Главная

Кого греет масляно-нефтяное покрывало, или Штрихи к портрету борцов за экологию

Президент страны не перестает повторять о необходимости проведения экономических реформ, которые должны быть направлены на создание в Украине комфортных условий для ведения бизнеса. Однако коррупция, взяточничество и государственный рэкет несовместимы с благоприятным бизнес-климатом. Система поборов по-прежнему вмонтирована во власть и по вертикали, и горизонтали. Ее оберегают "крышующие", опекают "смотрящие", на нее работают суды и прокуратура. Все это сводит на нет задекларированные реформы, в том числе и в портовой отрасли.

Но речь пойдет не о продолжающихся вымогательствах таможенников, а о поборах экологических инспекторов, которые имеют свои посты в портах. Их забота о чистоте моря — точно такой же стоп-кран на пути грузопотоков, как и борьба с контрабандой. Отличие лишь в том, что таможенный беспредел бьет по грузовладельцам, перевозчикам и экспедиторам. А экологический — по судовладельцам и портовому бизнесу. Первых "разводят на деньги", и капитаны вынуждены платить, чтобы избежать дорого обходящегося простоя судна. А со вторым пытаются выстраивать отношения на долгосрочной основе. Не раз приходилось слышать от хозяев перевалочных комплексов, что экологи обращались к ним с недвусмысленными предложениями о "дружбе и сотрудничестве". Вы, мол, нам — доллар с тонны груза, или полдоллара, ну хотя бы 30 или 20 центов, а мы вам — жизнь без головной боли. Те, кто оттолкнул протянутую "дружескую руку", до сих пор испытывают на себе пристальное внимание проверяющих, которые при удобном случае готовы предъявить счет на кругленькую сумму. Был бы повод.

Развод на деньги: хочу — разрешу, хочу — нет

Технология вымогательства, а именно так называют ее судовладельцы, шлифовалась годами. Экологические инспекторы могли свободно подниматься на борт судна, когда им захочется, и требовать документы, не предусмотренные международными нормами. К примеру, экологическую декларацию, где вписан пункт "разрешить сброс изолированного балласта". Существуют поборы за сточные воды, за радиологический контроль, но вымогательства, связанные с балластом, вызывают наибольший резонанс.

Поясним. Суда в украинские порты заходят в основном без груза, поэтому в целях безопасности мореплавания и для их устойчивости в специальные изолированные танки закачивают чистую забортную воду. Ее набирают в открытом море, а когда судно становится под погрузку, эту воду сбрасывают в акваторию порта. Это часть технологического процесса, без которого грузовые операции невозможны. В Международной конвенции по предотвращению загрязнения с судов (МАРПОЛ 73/78), к которой присоединилась и Украина, четко сказано: изолированный балласт контролю на наличие загрязняющих веществ не подлежит, только на патогенную флору, но его проводит СЭС в случае, если суда пришли из бассейна другого океана.

Словом, на сброс балласта разрешений не требуется. Наша же экологическая служба сделала на запрете целый бизнес. А точнее, на манипуляциях с предельно допустимыми концентрациями (ПДК) загрязняющих веществ, содержащихся в балласте. Вся хитрость в том, что в Украине приняты самые жесткие нормы по качеству балластных вод. Они даже выше, чем для питьевой воды. Поэтому химический анализ морской воды, набранной в открытом море, всегда покажет превышение. Как шутят портовики, эти нормы приняты для того, чтобы разбавлять грязную воду в наших акваториях. Если бы!

На пресс-конференции в прошлом году председатель Ассоциации крюинговых агентств Украины Анатолий Задорожный сообщил, что за каждую сброшенную тонну изолированного балласта экологические инспекторы требуют доллар. А чтобы перевезти 50 тыс. тонн груза, необходимо 10 тыс. тонн балласта. "Можете представить, какие суммы зарабатывает экологическая служба. Миллионы", — констатировал А.Задорожный. Так что нормы ПДК никакого отношения к заботе об экологии не имеют.

Экологические поборы в украинских портах возмутили даже африканцев. Представительство Либерии в Между-народной морской организации (IMO) в 2011 г. выступило с заявлением, которое было направлено в МИД Украины. Были названы и суммы поборов. Только за одно разрешение на сброс балласта капитан одного из судов заплатил в Николаевском порту 1750 долл.

После этого скандала в Кабмине рассмотрели проблему и приняли два постановления. В результате экологов исключили из состава комиссии на приход судна. Однако экологическое лобби пытается возвратить все на круги своя. Еще осенью прошлого года в Минприроды разработали новый порядок экологического и радиологического контроля в портах. Согласование он не прошел — инициативу министерства не поддержало Госкомпредпринимательства.

Но экологи продолжают отстаивать свою порочную практику, которая, подчеркнем еще раз, идет вразрез с общепринятыми мировыми нормами. В связи с этим Институт государства и права им. В.Корецкого Национальной академии наук Украины проанализировал национальное законодательство и международное право и дал заключение для непонятливых. Вывод экспертов — изолированный балласт не подлежит контролю, а его сброс не запрещается и не ограничивается.

Тем не менее экологи в конце прошлого года в свою очередную ловушку заманили судно крупнейшей мировой компании Maersk Tankers France SAS, которое зашло в Николаевский порт под погрузку растительным маслом. Не дождавшись результатов лабораторных анализов, капитан сбросил изолированный балласт. В итоге после завершения погрузочных работ французам запретили покидать порт. Почти неделю судно простояло у причала в ожидании разрешения и смогло уйти лишь после вмешательства посла Франции в Украине. Обратите внимание: штраф за загрязнение акватории, который никак не могли посчитать экологи, составил "аж"

800 долл., а убытки от простоя танкера потянули на 190 тыс. долл. После этого инцидента французская компания рекомендовала своим менеджерам исключить по возможности заход судов в украинские порты.

На этом примере видно не только то, как Украина "опускает" свой имидж, но и какие убытки ожидают судовладельцев, играющих не по правилам экологов.

"Крупные компании могут себе позволить принимать такие решения, — говорит руководитель группы компаний "Трансшип", вице-президент Международной ассоциации судовладельцев Черноморско-Азовского бассейна Андрей Иванов. — Но мелкие судовладельцы вынуждены соглашаться на те условия, которые им диктуют наши инспекторы".

Сам Иванов как раз из тех украинских судовладельцев, которые отказываются давать экологам взятки и противостоят экологическому беспределу, защищая свои права в судах. Два теплохода его компании тоже подвергались штрафу за сброс изолированного балласта. И не только. В его офисе с участием "Беркута" устраивали "маски-шоу". На него самого заводили уголовные дела. Но он не только продолжает судиться с Госинспекцией по охране экологии окружающей среды северо-западного региона Черного моря, но и через СМИ дает советы капитанам, как не попасть в их денежную ловушку. Технологию "развода на бабки", защищая свой бизнес, он изучил досконально.

"Вся соль в махинациях с отбором проб и нормативами по загрязняющим веществам, — говорит А.Иванов. — Поэтому анализ чистой забортной воды всегда покажет превышение ПДК по взвешенным веществам, таким, как ил, песок и глина. В сущности, безобидным для акватории. Дело в том, что суда, кроме танкеров (о них речь не идет), не оборудованы системами для отбора проб балласта. Поэтому экологи берут воду из насоса. А такой отбор дает смазанную картину. В судах это было доказано. Но самое примечательное, что в Украине отсутствует норматив ПДК по взвешенным веществам. Его установили сами экологи. Они берут за основу средние фоновые показатели по акватории. И здесь у них та же "химия". Независимо от погоды и времени года, концентрация ила, песка и глины в портах одна и та же — 2,0 мг/л. Это тоже видно из судебных материалов. Хотя быть такого не может. Это очень мало. Даже в питьевой воде во время паводка этих веществ вчетверо больше. И это допускается нормативами. Так что химический анализ балласта всегда покажет превышение по загрязняющим веществам. А штрафные санкции по ним самые высокие. Поэтому морские агенты, которые, как правило, состоят в сговоре с экологами, заранее советуют капитану не ждать результатов анализа, а с помощью кэша "недорого" решить вопрос. И многие соглашаются. Ведь размер ущерба от сброса балласта может выражаться пятизначными цифрами в долларах. К тому же в ожидании лабораторных анализов придется заплатить за простой судна еще большую сумму".

По словам Андрея Иванова, крупные мировые компании, вкладывающие огромные средства в экологию, в оборудование своих судов современными системами, отказываются понимать логику наших чиновников. И обходят Украину десятой дорогой. А те, кто вынужден заходить в наши порты, свои риски компенсируют за счет повышения ставки фрахта. Это плюс 2–3 долл. на каждой тонне. Понятно, что это ведет к падению объемов транзита и снижению конкурентоспособности нашего экспорта на мировых рынках.

В общем, то, что видит весь мир, не хотят замечать наши власти. Хотя речь идет не о единичных случаях. Речь о системе, на страже которой стоят прокуратура и суды. Причем это видно не только на примерах с изолированным балластом. Случай, произошедший в Ильичевском порту, демонстрирует те же подходы.

Труба дело: хочу — увеличу ущерб, а хочу — уменьшу

Во время погрузки теплохода "Албо" произошел разлив подсолнечного масла. Кто-то в трубе просверлил отверстие и решил таким образом "доить" маслопровод. К счастью, акватория была затянута льдами, поэтому масло в воду не попало. Вытекло незначительное его количество, которое собрали вручную, так что ущерб был причинен не окружающей среде, а, скорее, имуществу. Естественно, на место происшествия вызвали милицию, но стражи порядка отказались возбуждать уголовное дело и искать злоумышленников по причине якобы копеечного дела. Зато экологи впаяли по полной программе — тому, кто пострадал.

Разлив масла произошел на территории порта, погрузкой занимались работники порта, акт о разливе подписывали тоже они, но претензию экологи выставили СП "Рисоил Терминал", собственнику трубы. Это предприятие совместно со швейцарской компанией Risoil S.A. владеет в Ильичевске крупнейшим на Черном море комплексом по перевалке масла. Так вот, у них с экологами тесная "дружба и сотрудничество" не заладились с самого начала. По рассказам сотрудников компании, они не раз получали от инспекции надуманные претензии, которые руководство отклоняло через суд. Поэтому, как только подвернулся удобный случай, экологи предъявили им счет. Даже не стали выставлять претензию, а отправились прямиком в суд, заглянув перед этим к стражам закона.

Иск подала Одесская межрайонная природоохранная прокуратура от имени экоинспекции северо-западного региона Черного моря, которая оценила ущерб, причиненный окружающей среде, в размере 409 тыс. грн. Сумма немаленькая как для вреда, которого, в сущности, не было, а для компании — просто возмутительно несправедливая. К тому же для ее взыскания прокуратура потребовала наложить арест на имущество и счета компании. Правда, суд это требование отклонил сразу, а что касается суммы, то велел взыскать в полном объеме.

"Наша компания не враг окружающей среде, — говорит директор СП "Рисоил Терминал" Мераб Долидзе. — Мы потратили немалые деньги, чтобы наш комплекс соответствовал всем требованиям природоохранного законодательства, и не против возмещения ущерба. Но инспекция даже не пыталась его посчитать, а грубо прикинула и выставила счет, хотя нашей вины в разливе масла нет. Напротив, мы тоже пострадавшая сторона. Но оказалось, что размер ущерба, нанесенный нашему имуществу, слишком мал, чтобы возбуждать уголовное дело. Подумаешь, какая-то там труба! Зато при подсчете ущерба окружающей среде наш маслопровод стал объектом повышенной опасности, что тоже повлияло на сумму претензии. Но самое главное, и все это знают, что масло в море не попало. Это показал лабораторный анализ проб воды, проведенный самими экологами. Его не так много вытекло, но сколько, экологи не устанавливали. Собранное масло взвешивали без нас, вместе со снегом, льдом и тарой — двумя бочками. В итоге получилось чуть более 60 кг. Но самое возмутительное, что нерафинированное подсолнечное масло экологи причислили к опасным токсичным веществам и при расчете ущерба применили один из самых высоких коэффициентов — 500. Если бы вместо продукта, который мы все с вами употребляем, пролилась нефть в таком же количестве, то ущерб составил бы всего 16 тыс. грн. Действия экологов иначе, как рэкетом, я считаю, назвать нельзя".

В результате СП "Рисоил Терминал" тоже обратилось в суд с просьбой признать расчеты инспекции противоправными. Но, увы, как и в случае с балластными водами суд не заметил откровенных манипуляций с ПДК.

Дело в том, что показателя предельно допустимой концентрации подсолнечного масла в воде не существует. Поэтому инспекция, руководствуясь методикой расчета ущерба, утвержденной Минприроды в 2009 г., применила норму для загрязняющих веществ, для которых ПДК не установлена. Однако "нет" и "не установлена" — это две большие разницы. Под "не установлена" подпадают токсичные вещества, вред от которых недостаточно изучен, поэтому методика велит применять высокий показатель опасности 500. А под "нет" понимают пищевые продукты, для которых ПДК — нулевая. Экологи явно перегнули палку, поставив сертифицированный пищевой продукт вровень с никелем, мышьяком и нафталином. В итоге подсолнечное масло оказалось токсичнее нефти в 25 раз. Это во-первых.

Во-вторых, формула расчета ущерба предполагает использование загрязняющего вещества в чистом виде, а не вместе с водой и льдом, как в случае с маслом. И в-третьих, ущерба без вреда не бывает, а его экологи не доказали. Подсолнечное масло при попадании в воду может привести к нарушению кислородного режима водоема лишь при масштабных разливах и образовании пленки.

Таковы выводы специалистов. СП "Рисоил Терминал", чтобы подтвердить абсурдность расчетов, предоставило суду заключения четырех государственных институтов — Украинского научного центра экологии моря, Одесского центра Южного НИИ морского рыбного хозяйства и океанографии, Института экогигиены и токсикологии и Института проблем рынка и экономико-экологических исследований НАН Украины. Но их экспертные заключения ни судья Хозяйственного суда Одесской области Юлия Мостепаненко, ни коллегия судей Одесского апелляционного хозяйственного суда под председательством Тамары Величко во внимание не приняли. Хотя в своих решениях отметили, что всесторонне и объективно рассмотрели все обстоятельства дела. Но почему-то их внутренние убеждения, по которым они оценивали доказательства, велели им закрыть глаза на все аргументы, кроме доводов инспекции, которая твердила одно: факт разлива — доказан.

Автору этих строк не удалось получить комментарии начальника Государственной инспекции по охране экологии окружающей среды северо-западного региона Черного моря Сергея Лихачева по поводу подходов его службы к проблеме балластных вод и в случае с подсолнечным маслом. Не изъявил желания, как пояснили его подчиненные. Хотя проблемы, с которыми сталкиваются судовладельцы и портовый бизнес, являются мощным тормозом на пути реформ. Тем более сегодня, когда правительство приступило к проведению масштабных преобразований в портовой отрасли и надеется на приход крупного иностранного капитала. Что же касается защиты природы, то стоит вспомнить последний случай с разливом нефти в Черном море, чтобы понять истинную заботу инспекции о чистоте наших вод.

Напомним, в районе Старостамбульского гирла р. Дунай затонул теплоход "Николай Бауман", в результате чего образовался длинный нефтяной шлейф. Так вот, разлив никто не ликвидировал. Оказалось, что некому и нечем. Поражает не столько неспособность власти оперативно устранить последствия аварии, сколько циничные заявления чиновников от экологии, что грязное пятно рассосется само собой. Пожалуй, лучшего штриха к портрету чиновника-эколога и не отыскать.

Информация о материале

Опубликовано: 04 апреля 2013

Строительная амнистия узаконивает безответственность

Законом Украины «О градостроительной деятельности» не только устанавливаются правила игры для отрасли на будущее, но и делается попытка навести порядок с объектами, построенными до вступления закона в действие. Благими намерениями стало объявление так называемой «строительной амнистии», целью которой было легализовать все самострои, появившиеся в годы независимости.

Безусловно, делалось это с целью помочь людям получить право собственности на когда-то построенные частные и дачные домики. На практике же получилось как в анекдоте: «хотели как лучше, получилось – как всегда»…

Первоначально под действие приказа Минрегионстроя №91 подпадали индивидуальные (усадебные) жилые дома, садовые, дачные дома, хозяйственные (приусадебные) дома и сооружения, пристройки к ним, общественные зданий I и II категорий сложности, возведенные без разрешения на выполнение строительных работ до 2009 г.

На практике же это выливается в легализацию довольно сомнительных с т.з. и функционального назначения объектов. Случаи, когда в эксплуатацию по амнистии пытаются ввести недостроенные дворцы и «ангары» по 700-800 — не редкость.

Только в прошлом году было введено в эксплуатацию более 48 тыс. самостроев, что значительно улучшило статистику (всего, по данным Минрегионстроя, в 2012 г. было введено в эксплуатацию 112 856 объектов завершенного строительства), но вряд ли гарантирует безопасность некоторых самостроев для людей.

Амнистия как повод для злоупотреблений

Наши законотворцы, наверное, задались целью довести до абсурда процессы упрощения в строительстве. Мало того, что практически исчезло лицензирование на строительные и проектные работы, заменили которое очень сомнительной системой персональной сертификации архитекторов и инженеров-проектировщиков. Для строительства индивидуальных домов лицензированные профессионалы вообще не нужны.

Фактически, своими действиями Государство узаконило существование «рафшанов и джамшудов», которые подвергают опасности жизни украинцев. И какая, скажите, разница, кто сядет в тюрьму, когда крыша дома, не дай Бог, рухнет? Ведь суть в профессионализме строителей, который сейчас никем не контролируется.

Казалось бы, «строительная амнистия», как любая акция, должна иметь начало и конец. Но нет. «Под елочку» в декабре 2012 г. Верховная Рада приняла изменения в Закон «О градостроительной деятельности», в том числе расширив действие строительной амнистии для объектов, построенных до марта 2011 г. и продлив ее действие до конца 2013 г.

А недавно министр регионального развития, строительства и ЖКХ Геннадий Темник объявил, что министерством рассматривается вопрос продления амнистии до 2015 г.

И ходят слухи, что в Министерстве думают о разработке упрощенного механизма введения в эксплуатацию всех (!) самовольно построенных объектов. И тогда — стройте как угодно. Может, Министерству нужно подумать и об упрощенном механизме узаконивания самозахвата земельных участков? Тогда процесс упрощения в строительной отрасли будет доведен до совершенства. А если пойти дальше, то и архитектурно-строительные ВУЗы можно упразднить…

«До 30 января 2013 года принятие в эксплуатацию объектов, возведенных без разрешения на выполнение строительных работ, осуществлялось территориальными органами Государственной архитектурно-строительной инспекции Украины (согласно процедуре, установленной приказом Минрегионстроя № 91 от 24  июня 2011 г. о Порядке приема таких объектов в эксплуатацию). Но на сегодня процедура принятия в эксплуатацию таких объектов фактически остается неурегулированной»,  —  прокомментировал юрист LCF Law Group Виталий Тертица.

Итак, для легализации самостроя было необходимо предоставить в ГАСК:

— заявление о принятии объекта в эксплуатацию;

— два экземпляра декларации о готовности объекта к эксплуатации;

— отчет о проведении технического обследования строительных конструкций и инженерных сетей с выводом о их соответствии требованиям надежности и безопасной эксплуатации (внимание: кроме индивидуальных (садовых) жилых домов, садовых, дачных домиков, пристроек к ним общей площадью до 300 кв.м, хозяйственных (приусадебных) строений и сооружений, пристроек к ним общей площадью до 100 кв.м — техническое обследование таких объектов осуществлялось во время их технической инвентаризации);

— заверенная копия документа, подтверждающего право собственности или пользования земельным участком, на котором установлен объект);

— заверенная копия техпаспорта, выданного Бюро технической инвентаризации.

«Таким образом, соответствие возведенного объекта строительным нормам, требованиям надежности и безопасности эксплуатации подтверждалась либо отчетом о техническом исследовании, который готовился экспертной организацией, либо путем техисследования во время технической инвентаризации, — подчеркивает Тертица. — Если действие приказа № 91 будет продолжено, есть большая вероятность, он будет слегка видоизменен в связи с изменениями в процедуре технической инвентаризации и регистрации прав собственности»

Но суть строительной амнистии остается той же: в эксплуатацию принимаются уже существующие здания, построенные без проекта, без экспертизы и каких-либо согласований, в том числе и с соседями. И никакой ответственности за нарушения градостроительного законодательства никто не несет, кроме символического штрафа.

Ладно, если речь идет о домике в 80 квадратов, построенном в деревне или дачном кооперативе в середине 90-х или фермерском коровнике на 150 кв.м, который был построен в чистом поле. Но ведь сюда включают и дворцы, построенные в 2000-х на продажу, и самовольно сооруженные с нарушением всех норм автомойки. Все это — объекты І-ІІ категорий сложности.

Примеров много. То в дачном кооперативе впритык к границе соседнего участка построят баню, стоки от которой подтапливают корни плодовых деревьев. То в столице в ходе «реконструкции» частный дом не только вырос до 4 этажей и занял все 4 сотки, но еще и навис балконом над соседним участком. Дом ввели в эксплуатацию по амнистии, сосед вынужден отстаивать свои права в суде, пытаясь отменить и ввод в эксплуатацию, и право собственности. Был случай, когда по амнистии узаконили сарай, бывший предметом спора между соседями, теперь идет судебный процесс об отмене декларации как содержащей неправдивые данные.

Конечно, предусмотрена система денежных наказаний. Но размер штрафа за самострой на сегодня не так уж и велик — от 170 до 850 грн, в зависимости от свойств самого объекта, его сложности и площади. Кого может остановить такое взыскание?

Правда, если самострой уже используется, штрафы могут быть выше. В Кодексе об административных правонарушениях прописана ответственность за пользование объектами, не введенными в эксплуатацию. Там штрафы значительно выше, чем за незаконное строительство — от 5100 до 6800 грн. И уже есть случаи, к примеру, когда добрые соседи в  отместку сообщают о том, что гараж не просто построен, но и используется.

Тут речь о личной собственности и отношениях между соседями, хорошо описанной Нечуй-Левицким в «Кайдашевой семье». Такие конфликты могут иссякнуть только «когда груша засохнет». Строительная амнистия в условиях нашего менталитета может только усугубить злоупотребления, ведь она задним числом легализует нарушения.

Безопасность исключается

Кроме морального вопроса, остро стоит еще вопрос безопасности. Ведь соответствие требованиям в большинстве случаев проверяется во время техинвентаризации, то есть «на глазок». А ведь кроме индивидуальных домов, «под амнистию» попадают также объекты I—II категорий, а среди них и кемпинги, и летние кинотеатры, и торговые павильоны, и склады.

Известный архитектор Вадим Жежерин хорошо знаком с градостроительным законодательством в разных странах мира. Он был президентом Архитектурного союза Европы, работал в составе групп профессиональной практики Международного союза архитекторов.

«Нигде в мире не разрешено самим строить даже хибару в один этаж! Везде главным есть только один вопрос: права человека на сохранение своего здоровья  и возмещение ущерба, если возникает в этом необходимость. Но если ты сам себе строишь, ты сам со своей семьей там живешь и оно «гробанулось» на тебя, то кто за это будет отвечать? Кто персонально несет ответственность за каждое действие?» — задает риторический вопрос Вадим Жежерин.

В Ирландии, где несколько лет назад работал архитектор Жежерин, один из местных архитекторов пригласил его в свой только что построенный дом. Дом был сооружен по проекту самого архитектора, но «издан» был его коллегой, который перепроверил, пересчитал проект, следил за стройкой и дальше несет всю ответственность.

«Кто-то всегда должен нести ответственность, поэтому есть персональное лицензирование или сертификация специалистов в большинстве областей — от юриспруденции до строительства. А  у нас разрешен самострой, поэтому делается все что угодно, где угодно и как угодно, а потом оно все начнет падать, потому что делается, как попало. Ни в одной стране мира самострои не разрешены, даже в Китае уже ничего подобного нет», — говорит архитектор.

Особенно возмущает его положение законодательства, по которому  здания до 300 кв. м разрешается строить вообще без проекта. «Независимо от размеров сооружаемого здания должен быть проект, выполненный профессиональным архитектором, профессиональным инженером, со всеми расчетами. А у нас какие-то бригады каких-то халтурщиков лазят по стране и строят «на глазок», да так пещеры копали неандертальцы. Это уровень самый нижайший самой нецивилизованной безответственной страны. Даже до революции в городах так уже не строили, может быть, в селах толокой за день собирали мазанки или пятистенки, но там было легкое перекрытие, а сейчас железобетонное», — напоминает Жежерин.

После пожара в мансарде на Мазепы, 3, когда выгорело два этажа, столичные власти в очередной раз обратили внимание на проблему перепланировок, попытавшись ввести большие штрафы и обязать регистрировать проект до начала работ. Что должно случиться, чтобы проблема самостроев в реальной жизни перестала быть личным делом граждан? Какого масштаба разрушения? И сколько таких прецедентов ждет власть?

Сегодня условия строительства диктуют популизм власти и сильное лобби бизнеса. Но вот думают ли эти люди больше, чем на два шага вперед? Застройщики (как и власть) жалуются на недоверие людей, негативное восприятие их деятельности. До какой степени должен наконец дойти «негатив» народа, чтобы прекратить не просто бесконтрольную, а потенциально опасную ситуации в строительстве?

Информация о материале

Опубликовано: 04 апреля 2013

Фальшивотаблетчики

О фармакологических фальшивках ходит немало мифов. Цифры озвучиваются шокирующие, но противоречивые. Чего действительно не хватает, так это истинного представления о проблеме. В фармбизнесе издавна действует закон омерты — заговор молчания. Понятно, что фармкомпании несут миллионные потери из-за фальшивок. Но при этом информация о том, что тот или иной препарат подделывается, наносит бизнесу еще большие убытки — продажи могут просто встать. Да, компании отслеживают каналы поставок фальшака, нанимают частных детективов, сотрудничают с МВД и ФСБ, но вслух предпочитают об этом не говорить. У спецслужб свои резоны сохранять молчание о перспективных оперативных разработках. Конечно, случаются громкие истории, но их можно пересчитать по пальцам. К примеру, близится к концу следствие по так называемому ростовскому делу. В июле прошлого года на юге России задержали банду фальсификаторов, у которых изъяли две фуры подделок — это примерно 700 тысяч упаковок лекарств. Преступники торговали своим товаром два года, заработав 600 миллионов рублей. Подделки шли в аптечные сети и больницы Ростова, Нальчика, Москвы и Подмосковья... Как такое стало возможно? Этот вопрос мы задали и людям, имевшим непосредственное отношение к ростовской операции, и специалистам по борьбе с фармацевтическим контрафактом. Некоторые из них пожелали сохранить анонимность, согласившись рассказать о рынке фальшивых лекарств как он есть.

Достаточно одной таблетки

Явление это существует не так давно, как можно было бы подумать. Первый фальсификат в России обнаружили лишь в 1997 году. Но для многих стран подделка лекарств стала проблемой еще в середине 80-х. «Полиграфическая промышленность к тому времени достигла определенного уровня, — комментирует директор по безопасности компании «Полисан», руководитель группы по экономической безопасности Ассоциации российских фармацевтических производителей Евгений Кардаш. — Появилась возможность быстро производить упаковку, близкую по качеству к оригиналу». Цены на лекарственные препараты росли, и подделывать их становилось все более выгодно. «Чтобы вывести оригинальный препарат на рынок, сегодня нужны серьезные затраты, — говорит Евгений Кардаш. — А фальсификатору не нужно вкладываться ни в производство по европейским стандартам качества, ни в клинические испытания, ни в продвижение препаратов».

В 1988 году ассамблея Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) приняла первую резолюцию по борьбе с подделками. С тех пор появилось несколько аналогичных документов. Но вопрос с повестки дня по-прежнему не снят. Более того: поддельщикам удалось выйти на глобальный уровень. Россия тоже оказалась вовлечена в эту цепочку. Правда, пока в рамках СНГ. «В странах бывшего советского пространства основными производителями контрафакта являются Украина и Россия, — говорит директор по коммуникациям Евразийского региона компании «Санофи» Ирина Острякова. — Криминальные связи в регионе очень тесные — дистрибуция может идти из России в Среднюю Азию, из Украины в Россию и наоборот». С Европой наши фальсификаторы не работают. На рынки Китая и Индии тоже пока не выходят. А вот внутри СНГ у них все схвачено. «Однажды мы выявили фальсификат на наш препарат на узбекском рынке, — рассказывает один из российских производителей лекарств. — Однако, когда мы обратились в контролирующий орган этой страны, последний не только не отозвал серии, которые производитель официально признал фальшивыми, но и подтвердил их легальность. Более того — пока подделки продавались, на границе всячески задерживали сертификацию оригинальной продукции».

В самой России тоже имеются регионы, где проще всего продать фальсифицированные лекарства. «В Дагестане есть села, где чуть ли не в каждом доме открыт свой аптечный пункт, — говорит один из наших экспертов. — Но я в таких аптеках покупать бы не стал».

Сколько всего в России оборачивается фальшивых препаратов? По оценкам МВД, до 15 процентов от всего объема фармрынка. По результатам проверок Росздравнадзора, менее одного процента. И та, и другая цифирь лукава. Мы можем судить о размерах явления по верхушке айсберга, анализируя лишь открывшиеся факты. Известно, что из 20 тысяч наименований лекарств, зарегистрированных в России, теневые дельцы проявляют интерес приблизительно к паре сотен. Чтобы стать подделываемым, препарат должен быть известным и востребованным. Однако в последнее время фальсификаторы поменяли тактику. «Если раньше злоумышленники специализировались на препаратах массового спроса, то сейчас объектами фальсификации становятся дорогостоящие медикаменты», — говорит Елена Тельнова, временно исполняющая обязанности руководителя Росздравнадзора. В ростовском деле фигурировали дорогие онкопрепараты: меронем, десферал, герцептин. Преступники применили еще одно новшество — переупаковывали лекарства с истекшим сроком годности. Проблема в том, что у просроченных онкопрепаратов возрастает токсичность. «Это один из самых распространенных методов фальсификации в Европе, — говорит Ирина Острякова. — Выявить мошенничество в таком случае трудно, ведь в упаковке находятся полноценные таблетки, только просроченные». Еще одна ростовская новинка — использование «препаратов прикрытия». Поставки начинали с качественного лекарства, постепенно заменяя фальшивками.

Лекарство от жадности

Если в 1997 году в нашей стране зарегистрировали всего лишь одну подделку лекарства, то в 1998 году было обнаружено уже девять серий фальшивок. По странному совпадению, чуть раньше основатель «Ферейна» Владимир Брынцалов переоборудовал производство по европейским стандартам. В 1996 году он начал производить инсулин по лицензии датской компании Novo Nordisk. Однако скандально известный бизнесмен повел дела не по-европейски, и компания расторгла с ним договор. Поговаривают, что Брынцалов так и не вернул датчанам деньги, вложенные в оборудование. Одновременно он зарегистрировал собственные лекарства и стал выпускать российские копии раскрученных импортных препаратов, изменив две-три буквы в названии. Например, ноотропил шел под названием ноотобрил, но-шпа называлась ношбра, а баралгин получил название бралангин. Справедливости ради скажем, что в большинстве случаев российские копии не уступали по качеству зарубежным аналогам. Однако раскрученные международные бренды все равно продавались лучше. Тогда, видимо, и пришла в голову мысль наклеивать на упаковки лекарств самопальные этикетки с названиями импортных препаратов. Поймать фальсификаторов за руку удалось лишь в 2006 году, когда на складе предприятия обнаружили крупную партию контрафактных лекарств. Выяснилось, что завод Брынцалова в течение десятилетия производил контрафакт «в третью смену» — практически у всех на виду. Этикетки печатали прямо в типографии предприятия. Во время одного из обысков на заводе нашли 63 тонны фальсифицированных таблеток... Впрочем, отвечать за все это пришлось не Владимиру Брынцалову, а его сестре, к тому моменту руководившей компанией «Брынцалов-А».

Производство фальшивок на этом не прекратилось. «Многолетнее предложение широкой номенклатуры фальсификата в промышленных объемах не могло не сформировать рынок спроса, каналы и инфраструктуру сбыта, — объясняет Кардаш. — Немаловажную роль в формировании отечественной модели этого «бизнеса» сыграла широкая известность и вызывающая безнаказанность его основоположников». У них появились сначала кустарные, потом полупромышленные последователи. В России прибыльность производства контрафактных препаратов составляет не менее 300 процентов. Это в 10 раз превышает показатели международных фармкомпаний и в 15 раз больше, чем у отечественных производителей оригинальных препаратов. Фальсификатору выгодно работать, даже если он не подменяет препарат мелом или глюкозой (так сейчас делают редко), а применяет действующее лекарственное вещество. Есть еще один важный момент, делающий фальсификацию лекарств настоящим золотым дном в глазах теневых дельцов. По мнению представителей правоохранительных органов, их очень трудно привлечь к ответу.

Нет тела — нет дела

Возбудить уголовное дело против фальсификаторов можно только в одном случае: если пациент скончается в результате приема поддельного препарата или его здоровью нанесен серьезный вред. «Нет тела — нет дела», — говорят в полиции. Но зафиксировать необычное действие препарата в российских условиях бывает почти невозможно. «Отечественные медики не заинтересованы в том, чтобы сообщать в Росздравнадзор о случаях, когда лечение пошло не так», — рассказывает президент российского Общества специалистов доказательной медицины профессор Василий Власов. «К тому же наши врачи чаще всего просто не умеют определять побочное действие лекарств, иногда даже не знают, что это такое», — говорит руководитель отдела профилактической фармакотерапии ГНИЦ профилактической медицины Минздрава России Сергей Марцевич. По данным опросов, проведенных Марцевичем, врачей не учат этому в вузах, а начальство в лечебных учреждениях никогда не требует от них сообщать о побочных эффектах. «В результате в России фиксируется на несколько порядков меньше побочных эффектов лекарств, чем в Европе и США», — говорит Василий Власов.

Единственная возможность наказать фальсификаторов — привлечь их к ответственности по экономическим статьям: за мошенничество или подделку товарного знака. Но «мягкая» часть этих статей предусматривает административный штраф. Заплатив его, в принципе можно хоть завтра начинать дело по новой. «В нашей практике был случай, когда одна компания имела нелегальный цех по производству таблеток. Их схватили за руку, прошло два года, и они опять вернулись в свой грязный бизнес. Только стали действовать с учетом полученного опыта», — рассказывает специалист по борьбе с контрафактом одной из компаний. «Чтобы в этой сфере наступила серьезная ответственность, необходимо доказать наличие группы, объединенной преступным умыслом», — говорит заместитель начальника управления по борьбе с экономической преступностью в сфере сельского хозяйства и промышленности ГУЭБиПК МВД Олег Черсков. Конечно, фальсификатор никогда не действует один: произвести таблетку — полдела. Ее надо продать, причем в промышленных масштабах: минимальная партия фальсификата, ради которой поддельщикам стоит ввязываться в дело, — 10 тысяч упаковок. «Обычно фальсификатор лекарств работает только под заказ, — говорит Евгений Кардаш. — Чтобы произвести, доставить и продать поддельный препарат, нужен целый преступный синдикат, в том числе и компания-дистрибьютор для поставки в легальную сеть».

Чтобы вбросить фальшивку на рынок, ее необходимо легализовать: снабдить необходимыми документами. Сначала копируются документы к конкретной серии, потом изготавливаются таблетки, подходящие под аналитическое досье. И здесь не обойтись без промышленного шпионажа. Кто-то должен иметь доступ и к арбитражным образцам препарата, хранящимся у производителя, и к документам. На все требуется время, поэтому фальсификат обычно выходит на рынок на шесть — восемь месяцев позже, чем настоящий препарат, и выпускается до тех пор, пока не истечет срок годности легального лекарства. Вот почему обращают особое внимание на препараты с истекающим сроком годности — у них выше вероятность фальсификации.

В этом бизнесе часто замешаны аптеки. Фальсификаты идут и на рынок госпитальных закупок. «Так было в ростовском деле — часть фальшивок шла прямиком в больницы, — рассказывает один из экспертов. — Это хуже всего. Купив в аптеке препарат и заподозрив неладное, потребитель может отдать его на проверку. А в стационаре, если имеет место сговор, все будет шито-крыто. Мы много раз предлагали установить входящий контроль для препаратов при госпитальных закупках. Представьте: если я получил сертификат где-нибудь в Новосибирске, где нет центра контроля качества препаратов, то в Хабаровске мне обязаны поверить только на основании этой бумажки. Но что такое бумажка при современном состоянии полиграфического дела...»

И дистрибьютор, и аптекарь обычно клянутся, что знать не знали о подделке. «Не верьте в эти сказки, — предостерегает эксперт по борьбе с контрафактом. — Добросовестный дистрибьютор должен отнести препараты на анализ, чтобы получить сертификат соответствия. Если аптека продает фальшак, то либо хозяин, либо конкретный провизор знает, что именно продает, откуда пришел товар и сколько он на этом заработает». Сейчас, найдя фальшивку в аптеке, продавца нельзя привлечь к ответственности, не доказав преступного умысла. Закрывая глаза на фальсификаты, он ни за что не отвечает. «В Европе в таких случаях аптекаря лишают лицензии, — говорит Олег Черсков. — Если бы у нас можно было это делать, у фальсификаторов возникла бы проблема со сбытом. Это уменьшило бы количество подделок в разы». Пока же в российских реалиях все участники преступной группы могут просто договориться «на берегу», что в случае поимки один из них возьмет всю вину на себя и заработает лишь административный штраф.

Еще одна возможность упечь фальсификаторов за решетку — доказать, что они нанесли ущерб больше, чем на полтора миллиона рублей. Впрочем, с этой проблемой дельцы теневого бизнеса и вовсе справляются в два счета. По информации сыщиков, они разбивают товар на небольшие партии, разбрасывают базы по разным цехам, чтобы усложнить схему. «Оперативная работа с фальсификаторами лекарств одна из самых трудных, — признается Черсков. — Россия единственная из стран СНГ, где есть соответствующее подразделение МВД, укомплектованное специалистами экспертного уровня». Но им приходится иметь дело с такими же продвинутыми преступниками. «В основном это люди, которые раньше были связаны с производством или продажами фармацевтической продукции, — говорит Черсков. — Они обладают серьезными технологическими познаниями, тщательно продумывают возможности сбыта, используют способы конспирации. Поэтому, расследуя дело, сыщикам надо обязательно дойти до производителя, как в ростовском деле. К слову сказать, только на подготовку этой операции у нас ушло около года».

Какая фальшь!

Работают ли сейчас на рынке фальсификатов легальные предприятия, выпускающие «левак» в третью смену? На этот счет бытуют разные мнения. «Таких случаев у нас нет в разработке, — говорит Черсков. — Но исключить это я тоже не могу». Сотрудник по борьбе с контрафактом одной из фармкомпаний уверен, что разговоры о «третьей смене» соответствуют действительности: «Наряду с успешными, прибыльными производствами есть такие, у которых дела идут плохо. Надо платить аренду, жалованье рабочим. И тогда начинаются поиски — на чем бы еще заработать. Если поступит выгодное предложение от теневых дельцов, руководитель производства может не устоять». Впрочем, Евгений Кардаш  все же сомневается в реальном существовании «третьей смены» на крупных предприятиях отрасли: «Чтобы произвести серию препарата, нужно минимум два-три дня. Значит, десятки человек будут посвящены в этот секрет. Трудно себе представить, что кто-то захочет рисковать дорогостоящим бизнесом». Можно, конечно, кивать на Брынцалова, которому подобные фокусы удавались в течение многих лет. Но, по мнению моих собеседников, у Брынцалова было влиятельное прикрытие. Не у всех в наличии столь мощный ресурс.

Обычно кустарные фармцеха устраивают в гаражах, подвалах, даже в квартирах. Один из фальсификаторов, работавший в Санкт-Петербурге, завозил к себе нелегалов из Средней Азии вахтами на 10 дней. «Нанимая таких рабочих, легче всего спрятать концы в воду, — говорит один из экспертов. — Они не проговорятся, даже если будут делать патроны». Чем еще удобны нелегалы? В Ростове фальсификаторы среди других лекарств подделывали и онкологические препараты. Их промышленное производство требует специальных мер защиты работников. Эти лекарства могут вызвать серьезные поражения внутренних органов, ведь они содержат крайне токсичные для клеток вещества. Но здоровьем нелегалов вряд ли кто-то озаботился.

Оборудование приобрести достаточно просто. Закупают по дешевке в Китае бывшие в употреблении линии и перевозят через границу в разобранном виде. В результате фальшивая продукция по «экстерьеру» зачастую ничем не отличается от легальной. «Мы потратили почти миллион долларов на упаковочную линию, но фальсификаторы скопировали и это», — признается сотрудник одной из российских компаний. Есть, правда, отличие. Фальсификаторы не обязаны соблюдать правила GMP. В США, например, в прошлом году 11 человек умерли от грибкового менингита, вызванного конрафактными стероидами.

У поддельщиков нет трудностей и с изготовлением фальшивых упаковок и инструкций. Берется образец, какой-нибудь неприметный человечек отправляется в типографию и просит отпечатать партию точно таких же. И типография вправе принять у него этот заказ. «Как вы думаете, для чего может понадобиться напечатать несколько партий упаковок препаратов, выпускаемых разными компаниями? — задается вопросом один из экспертов. — Нетрудно догадаться. Но сейчас к ответственности нельзя привлечь ни заказчика подделки, ни типографию. Нельзя даже остановить этот процесс».

Что дальше? Дело за малым — достать действующую субстанцию для таблеток. Оказывается, проблем нет и с этим. «Только один пример: крупная немецкая компания на русскоязычном сайте разместила объявление о продаже субстанции под брендом препарата, защищенного евразийским патентом, — говорит Евгений Кардаш. — Понятно, что предложение адресовано фальсификаторам этого препарата. Таких циничных объявлений немало, но ни их авторов, ни покупателей нельзя привлечь к ответственности». Нелегальные поставки субстанций и сырья в Россию идут в основном из Индии и Китая. Трудностей нет и тут. «Из Индии поставка часто идет россыпью в бочках. Этот груз свободно проходит таможню. Например, в декларации указывают химическую формулу вещества, использующегося для производства стирального порошка, и это сходит с рук. Ведь таможенник не обязан открывать бочку и проводить химический анализ содержимого», — рассказывает один из экспертов.

Можно спросить: зачем фальсификатору субстанция? Почему не ограничиться пустышкой из мела? «Люди, которые этим зарабатывают, не настолько глупы, чтобы подрывать собственный бизнес», — говорит Олег Черсков. «Поддельщик заинтересован в том, чтобы его не выявили, а для этого фальшивка должна оказывать какое-то действие», — соглашается Евгений Кардаш. В российских подделках в определенных количествах почти всегда присутствует активное вещество. Но в каких? «Для официального производителя не выдерживать количественные и качественные показатели опасно, ведь тогда вся серия не пройдет добровольную сертификацию или будет забракована при выборочном контроле, — говорит Кардаш. — А фальсификаторы могут безбоязненно манипулировать этими показателями». Еще один нюанс. «Есть действующая субстанция, очищенная от примесей, а есть неочищенное сырье, — объясняет Кардаш. — Многие производители лекарств предпочитают покупать сырье и уже на месте очищать его. Так дешевле и надежнее». Добросовестный производитель никогда не станет использовать неочищенное сырье вместо субстанции. А вот фальсификаторы могут так поступить запросто. Что при этом почувствует пациент? «Это как повезет, — говорит Сергей Марцевич. — По понятным причинам мы не изучали действие фальсификатов на больных. Но в легальных препаратах тоже иногда встречаются примеси. Они могут произвести токсическое действие на желудок вплоть до язвенного кровотечения».

Приключения неуловимых

Впрочем, фальшак российского происхождения — это еще цветочки. В Китае, например, фальсификаторы могут положить в таблетки вообще что угодно. «На среднеазиатском рынке наши специалисты нашли китайскую подделку, где присутствовало вещество, вызывающее у аллергиков спазм верхних дыхательных путей. Серию сразу же изъяли из продажи», — говорит Ирина Острякова. Бывают и курьезные случаи. Однажды в Средней Азии нашли изготовленную в Китае фальшивку препарата, назначаемого послеоперационным больным, в которой в качестве действующего вещества была использована... виагра. Видимо, субстанция осталась у фальсификаторов после предыдущего заказа. Сейчас китайские подделки попадают в Россию редко. «На российском рынке мы практически не находим фальшивок из Китая, поскольку фальсификаторы оперируют на том рынке, где организован сбыт», — говорит Ирина Острякова. Но что если завтра теневые дельцы из разных стран решат работать вместе? «С созданием единого Таможенного союза это становится все более вероятным, — говорит один из экспертов. — Ведь в соответствии с новыми правилами у России открытая таможенная граница с Казахстаном». Последний в свою очередь имеет общую границу с Китаем. Самое неприятное в том, что, заключив свой собственный «таможенный союз», фальсификаторы разных стран нас об этом не предупредят.

Международные преступные группы изобретают все более безупречные с технической точки зрения и опасные для пациентов способы подделки. В США, например, несколько лет назад 149 человек умерли от сработанного в Китае фальшивого гепарина — в нем действующее вещество, разжижающее кровь, было заменено другим ингредиентом, не отличимым при химическом анализе. В прошлом году там же выявили поддельный авастин — это востребованный онкопрепарат. Схема его вывода на американский рынок опутывает полмира: сделанный в Турции, он был переправлен в Великобританию и легализован в США с помощью канадской компании, торгующей онлайн. Как знать, может, международные фальсификаторы уже включили в свою географию и Россию...

Эксперты уверены: нужно безотлагательно защищать наш рынок от подделок. Такого рода меры предусмотрены в международной Конвенции о фальсификации медицинской продукции — Medicrime. В 2006 году начало работы над этой конвенцией положила именно Россия, когда председательствовала в Комитете министров Совета Европы. «Шесть лет международные эксперты искали самые лучшие практики, — рассказывает Евгений Кардаш. — Это международное соглашение показывает, как нужно усовершенствовать национальное законодательство, чтобы не допустить распространения подделок и защитить пациентов». Никто из экспертов не сомневается в том, что положения конвенции помогут остановить поток фальшивок. «Если бы мы привели наше законодательство в соответствие с положениями Medicrime, нам бы не нужно было годами наблюдать, как преступники распространяют подделки, прежде чем схватить их за руку», — говорит один из сыщиков. Конвенция предлагает ввести уголовное наказание за любое участие в фальсификации лекарств: продажу субстанции, изготовление упаковки, производство, транспортировку, хранение, дистрибуцию. «Более того, предусмотрена конфискация, — говорит Кардаш. — Если хранишь фальсификат на складе, рискуешь потерять склад. Производишь фальшивку — потеряешь фабрику и оборудование».

Недокошмарили

28 октября 2011 года наша страна первой подписала конвенцию Medicrime. Но до сих пор не ратифицировала ее. Более того, происходит движение в противоположную сторону. Сейчас единственным специализированным федеральным органом, контролирующим рынок лекарств, является Росздравнадзор. Однако его функции все время урезает Минздрав, которому он подчиняется. И это при том, что большинство экспертов говорят о необходимости независимого контролера по образу и подобию могущественной американской FDA. Закон разрешает проводить только выборочные проверки лекарств, находящихся в обращении. А поскольку «кошмарить бизнес» у нас нельзя, Росздравнадзор обязан согласовывать каждую внеплановую проверку с прокуратурой и уведомлять об этом субъекты обращения фармпрепаратов не менее чем за сутки. Но разве можно выявить фальшивки, заранее предупредив о визите? «К тому же закон ограничивает несколькими часами период проведения мероприятий в большинстве аптек, — говорит Елена Тельнова. — Это позволяет производить отбор образцов лекарственных средств и проводить экспертизу качества не более чем в 60 процентах аптечных организаций».

Кстати, об экспертизе. Денег на ее проведение явно не хватает. Сейчас по стране открываются новые лабораторные центры контроля качества лекарств. «Но старые центры контроля качества, которые раньше были в каждом субъекте Федерации, закрыты, — говорит один из экспертов. — Получается, что те регионы, в которых не построены новые лабораторные центры, фактически не контролируются». Выборочным контролем охвачено лишь около 10 процентов от количества серий лекарств, находящихся в обороте. «И что это за контроль! — восклицает Евгений Кардаш. — 90 процентов от этих 10 процентов проверяют по трем параметрам: внешний вид, упаковка, маркировка. Легко подсчитать: химическому анализу подвергается менее процента препаратов. На этой выборке строятся выводы о наличии фальшивок на рынке». Кстати, сейчас Росздравнадзор не регистрирует лекарства, выходящие на рынок, и у него нет арбитражных образцов препаратов, с которыми нужно сравнивать лекарства, чтобы судить о качестве. Неудивительно, что сама Елена Тельнова считает, что официальные данные о фальсификации недостоверны. «В прошлом году доля контрафактных препаратов и лекарств, изготовленных из фальсифицированных субстанций, составила около одного процента, — говорит она. — Но данный показатель не отражает истинной картины».

На этом фоне борьба самих фармкомпаний с подделками часто бывает куда более успешной. Хотя чаще всего они об этом просто не говорят. «Санофи» — одна из немногих — не скрывает, что отслеживает ситуацию и отправляет все подозрительные образцы в специальную химическую лабораторию в Туре, во Франции: туда поступают препараты из всех регионов мира. В 2012 году в разных странах закрыли 11 нелегальных производств препаратов, запатентованных этой компанией, одно из которых находилось в России и одно — на Украине. Специалисты фирмы могли бы рассказать немало детективных историй о приключениях поддельных лекарств. Однако никто не станет обрушивать продажи собственных препаратов, поднимая шумиху вокруг фальшивок.

Да и не смогут фармкомпании подменить собой МВД, ФСБ и надзорные органы. Навести порядок в этой сфере должно государство. Но, кажется, кому-то не хочется, чтобы этот выгодный и бесконтрольный бизнес прикрыли. Между тем на российский рынок лекарств ежегодно выходит четыре миллиарда упаковок препаратов. Даже один процент от этого составляет 40 миллионов. Фактически одна фальшивка на семью.

Информация о материале

Опубликовано: 03 апреля 2013

Субвенции в... ржавую трубу

Правительство снова выделило огромные средства, чтобы сдержать рост тарифов в регионах. Министр регионального развития, строительства и жилищно-коммунального хозяйства Геннадий Темник отчитался, что такой шаг был сделан, чтобы избежать убыточности предприятий жилищно-коммунального сектора.

«Тарифы для населения не будут расти. Это принципиальная позиция Президента Украины и правительства. А для того, чтобы предприятия жилищно-коммунальной отрасли не были убыточными, правительство предусмотрело в государственном бюджете 5,1 миллиарда гривен на погашение задолженности из разницы в тарифах на тепловую энергию, услуги по централизованному снабжению и водоотводу», — сказал министр.

При этом он не упомянул, что большинство предприятий, на которые направляются средства, уже давно принадлежат известным бизнесменам, таким как Ринат Ахметов, Дмитрий Фирташ, братья Суркисы и т.д. Также министр так и не объяснил, почему половина дотаций идет в области, где компактно проживает основной электорат Партии регионов.

Особого внимания заслуживает город Киев, на который выделена почти треть средств. Выходит, таким образом, в Киеве, где самые высокие по Украине доходы населения, пытаются искусственно удерживать самые низкие тарифы на тепло и одни из самых низких на водоснабжение. Почему так происходит и каковы причины такой несправедливости, «День» узнавал у бывших министров, которые отвечали за жилищно-коммунальное хозяйство Украины.

Комментарии

Павел Качур, экс-министр строительства, архитектуры и ЖКХ (2005—2006):

Кабинет министров продолжает свою практику отношения к украинским территориям по принципу выборочности политических симпатий. И разделение этой субвенции еще раз подтвердило этот принцип. Только в этом году 75% субвенций на социально-экономическое развитие пошло на Донецкую и Луганскую области. Да и при распределении на покрытие разницы в тарифах на воду и тепло основная субвенция идет на Киев и восточные регионы. Такого необъективного отношения к распределению бюджетных денег за 20 лет еще не было. Глядя на эти цифры, не стоял в приоритете вопрос экономики или логистики. Правительство показывает, что ему невыгодно уменьшать тарифы путем усовершенствования самой структуры. То есть эти средства можно было бы направить на модернизацию, и тогда уже в последующие годы затраты были бы меньшими. А пока Кабмин делает медвежью услугу, поддерживая, чтобы регионы держали тарифы ниже себестоимости и работали якобы «в убыток». А в нынешней ситуации все похоже на то, что правительство поддерживает тяжелое положение жилищно-коммунального хозяйства.

Если же посмотреть на Киев с политической точки зрения, то правительство делает в настоящее время ряд шагов, чтобы показать, что если останется Александр Попов (главой Киевской городской государственной администрации. — Ред.), то со стороны правительства будет хорошая поддержка. Или же есть еще версия, о том что отоплением Киева руководит частная структура («Киевэнерго», основным акционером является группа ДТЭК Рината Ахметова. — Ред.), и эти средства могут напрямую переводиться частной структуре.

Алексей Кучеренко, экс-министр ЖКХ (2007—2010):

— Фактически логики в таком разделении средств нет — просто политически поддерживается регион. Это делается, чтобы не трогать тарифы, а за счет всей Украины не поднимать цены на тепло и воду для избранных регионов. При моем руководстве министерством ЖКХ была такая же проблема. Правда, тогда на покрытие разницы в тарифах мы выдавали около двух миллиардов гривен.

С одной стороны, монополисты говорят, что тарифы убыточны, а с другой стороны, они завышены. Я убежден, что в тарифы по теневым схемам закладываются все расходы. И потому здесь каждый в этой мутной воде находит себе выгоду. Это бессмыслица, это коррумпированный непрозрачный порядок и механизм покрытия бесхозяйственности и теневых схем.

В Киеве самый неурегулированный монополист («Киевэнерго». — Ред.). Цены он свои утверждает в НКРС. Он раздувает расходы, а киевская власть держит низкие тарифы. Я думаю, что за год цифра дотаций в этом году по Киеву вырастет до 3 миллиардов. Это даст возможность Попову не поднять тарифы и не потерять популярность.

Информация о материале

Опубликовано: 03 апреля 2013