом деле и не федерация, и не русская, не говоря уже о принадлежащем ей чуде под названием «Калининградская область».
Путин, как и его идеолог Дугин, кажется, не может никак понять, куда же делись фантазируемые им и всей русской цивилизацией украинцы - «прекрасный славянский народ», похожи если не на Гоголя с его «поющей и пляшущей Малороссией», то, по крайней мере, на «поющую и пляшущую» Верку Сердючку. Еще труднее понять, откуда взялись вместо них эти ужасные «ублюдки» - «Укроп» и «жидобЕндеровцы», которые совершенно по-братски отправляют русских солдат обратно в их «русский мир» в цинковых гробах.
Здесь так и хочется открыть настежь «канализационные люки» собственного подсознания - как это сделал, например, известный пропутинский кинорежиссер Никита Михалков. В мае он выложил в интернет истерическое послание к одесситам, поставив им в вину малодушие и предательство, потому что они не пошли за Донбассом и не восстали за «русский мир» против киевской «хунты».
«Куда и зачем вводить армию? - риторически спросил он. - Кого спасать и защищать? ... В город, где миллион жителей живет обычной жизнью [и только] тысяча добивается освобождения невинных раненых? Что российская армия забыла в бaндеровском городе, где с бaндеровцамы воюет ничтожное меньшинство? Русские никогда не придут в город, где можно пройти бaндеровским маршем! Россияне приходят только тогда и туда, где их будут встречать триколорами и цветами, как освободителей. А в отношении вас, одесситы, россияне имеют серьезные основания сомневаться. Вы русские или нет? Докажите!»
Архаичное имперское сознание, похоже, не предполагает, что многие этнические россияне вполне могут быть политическими украинцами (эстонцами, американцами), а тем более, что русскоязычные украинцы остаются, как правило, украинцами, совсем как англоязычные ирландцы - ирландцами. Для такого сознания не только украинцы, отступившие от «русского мира», являются «неправильными» («какая раса ублюдков»), но и современные, равнодушные к этой мифологизированной архаике россияне.
«Ассимиляция русских, - пишет Егор Просвирнин, один из младших и поэтому, возможно, более проницательных, нежели Дугин, идеологов русского неофашизма, - уже достаточно далеко зашла на Украине, где мы можем видеть этнических русских с петлюровскими флажками, изрыгающих проклятия жителям Крыма, и потому Украина нуждается в аннексии (или как минимум разрушении для остановки процесса украинского нацбилдинга) в первую очередь.
Крики местного русского населения "Но нам же никто не запрещает говорит на русском!" не следует принимать во внимание, как не следует принимать во внимание крики пленных русских, которых гнали перед собой на штурм крепостей монголо-татарские орды. Они во власти чужой государственной воли, прямо враждебной нашей нации. Эта воля должна быть разрушена».
Это, кажется, и есть программа российско-украинских отношений на ближайшие десятилетия. В течение двух предыдущих веков эта программа сводились к выводу домашней породы «правильных украинцев» с помощью валуевского указа, голодоморов, ГУЛАГа и энкаведистских троек. Теперь то же самое будут делать с помощью псковских десантников и нагруженных оружием «гумконвоев».
«Неправильные украинцы» во что бы то ни стало должны стать «прекрасным славянским народом». Или же - «геноцид кретинов» и далее по тексту, хорошо известным из близкой и отдаленной истории.
Путин, конечно, умнее Дугина и Просвирнина. Однако они - откровенные. И поэтому «неправильным украинцам» стоит внимательнее слушать не его, а их.
