Главная
Чому світовий порядок дає тріщини? Україна вимушена ставати самостійною
Дзвінку фразу Френсіса Фукуями про «кінець історії» не критикував лише лінивий.
Втім, і світові еліти, й населення багатьох країн почувалися й діяли так, наче основні постулати Фукуями були істиною – ліберальний капіталізм остаточно переміг і не має історичної альтернативи.
Добробут населення поступово зростатиме завдяки технічному прогресу. Звісно, у відсталих куточках світу можливі проблеми з правами людини й тимчасові «відкати», але і там перемога вільного ринку та демократії - лише питання часу.
Звучить надто добре, щоб бути правдою? Саме так.
Будь-який розвиток пов'язаний з суперечностями та конфліктами.
Беззаперечна перевага глобального Заходу початку 90-х поступово розмивалася. Частково через об’єктивні процеси, частково через помилкові політичні й економічні рішення.
Нині Захід має захищати свої позиції від атаки амбітних конкурентів. Результат цього протистояння жодним чином не визначений заздалегідь.
«Перетік» багатства
Основа домінування на міжнародній арені – економічні ресурси. Капіталізм довів та продовжує доводити свої переваги у створенні багатства перед державним плануванням.
На превеликий жаль, зв'язок між ринковою економікою і демократією виявився не таким міцним, як стверджували політичні теоретики.
Авторитарні режими змогли «приручити» ринкову конкуренцію. Звичайно, їхні ринки менш досконалі, ніж західні, але нижчу ефективність вони часто можуть компенсувати більшим обсягом. Саме цей чинник зробив Китай глобальною потугою.
Для демонстрації процесу «перетоку» багатства порівняємо дві сусідні країни – «західну» Австралію та «азійську» Індонезію.
Усталена австралійська демократія забезпечує кращий розвиток ринкових інститутів, ніж індонезійський устрій. В Індонезії менше 10 років тому впала диктатура, а нова демократія ще досить слабка і вражена корупцією.
Тому не дивно, що середній австралієць щороку створює багатства десь на $50 тисяч, а індонезієць – лише приблизно на $3,5 тис.
Зате індонезійців приблизно в 10 разів більше, ніж австралійців. Тому номінальний обсяг валового внутрішнього продукту (ВВП) Австралії не набагато перевищує показник Індонезії.
А якщо зробити поправку на паритет купівельної спроможності через низьку вартість індонезійської рупії, то ВВП Індонезії перевищуватиме австралійський майже у три рази.
До того ж розвиток індонезійської економіки відбувається набагато стрімкіше. Безліч бідняків, які заробили трохи грошей, витрачають їх швидше, ніж жменька заможних, чиє багатство поступово зростає.
Годі запитувати, який ринок пропонує більші прибутки (хоч і пов’язані з вищим ризиком).
За прогнозом журналу Economist, у 2017 році ВВП країн Південної та Східної Азії за паритетом купівельної спроможності перевищить ВВП Євросоюзу удвічі.
І це ще без урахування ВВП належних до «глобального Заходу» Японії, Південної Кореї та авторитарного Сингапуру.
Такі економічні зрушення не минають безслідно для системи міжнародних відносин.
«Зайві люди» і зростання популізму
Економічні проблеми Заходу створили й політичний вимір.
Західні економіки залишаються ефективними і потужними – втім, скористатися їх плодами вдається лише людям, що готові швидко змінюватися, опановувати нові навички.
Значна частка населення провідних країн не хоче або неспроможна цього робити. А робочі місця, які не потребують кваліфікації, не дозволяють підтримувати звичний рівень життя.
У 2000-х, поки економіка стрімко росла, проблема нівелювалася оптимістичними очікуваннями.
З початком фінансової кризи західні виборці в пошуках виходу «перепробували» мейнстрімні варіанти конкуруючих політичних сил.
Консенсус між елітами щодо базових напрямів подальшого розвитку – вільної торгівлі та продовження глобалізації – вкупі з триваючими соціально-економічними проблемами спонукав частину розчарованих виборців звернутися за «ліками» до шарлатанів – популістів.
Результатом саме цього процесу стали «Брекзіт» і перемога Трампа.
Втім, успіхи популістів у «англосаксонському ядрі Заходу» мали попередників на периферії – йдеться про прихід до влади Віктора Орбана (Угорщина) й Алексіса Ципраса (Греція).
Гірше того, навіть мейнстрімні політики почали зважати на популістськи налаштований електорат. Досить промовистим прикладом є дії щодо угоди про асоціацію «Україна–ЄС» уряду Нідерландів, який готується до парламентських виборів.
Межа ефективної експансії «прогресорів»
2010-ті стали свідками піку політичної експансії Заходу і, одночасно, наростання породжених нею проблем.
США у процесі географічного розширення сфери свого впливу покладалися на військову міць і роль донора безпеки. ЄС сподівався на інструменти «м’якої сили» та пропозиції вигідної економічної співпраці.
Якщо кампанія США в Афганістані була швидше інстинктивною реакцією на терористичну атаку 11 вересня 2001-го, то вторгнення в Ірак фактично стало спробою розширити «ареал демократії» силою зброї.
Втім, завдання побудувати демократію на місцевому матеріалі виявилося надто амбітним навіть для потуги США. Зрештою американці відступили, набувши замість переваг тільки чергових зобов’язань перед союзниками.
Іноді ці безпекові зобов’язання не лише посилюють навантаження на американські ресурси, але й суперечать одне одному, викликаючи зневіру союзників.
Приміром, США змушені робити виняток з санкцій проти російського військово-промислового комплексу через агресію в Україні – щоб виконати зобов’язання перед Афганістаном і забезпечити його російськими вертольотами.
З Іраном усе ще заплутаніше. Подивімося детально:
1) армія США співпрацює з проіранським – якщо не керованим з Тегерану – ополченням у боротьбі з ІДІЛ в Іраку;
2) США захищає від Ірану судноплавство у Перській затоці;
3) Американці валять ракетами по повстанцях у Ємені, яких підтримує Тегеран. Повстанці теж відповідають ракетами;
4) І все це на тлі ядерної угоди з Тегераном та зняття з нього санкцій, проти чого виступили давні союзники США на Близькому Сході – Ізраїль та Саудівська Аравія.
Експансія Євросоюзу відбувалася уздовж його кордонів і проходила успішніше.
Організована Європа збільшилася за рахунок країн колишнього соціалістичного табору і навіть екс-радянських республік Балтії.
Втім, зростання кількості гравців ще більш ускладнило узгодження інтересів у середині Союзу. Суперечності між політичною автономією держав-членів ЄС та впливом об’єднаного ринку «вистрілили» під час економічної кризи.
Врешті решт ці проблеми могли б залишитися хворобами росту. Але «м’яка сила» ЄС стала важливим чинником падіння прикордонних із ним диктатур Північної Африки та Близького Сходу, а також «гібридних демократій» України і Грузії.
Між тим відверті та замасковані автократи – особливо в арабських країнах – завжди взаємовигідно дружили з Брюсселем, були важливими економічними та безпековими партнерами для ЄС, який просто не мав ні належного інструментарію, ні політичної волі для наведення порядку.
Так запалали вогнища конфліктів у Лівії, Сирії та Україні, потекли колони біженців і замаячило пряме зіткнення Євросоюзу з Росією.
Остання відкинула ліберальну маску. Замість змінюватись під благотворним європейським впливом самі, Росія не лише збройно виступила проти зростання впливу ЄС в Україні, але й намагається розвалити чи серйозно послабити саму об’єднану Європу.
Зниження військової переваги Заходу
Падіння СРСР і Варшавського блоку перетворило глобальний Захід – насамперед США – на домінуючу військову потугу.
Переваги західної зброї та тактики були наочно продемонстровані під час війн проти Іраку (1991 та 2003), а також бомбардуванням Югославії (1999).
Бабуся Європа подумала, що хвацькі американські ковбої захищатимуть її завжди – і суттєво скоротила власні збройні сили, особливо економлячи після кризи 2008-го.
Армії видавалися надмірними для «епохи м’якої сили». Військо розвивалося скоріш як інструмент гуманітарних та поліцейських операцій за кордоном, ніж засіб війни з озброєним сучасною технікою противником.
Після агресії Росії проти України в 2014-му ситуація змінилася. Однак переозброєння – не швидкий процес. До того ж його масштаби обмежуються економічними реаліями і неготовністю європейців обміняти «круасани на гармати».
Так, збройні сили США на вістрі технічного прогресу, дякувати найбільшому у світі військовому бюджету.
Однак операції в Афганістані та Іраку (2010-ті роки) змінили пріоритети. Значна частка коштів ішла не на сучасне озброєння, а на утримання блокпостів у горах Кандагару, тренування іракської поліції та закупівлю тисяч легких броньовиків із протимінним захистом.
На цьому тлі зростання ціни нової техніки призводить до того, що у глобальному протистоянні США вимушені покладатися на меншу кількість бойових одиниць – хай навіть досконаліших.
Між тим кількість теж має значення. Навіть найкращий корабель чи винищувач не може перебувати у двох місцях одночасно. А ще питання технічної надійності, стратегічних наслідків випадкових втрат.
Всі ці чинники здатні перетворити на «голуба» будь-якого «яструба» з Пентагону.
Росія і, особливо, Китай активно намагаються здобути перевагу над США у певних зонах.
Так звана стратегія Anti-Access/Area Denial (заборона допуску/обмеження доступу) передбачає розміщення протикорабельних і протиповітряних ракет, які роблять yкрай ризикованим входження у радіус їхньої дії кораблів та літаків США.
Під прикриттям ракетної парасольки, поєднаної з засобами радіоелектронної боротьби, можна атакувати американців та їхніх союзників незліченними арміями металобрухту.
Так, питання якості китайської та – особливо – російської зброї залишається відкритим. Але з точки зору Вашингтону перевіряти це на практиці дуже ризиковано. Перемога не гарантована, а на кону – лише престиж, але не життєво важливі інтереси США.
Навіть поразка Росії чи Китаю у традиційному зіткненні з американською військовою машиною може спонукати їх до застосування ядерної зброї в якості останнього аргументу.
Що буде далі...
Описані вище проблеми Заходу є лише викликом, а не вироком.
Ми читаємо, говоримо і розмірковуємо про світовий порядок, підсвідомо уявляючи апокаліптичні картинки з фільму «Шалений Макс».
У реальності ж адекватніша аналогія – природна екосистема. Вона, вийшовши зі стану рівноваги, прагне якнайшвидше знайти його у новій точці.
В оглядній перспективі міжнародні відносини будуватимуться уздовж «енергетичних ліній» трьох існуючих центрів сили» – США, Китаю та ЄС.
Європейський Союз пропонує надто значні переваги європейським країнам, аби просто розвалитися. Інше питання, що він мусить зазнати значних трансформацій.
З високим ступенем вірогідності можна стверджувати, що «Об’єднана Європа» стане політкоректним евфемізмом на позначення союзу Німеччини та її «молодших» партнерів.
Можливо, згаданий «трикутник» центрів сили стане «квадратом» – за рахунок Індії.
Одна з двох держав світу з населенням за мільярд прагне надолужити технологічне відставання, яке не дозволяє їй реалізувати свій потенціал. Приміром, торік Індія стала шостим членом «закритого клубу» власників атомних субмарин та випробувала балістичну ракету з радіусом дії більше 5 тис. км.
З наявних у Росії чотирьох кубиків з літерами «А», «Ж», «О» та «П» неможливо викласти слово «наддержава».
Авантюрним мілітаризмом не заміниш відсутність надійної економічної основи cучасної РФ. Проведення ж реальних економічних реформ неможливе без зміни режиму, яка загрожує розірвати з’єднану насамперед «владною вертикаллю» країну.
Саме поєднання відносної військової переваги та зростаючої слабкості й перетворює Росію у загрозу для її сусідів.
...і що це означає для України?
Агресія Росії змусила нас суттєво поглибити зв’язки з Заходом. На жаль, останній нині не має ні амбіцій, ані, за великим рахунком, ресурсів, щоб сприяти нашій інтеграції подібно до того, як він сприяв інтеграції країн Центральної Європи.
Навряд чи сприймуть Україну і як корисного військового союзника. Крім наших найближчих сусідів та країн Балтії, держави Заходу більше бояться хаосу від розвалу Росії, ніж її переможного наступу, досить тверезо оцінюючи потенціал нашого ворога.
Така ситуація посилює ризики для України у короткостроковій та середньостроковій перспективі.
Але, парадоксально, вона ж може виявитися корисною для майбутнього нашої держави.
Адже ми просто вимушені ставати самостійними у буквальному сенсі цього слова – змінюючись, щоб не покладатися на зовнішню допомогу для власного виживання.
Головне, щоб українці були психологічно готові пережити можливі приступи західного ізоляціонізму.
А ще не розчаровувалися від того, що життя – не казка, де герой швидко отримує винагороду за подвиги.
Якщо не зруйнуємо себе самі – обов’язково вистоїмо.
- Информация о материале
Единая страна. Какие изменения заложены в законопроект о государственном языке
На прошлой неделе Верховная Рада зарегистрировала проект №5670 «Закона о государственном языке». По словам идеологов законопроекта, его задача – расширить использование государственного языка в публичной сфере. У народных депутатов есть ещё две альтернативы – законопроект №5556 «О языках в Украине» и №5669 «О функционировании украинского языка как государственного и порядке использования других языков в Украине». Фокус разбирался, в чём отличия между законопроектами и к каким последствиям они могут привести.
Трое против одного
В 2012 году Верховная Рада Украины приняла закон «Об основах государственной языковой политики», более известный как «языковой закон Кивалова-Колесниченко». Закон определяет украинский язык как государственный. В то же время он существенно расширяет использование региональных языков, если больше 10% (а в некоторых случаях - меньше) населения являются их носителями.
Согласно закону, региональный язык или язык меньшинства нужно «развивать, использовать и защищать». Это обязательство «местных органов власти, органов местного самоуправления, объединений граждан, учреждений, организаций, предприятий, должностных и служебных лиц, а также граждан – субъектов предпринимательской деятельности и физических лиц». Закон предусматривает целых 18 региональных языков, среди которых, естественно, есть русский.
23 февраля 2014 года Верховная Рада проголосовала за отмену «закона Кивалова-Колесниченко», но ни и.о. президента Александр Турчинов, ни президент Петр Порошенко не подписали и не ветировали это решение парламента. Закон 2012 года действует по сей день. В ноябре прошлого года Конституционный Суд начал рассмотрение дела о его несоответствии Конституции Украины. Соответствующий запрос подали 57 народных депутатов.
Пока Конституционный суд рассматривает дело, народные депутаты не сидели сложа руки и взялись за разработку нового законопроекта, который урегулирует государственную языковую политику. Вместо одного вышло целых три. Причем соавторы каждого из законопроектов занимают руководящие должности в Комитете по вопросам культуры и духовности. Соавтором самого известного законопроекта №5670 является первый заместитель главы Комитета Ирина Подоляк, глава Комитета Николай Княжицкий причастен к законопроекту №5669, а №5556 разрабатывался вместе с Ярославом Лесюком – главой подкомитета по вопросам языка.
По уровню подготовленности законопроект №5670 выглядит наиболее полным, но вместе с этим и наиболее противоречивым. Фокус выделил пять ключевых пунктов законопроекта:
1. Телевидение и радиостанции должны будут вещать исключительно на государственном языке. Программы на других языках не могут занимать более 10% эфира, в случае с региональными и местными медиа – 20%. Пресса должна издаваться на украинском языке. В двуязычных изданиях тираж на украинском должен составлять не менее половины. Книги также должны издаваться на государственном языке. Это же касается производства фильмов на территории Украины.
2. За неиспользование государственного языка государственными и местными органами власти, сферами науки, образования, культуры, книгоиздания, медиа, здравоохранения, транспорта будут налагаться штрафы. Продавец (в том числе услуг) должен предоставлять всю информацию о товаре/услуге на украинском языке.
3. Судопроизводство будет осуществляться исключительно на украинском языке.
4. Появятся Центр украинского языка, терминологический центр, языковые инспекторы, а также Национальная комиссия по стандартам государственного языка. Именно эта комиссия будет определять уровень знания языка, необходимый для получения гражданства.
5. Учебный процесс в высших учебных заведениях будет вестись полностью на государственном языке. В системе школьного и дошкольного образования это регулируется Законом Украины «О государственном языке» и Законом Украины «О правах лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам».
Тарас Шамайда, координатор движения «Пространство свободы», член рабочей группы по подготовке проекта №5670 «Закона о государственном языке»
– Совет по введению украинского языка во все сферы общественной жизни объединил десятки экспертов и представителей общественности, которые годами занимались вопросами украинского языка. Результат нашей работы – законопроект №5670.
Предполагаю, что задача двух других документов – усложнить принятие нашего законопроекта. Ключевые отличия в том, что наш вариант касается непосредственно украинского языка. Конституция предусматривает использование государственного языка во всех сферах общественной жизни на территории Украины. Сейчас этого нет. Во многих европейских странах есть закон о государственном языке. Два других законопроекта перемешивают вопрос с другими языками, как это было и в «законе Кивалова-Колесниченко». Вопрос государственного языка не нужно противопоставлять языкам меньшинств. Вместо этого необходимо защитить государственный язык и отдельно внести законопроект о статусе национальных меньшинств, гарантируя их права.
Второе отличие – наш законопроект подготовлен качественно. В нём нет лазеек для русификации. Он чётко описывает процедуры, систему функционирования государственных органов, разрабатывающих и контролирующих стандарты языка. Вносятся изменения в ряд отраслевых законов, которые были искажены «законом Кивалова-Колесниченко».
Закон не может указывать, на каком языке общаться. В нашем законопроекте есть норма, говорящая, что он не распространяется на личное общение и религиозные обряды. Также статус украинского языка нельзя использовать для нарушения прав национальных меньшинств.
Другое дело – публичная сфера. Каждый имеет право, чтобы его обслуживали в магазинах на украинском языке, купить технику с украинской маркировкой. Закон сбалансирован, он направлен на расширение сферы использования государственного языка до тех объёмов, которые есть в европейских странах.
Конечно, будет политическое сопротивление со стороны пророссийских сил и олигархов, которые занимаются русификацией. Именно из-за отсутствия нормального культурно-языкового пространства на востоке Украины был подготовлен грунт для российской агрессии. «Закон Кивалова-Колесниченко» продолжает этот процесс. Эта угроза опасней каких-то перспектив конфликтов из-за расширения сферы использования государственного языка.
Ян Валетов, украинский писатель и журналист
– Украинцы с первого раза не понимают. Если сразу голову не оторвало, а только руки или пальцы, то народ не понимает опасности. Почему так болит языковая проблема? В музее АТО я видел ребят, которые вернулись с войны. Они обнимались и говорили друг с другом: один – на русском языке, второй – на украинском. Проблема есть только в головах людей, которые бьют кувалдой по снаряду и кричат: «А проверим, не взорвётся ли!»
Мой прогноз не очень хороший. Если долгое время играть с гранатой, она рано или поздно взорвётся. С другой стороны, у украинцев бесконечен запас оптимизма.
Языковой закон нужен. Не бывает страны без языка, армии и даже флага. Нужны преференции украинскому языку, ведь на протяжении многих лет его низводили на уровень «языка селян». Если не развивать на нём науку, искусство, то он так и останется на уровне села. Это поможет его сохранить, но не даст развиваться. Языковой закон нужен, но он должен быть таким, чтобы учитывать интересы всех частей населения. Наши мамы, бабушки и дедушки уже никогда не поменяются.
В законопроекте (№5670. - Фокус) есть рациональные зёрна, просто из него нужно убрать экстремистские вещи. Почему меня в негосударственном магазине должны обслуживать на украинском языке. Может, они хотят на китайском или английском? Другое дело, государственные чиновники должны знать государственный язык. Это полностью правильно.
Если моя книга выходит на русском, то как ей обеспечить такой же тираж на украинском? С другой стороны, должны быть преференции для украинской книги. Например, меньшие налоги. Пусть русский язык конкурирует. То же самое с украиноязычными фильмами. Это же лучше, чем говорить, что всё в Украине должно быть исключительно на украинском языке.
- Информация о материале
Страх та ненависть до гривні: чому дешевшає нацвалюта
Вже традиційно початок нового бюджетного періоду в Україні супроводжується курсовою нестабільністю.
Гривня знову дешевшає. Ще кілька днів тому деякі банки просили за долар 29 гривень. Продати їм валюту можна було по 28.
У середу почався зворотний тренд, і українська національна валюта почала відігравати свої позиції. Готівковий ринок почав наближатися до міжбанківського валютного. Міжбанк закрився на рівні 27,5 грн за дол.
Загалом ситуація на валютному ринку нагадує минулорічну, тож у найближчі місяці варто очікувати стабілізації курсу в коридорі 27-28 грн за дол. А от перспективи гривні викликають серйозне занепокоєння.
В новий рік з новим курсом
Останні коливання на валютному ринку стали новим приводом для нищівної критики дій НБУ та уряду. Як не намагалися високопосадовці Нацбанку привчити українців не дивитися на курс національної валюти, її коливання — традиційно одна з найбільш обговорюваних тем серед населення, ділових кіл та ЗМІ.
Для суспільства курс національної валюти став «маяком», за яким оцінюється економічна ситуація в країні.
Хоча НБУ начебто декларує, що не відповідає за курс гривні, за останні тижні регулятор кілька разів виступав не тільки з вербальними інтервенціями, а й не раз виходив на ринок з продажем валюти, щоб згладити надмірні коливання. В результаті курс поступово почав стабілізовуватися.
Частково ситуація нагадує минулорічну. Мінфін в кінці року наповнює ринок надлишковою ліквідністю, що потім позначається на валютному ринку. Лише експортерам в кінці 2016 року відшкодували 16 млрд грн, що не могло не вплинути на валютний ринок.
Крім цього, як пояснює заступник голови НБУ Олег Чурій, переважання попиту на іноземну валюту над її пропозицією було зумовлене сезонним спадом ділової активності в агросекторі, що призвело до скорочення надходжень валютної виручки від експорту продовольчих товарів.
Як вербальні, так і реальні інтервенції НБУ цього разу частково заспокоїли ринок. Гривня наблизилася до значення, яке закладене у бюджет 2017 року — 27,2 грн за дол.
Загалом майже кожне знецінення гривні Нацбанк намагається пояснювати ситуативно-тимчасовими факторами. Якщо згадати прес-релізи та висловлювання представників центробанку протягом останніх років, то виходить, що гривня девальвує без будь-яких фундаментальних причин.
Коли гривня девальвувала з 22 грн за дол позаминулої осені, то причиною для НБУ був ситуативний фактор — місцеві вибори. Вибори пройшли, але курс не змінився.
Під час останнього стрибка, з 25 грн за дол до 27 грн за дол, провину Нацбанк поклав на політичну нестабільність. Нестабільність пройшла, а курс залишився. Так і нинішній курс, на думку регулятора, формувався під дією ситуативних факторів.
Нацбанк каже, що курс визначає ринок, хоча насправді регулятор часто сам сприяє девальвації. Він не давав курсу повернутися до попередніх значень, скуповуючи на ринку валюту. Так, за 2016 рік чисте придбання валюти до ЗВР сягнуло 1,5 млрд дол.
У холодильнику пусто
У регулятора свої аргументи: за курс він не відповідає, тепер головне — контроль за інфляцією.
Це, своєю чергою, викликає незадоволення у населення та бізнесу, адже останній майже не має можливостей для хеджування валютних ризиків.
НБУ ж киває в бік інфляції. «Дивитися у холодильник», а не на курс, ще навесні радила глава Нацбанку Валерія Гонтарєва. Справді, однією з перемог НБУ 2016 року була порівняно невисока інфляція. Як і хотів регулятор, рівень інфляції не перевищив 12%.
Причому, за даними заступника голови НБУ Дмитра Сологуба, основним драйвером зростання цін у 2016 році стало підвищення комунальних тарифів.
Водночас базова інфляція, яка виключає сирі продовольчі товари, паливо, а також товари та послуги, була лише на рівні 5,8%.
Проте виникає питання: наскільки інфляція в Україні відображає реальні споживчі запити населення? Іншими словами, де живе та міфічна людина, споживчий кошик якої подорожчав лише на 5,8% за весь 2016 рік?
Пересічні споживачі не вірять в інфляцію, яку називає регулятор. Депозити в надійних банках насправді ледь покривають інфляційне та девальваційне знецінення гривні.
Тяжка доля нацвалюти
У 2017 році НБУ поставив перед собою більш амбітну ціль — утримати інфляцію на рівні 6-10%, яка навряд чи передбачає значну девальвацію гривні. Проте втриматися у коридорі 27-28 грн за дол у 2017 році буде важко.
2016 рік виявився першим більш-менш спокійним роком як щодо ведення бойових дій, так і в загальному геополітичному сенсі: фокус інтересів та протиріч активних зусиль великих держав змістився в бік Сирії.
Таким чином, сприятливе поєднання зовнішніх і внутрішніх факторів забезпечило певну стабілізацію фінансового ринку, в тому числі і його банківського сектору. Водночас 2017 рік для національної валюти буде складнішим.
«НБУ, на жаль, не вдалося виконати основне завдання — накопичити достатньо ресурсів, щоб парирувати хоча б частину загроз, які можуть виникнути у 2017 році», — вважає експерт Економічного дискусійного клубу Євген Олейніков.
На його думку, Україна залишається критично залежною від зовнішнього фінансування, і будь-який збій у його наданні може призвести до чергового обвалу. Як відомо, у 2017 році передбачається відновлення розрахунків за зовнішніми запозиченнями на більш ніж 4 млрд дол.
У той же час існує велика ймовірність, що Україна у 2017 році отримає лише один незначний транш МВФ. «Треба встигнути отримати останній транш. Адміністрація Трампа буде згортати програму МВФ», — так висловлюється один з наближених до Адміністрації президента народних депутатів на правах анонімності.
Хоча, можливо, уряд і парламент просто не захочуть втілювати болючі та непопулярні реформи.
Тим часом процес приватизації повністю провалений, приплив іноземних інвестицій залишається украй низьким. На цьому фоні сприятлива кон'юнктура на сировинних ринках може й не допомогти.
«Вся ця стабільність з курсом, на жаль, була досягнута тільки завдяки адміністративному стримуванню на валютному ринку. Поки воно існує, можна говорити лише про виживання, але не про розвиток. Ми завжди будемо на задвірках цивілізованого світу без вільного руху капіталу», — констатує керівник відділу з роботи з борговими інструментами на локальному ринку ІК Concorde Capital Юрій Товстенко.
- Информация о материале
«Вот дом, который строит Трамп…»
Мир продолжает меняться. Меняться все быстрее и все решительнее.
Первая активная фаза этих изменений, начавшаяся в 2013—2014 годах, с избранием нового президента США выходит на вторую фазу — фазу осмысления и переоценки. Фазу поиска новых модальностей действий на внешне- и внутриполитических аренах. Этот год, год выборов в ключевых европейских странах, начинается официальным приходом к власти нового президента США, победа которого до сих пор оказывает стрессовый эффект на политическую систему Америки. И похоже, что это президентство не будет простым — американский истеблишмент оказался морально не готов не только к победе «непроходного» кандидата, но и к тому, что против самого истеблишмента была применена направленная акция со стороны России. Отсутствие внутреннего единства и продолжение логики избирательной борьбы в постизбирательный период может сослужить США плохую службу. Следует признать, что и сам новый президент не облегчает задачу поиска консенсуса.
Однако, кроме внутренней политики США, есть еще и внешняя, на глобальном уровне влияющая на позиции всех участников международных отношений — в большей или меньшей степени. И не похоже, что у Трампа есть то, что политологи называют «гранд-стратегией» — некоего общего понимания того, что, как и почему нужно сделать для достижения определенных стратегических целей. Более того, американские эксперты всерьез сомневаются, что новая администрация вообще имеет четкое понимание об этих самых целях, которые нужно достичь. Все чаще речь идет о том, что Трамп рассматривает мир не как целостность, а как множество двусторонних отношений. И именно этот подход будет диктовать новый импровизационный стиль внешней политики США, его высокий динамизм, хотя стратегически это представляется неразумным. Впрочем, утрата предсказуемости — это вообще примета текущего момента. Однако каковы реальные перспективы и есть ли повод для опасений, высказываемых многочисленными специалистами о новой политической линии при президенте Трампе?
Новая администрация США: всем пора уже, наконец, выдохнуть
Половина следствий хороших намерений оказывается злом. Половина следствий дурных намерений оказывается добром.
М.Твен
За прошедшие с момента победы Трампа месяцы разнообразные эксперты и политики успели обрисовать нам целый ряд совершенно апокалиптических сценариев будущего. Однако следует учесть, что эти сценарии, с одной стороны, являются порождением достаточно сильного разочарования самим фактом победы Трампа (который, несмотря на специфический имидж саму избирательную компанию провел очень технологично и рационально), а с другой — непониманием того, каковы будут реальные приоритеты новой администрации. Для Украины это еще усугубляется часто неоправданным украиноцентризмом ряда экспертов. Между тем Украина, как вопрос международной политики, имеет сегодня достаточно специфический фокус — прежде всего как фактор дестабилизации отношений между геополитическими субъектами.
И хотя на данном этапе новая администрация 45-го президента США по-прежнему остается «темной лошадкой», но определенная канва озвученных предложений обретает свою логику. Например — в части объявленных назначений: похоже, что Трамп, конструируя новую модель власти в США, собирается выполнять в ней функцию миротворца, сдерживающего «ястребов». По крайней мере, три ключевых лица в новой администрации (будущий министр обороны, руководитель Центрального разведывательного управления США и вице-президент США) весьма скептически настроены по отношению к России. Позиция нового главы Госдепартамента двояка и будет зависеть полностью от того, какие приоритеты обозначит ему сам Д.Трамп. Фактически речь идет о выстраивании системы сдержек и противовесов, когда явные поляризованные позиции отдельных членов кабинета будут усложнять им поиск совместных решений, что будет требовать посреднической роли президента.
Я лишь отчасти разделяю те чрезмерные тревоги, которые есть сегодня у части экспертов насчет нового состава администрации президента США. С этим составом мы вполне можем (и должны) работать. Другое дело — понимаем ли мы сами, чего хотим от этой администрации? А этот вопрос отнюдь не праздный. Каковы наши принципиальные позиции, которых мы хотим достичь при поддержке США? Тем более, что сколь бы ни выглядел эпатажным новый президент, все равно есть обстоятельства, которые он вряд ли сможет изменить и «дать задний ход», в том числе — по статусу Крыма.
Сегодня наши тревоги относительно политики новой администрации по большей части сосредоточены вокруг вещей, которые либо а) не имеют для нас настоящего экзистенциального значения, либо б) находятся вне досягаемости наших возможностей для изменения.
К первой категории можно отнести, например, вопросы о продолжении помощи со стороны США Украине. Если мы говорим о летальных вооружениях, то США нам не поставляли их до этого момента, и мы тут рассчитывали на свои силы. Будет ли для нас принципиально, если новое руководство США скажет, что они продолжат политику Б.Обамы в этом вопросе? Это будет неприятно, но кардинально не изменит для нас баланса ситуации (хотя следует напомнить, что именно сенаторы-республиканцы лоббировали львиную часть антироссийских законов в т.ч. — о предоставлении Украине летальных вооружений). Однако можно высказать сдержанную уверенность, что уже оказываемая помощь не будет существенно уменьшена, хотя ее приоритеты и могут измениться. Второй вопрос в этой же категории — экономическая помощь. Критически важно для нас, но опять же: мы и раньше не столько рассчитывали на прямую помощь США (хотя за уже оказанную мы, конечно, благодарны предыдущей администрации), сколько на системную работу с МВФ. А значит для нас основной вопрос: изменится ли позиция США к работе именно этой организации? Возможно — да. Возможно, от нас потребуют более четких критериев выполнения. С другой стороны, это ли не повод более рационально подойти к нашему сотрудничеству с МВФ в целом? Да и экономические реформы все равно никто не отменял — они нужны, ибо без них государство просто не выживет.
Вторая категория — это болезненный вопрос санкций. Повлиять на это прямо мы вряд ли можем. Это не означает, что наше внешнеполитическое ведомство не должно ничего делать для их поддержания, но следует понимать: сохранение санкций возможно при наличии четкой политической воли к этому решению. Дональд Трамп же неоднократно заявлял, что считает их малоэффективными. С другой стороны: просто отменить санкции без четких и видимых уступок со стороны России он тоже не сможет, ибо показаться «слабым» президентом ему хочется еще меньше (особенно в условиях, когда демократы следят за каждым его шагом). Отсюда и эта расплывчатая формулировка, что в ближайшее время санкции сняты не будут, а там — «видно будет».
Еще один важный момент: многие почему-то игнорируют личность самого Трампа. То, что он эпатажен, несдержан и не соответствует нашим представлениям (впрочем, как и представлениям значительного числа американцев) о том, как должен выглядеть американский президент, не означает, что он глуп или готов быть обманутым. Более того: последнее он вряд ли простит. Даже такому «хорошему парню», как Владимир Путин. А Путин иначе просто не умеет — логика разворачивания российской гибридной агрессии — это и логика постоянного предательства тех, кто ему доверился.
Для американо-российских отношений ситуация может оказаться даже сложнее: удачные российские кибератаки (которые с технической точки зрения не были чем-то экстраординарным и привели к серьезным политическим последствиям совершенно по другой причине) и отсутствие на них жесткой реакции со стороны США почти гарантированно спровоцирует Россию на новые операции по политической дестабилизации США. Ибо, как учит нас уже украинский опыт, Путин останавливается лишь там, где получает резкий и жесткий отпор.
И это как раз то, что может сорвать любое сближение между Трампом и Путиным. И Киссинджер с его «челночной дипломатией» здесь мало чем поможет. Хотелось бы напомнить, что Дж.Буш-мл. тоже был настроен к В.Путину крайне конструктивно и доброжелательно. Закончилось же это тем, что Х.Клинтон, как новому главе Госдепартамента США при президенте Б.Обаме, пришлось нажимать символическую кнопку «перезагрузка» чтобы вернуть эти отношения на уровень минимального адекватного (по тем меркам и в том международному контексте) сотрудничества…
Кроме того, вероятной остается и другая логика развития этих отношений: не смягчение позиции США относительно России, но радикализация через предложение «открытой конкуренции». К этому располагает не только «напускной мачизм» лидеров России и США, но и простая арифметика: экономические потенциалы США и России несоизмеримы, а находящаяся под санкциями Россия дополнительно несет стратегические потери. Можно представить вариант, о котором говорят некоторые эксперты, скажем в сфере ядерного вооружения: после 2021 года, когда истечет срок действия договора СНВ-3 Д.Трамп и его администрация воспользуются этим для глубинной модернизации ядерных вооружений и наращивания системы ПРО по всему миру. России же будет предложено сделать то же для обеспечения своей безопасности. Однако для изрядно обескровленной российской экономики такая новая гонка вооружений может закончиться драматическим образом. Интересно, что такой подход может активнейшим образом (хотя и не формально) поддержать ЕС, который в результате может рассчитывать на усиление военного присутствия США в регионе, а значит — уменьшить тревоги за собственную безопасность. Обама бы никогда не пошел на такую рискованную игру, а вот Трамп — вполне может. «Умиротворяющий» Киссинджер в команде Трампа — это, конечно, хорошо для России, но «не Киссинджером единым», как говорится — в команде Трампа достаточно и откровенных «ястребов».
Нам всем пора хорошенько выдохнуть, думая о новой администрации, и больше сосредоточиться на украинских вопросах. Это не означает, что мы должны полностью игнорировать возможный новый внешнеполитический курс Трампа, но относиться к нему стоит рациональнее и конструктивнее, акцентируясь лишь на том, что для нас действительно важно. США остается крупнейшим международным субъектом, и от их решений зависит очень много. Много, но далеко не все. Возможно, это определенный «момент истины». Не столько для нас, сколько для наших европейских коллег. Что пора больше рассчитывать на себя.
Впрочем, для нас вопрос новой политики США тесно связан с другой болезненной темой — возможной новой «Большой сделки».
Большой шум по «Большой сделке»
— Он деловой человек, — нежно и мягко произнес дон Корлеоне. — Я предложу ему сделку, от которой он отказаться не сможет.
«Крестный отец». М.Пьюзо
Как правильно отметил недавно А.Сушко: «Мыслевирус «большой игры» захватил экспертов, журналистов и общественных деятелей». Действительно, за последние 2—3 месяца было немало сказано и написано о возможной перспективе «Большой сделки» (Big Deal). Все активно включились в обсуждение ее возможных конфигураций, кто, что и кому «отдаст» в ее рамках.
Между тем эти разговоры игнорируют очевидный факт: роль американо-российских отношений хоть и вышла на ведущий план, однако не является де-факто системообразующей в геополитическом смысле. Более того, обострение этих отношений (в смысле их значимости) достаточно искусно конструируется, прежде всего, самой Россией для поддержания иллюзии своего «геополитического статуса». Страна, находящаяся под санкциями, активно проедающая свои валютные запасы, считает, что «по состоянию на начало 2017 года Российская Федерация — держава глобального уровня, которая самостоятельно обеспечивает свой суверенитет и национальную безопасность. Она не ассоциирует себя с какой-либо частью мирового сообщества — будь то Евро-Атлантика или страны бывшего СССР — и интегрируется непосредственно в глобальный мир». Любопытно, что эти «воздушные замки» ретранслированы не российским МИДом или одним из российских федеральных каналов, а Д.Трениным — директором Московского Центра Карнеги. Центра, который, несмотря на свой статус «западного», с 2014 года активно дрейфует в общем русле российской внешнеполитической линии. Даже не столько «дрейфует», сколько активно плывет. Причем настолько, что за этот период избавился сразу от трех крупных аналитиков (критически настроенных к российскому руководству) по вопросам внутренней и внешней российской политики (среди этих аналитиков и Лилия Шевцова).
Показательно, что больше всего о возросшей роли России говорят либо сами россияне, либо зарубежные политики/эксперты, с ними связанные. Постоянные рассуждения Г.Киссинджера о необходимости «уважать российские интересы» и «понять дух русских» обусловливается вовсе не неким далеко идущим предвидением, а, скорее, его личным желанием принять участие в уже привычной для себя роли посредника между США и Россией, как правоприемницей СССР. Однако мир, в котором это было актуально, развалился еще 25 лет назад, и отчаянные потуги кремлевского руководства вернуться к этой модели через разрушение международного права хоть и являются частично успешными, однако все же больше похожи на «пену», чем на неумолимое движение айсберга.
Единственным же реальным соперником США на международной арене остается Китай. И, по большому счету, когда речь идет о некой «Большой сделке», ее цель следует описывать вовсе не как передел «сфер влияния» между США и Россией, а как формирование некого нового статус-кво в отношениях между США и Китаем, а также Россией и Китаем. Все так увлеклись «захватывающими» рассуждениями на тему «А вот Трамп захочет Иран и Сирию…» или «Путину придется отдать…», что совершенно забыли поинтересоваться у остальных международных субъектов (прежде всего Китая) — что они думают по этому поводу? Все ли их устраивает и как, с их точки зрения, выглядит «новый дивный мир»? И если такая сделка будет заключена, то согласятся ли они с ее результатами?
Кроме того, разговоры о том, что мы на пороге Ялты-2 или Хельсинки-2, имеют весьма косвенную связь с реальностью. Пример Ялты вообще некорректен, поскольку то соглашение подписывалось однозначными победителями, которые разгромили своих противников полностью и чья субъектность (и военная сила, что немаловажно) не вызывала сомнений ни у кого — все остальные потенциальные субъекты были слишком ослаблены. Кто сейчас эти «победители»? Не могущие найти новый политический баланс после выборов в США? Или Россия, которая с трудом привела (с многочисленными выходами из строя) свой единственный авианосец в Сирию и бесславно возвращает его назад?
Если говорить о действительно стратегических вопросах, то что нас должно беспокоить больше: перспектива (весьма туманная) договоренности двух лидеров (с непонятным механизмом реализации) — или, к примеру, стремительное становление Четвертой технологической революции? Последняя обретает вполне конкретные черты и уже влияет на экономические (а значит — и политические) перспективы государств. Яркий пример: стремительное удешевление стоимости солнечной энергии. Уже в 2015 году та же КНР вышла на первое место по количеству введенных в строй солнечных батарей суммарной мощностью 43,5 гигаватта, а в 2016 году должны были добавиться новые мощности. Для сравнения: мощности Украины по производству электроэнергии составляют 27 гигаватт, из которых половину вырабатывают АЭС, а остальные — ТЭС и ТЭЦ (зависящие от угля). В условиях постоянных дискуссий об угле из восточных областей, о шахтерах и т.д. — что конкретно для Украины важнее? Ответ, думаю, очевиден.
Кроме того, идея «Большой сделки» явным образом отрицает всякую субъектность остальных международных игроков (о чем уже было сказано выше). Даже если предположить, что между США и Россией действительно будет заключен какой-либо договор (что представляется мало реальным), то будет ли это автоматически означать, что все будут готовы его придерживаться?
Следует понимать, что для заключения подобных «Больших сделок» всегда требуется очень специфический международный контекст — либо монопольное положение подписантов на международной арене, либо тотальное согласие подавляющего большинства международных субъектов на предложенное решение. И даже тут есть немаловажный фактор — согласие страны, в отношении которой такое решение может быть принято. Можно с определенными оговорками поверить в вероятность сделки по Сирии (Башару Асаду деваться особо некуда, и без непосредственной поддержки России его перспективы весьма призрачны, в т.ч. — его физическая безопасность). Можно поверить в вероятность сделки по другим вопросам. Но если мы говорим о сделке по Украине, то здесь возникают сомнения в том, что она может быть реализована без желания самой Украины. Хотя Россия и поддерживаемые ею боевики, похоже, считают, что у нас тут все зиждется на «американских ЧВК» и некоей призрачной «помощи американской военщины», однако, как мы понимаем, реальность совершенно иная.
О чем мы действительно должны помнить, так это о том, что Киссинджер, который сегодня так беспокоится о «мире в Украине», — это человек, который, по сути, уничтожил демократическое вьетнамское государство, воздвигнув на его месте коммунистическое. Нам следует почаще вспоминать, чем реально закончились те самые «Парижские договоренности», за которые г-н Киссинджер получил свою Нобелевскую премию. А закончилось это «перемирие» крайне печально и показательно: заключенный мир между демократическим Южным Вьетнамом и поддерживаемым СССР коммунистическим Северным Вьетнамом (кстати говоря, уже не раз проводилась вполне оправданная аналогия между нынешними гибридными методами войны в Украине и тем, как СССР реализовывал войну во Вьетнаме) был вероломно нарушен войсками Северного Вьетнама, и его войска (после стремительного вывода американских войск из Южного Вьетнама в 1973 году) достаточно быстро достигли Сайгона, попутно «освободив» Южный Вьетнам и от законной власти, и от значительной части населения (кого репрессировали, кого заставили выехать из страны). Если мы заменим «Южный Вьетнам» на Украину, а «Северный Вьетнам» на «ДНР/ЛНР» то будем не так уж далеки в своих аналогиях. Однако есть и важное отличие: мы последние 3 года отстаиваем свою свободу своими силами (хоть и при поддержке мирового сообщества), и какой-либо вывод призрачных «американских войск» нас не сильно беспокоит ввиду их отсутствия…
Поэтому, если мы даже задумаемся над тем, а не принять ли нам предложение «мэтра мировой политики» Киссинджера, то стоит вспомнить, что его «история успеха» весьма относительна и ничем хорошим для вьетнамцев не закончилась. Таких «данайцев», как Киссинджер стоит действительно опасаться.
Украине нужна адекватная «сицилианская защита»
Потерпеть неудачу невозможно… до тех пор, пока ты не сдаешься.
А.Линкольн
Говоря о «Большой сделке», сложно не задать себе вопрос — а готова ли Украина к такому развитию событий, если они вдруг станут реальностью? И если сделка вдруг обретет реальные черты, то чем мы сможем на нее ответить? Ряд украинских экспертов и даже олигархов включились в эту дискуссию превентивно, уже начиная прикидывать, от чего мы должны отказаться, дабы наши интересы в «Большой сделке» были учтены хотя бы минимально. Однако эта логика подразумевает, что мы не можем на этот процесс повлиять, но лишь принять новую реальность, с обреченностью объекта политики, а не субъекта.
Можно даже не сомневаться, что в случае нахождения некой единой платформы интересов между США и Россией по поводу урегулирования по Украине и Сирии перспектива такого соглашения замаячит на геополитическом горизонте. И так же можно не сомневаться, что в этом случае Украине попытаются «сделать предложение, от которого мы не сможем отказаться». Скорее всего, это и будет своеобразный момент истины, точка бифуркации на пути становления нашего реального, а не формального суверенитета: будем ли мы пытаться искать пути компромисса по модели, предложенной украинскими и западными (де-факто — пророссийскими) миротворцами или, вновь апеллируя к известному роману М.Пьюзо, проявим себя «сицилийцами», готовыми пойти до конца?
Последнее не означает, что компромисс невозможен вообще, но не по принципиальным для нас вопросам. Однако точно так же нужно понимать, что установление мира на приемлемых для нас условиях будет сопряжено с титаническими усилиями. Причем — во многих сферах сразу. Это еще и тот момент, когда, возможно, придется показать нашу готовность быть даже иррациональными, но настоять на своем.
Однако эта готовность будет мало что значить без радикальных трансформаций самой страны. Прежде всего — выбор адекватной данной ситуации адаптивной модели национальной безопасности и концепции внешнеполитической деятельности. Сегодня мы поставлены в условия, когда единственно возможной реакцией на гибридную агрессию является применение некоего аналога шахматной «сициалианской защиты», построенной на идее создания асимметричных позиций. То есть во время отыгрыша этого дебюта часто возникают особые позиции участников, которые ведут к острой тактической борьбе. И хотя чаще всего инициатива на стороне белых однако, черным приходится проявлять гибкость, делая противостояние ассиметричным и во многих случаях — переходя в нападение. По-сути «сицилианская защита» — это именно то, что чаще всего характеризуют более простым выражением: «Лучшая защита — нападение», но в данном случае — ассиметричное.
Наши оппоненты ведут интенсивную игру, атакуя нас с разных направлений или лишая нас поддержки на важных для нас участках. Прежде всего это относится к внешнеполитическим аспектам, но местами — и к внутриукраинскому контексту.
Нет смысла закрывать глаза на то, что сегодня мы находимся в непростом положении. Вызовы, перед которыми мы оказываемся, умножаются в геометрической прогрессии. Причем эти вызовы становятся все изощреннее и сложнее, а появление их предсказать сложнее. Некоторые даже ставят вопрос о том, целесообразно ли вообще заниматься традиционным прогнозированием и сценированием на его основе? Ведь чем дальше, тем чаще эксперты ошибаются, а многие прогнозы теряют актуальность уже в момент их публикации.
Однако, несмотря на все вышеуказанные проблемы, прогнозирование все же нужно. Прогнозирование и сценирование дает нам минимальное ощущение упорядоченности и возможности посмотреть на развитие ситуации в неких условных «чистых» условиях. Да, они почти никогда не бывают такими, и «черные лебеди» врываются в этот процесс самым драматичным образом. Кроме того, важное условие появление этих самых «неожиданных сюрпризов» — чаще всего нехватка информации. Прогнозирование позволяет частично заполнять эти бреши. Даже если прогноз составлен на основе неправильных представлений о реальности. Прогнозирование же — это путь к составлению хотя бы мало-мальски адекватного плана действий на средне- и долгосрочную перспективу. Да, планы эти будут очень несовершенны, но все прекрасно знают, что в условиях кризиса иметь плохой план лучше, чем не иметь вообще никакого.
Даже макросценирование может оказаться полезным, поскольку, несмотря ни на что, есть некие события глобального (как минимум — для нас) масштаба, к которым нужно быть готовыми и в условиях, при которых нужно иметь возможность быстро определить свою позицию. Например: какова должна быть наша линия поведения, если мы останемся без поддержки США (даже в ее текущих объемах)? Или если санкции с России будут сняты? Или если новая администрация действительно настолько обострит отношения с Китаем, что они приобретут черты военного конфликта? Или если США начнут жесткое противостояние с Россией?
Впрочем, что совершенно точно, так это то, что нам нужно все же стараться меньше жить чужими эмоциями и событиями и больше обращать внимание на себя.
Однако это ставит другой вопрос: что нужно сделать, чтобы минимизировать эффект «черного лебедя»? Особенно если от его проявления будет зависеть безопасность всего государства. По всей видимости, речь будет идти об изменении философии построения системы национальной безопасности. Отталкиваясь не от идеи создания «непробиваемых щитов», а адаптивной системы «национальной готовности» продолжать функционировать даже в условиях коллапса. Понимание этого концепта, осуществление шагов по его реализации не будет ни простым, ни быстрым. Но сделать это нужно. Так же, как и провести, наконец, нормальные и целостные реформы в экономической сфере, в сфере образования. Более активно задействовать научный потенциал.
Сегодня мы входим в период ощутимых политических турбулентностей. И закончиться это все может крайне плохо для мировой стабильности и спокойствия. Если мы окажемся плохо подготовлены к грядущим процессам, то сожалеть нам уже не придется — этого просто будет некому делать. Новая администрация президента США — непростой и неожиданный игрок, находящийся в процессе формирования стратегии деятельности. Однако все говорит о том, что новый президент, как и Путин, — сторонник быстрой и высокодинамичной игры в меняющемся мире, требующей гибкости ума и сноровки. Хотя часто такая игра ведется и без понимания ее стратегической цели. Вполне возможно, что США на данном этапе действительно нужен именно такой президент — Америка неожиданно столкнулась с противником, о котором давно забыла. И несколько растерялась. В соревновании «длинных стратегий» (которыми традиционно славились США) и «тактической игры» чекистов Путина именно вторые держат инициативу, нанося множество ударов по незащищенным участкам тела. В т.ч. по тем, по которым в «джентльменской драке» вроде бы бить запрещено. Однако «геополитическую шпану» подобные «условности» не останавливают и не остановят.
Вполне может сложиться ситуация, когда, в противовес паническим настроениям о «мире и дружбе» между Трампом и Путиным, все может начать развиваться в диаметрально противоположном направлении. И вполне может быть, что именно это — наша надежда на то, чтобы остановить Путина не локально, а стратегически.
- Информация о материале
Харківський суддя зайняв 120 тисяч гривень у підприємця, справи якого розглядав у суді
Суддя Господарського суду Харківської області Станіслав Міньковський отримав безвідсоткову позику у розмірі 120 тис. грн.
Про це йдеться у повідомлені про суттєві зміни до декларації чиновника, яке опубліковане на Єдиному державному реєстру декларацій.
За даними декларації, суддя Міньковський отримав позику від Юрія Ямпольского.
Ямпольський працював арбітражним керівником, був керівником та засновником купи підприємств, діяльність яких зараз припинена.
Зокрема ТОВ «Центр інвестиційних технологій». Справу щодо банкрутства цього підприємства у суді розглядав саме Міньковський.
Крім того, по справі банкрутства ТОВ «Юридична фірма «Контракт-92» Ямпольского ліквідатором затверджував саме Міньковський.
Й таких справ не одне й не два.
За даними декларації за 2015 рік, Станіслав Міньковський володіє квартирою площею 39 кв..м. у Харкові, 86,3 кв.м. та земельною ділянкою під ним у с. Щурівка Балаклійського району, земельну ділянкою площею 1200 кв.м. у Дергачах.
Суддя володіє автомобілем «MERCEDES-BENZ ML320CDI» 2008 року, а його дружина орендує автомобіль «VOLKSWAGEN TIGUAN» 2009 року.
Олена Білоусова була засновником ТОВ «Мерефа-Агро».
За 2015 рік Міньковський заробив майже 200 тис. грн., а його дружина – 115,6 тис. грн.
Готівкою у судді було вказано 3529 євро.
- Информация о материале
Контрреволюція гідності
Притягнення до суду й арешт Юрія Сиротюка сприймаються за один із найпоказовіших символів суспільних змін в Україні, що настали після Майдану. Адже, якщо вірити популярному переказові, саме Сиротюк і був автором визначення подій листопада 2013 — лютого 2014 рр. як Революції Гідності. А саме таке визначення допомагає збагнути глибинні механізми суспільного вибуху. Ніхто й ніщо не змогло б спричинити цей вибух, крім накопичуваної роками зневаги влади до національної гідності українців, до громадянських прав і свобод наших співвітчизників.
Врешті-решт ставлення до людської гідності визначає вододіл між демократією і тоталітаризмом. Неминучість краху диктаторських режимів обумовлюється станом несвободи, що унеможливлює вільний науковий і творчий пошук. Не ситуативне падіння цін на нафту, а витончена система розчавлювання комуністичним режимом людської особистості робила СРСР неконкурентоспроможним марґіналом в епоху високих технологій. І прагнення посткомуністичних еліт України часів Кравчука, Кучми, Ющенка та Януковича зберегти релікти командно-адміністративної системи було несумісним із об’єктивним пошуком цивілізаційної перспективи найбільш креативною частиною нації.
Очевидна хвиля розчарування, котра наростає нині в Україні, визначається браком реальних структурних змін, які можна було б відчути на особистому рівні, у вимірі відносин громадянина і влади. Владна вертикаль несе в собі архаїчну засаду домінування чиновника над тим, чиїм коштом утримується чиновник — громадянином, платником податків. А саме він, звичайний громадянин, мав би відчувати себе в державі господарем, творцем її майбутнього. Без руйнування посткомуністичної вертикалі відносин, без реалізації інтенцій Революції Гідності Україна прирікає себе в сучасному світі на статус вічного аутсайдера. Хоч скільки б грошей позичали нашій владі західні донори, вони зникатимуть, ніби в піску, без власної креативної верстви, вільної в творчому пошуку, захищеної від чиновницького хамства й нав’язливого контролю.
Чи здатні виховати цю верству українські університети? Ні, доки в нас існує атавістична структура управління освітою й контролю над нею. Адже заляканий чиновниками від науки педагог, зв’язаний сотнями циркулярів і приписів, поставлений під жорсткий контроль вищих інстанцій, здатен виховати лише слухняного виконавця, а не мужнього борця за істину, готового протистояти застарілим стереотипам. Недарма ж бо Євангеліє застерігає: «Учень не більший за вчителя» (Мт. 10:24).
Я працюю в університеті з початку 1981 року. Тому й можу цілком відповідально стверджувати, що відтоді ніколи, навіть у часи брежнєвського застою, викладач української вищої школи не був настільки поневолений системою державного контролю, як зараз. А в освітній системі СРСР Україна вважалася найбільш забюрократизованим тереном, з яким міг змагатися лише Узбекистан!
Наші колеги, що потрапляли на викладацькі посади в західноєвропейські університети, згадували про свої наївні намагання допитатися в завідувачів кафедрами, як оформлювати робочі плани й програми, куди записувати інформацію про проведені лекції. Українські професори не вірили, що цього всього може не бути в університеті. Вони не могли прийти до тями від несподіваного відкриття: їм довіряють!
Від Революції Гідності ми очікували формування у вищій школі атмосфери довіри, підтримки особистих ініціатив, заохочення творчості. Зрештою, нові інформаційні технології дозволяють звільнитися від паперової звітності. Натомість ми одержали цілком протилежне: невпинне наростання валу паперів, що їх мусили заповнювати спершу керівники підрозділів, а згодом уже й кожен викладач.
З’явилися журнали для планування роботи викладача, один примірник яких зберігається на кафедрі, а другий — в учбовій частині. Крім звичайного навчального навантаження, необхідно стало запланувати свою методичну, методично-організаційну, наукову, виховну роботу згідно з кожним з цих розділів. Якість роботи кафедри стала визначатися наявністю на ній 25 видів документації, а викладач мав підготувати й зберігати на кафедрі навчально-методичний комплекс з дисципліни, що містить програму, конспект лекцій, матеріали до практичних занять і самостійної роботи студентів, критерії оцінки успішності, комплекти контрольних завдань і екзаменаційних білетів, методичні вказівки до індивідуальних завдань, графіки самостійної роботи студентів.
Далі — більше. Декларуючи поступове скорочення аудиторного навантаження викладачів (лекцій, практичних занять, консультацій тощо) до 600 годин, Міністерство освіти й науки вирішило допильнувати: а чим займаються викладачі в решту робочого часу? Виходячи з тривалості робочого тижня в 36 годин, кожен мусив розпланувати своє річне навантаження так, аби воно сягало не менш ніж 1512 годин на 2014—2015 навч. рік, а в 2015—2016 році — не менш ніж 1548 годин. З’явилися таблиці на 24 сторінках для розрахунків робочого часу. З них ми довідалися, що, скажімо, розробка робочої програми навчальної дисципліни обсягом менше трьох кредитів має займати до 30 годин, підготовка конспектів лекцій — 30 годин на один кредит, підготовка до практичного заняття — 1,5 години на одну годину заняття, виступ з доповіддю на науковій конференції в Україні — 20 годин, а за кордоном — 50 годин.
Прикметна градація вводиться для оцінки значущості наукової публікації. Якщо монографія опублікована в провідному видавництві, включеному до окремого списку, вона оцінюється в 200 годин за кожен друкований аркуш (40 000 знаків), якщо публікується в інших видавництвах за рекомендацією вченої ради університету — в 100 годин за друкований аркуш, а коли ти видав монографію самостійно поза видавництвами спеціального списку, то вона взагалі не враховується, хоч буде якою завгодно геніальною. Так само й наукові статті. Публікація статті у виданнях, індексованих у науковометричних базах SCOPUS та Web of Science, приносить 150 або 100 годин, а в інших виданнях — 40 годин. Зважмо на те, що в Україні немає літературознавчих видань, індексованих у базах SCOPUS та Web of Science.
Можна було б посміятися з дилетантських спроб знайти одиниці виміру дослідницької праці, якби слідом за цим не запроваджували жорстку звітність за виконання запланованих робіт.
Увесь Харків був заінтригований минулого року широко розрекламованими обшуками в помешканнях міського голови та його співробітників. Юрій Луценко заявив про розпочату кримінальну справу «щодо організації схеми з розкрадання 654 га землі Харкова на суму 4 млрд грн». І що ж? Наш непереможний Геннадій Кернес вкотре посміявся з київських опонентів, а кількаденна праця понад сотні працівників спецслужб виявилася марною.
Натомість про працю контрольно-ревізійного управління Міністерства освіти й науки в Харківському політехнічному інституті — одному з кращих вищих навчальних закладів України — цього не скажеш. Переповідають про дріб’язкові перевірки викладацьких журналів, перерахування виконаних годин, які завершилися тріумфом КРУ: багатотисячними штрафами, накладеними на тих, у кого знайшли помилки в звіті про виконану методичну й наукову роботу. В країні, де чотири мільярди зникають безслідно, виявляється, жорстоко карають неуважних педагогів і науковців, які не знайшли, чим відзвітувати за одержані копійки.
Тепер надходить черга Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна — найстаршого університету Наддніпрянської України, що роками входить до першої трійки в загальнонаціональних рейтингах вищих шкіл. І ось уже другий місяць викладачі з тремтінням переглядають свої журнали, таблиці навантажень та інші документи, відчуваючи себе підсудними на якомусь абсурдному слідстві.
Що це, як не нищення гідності тих, хто мав би складати інтелектуальну еліту України? І чи варто дивуватися, що з кожним роком усе менше стає охочих вступати до аспірантури й пов’язувати себе з науковою та викладацькою працею?
Ми часом гірко іронізуємо над дільничними лікарями, котрі замість огляду хворого змушені займатися заповненням лікарняного листа. По суті, університетський професор еволюціонує в тому самому напрямку. Можна зрозуміти логіку успадкованого від СРСР освітнього відомства. Воно не здатне реформуватися, несумісне з динамікою наукового пошуку й педагогічного лідерства. Для пересічного працівника міністерства, обласного чи районного управління освіти здалося б єрессю саме припущення, що він покликаний допомагати педагогові, а не керувати ним. Що найстрашніше — чиновник від освіти не вміє шанувати людської гідності. Аби переконатися в цьому, досить зайти до будь-якого кабінету національної мережі освітніх відомств. Змушене імітувати реформи, міністерство інтерпретує їх у звичному ключі: винаходячи все нові й нові приписи, інструкції, деталізуючи до дріб’язкових нюансів систему контролю над педагогами. Відбувається щось цілком протилежне, альтернативне Революції Гідності. Відбувається контрреволюція гідності.
Її наслідки неважко спрогнозувати. Вища школа остаточно позбудеться креативних особистостей. Натомість чудово приживуться в цій системі тотального контролю пасивні виконавці, здатні оперативно виконувати інструкції, готувати бездоганні звіти, мовчки приймати найбезглуздіші вказівки. Зрештою, вони знайдуть кошти для оплати послуг найманих авторів і публікації під власним іменем книг і статей у рекомендованих видавництвах. Ну а талановитій українській молоді лишається один шлях — у Гарвард, Кембридж, Париж, Рим, туди, де немає журналів взаємовідвідувань і прискіпливих перевірок, а панує атмосфера інтелектуальної свободи й пошани до людської гідності.
Архієпископ Ігор ІСІЧЕНКО,
професор, доктор філологічних наук,
Харків
- Информация о материале
Страница 365 из 2102
