Главная

Выборы

- Поздравляю с днем рождения!

Император взял с поданного лакеем золотого подноса пухлый пакет из красной бумаги, усыпанной серебристыми звездами и вручил Личному Отравителю Существования. Тот, не вставая с кресла, с подозрением покосился на Его Величество, повертел подарок в руках и не распаковывая швырнул на пол. Привычный лакей подобрал пакет и снова с поклоном протянул государю.

- Ай, что за человек! - восхитился тот. - Кремень! Ну, почему на меня работает всякая подлая слякоть, а такие, как ты, лишь обливают презрением?

Отравитель поморщился, но так и не проронил не слова.

- Нет, ты все-таки, посмотри, что там. Тебе понравится, я уверен, - отечески увещевал его Император, но ответом ему было все то же презрительное молчание. - Ну, хорошо. Сам заворачивал - сам и открою. Смотри!

Он развязал пышный бант, на увязывание которого потратил целый час и безжалостно разорвал красивую обертку. На золотой поднос посыпались какие-то бумаги и брошюры.

- Вот, - Его Величество выудил из стопки сложенный вчетверо плакат и развернул, демонстрируя имениннику.

- Что? - каркнул Отравитель. - Выборы? Нет, это уже слишком! Есть предел издевательствам, которые я готов терпеть...

- Но я же серьезно!

- Серьезно? И я - главный кандидат от оппозиции?

- Да! Тебя выдвинули сами избиратели. Миллиард подписей, представляешь? Как тут было не уступить народному волеизъявлению?

Отравитель снова поморщился. Он прекрасно знал, что в Империи найдется и десять миллиардов дураков и продажных шкур, готовых подписать любую удобную Императору петицию. Но это, по крайней мере, лучше, чем если бы его кандидатуру предложил лично Император.

- И в случае поражения ты просто уйдешь в отставку и отдашь мне трон?

- Обещаю! - торжественно провозгласил Император и нажал на кнопку, замаскированную под крупный изумруд на одном из его перстней.

Невидимый оркестр взревел, приглашая невидимый хор присоединиться к веселью. Сотни голосов грянули гимн, начинавшийся поздравлениями с днем рождения и завершившийся нагромождением пафосных пожеланий будущему спасителю отечества от тирании. Отравитель слушал с лицом человека, который борется с тошнотой из одной лишь солидарности с рабочим классом, которому потом придется за ним убирать. От комментариев в таком шуме пришлось воздержаться.

- Ну, каково? Нравится?

- Не нравится, - буркнул Отравитель. - Но я обязан попытаться.

При всем своем отвращении к тирану, он вынужден был признать, что обещания свои тот всегда выполняет. По крайней мере, обещания, данные своему лучшем врагу. И пусть такое предложение могло исходить лишь от человека, полностью уверенного в победе, пренебрегать им было бы глупо.

- Когда выборы?

- Через месяц, аккурат на нашу десятую годовщину, - воодушевленный согласием Император так и сиял.

- Десять лет… - прошептал Отравитель. - С-сволочь!

* * *

- С-сволочь, - снова повторил Отравитель, рассматривая таблицу с результатами голосования.

Он был трезвомыслящим человеком и не ожидал от затеи никаких чудес, однако, знай он заранее, как это скажется на оппозиции... Противников власти нашлось великое множество. Он даже смог позволить себе публично отказаться от предоставленного государством избирательного фонда и вести кампанию за счет одних лишь пожертвований. Часть из них, правда, поступила от того же государства через подставных лиц, но ему пришлось закрыть на это глаза. Любой намек на сотрудничество с властями только усугубил бы ситуацию.

Оппозиция, и без того не бывшая единой, раскололась. Одни увидели в выборах последний шанс сбросить Императора мирным путем, другие заявили, что человек, проживший десять лет во дворце, не может считаться независимым кандидатом, третьи поддержали других кандидатов, прочие принялись плодить конспирологические теории и объединяться со сторонниками. Теорий оказалось ненамного меньше, чем сторонников, и смятение в умах царило неслыханное. В результате дисциплинированный электорат Императора проголосовал поголовно, а из сторонников Отравителя в выборах участвовала едва половина. Разгром был полным.

- Не казни себя, - сочувственно молвил Император. - Ты бы не смог отказаться от такой возможности. И уж если наживать себе язву, то лучше от неудачной попытки, чем от упущенного шанса…

- Но почему ты объявил о выборах именно в мой день рождения? Это какой-то утонченный садизм?

- Во-первых, я хотел сделать себе подарок на десятилетие нашей совместной работы. От тебя же не дождешься. А во-вторых, это тебе за переворот, который ты запланировал аккурат на мой день рождения пять лет назад.

- Пять лет ты ждал случая, чтобы отыграться? Ну ты даешь!

Он повернулся к Императору, развалившемуся на диване с огромной кружкой чая и кинжкой.

- Жениться тебе надо, Твое Злопамятное Величество. А то ты весь нерастраченный пыл тратишь на меня. Изводил бы себе потихоньку Императрицу, как положено семейному человеку. Теща бы у тебя была, дети, прочие родственники. Тогда бы и необходимость в дурацких розыгрышах отпала.

- Жениться мне как раз нельзя, - покачал головой Император. - Изрядная часть оппозиции сидит тихо именно потому, что я немолод и у меня нет наследника. Они собираются меня пережить и готовятся к захвату власти. По крайней мере, они так утверждают. Пока я холост и бездетен, они не будут предпринимать никаких активных действий. Опять же, наследники - это столько возни. А вдруг они окажутся бестолочами? Вдруг неспособны править? Сделаешь одного - высокий риск того, что окажется неподходящим. Сделаешь много - передерутся. Да и для того, чтобы понять, годится он или нет, понадобится ждать долгие годы. Другое дело - ты.

- Я?

- Не зря же я уже десять лет с тобой обсуждаю все мало-мальски серьезные решения и, тем паче, их последствия. Ты уже прекрасно понимаешь, как работает государственная машина. Вот представь, что ты оседлал бы ее тогда, десять лет назад - без связей, опыта и репутации, не зная, в чем ты прав, а в чем заблуждаешься. Долго бы ты просидел на троне? Каких дел бы наворочал?

- Ты думаешь, это стоит десяти лет унижений?

- Стоит и двадцати. Конечно же, стоит. Хотеть власти - недостаточно. Надо уметь ею правильно распорядиться. И теперь, когда ты умеешь, уже не важно, как ты ее получишь - по наследству, по закону или силой. В любом случае, ты справишься и не натворишь ерунды. Кстати, - Император сделал вид, что только сейчас спохватился. - Поздравляю тебя с десятой годовщиной совместной работы. Держи!

Его Величество вручил ему увесистую коробку. Отравитель хотел было по привычке швырнуть ее обратно, но после недолгих колебаний решил не повторяться, и храня на лице брезгливое выражение, разорвал обертку. Открыв крышку, он вскрикнул и отбросил коробку прочь, словно обнаружил там клубок змей. Выпавшая из нее золотая корона покатилась, дробно стуча рубинами и алмазами по паркету и остановилась у самых сапог Императора. Тот поднял ее, бегло осмотрел в поисках повреждений и с улыбкой произнес:

- Понимаю. Но я и не прошу тебя надевать ее сегодня. Она будет ждать тебя в Казначействе, в твоем личном сейфе. Заберешь, если захватишь власть.

Он лукаво улыбнулся.

- Да-да, я снова не оставляю тебе выбора.

Информация о материале

Опубликовано: 28 октября 2017

Осёл

Всё началось с того, что я услышал голос своего друга во время телефонного разговора со своей женой.

По приезду с вахты я нашёл, помятый окурок в пепельнице в туалете. Я не курю уже полгода.

Скандалить не стал и начал «отращивать рога».

Месяц отдохнул и снова уехал на вахту. Всё бы ничего, но жёнушка моя не заметила, что я уезжаю на два дня раньше. Два дня я был у соседа из соседнего подъезда.

Как я и ожидал, на второй день после моего якобы отъезда я заметил машину моего лучшего друга во дворе. Интересно, зачем он приехал? Он ведь в курсе, что я на работе. Ну ладно шучу. Конечно я понимал, зачем и почему он приехал в наш район. Но для более интересного развития событий я позвонил жене и она ответила, что уехала к матери. Ну да конечно.

Я подождал ещё полчаса и спустя 30 долгих минут направился домой. Очень тихо открыл дверь и на носочках направился в спальню. Да чёрт побери... она стонет, он пыхтит... «Да уроды, я вас поймал!» - подумал я и ворвался в комнату с заранее, включенной камерой. Я ворвался и увидел молодую и стройную незнакомку верхом на моём лучшем друге. Пару секунд недоумения и крик молодой особы.

После долгого разговора выяснилось, что этот холостой «олень» познакомился с девушкой, но по определенной причине не может вести её к себе, так же и она. А чтобы деньги не уходили на ветер он предложил моей жене посуточно снимать нашу квартиру. Обидно, что я об этом не знал и посему поехал к тёще и поговорил с женой. Далее с её слов:

«Извини, что приняла решение без твоего согласия. Просто у тебя скоро день рождения и на подарок у меня не хватает совсем немного. Ведь ты понимаешь, что я студентка и деньги у меня водятся не всегда. А на твои деньги покупать тебе же подарок, как-то не правильно. Вот поэтому я и согласилась сдавать квартиру пока тебя нет.»

Потрогал голову - рог вроде нет, но чувствую, что на лбу есть надпись «Осёл».

Информация о материале

Опубликовано: 28 октября 2017

«250», або Лети бойко, гулька!

С наступлением холодов Яшка совсем охуел. По-хозяйски топая лапами, он пробирался через сени и прихожую, сгонял с кресел подвахту нарочных разгонных лекарей— дежурного фершала да извозчика, сворачивался клубком и начинал требовать семги с боярышником и анисовой настойки. Подвахта, тихо бранясь, уступала место барскому любимчику. Захватив с собой недопитой чай и баранки в вышитом петухами кисете, младшие разгонные шли чаевничать в людскую, старшие — по дортуарам.

- Ай мазый котейко! А киткав-то, разумный как ломань, все понимаить — токотко говорить не можить. Хошь вырезки из раковой шейки, хозяин? - фальшиво хвалили по дороге котейку лекари на языке противника, дабы барыня не осерчала неуважением. - Ай, каштансто сидит, авака катка!

Но барыня, онна-бугейся, изрубленная прошлым годом в нечаянном случае с немирными затерриконскими мокшанцами кавалер-девица, казалось, слышала из своего блиндированного будуара все, что происходило в опорной усадьбе, каретном амбаре, лекарских и тряпишных клетях.

- Вот я вам задам «аваку»! - кричала из комнат барыня и гневно колотила в пол костылем. - Сгною на Ветрянке, за Широкино зашлю! Лишенцы, кандальники, шеврона на вас нет… Аваку захотели! Будет вам «авака кедавра», понкоцу, факка!

И лязгала затвором автоматической пищали. Затем раздавался приглушенный накрутным сайленсером-»молчальником» (собранным самим полковником Сабельниковым, старым знакомцем барыни еще по Крымским походам) выстрел в стену. Дворня, вжимая головы в кевларовые горжеты латных доспехов, разбегалась по усадьбе.

Нового сенатского министра, тайного советника Авакова, барыня недолюбливала за то, что тот развел мордатых будошников на блокпостах, носился с якобинскими идеями парламентаризма и постоянно фрондировал с командующим армией фельдмаршалом Муженко, добиваясь милости Государя Петра — своевременно забывая о якобинстве пред лицом Государя.

Презабавно, что эрзянское имя «аваков» и малоросское «муженко» дословно и по смыслу обозначали на русском наречии одно и то же — «нечто мужского рода»

* * *

Илюшка, любимец барыни, обер-лекарь Первого экипажа нарочных, хозяйского гнева не боялся. Во-первых, был он услужении давно, пользовался всеми привилегиями воспитанника графини, а во-вторых, имел репутацию незлого шалопая и шкодника. Это уберегало его от серьезной порки на конюшне, но не хранило от материнской трепки за волосы. Поэтому брился Илюшка коротко, не отпуская на голове даже малоросский чуб-»оселедец», столь любимый линейными мотодрагунами «сейбрами» из Одиннадцатого баталлиона.

Молодой повеса подышал на оконное стекло и нарисовал на затуманенной поверхности пухлый женский зад. Подумав, росчерком пальца пронзил округлости амуровой стрелой и нарисовал в нужном месте естественное отверстие. Затем приложился к нему глазом, рассматривая двор.

Азовская золотая осень за окном была сюпарб и манификь. Опутывая зубастую спираль-»егозу» по верху кирпичной кладки тлел алым остывающим вольфрамом виноград, давно обобранный постоялыми у графини драгунами баталлиона. На плитках колесного двора два кучера нарочных экипажей - абрек Хаджи-Кашни и старик Хантыч - попирали сапогами трофейные вычурные пуфики «Людовик Каторз», заглядывая в нутро американского эвакуационного битюга и пытаясь понять — куда девается за ночь электрическая сила из аккумулятора? Правоверный сарацин Хаджи-Кашни бранил битюга шайтаном и грозил джихадом, раскольник же Хантыч, похабник-старообрядец и практический материалист со своей стороны призывал какую-то неведомую затерриконскую нечисть «етить-переетить». Битюг и пуфики были посечены картечью.

Дальше, за приземистой стеной, начинался неширокий песчаный пляж, усеянный черными гранитными валунами — со слов немногочисленных местных поселян, специально привезенный из глубины губернии и выложенный для отдыхающих на песку согласно жапоньскому дзюцу «сад камней». А поскольку почти весь гранит, добывающийся в Приазовской губернии, был радиоактивным, почтенные мужи и отцы семейств, гревшие на теплом камне свои мошны, прогревали их дважды — не только солнечным теплом, но и зивертами альфа-излучения. Илюшка злорадно хихикнул, и расширил дырочку в нарисованном на стекле афедроне, чтобы лучше видеть.

Пляж перетекал в одинаковое с ним по цвету после шторма море, в котором ровными рядами болтались вереницы пластиковых бутылей от бордо, аи и шампаньолы, удерживавших на плаву рыболовецкие сети — на хамсу, бычка, знаменитую во всем мире своими размерами азовскую креветку и прочий зоопланктон. В трехстах метрах от берега, где глубина начинала превышать человеческий рост, сети заканчивались — там в двухметровой толще воды таились противокорабельные бомбические мины конструкции инженера Якоби. И дальше, дальше до самого горизонта раздавалась вода — впрочем, горизонта не было видно. Море цвета песка сливалось с небом цвета моря, создавая вокруг усадьбы сплошной и мутный желтоватый сайлент-хилл, непроницаемый для солнца. То ли в Мариуполе жгли мусор, то ли в Широкино горела конопля.

Илюшка втянул в себя носом воздух и замер, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Затем посмотрел на зависших в туманной мути и покачивающихся на ветру, словно четырехвинтовые дроны, чаек. Клювы птиц, как флюгеры, были развернуты в сторону Мариуполя. Значит, все-таки не конопля. Азовсталь, вторая смена.

Внезапно Илюшка вздрогнул, и плотно прижал глаз к протертой в испарине дырочке. На площадке веранды, выдающейся в море, сидел охуевший к зиме Яшка, и с несчастным видом вылизывал вздыбленную и распушенную после пинка задницу. Означать это могло только одно — из города вернулся посланный графиней с поручениями гуверант-квартирмейстер Лука и изгнал наглую бестию из кресел. Обер-лекарь панически стер со стекла непристойную парсуну и метнулся назад, к конторке.

Успел вовремя. Дверь в дортуар скрипнула, и вездесущий гувернант просунул в нее свою чубатую голову с тактическим пенсне «Катерпилларъ», удерживаемым на лбу гуттаперчевым ремешком. Подозрительно осмотрел Илюшку, который, высунув от усердия язык, водил по глянцевой бумаге гусиным пером, и так же молча скрылся в коридоре, притворив за собой дверь.

- У-у-у, шнырь вездесущий... - с ненавистью прошипел себе под нос Илюшка — Папу налапу, поцелуй меня в котянь. Азе папалангс, неприятная ты сила!..

Из коридора донесся стук костылей и шорох накрахмаленного камуфлэ-дю-мульти, а во дворе гортанно гикнул Хаджи-Кашни, подавая дежурный экипаж к выходу. Графиня с управителем отправлялись к полковнику Сабельникову делать визит.

Илюшка тоскливо посмотрел в потолок, затем макнул перо в чернильницу и решительно придвинул к себе наполовину исписанный кудрявым почерком старательного но бездарного гимназиста листок. К вечеру по велению графини надобно было отбывать в Город для урлауба и рекреации, а также проведать маменьку и папеньку, но оставить Лизаньку без прощального объяснительного письма было бы непростительным моветоном.

* * *

«… и совершенно напрасна была, ангел мой Лизанька, ваша желюзи в отношении особы, кою мы с Хаджи имели честь подобрать на дороге, направляясь к вам в Павлополь. Сия юная пастушка находилась в столь жалком состоянии, что мы с абреком, как благородные люди, были вынуждены изменить маршрут своего вояжа, чтобы доправить ее в Первую земскую больницу. Где ее уже поджидали опытные лекари и жандармские приставы. Смею заверить вас, что одною вами, ангел мой, заняты были мои мысли, но согласно долгу...»

«… может вам засвидетельствовать горский князь Хаджи-Кашни. Вы знаете, он человек Пророка, правдивый и непреклонный, и слова его тверды и прямы, как турецкий ятаган. Солгав, он налагает на себя тяжелый грех...» - на этом месте Илюша засомневался, полез в пыльный «Справочник холодного оружия», долистал до буквы «Я» и углубился в чтение.

После со вздохом захлопнул фолиант, вычеркнул «как ятаган», затем подумал и поменял еще «налагает на себя грех» на «налагает на себя руки». Перечитал — получилось гораздо мужественней, даже аваковей, но все одно присутствовал какой-то ридикюль.

Возможно, причиной было то, что «юной особой», сбитой пьяным ямщиком и подобранной абреком и Илюшей на дороге в Павлополь являлась отнюдь не миловидная пастушка. А не менее пьяная чем ямщик толстая павлопольская крестьянка в серой солдатской шинели и со следами «русского мира» на лице. На вопрос: «Кто тебя сбил, селянка?» - перезрелая бассарида честно и со смехом ответила: «Водочка!»

«… тронуло меня, ангел мой, Лизанька, как вы бежали за экипажем, чтобы сообщить нам parole на восьмой час и кричали вслед: «Папуженцы - отзыв Жабынцы»! Доброе ваше сердечко! Но стоило ли так волноваться, на ближних блокпостах стоят «сейбры» полковника Сабельникова, они знают нас в лицо по соседству...», (Илюша подумал, и переправил «по соседству» на «за отвагу»), а на посту аваковских будошников достаточно кинуть сбирам пакетик жареных подсолнечных семян, чтобы они забыли о проезжих. Не поверите, однажды пакетик разорвался прямо в руках...»

Илюша захихикав, вспомнив, как надменные опричники слетелись, словно голуби, и клевали рассыпавшиеся зерна, сталкиваясь со стуком друг с другом круглыми касками, затянутыми маскировочными чехольцами.

«… с грустью в сердце должен отбыть по поручению графини Паевской-Тайры в Город по наиважнейшему секретному государственному поручению. Ангел мой нежный, я не имею от вас секретов, вся моя душа пред вами как на ладони, но сия тайна принадлежит не мне, а Державе. И я скорее позволю вырвать себе язык, чем… « - Николенька облизнулся тем самым языком, представляя себе ярко освещенный Крещатик, фланирующих по нему дам, банчишко в «Бочке», модный ныне танец «тевтоник», где к движениям электро-дансэ прошлых сезонов добавлялось куртуазное зигование, и — наконец-то! - гусарский клуб «Пицца Ветерано».

Ах, этот «Пицца Ветерано»! Зайти гордо, с выправкой, прошагать четко к паноплию возле барной стойки, да налепить на нем свой шеврон-патч среди таких же боевых шевронов. Чтобы знали - не зевака досужий с бульвара зашел пирожных с коффэ отведать, а свой брат-рубака! Хоть и лекарь. А что лекарь? Лекарям, особенно нарочным и разгонным сейчас везде почет. Ты ему неуважение по чину — а он потом тебе не то отрежет, и не туда пришьет. Чиниться дорого станет (Илюшка опять похихикал, оценив свой каламбур, и, на всякий случай, записал его на манжете.)

А потом сидеть в компании таких же, как ты опаленных огнем «дядей», даже в штатском мундире оставляющих детали воинского garde-robe, неспешно раскуривать длинной спичкой турецкую трубку — плевать на вейпы! - и долгие, неспешные разговоры о линейной да бивачной жизни, боевых случаях в патруле и на эвакуации. Мол, вот было дело на Покрова, господа: завели немытые затерриконцы обычай пулять в нас «Градами». Безделица по сути — но надоедает, знаете ли, да и дам гарнизонных нервирует. И вот выбрали мы с моим товарищем квартирмейстером Лукою Чиполлини ночку потемнее да шторм пошумнее, разделись по пояс, раскрасились зеленкой и йодом чересполосицей. А из ружья взяли только ножи с кухни да свистки от акул - чтобы мыс Широкинский по морю обойти и выбраться на берег под Новоазовском, в тылу у немирных мокшанцев. И вот плывем мы с Лукою, уже маяк прошли по левую руку, чу! - вдруг он захлебываться начал, и говорит мне из воды: брат Илья!..»

Илюшка скривился. Нет, Лука не годится. Сведает Лука от общих знакомцев про свистки от акул — конфуз выйдет нешутейный. А сведает же — как пить дать! Знают его в Городе, тот еще был пасквилянт да журналист до войны. Судачили меж собой извозчики на колесном дворе, что роман у него был с Кружевной Дуду Лясет, а она сбежала от Луки с каким-то вольнопером через пьянство да буйство Луки. Он, дескать, стреляться хотел, только вот непонятно с кем — с вольнопером, с Дуду, али сам в себя пулять собирался? Уж луче бы в себя, вместо того, чтобы кровь илюшкину пить, у-у-у, кежей ломань, неприятная сила!

- Вообще обэрзел, боец? - прозвучал из-за спины знакомый голос. - «-Тся» и «-ться» путаем? Скоро вообще в трениках и бронежилете на голове тело ходить начнем? Вшей заведем, томпаковые зубы поставим, в ополченцы подадимся?

- А-а-а! - заорал Илюша, смахивая чернильницу и бумаги с конторки и хватаясь за сердце. Затем отдышался, разглядел «неприятную силу» и произнес с обидой: Что же вы так, Лукиян Базильевич, сзади крадетесь, как тать Яшка в нощи. Эдак и до кондратия недалеко…

Противный «кежей ломань» опустился одним коленом на пол, опершися на жесткий наколенник цвета «эль-койот» и гостеприимно похлопал ладонью по паркету — дескать, садись рядом, Илюша, места на всех вдоволь хватит. Затем поднял один из рассыпавшихся листков и углубился в чтение. Илюша похолодел — все последние мысли он, забывшись, излагал на бумаге.

- Ага, - сказал Лука, с интересом бегая глазами по строчкам. - Угу. Ферштеен, компренсибль. Стилистика, конешно, плюто фебль… правильно не «Лясет», а Дуду Лясе — во французском последняя «тэ» не читается и при звуковой транскрипции на письме не указывается. Тогда уж пиши «Лясете» Постой-ка, а что это за «ангел мой Лизанька»? Это которая? Ноговицыных дочка, девятый баталлион? - Лукьян Базильевич внимательно посмотрел на покрасневшего Илюшку. - Ну-ну, - неопределенно произнес квартирмейстер и опять углубился в чтение.

Илюшка, так и не присевший рядом с гувернером на пол, с досадой смотрел на засиженную мухами карту губернии, еще носившую на бумаге древнее название Сталинской.

- Что же вы так эрзите, молодой человек? - с упреком сказал Лукьян Базильевич, поднимаясь с пола, складывая бумажку вчетверо и протирая ею койотовый наколенник. - Нахватались аборигенских наречий! Допустимо ли обращаться к девушке «бабанька ты мазая»? Она, все-таки, из приличной семьи, сестра милосердия, заканчивала женское отделение Богомольца в Киеве, а не ростовская шпанючка. Что это за «мое сердце порожняк не гонит»? Я понимаю, в дворницкой так излагать, но не в куртуазной же переписке. Вам сорок шесть лет, обер-лекарь, а пишете как недоросль! Совсем одичали на мокшацкой линии.

Илюшка виновато засопел носом и поскреб щетину на кадыке.

- И вот это - «мечтаю дотронутся...», «наше счастье непременно осуществиться...» Вы что, с ума сошли такое письмо девушке слать? Пошлите тогда ожерелье из человеческих зубов, если уж непременно хотите дикарем казаться. Кстати, «казаться» - через «-ться» или «-тся» в данном случае?

- Через с мягким знаком — угрюмо ответил Илюшка, и подумал: «Чтоб ты сдох, кшумань старая».

- Десу. Перепишите, пожалуйста, как положено, сударь. Потом старший писарь почтарей пусть проверит глагольные окончания и запятые. И помните, нарочный экипаж на воксхолл в Мариуполь отбывает в шесть пополудни, засветло, дорожные огни включать на дороге не рекомендуется по причине возможных артиллерийских обстрелов. Так что, если хотите успеть на паровик, пишите без завитушек. Вы билеты на самоход в приказной избе получили?

- Угу, - буркнул Илюшка, крутя в руках пустую чернильницу. Вредный Лукьян Базильевич недоуменно поднял бровь.

- Так точно, получил, господин гувернант-квартирьер. - поправился обер-лекарь Первого экипажа, - Отправление в восемь часов тридцать семь минут пополудни, с первого пути, четвертый пульман, четвертое купэ.

- Рядом с вагоном-ресторацией… - Лука поднял вторую бровь, Илюшка развел руки — дескать, я-то тут при чем? Какие выдали билеты — по таким и едем. - Ладно. Только помните, до пересечения зоны АБК - Анти-бунтовщицкой кампании - на станции в Зачатьевске, употребление горячительных напитков военными чинами запрещено. Так что, если вы не собираетесь ехать пульманом в партикулярном платье или шлафроке, советую строго воздерживаться.

Илюшка замялся. Он намеревался хлопнуть пробкой еще на воксхолле, но лишить себя удовольствия презентовать попутчикам мундир нарочного лекаря? Роскошный камуфлэ-мультикам с крылатыми патчами разгонной лекарской службы Ангелов Тайры - «циркуль и костыль»? Кепи-софтшэлл? Песочные боты с высокой шнуровкой, за три дни отодранные на колесном дворе до нужной чистоты и шершавости бархоткой? Тактические бесперстые рукавицы в тон ботам? Итальянские высокие тактические чулки из толстой шерсти цвета темной оливы, специально для поездки в общественном экипаже отстиранные, выглаженные и сбрызнутые «кельнской водой!?

А еще переодевка на утро — неуставной, но модный среди дэбютантов и допустимый в служебном ношении УБАКС заокеанского серого пикселя на плотном и скользком «рипстопе»? Штаны с карманами на «репейнике», зауженными коленями и пружинным темляком для пистолета на ремне? Тактическая рубашка с клапанными карманами, отложным воротником, шелковой однотонной серо-оливковой манишкой и спинкой?

Холодный пот пробил Илюшку. Нет, только не это! Не такой ценой!

- На службе не употребляем-с! - сухо известил Илюшка надоедливого кежей ломаня и твердо, со стуком поставил чернильницу на конторку.

Лукьян удовлетворенно кивнул, поправил пенсне на лбу и вышел из дортуара. Илюшка долил из бутыля чернил в чернильницу, взял свежий лист на котором вывел с завитушками: «Мазая моя Везорга Лизанька!..»

Затем опомнился, вымарал первую строку и ниже, четким солдатским полууставом начертал: «Шановна пани Єлізавета! Киценько моя, ласонько, серденько, сонечко, місяченько... зоренько моя світанкова та повечірня, «-тся» моя, «-ться» моя, журба моя та радість, смуток та надія...» Перечитал и всхлипнул — так стало сладко на душе и жалостно, шо хоч вовком вий та сокілом злітай, а шоб тебе шойгу покусав, пане Лукіяне, довів козака, старий покшьтя, авака киска, десу!

* * *

Последний раз Илюшка перечитывал эпистолу в пятом часу, когда старый Хантыч уже начал запрягать выездной «Форд» на воксхолл. Все было как положено — запятые расставлены по огневым точкам, тире и дефисы рассортированы по калибрам, пулеметными дробями частили многоточия. Илюшка вздохнул и широко расписался внизу: «Илья «Фокс».

Затем подумал, погрыз перо и дописал к «фоксу» полное именование: «Илья-Фоксимиллиан, Ея Сиятельства графини Паевской-Тайра надворной сотни нарочный обер-лекарь». Поставил точку, просушил бумагу песком, свернул лист в трубочку и, осторожно затолкав его в гильзу от выстрела 23-миллиметровой пушки, свистнул со двора скучающего ездового, дабы тот занес послание к ямским связистам полковника Сабельникова.

Но будучи послан через форточку азе папалангс, сиречь по-мокшански нахуй, вздохнул, и сам пошел в одиннадцатый батальон к почтарям.

Рыжий ямской, равнодушно взвесил на руке металлический цилиндр, зарегистрировал депешу в журнале, достал из дока-кормушки голубя, отстегнул от него USB-разъем зарядки, укрепил в спинном пазу послание, подбросил летуна вверх, оглушительно свистнул и заорал вслед:

- На Павлополь, гулька! Бойко лети, эх-мать!

Электрический вестник любви прянул ввысь, со звоном ударился в кварцевую линзу сигнального гелиографа, отскочил, со свистом взрезал армированными перьями воздух, ушел по спирали вверх и растаял в желтом киселе азовского неба.

Конец.

Информация о материале

Опубликовано: 28 октября 2017

Игра пиристолов. сезон 2

Продолжение общественно-политического фентези про реформы, бариг, падлюк, накаченных ублюдков и приезжих царей, лишенных наследства. Действие сериала происходит в параллельном мире, не имеющем ничего общего с реальностью, легкое сходство персонажей с действующими политиками является еще более случайным, все события, описанные ниже, - циничная брехня.

(Первый сезон сериала смотрите здесь)

Великий Дом Гадюк

Выдающийся реформатор современности Михаил Саахашвили сидел на раскладном пуфике в штабной палатке под зданием Верховной Рады, зябко кутался в тигровую шкуру и писал в фейсбук, макая нос в изящную табакерку в форме чернильницы.

«Вот пысмо ат адного честного пастуха, каторый пас карова на трассе «Марыуполь-Киев» и бил за ето убит властью бариг, - печально набирал Саахашвили одним пальцем. - Уот что он мне пишет: «Уважаемый Михаил, вы наш пиризидент, пишет вам бивший пастух карова Іван. Вчера я пас свой карова на трассе «Марыуполь-Киев», и па этой трасса ехали снятый с фронта танки бариг на расстрэл Майдана. Прапусти, гаварят, праклятый пастух, ми тебе дадым чорный нал! А я гавару нэт, Михаил - наш пиризидент, и тагда аны убили меня из агнимьот. Тэпер это письмо прадалжает вместо миня писать мой карова. Я мичтаю о том, чтобы Вы стали пиризидентом маей страны и навели в нэй парядок».

На долю секунды раньше, чем запостился статус великого реформатора, под ним возник первый комментарий. Писал известный герой АТО Nigjom Dkrhjghb пазывной Україна Нескорена: «Стид и ганьба клятим баріга Підорашенко-Вальцман! Слава смілівій пастух! Народ хочіт Міша наш пірізідєнт!».

- Паслушай, Давит, мне нравится твой украинский язык, но нэ нада Вальцман, - строго сказал Саахашвили. - Этот антисемитизм нэ нада.

- Сам ны хачу, - хмыкнул личный палач великого реформатора Давит Акварелидзе, редактируя на планшете комментарий героя АТО Nigjom Dkrhjghb пазывной Україна Нескорена. - Эх, сейчас порохоботы налетят... Что Мать драконов, объявилась?

- Прячется, барига, баится рыформ, - зловеще сказал Саахашвили. - И она больше мнэ не Мать.

В дверь палатки постучали, и в нее задом вошел министр обороны реформ Семен Семенович Семененченко. Семененченко держал перед лицом планшет, с помощью которого вел стрим в фейсбук.

- Когда я смотрю в сытые, жирные, раскормленные рожи этих барыг, мне хочется сломать эту систему раз и навсегда! - рычал министр обороны реформ Семененченко, безуспешно втягивая щеки. - Все на баррикады! Киев, вставай!

- Вах, маладэц, накаченный ублюдок, - засмеялся Саахашвили, - но хватит п#здэть, гавари, зачем прышол.

- Сука, сука, «Беркут» пошел на штурм! Десять убитых! Ах, я ранен, до новых встреч! - крикнул Семененченко в планшет, споткнулся о вазу с фруктами и, картинно упав, прервал трансляцию. - Ваше сиятельство, к вам пришла Мать драконов.

Великий Дом Жаб

- Иди воруй! - закричал выдающийся защитник родины Парошенко, грохнув кулаком по столу президентского кабинета. - Иди воруй, я сказал!

- Не буду, - угрюмо пробурчал Гройссман. - И вообще, может, хватит?

- Да, уже не смешно, - неожиданно поддержал его Авваков. С момента начала осады парламента начальник городской стражи начал вести себя вызывающе. - Но и бояться нечего, Петр Алексеевич, бе-бе...

- А я и не боюсь! - возмутился Парошенко. - Еще чего! Все требования протестующих совпадают с моими! Непонятно только, зачем власть нагнала столько полиции и Нацгвардии. Она что, собралась защищать людей от меня?.. Нет, ну я понимаю, люди боятся перемен, но их нужно убеждать и...

- Вот! - назидательно поднял палец Авваков и, включив одиноко стоявшую на столе настольную лампу, направил ее в лицо президенту. - Говорите, Петр Алексеевич, вы в прямом эфире.

- Дорогие соотечественники! - сдавленным голосом сказал Парошенко, сглотнул и чуть увереннее продолжил: - Я вам аплодирую! Астанавитесь!

- Так, стоп, - сказал Авваков, выключая лампу.

- Ой, - прошептал Парошенко. - Это что, пошло в прямой эфир?

- Это пошло в настольную лампу, - сказал Гройссман со странным злорадством в голосе.

Авваков заржал. Парошенко хотел бросить в него стаканом, но в последний момент неожиданно для себя почему-то оробел.

Великий Дом Гадюк

В штабную палатку заполошно вбежала женская фигура с ведром на голове. На ведре красовалась надпись: «Кто сегодня против нас? Барыга, Кроль и Пид#рас!»

- Про Кроля харашо, - тонко улыбнулся Саахашвили. - А кто это?

- А это кто? - не удержался Акварелидзе. - Что за дура под ведром? Это не Мать драконов, клянусь реформами, это кто-то другой.

- Все нормально, Давит, это наша новая Мать драконов, - успокаивающе сказал Саахашвили, - знамэнитый рыформаторский блогер Лиза Арнаутская. Лиза, сными, пажалуста, ведро и нычего не бойся, эта палатка защищэна от облучэния.

- Смерть барыгам, слава реформам! - глухо пробулькала Лиза и, сняв с головы ведро, уселась на него верхом. - Саахашвили - мой президент! Но вынуждена сообщить, что неподалеку я снова видела глушилку «5 канала». Среди протестующих увеличилось количество сумасшедших, думаю, что их подвозит барыга Парошенко, чтобы они ко мне приставали, то есть я даже не думаю...

- Да, лучше нэ думай, и так панятно, что это все барига сдэлал, - довольно сказал Саахашвили. - Это он так хатэл меня умьереть.

- Ты подумай! - всплеснула руками Лиза. - Вот гад. Саахашвили в президенты! Осушить болото коррупции! Можно я надену ведро обратно, мне без него как-то не по себе.

- Надэвай, - согласился Саахашвили. - А еще лучше налэй в него бензину, вылэй на сэбя, подожги, бегай по улице и крычи, что это сдэлал «Бэркут».

В дверь палатки постучали. Вошел Семен Семенович Семененченко, таща за собой за ухо антикоррупционного жреца Шабунского.

- Вот-с, ваше высокоблагородие, - отрапортовал Семененченко, - доставили-с, как вы просили-с.

- О, каво я вижу, - прищурился Саахашвили, машинально наблюдая за тем, как реформаторский блогер Арнаутская украдкой выбирается из палатки, слепо тыкаясь в стенки ведром. - Белокурая бэстия! Ты что же от мэня пирячешься, как нашкодивший барига?

- Я не прячусь, - обиженно сказал Шабунский, потирая ухо. - Я все думаю, что мы сделали не так, почему мы не донесли до людей пользу реформ...

- Мы донэсли до людей пользу меня, - вкрадчиво сказал Саахашвили. - Бистрые рыформы, пакращення вашего життя уже сегодня, всьо, что тэбэ еще надо, глупый жрэц?

- Все равно, - упрямо сказал Шабунский, глядя в пол палатки, усыпанный лепестками революции роз. - У нас мирный протест, зачем вы людей бьете, я ничего не видел.

- Давай, навэрно, кончай его, Сэмэн, - вздохнул Саахашвили. - Мирный протест! Да это только пиридатель и барига такое мог пиридумать!

- Зря я просил Антикоррупционного Бога, чтобы он воскресил тебя, Михо, - сказал Шабунский, безуспешно вырываясь из толстых рук вомбата Семененченко, волочившего его к выходу из палатки. - Правильно тебя Мать драконов отравила.

- Я тебе не Михо, я Миша, - ухмыльнулся Саахашвили и сделал Семену знак рукой: - Дарагой, пажалуста, пралами голову этот глупый белокурый бестия и скажи, что это сдэлал «Бэркут».

- Есть, ваше высочество! - четко сказал Семененченко, выталкивая брыкающегося жреца наружу.

Через пару секунд снаружи донесся тяжелый звук удара, и в палатку кубарем вкатился Семен Семененченко. Под глазом вомбата наливался лиловый синяк.

- Бля, - прохрипел Семененченко, - правду писали, у этого Шабунского в натуре красивый х#й.

- Хук, придурок! - разъяренно заорал Шабунский, засовывая голову в палатку. - Сколько можно повторять, не х#й, а хук! Хук!

С этими словами жрец скрылся в ночи, громко хлопнув дверью.

У Саахашвили зазвонил телефон.

- Алло, это гарячая линия по возвращению меня на украинский пиристол! - сказал Саахашвили в трубку. - А, это опять ты! Вэшайся, барига, канэц тэбе.

Великий Дом Жаб, Великий Дом Гадюк

- Ладно, Миша, завязывай уже, - устало сказал Парошенко. - Замутили хорошо, но давай, наверно, закругляться, народ с ума сходит. Только что у меня под окнами бегала какая-то баба с ведром на голове и кричала, что она горит.

- Харашо гарела? - азартно спросил Саахашвили. - Не забыла сказать, что это «Бэркут» ее подпалил?

- Да вообще не горела, - пожал плечами Парошенко. - Что там у тебя творится вообще?

- Вот сука хитрожопая, - расстроился Саахашвили.

Помолчали.

- Эй, - осторожно позвал Парошенко.

- Чиво тебе, барига? - холодно отозвался Саахашвили.

- Я это, говорю, завязывай уже там со своими революциями, - снова почему-то робея, сказал Парошенко. - Цели достигнуты, пар спущен, протестное движение дискредитировано, еврооптимисты обосрались, антикоррупционный жрец превратился в посмешище, и все благодаря тебе.

- Нычиво я ны пауйму, - сказал Саахашвили.

- Блин, только не начинай опять, - раздраженно сказал Парошенко. - Мы же все это с тобой придумали еще когда...

- Ны пайму я нычиво, - сказал Саахашвили. - Савсэм нычиво я ны пайму.

- Миша, кончай шатать! - заорал Парошенко. - Война на дворе, Путин нападет!

- Какой такой Путин? Ты что, такой бальшой, а в Путина веришь? - засмеялся Саахашвили. - Ныкакого Путина не сущэствует, Путина пиридумали бариги, читобы варавать каррупция!

- Ах ты гад, - выдохнул Парошенко. - Ах ты ж циничный...

- Эта ты циничный, барига патвора! - закричал Саахашвили. - Ты мине пиримьер-министр абищал? Абищал. Ты миня пиримьер-министр сдэлал?

- Ничего я не пойму, - сказал Парошенко.

- Вот и я нычиво ны пауйму, - злорадно сказал Саахашвили. - Петя Миша абманул, Миша Петя страна шатал. Я тэбэ тут такой рыформа сдэлаю, всем рыформам рыформа. Тюрма, расстрэл, канхвискация, жена физрук в интернат!

Великий Дом Гадюк

- Пара бирать власть в суваи руки и дэлать Бальшой Палитический Рыформа, нэт, нэ так, Очинь Бальшой Палитический Галактыческий Рыформа, - азартно сказал Саахашвили и, выключив телефон, подмигнул Акварелидзе. - Ты что там пишешь, уважаемый Давит?

- Да так, - невнятно сказал уважаемый Давит, прикрывая планшет рукой, - Мусоргскому пишу в личку, что-то он трубку не берет. Полковник Гриценкин и Екатеринчук покинули страну на квадроцикле, Поросюк отпросился на больничный...

- Только ны гавары, что ногу сломал, - засмеялся великий реформатор, занюхивая из табакерки.

- Нэт, руку, - безмятежно сказал Акварелидзе.

- Странно, - подозрительно прищурился Саахашвили.

- Странно, - согласился Акварелидзе.

- Эй, Сэмэн! - крикнул Саахашвили в полуоткрытую дверь палатки.

Сэмэн не ответил. Вместо этого внутрь штаба заглянули две еврооптимистичные головы.

- Э, можно? - вежливо спросил Мустафа.

- Канэшно, дарагие, захадите! - обрадовался Саахашвили. - Вот на кого можно палажиться с Бальшая Галактическая Рыформа! Патаму что у мэня такое ащущение, что все астальные от нас с Давитом съ#бались, напуганные наш кровавый рыволюция на гранит, ха-ха-ха!

- А почему сразу с Давитом? - буркнул Акварелидзе.

- Ну как, - уклончиво сказал Мустафа, бочком входя в палатку: вместе с неразлучным другом Сержем они одновременно стримили друг друга в фейсбук. - Не то чтобы съ#бались, конечно, но...

- Что «но»? - вскинулся Саахашвили. - Ты что мне хочешь этым сказать, лысая барига?

- Они решили продолжить борьбу другими методами, - невозмутимо ответил за друга Серж. В его ушах были наушники, в наушниках играло техно, глаза еврооптимиста были затуманены. - Начало положено, мы не опускаем рук. Впереди долгая борьба и, конечно, командировки.

- Какая еще долгая барьба?! - заорал Саахашвили. - У меня в васкрысенье инаугурация, расцвила акация! Мустафа, ты же мне как нибальшой брат, будь другом, схади к барига Парошенко, прими капитуляция. Вот, вазьми, это дымовой шашка, брось ему пад ноги, ну, для уверенности. Только кальцо не забудь выдернуть.

- Это граната, - невозмутимо сказал Мустафа, делая шаг назад. - Ну, мы пошли, успехов в дальнейшей борьбе.

- Кто бебебе? Я бебебе?! - возмутился Саахашвили, но Мустафа и Серж уже бочком покинули палатку.

- Давит, немедленно догони этих бариг, зарэж и скажи, что это «Бэркут»! - решительно сказал Саахашвили, поворачиваясь к Акварелидзе, однако Акварелидзе внезапно запропал. Рядом с тем местом, где сидел личный палач великого реформатора, в боковине палатки зияла поспешно вырезанная дыра, через которую внутрь штаба проникал холодный воздух негостеприимной Украины.

Саахашвили поднял с пола планшет, впопыхах забытый соратником, и машинально прочитал последний статус известного героя АТО Nigjom Dkrhjghb пазывной Україна Нескорена: «Прощівайте, друзи, я упав у ніравной баратьбє с барігамі Вальцмана! Киів, спасібо шо встал, бл#ть, іди в жопу «.

- От прасыл же чтоб без вот этот вот антисемитизм, - в сердцах сказал Саахашвили, выбросил осиротевший планшет и, решительно отодвинув полог штабной палатки, отправился выступать на трибуну перед пустой ночной Радой и толпой особо верных сторонников.

Со стороны северного соседа, отгороженного от Украины проектом «Разворованная стена» и временно оккупированными землями одичалых, резко потянуло злым ледяным ветром, но участники игры пиристолов, как обычно, ничего не заметили.

Зима была близко как никогда.

Информация о материале

Опубликовано: 28 октября 2017