Главная

Коллекторы. Что им можно и чего нельзя

27 февраля Минюст начинает обучение первой группы кандидатов в частные судебные исполнители, после чего счастливчики, прошедшие стажировку и сдавшие квалификационные экзамены, приступят к работе. Институт частных судебных исполнителей предусмотрен законами Украины, вступившими в силу в начале этого года, и уже, как это водится у нас, подвергся общественному остракизму: дескать, государство узаконило коллекторов, которые занимаются вышибанием долгов с граждан и предпринимателей путем угроз, опечатывания квартир, выноса личного имущества и т. п. На самом деле это далеко не так. Украина пошла по пути европейских стран, где система исполнения решений судов смешанная, т. е. состоит из государственных и частных исполнителей. Другой вопрос, что в наших условиях принципиально полезное новшество может превратиться в свою противоположность.

В чем проблема

Согласно действующему законодательству процесс исполнения судебных решений состоит из двух этапов —добровольного и принудительного. Скажем, если суд признал гражданина или предпринимателя должником (например, в случае невыплаты кредита), таковой в течение определенного времени имеет возможность вернуть долг добровольно (перечислить сумму, определенную в решении суда, банку). Если этого не происходит (а так чаще всего и бывает), начинается этап принудительного исполнения. Заключается он в том, что обязательство по выплате долга обращается на имущество (движимое или недвижимое) должника. Такое имущество арестовывается, описывается, оценивается и передается на торги. Сумма, вырученная в результате продажи, идет в счет погашения долга. Подобная же схема применяется в гражданских делах (например, при лишении одного из супругов родительских прав), имущественных спорах между предприятиями, субъектами хозяйствования, с одной стороны, и органами власти, местного самоуправления — с другой, и т. п.

Принудительным исполнением судебных решений занимается Государственная исполнительная служба (ГИС) Минюста. Уже из приведенного выше элементарного примера видно, насколько неблагодарным делом занимаются государственные исполнители. Но причина тут не только в сложности и громоздкости процедуры. Сами госисполнители слабо мотивированы работать. По данным заместителя министра юстиции по исполнительному производству Сергея Шкляра, в 2015 г. средняя зарплата госисполнителя не превышала 2,5 тыс. грн (сейчас с учетом повышения минимальной зарплаты, а для бюджетников — минимального оклада единой тарифной сетки она составляет 3,5–4 тыс. грн). Это притом что, по словам г-на Шкляра, один госисполнитель ежегодно только в пользу госбюджета взыскивает более 400 тыс. грн. Не случайно около 20% должностей в ГИС остаются вакантными. В прошлом году Минюст решил повысить мотивацию госисполнителей и начал пилотные проекты в Киеве и Сумах, в рамках которых сотрудники ГИС за исполнение решений судов по имущественным спорам получают денежное вознаграждение в процентах от взысканной суммы.

Но и это, видимо, слабо помогает. Дело тут еще и в том, что сами госисполнители, мягко говоря, особым тщанием не блещут. Поэтому в предпринимательской среде, например, считается нормальным стимулировать их работать с должниками — за счет ценных подарков, предоставления автомобиля для поездок и путем внесения части оплаты за приобретенное жилье и прочих «подмазок». Сами госисполнители частенько обращают взыскание по долгам на предприятие в целом, а не на отдельные его активы, т. е., по сути, закрывают его. Поэтому нередки случаи, когда такие неправомерные действия суды рассматривают годами.

В результате, по статистике Минюста, 70% решений судов в Украине не исполняются. Поэтому введение института частных судебных исполнителей по идее как раз и направлено на то, чтобы осушить имеющееся болото.

Ограничения

По словам Сергея Шкляра, цель введения частных судебных исполнителей заключается в том, чтобы создать конкурентную среду и, соответственно, повысить качество услуг исполнительного производства. В конкуренты госисполнителям отбираются лица, имеющее два года юридического стажа или год стажа работы государственным исполнителем, нотариусом, адвокатом, арбитражным управляющим. При этом в отличие от госисполнителей они будут работать за вознаграждение. Но вот повысит ли это качество услуг, как говорят в Одессе, тот еще вопрос.

Дело в в том, что частным исполнителям законодательно запрещено взыскивать долги по самым резонансным судебным решениям. Как отмечает младший юрист адвокатского объединения «Вдовичен и Партнеры» Анна Непомнящая, они не могут выселять должников из квартир, заниматься вопросами, связанными с лишением родительских прав (например, передавать ребенка одному из супругов или попечителю), взыскивать долги у государственных и коммунальных предприятий и, наоборот, арестовывать имущество должников (как граждан, так и бизнеса) по искам данных предприятий, удовлетворенных судами, и т. п. Таким образом, частные исполнители преимущественно будут исполнять решения судов, связанных с долговыми обязательствами как между гражданами, так и предприятиями негосударственной (некоммунальной) формы собственности.

Самым привлекательным здесь является вышибание долгов в счет невозвращенных кредитов, взятых в коммерческих банках, ведь, по данным Минюста, в исполнительном производстве сейчас находится 272 млрд грн, которые необходимо вернуть коммерческим банкам и кредитным союзам. Но частных исполнителей вряд ли допустят (по крайней мере, сразу) к этой категории дел. Во-первых, потому, что, как отмечает Анна Непомнящая, частным исполнителям в первый год работы запрещено взыскивать долги, сумма которых составляет 20 и более млн грн, а до 1 января 2018 г. — долги, сумма которых составляет 6 млн грн и более. Таким образом, «частники» лишены возможности работать с самой «вкусной» категорией должников граждан и частных предприятий, долги которых исчисляются именно такими суммами. Работать же с долгами поскромнее частным исполнителям невыгодно, поскольку они будут получать денежное вознаграждение в процентах от взысканной суммы.

Во-вторых, взыскатель (т. е. гражданин или учреждение, которому должны) имеет право выбирать государственных или частных судебных исполнителей. Учитывая, что коммерческие структуры не от хорошей жизни уже научились работать с госисполнителями, выбор, скорее всего, будет сделан не в пользу «частников». Впрочем, есть и другие мнения. «Не исключено, что многие из тех, кто имел негативный опыт исполнения с ГИС, сделают свой выбор в пользу частных исполнителей — в надежде на более быстрое исполнение решения, более комфортное и доступное взаимодействие с ними», — полагает адвокат юридической фирмы «Ильяшев и Партнеры» Марина Сергеева.

Вопросы контроля

По расчетам Минюста, в этом году будет квалифицировано 500–700 частных исполнителей (по состоянию на 8 февраля подано 726 заявок) в дополнение к имеющимся около 5 тыс. государственных исполнителей. С учетом немногочисленного состава «частников» и ограничений в их деятельности существует опасность, что, несмотря на их большую мотивированность, новый институт приобретет те же болячки, что и служащие ГИС. Как это, например, сейчас происходит с сотрудниками Нацполиции, которые быстро научились у наспех переаттестованных коллег — бывших милиционеров — манкировать своими служебными обязанностями и нарушать законы. Поэтому очень важным звеном становления системы частных судебных исполнителей является вопрос контроля их деятельности.

Предусматривается, что на начальном этапе на действия «частников» можно жаловаться в Минюст, затем, согласно законодательству и европейской практике, их будет контролировать специально созданная профильная ассоциация. Но то, что хорошо в Европе, не всегда приживается в Украине. У нас, кстати, до сих пор нет законодательства, регулирующего права и обязанности подобных объединений (саморегулируемых организаций). «Учитывая, что частные исполнители мотивированы на получение денежного вознаграждения за исполненные решения и взысканные с должников суммы, их работа будет достаточно эффективной — при условии качественной профессиональной подготовки, — считает адвокат, управляющий партнер адвокатского объединения Suprema Lex Павел Мороз. — Но вот предотвращать злоупотребления с их стороны будет сложно. Полагаю, что контроль исключительно со стороны профильной ассоциации частных исполнителей может оказаться недостаточным. Поэтому следовало оставить механизм привлечения частных исполнителей к дисциплинарной ответственности (вплоть до прекращения деятельности) через органы государственной власти в лице все того же Минюста».

В конечном счете успех или неудача частных исполнителей так или иначе связаны с работой наших судов, которые, увы, не могут довести до логического завершения ни одного резонансного дела, не говоря уже о защите интересов простых граждан и рядовых предпринимателей. В это смысле «частники», будь они семи пядей во лбу, не в состоянии заменить служителей Фемиды, которые сейчас толком ни за что не отвечают.

Информация о материале

Опубликовано: 20 февраля 2017

Душили, душили... Заплатит ли Жеваго за банкротство банка

Банк «Финансы и кредит» был признан неплатежеспособным осенью 2015 года. До ввода в банк временной администрации учреждение долго было неликвидным, вкладчики не могли получить доступ к своим средствам.

В информационном пространстве есть много версий относительно банкротства этого банка. Собственник обвиняет в банкротстве свой менеджмент и НБУ. Глава Нацбанка Валерия Гонтарева считает виновным самого Жеваго. По ее словам, из-за этого банкротства олигарх останется ни с чем, так как был поручителем банка.

Исходя из того, что оценочная стоимость активов банка составила всего около 10 млрд грн при балансе 45 млрд грн, банк, очевидно, пострадал не только из-за локального финансового кризиса, а и из-за выведения активов.

В том числе по этой причине версия следствия о том, что служебные лица банка выдавали заведомо невозвратные кредиты, выглядит достаточно правдоподобно.

«В ходе следствия было установлено, что в 2012-2015 годах подозреваемое лицо вступило в сговор с бенефициарным владельцем компании Nasterno Commercial Limited, членами кредитного комитета банка «Финансы и кредит» и другими неустановленными лицами, чтобы завладеть имуществом банка.

«Овладение» происходило путем подписания заведомо убыточных кредитных договоров и договоров залога, которые не были отражены в официальной отчетности банка на сумму 53,7 млн долл», — говорится в решении суда.

Помимо этого, исходя из решения суда, банк также не выполнял условия получения рефинансирования от НБУ. В частности, ему было запрещено проводить активные операции со связанными лицами.

Так, судья наложил арест на недвижимость ПАО «АвтоКрАЗ» в Кременчуге, недвижимость ПАО «Стахановский вагоностроительный завод» в Стаханове, целостный имущественный комплекс в Токмаке Запорожской области, принадлежащей ОАО «Токмакский кузнечно-штамповочный завод», а также на часть имущества ЧАО «Росава» в Киевской области.

Однако, как показывает практика, арест имущества не означает, что у экс-собственника банка его отнимут. Суды так действуют еще со времен ареста имущества Вадима Новинского, который был собственником банка «Форум».

С тех пор суды то снимают, то накладывают аресты на имущество бывших собственников банков, но по сей день ни один собственник банка не пострадал. Более того, юристы в решениях судебных инстанций часто замечают определенные нарушения уголовного процессуального кодекса.

«В силу требований процессуального закона, следственный судья при решении вопроса о наложении ареста в обязательном порядке должен был учесть правовые основания для ареста имущества. Наличие соответствующей правовой основы должен доказать прокурор в судебном процессе», — подчеркивает старший юрист ЮФ «Мисечко и партнеры» Антон Диденко.

По его словам, в постановлении следственный судья Печерского районного суда Киева сослался на два правовых основания для наложения ареста на имущество.

На пункт 1 части 2 статьи 170 УПК, согласно которому арест накладывается на имущество, которое может служить доказательством в уголовном производстве, и на пункт 4 части 2 этой статьи, которая регламентирует порядок наложения ареста на имущество, на которое может быть обращено взыскание в уголовном производстве по иску потерпевшего к обвиняемому, или имущество, которое может быть конфисковано в доход государства по приговору суда.

«Вместе с тем, из текста постановления никоим образом не усматривается, какие факты, свидетельствующие о наличии оснований для принятия мер по обеспечению иска, суд положил в основу своего решения», — говорит Диденко.

Более того, в нынешних юридических реалиях от ареста до окончательного решения суда по этому делу пройдет достаточно много времени, которого будет вполне достаточно, чтобы защитить активы от изъятия.

«Данный случай не является чем-то особенным. Суды, особенно это касается низших инстанций, временами выносят решение об аресте средств на счетах, имущества, в том числе ценных бумаг. Однако суды высших инстанций, как правило, «поправляют» решение нижестоящей инстанции, сводя старания правоохранительных органов к нулю», — отмечает управляющий партнер ЮФ N&D Андрей Довбенко.

«От начала досудебного следствия до вступления в силу приговора суда, по которому собственник банка может быть признан виновным и привлечен к ответственности, могут пройти долгие годы. За это время, используя механизмы уголовного процессуального законодательства, аресты могут быть сняты, а обвиняемый может оказаться вдали от Украины», — подчеркивает управляющий партнер адвокатского объединения Suprema Lex Виктор Мороз.

Вместе с тем, по его словам, у Жеваго есть поводы для беспокойства.

«Учитывая активность ведения следствия Генпрокуратурой, полагаю, что Жеваго таки придется расстаться со своими активами. К сожалению, в Украине пока не было случаев реального привлечения собственников банков к уголовной ответственности, но будем надеяться, что ситуация изменится», — говорит Мороз, не скрывая, что представляет интересы крупных кредиторов и вкладчиков банка.

В то же время некоторые собеседники ЭП говорят, что в подобных делах в тонкости юридического процесса можно и не вникать.

«Подобные дела зачастую имеют политический подтекст. Вне зависимости от того, что решил суд первой инстанции, ситуация может кардинально измениться в зависимости от политических договоренностей собственника банка.

Суды могут написать в решении, что солнце встает на западе. Как показывает практика, собственники банков умеют договариваться с теми, кто в стране влияет на суды. Думаю, Жеваго сможет договориться, все дело в цене», — констатирует на правах анонимности заместитель председателя крупного банка.

Информация о материале

Опубликовано: 20 февраля 2017

Крушение и надежда. Семён Глузман o нежелании реформировать страну и последствиях, к которым это приведёт

Кто он

Психиатр, правозащитник, публицист, писатель, общественный деятель, член ведущих зарубежных психиатрических обществ, лауреат ряда премий в области прав человека. В советское время был диссидентом и политическим заключённым, провёл семь лет в лагерях и три года в ссылке

Почему он

Человек с безупречной репутацией и острым взглядом на общественно-политические проблемы страны

—Помните ли вы свои ощущения в январе-феврале 2014-го?

— Я в палатках не жил и в активных действиях не участвовал. Роль моя была невелика: после работы покупал колбасу, сыр, хлеб и нёс всё это на Майдан. Причём, когда пришёл в первый раз, у меня было такое странное ощущение... Меня запустили в палатку, где находился склад, я передал еду, отошёл на пару метров от входа и увидел трёх парней, таких наших классических молодых жлобов, через два слова мат. Я подумал, что в этом месте их быть не должно, что это какой-то явный диссонанс.

Я не испытывал жгучей ненависти к Януковичу, хотя диагноз ему поставил гораздо раньше февраля 2014-го. Более того, я был членом Общественного совета при Януковиче. В отличие от большинства коллег пытался дискутировать с ним. Но потом я туда ходить перестал. Когда взрослые дяди и тёти на полном серьёзе обсуждают, какого цвета краской покрасить внутренние и внешние стены музея Шевченко, это, знаете ли, как-то…

Для меня Майдан был местом крушения старой Украины и местом надежды на перемены к лучшему. Это несмотря на то, что был пережит предыдущий Майдан, более свободный и бескровный. Но в принципе, у меня не было иллюзий. Я понимал, что с обеих сторон баррикад украинский народ.

— Как вы отнеслись к переходу мирных протестов в вооружённое противостояние?

— Поведение властей было совершенно омерзительным. Тут дело не только в Януковиче, но и в его окружении. Когда произошла первая стычка с абсолютно не агрессивной молодёжью, когда мальчиков и девочек побила милиция, умный политик немедленно прибежал бы туда, обнял-поцеловал бы самую красивую девушку, сорвал погоны с какого-нибудь майора и стал бы героем — по крайней мере на какое-то время. Но на это им ума не хватило.

А дальше уже был поток, неостановимая стихия. Причём не толпа, а собрание людей, объединённых идеей протеста и в общем-то понимавших, что политиков к этому движению подпускать нельзя, потому что все украинские политики из одного гнезда.

В целом Евромайдан не был для меня радостным событием. Как человек достаточно поживший, много думавший и кое-что читавший, я понимал, что даже его победа не гарантирует нам скорых улучшений. В январе 2014-го, когда убили армянского мальчика, я был во Франции. Увидел по телевизору, что происходит в Киеве, и понял, что это начало конца. Кто бы ни победил, это уже не был прежний мирный Майдан.

Кто виноват? Не знаю, есть ли смысл об этом говорить. Конечно же, фактически виноват Янукович, но я думаю, что гораздо больше виноват Ющенко. Этот человек сделал всё, что он сделал, и не сделал ничего, что должен был сделать. Я думаю, это самое чёрное пятно в истории современной Украины.

— Вы всегда крайне резко высказываетесь о результатах работы президента Ющенко. Есть ли параллели с результатами работы президента Порошенко?

— Президентство Порошенко можно разделить на два периода. Первый — короткий, когда он только пришёл к власти и был частью команды. Тогда власть не очень понимала, что делать, как делать, и Россия этим воспользовалась. Второй период — когда Порошенко начал выстраивать во внутренней политике то, что не удалось выстроить Януковичу, и то, что он продолжает выстраивать сегодня.

Я не политолог, но, на мой взгляд, Порошенко ближе к Януковичу, чем к Ющенко. Потому что Ющенко это просто клоун, абсолютно несерьёзное существо. Как личность Порошенко отличается от Януковича — он умней, начитанней, красиво говорит, но ведь для истории всё это не важно, она оценивает только результаты. А результат, я боюсь, будет очень близким к результату Януковича.

— Думали ли вы, что последствием второй украинской революции станет аннексия Россией Крыма и война в Донбассе? Могла ли новая власть это предвидеть и предотвратить?

— Конечно, не думал. Насчёт власти не знаю. Вообще-то власть должна иметь свои источники информации, но наша власть никогда их не имела. У нас полным-полно бывших генералов разведки, но самой разведки не было. До последнего момента я убеждал своих знакомых, что введение Россией войск в Крым в силу множества причин невозможно. Оказалось, всё возможно. Я понимал, кто такой Путин, но не думал, что он решится на полное надругательство над международным правом.

Конечно, далеко не все люди в Крыму любят Украину, и Украина в этом тоже частично виновата. Я помню результаты первого референдума, когда большинство крымчан проголосовало за независимость, но у нас же не было стратегии государственной политики, а была только стратегия личного обогащения. От Крыма требовали, чтобы там появилась украиноязычная пресса. Не важно, что пустая, бессмысленная и раздражающая, важно, чтобы на украинском языке.

Вот мы и получили то, что получили. Как сообщил мне один высокопоставленный сотрудник СБУ, количество крымских сотрудников службы безопасности, перешедших на сторону России, было тотальным и составило 1600 человек.

— Согласны ли вы с утверждением, что мы воспринимали революцию как демократическую, а она в результате оказалась национальной и даже националистической?

— Я так не думаю. Просто второй Майдан был уже жестокий, агрессивный, кровавый, и самыми заметными оказались те, кто не гнушался кровопролитием. Как правило, это крайние радикалы.

Да, наши ура-патриоты любят рассказывать, что в Донбассе на передовой воюют только украиноязычные, хотя это не так. Украину вообще нельзя делить по языковому принципу, это путь к поражению. Именно языковые вопросы частично привели к обострению ситуации. Обеим сторонам было выгодно играть в эту игру.

— Сейчас в Верховную Раду подано сразу три законопроекта, нацеленные на вытеснение русского языка из всех публичных сфер.

— Я ни один из них ещё не читал, но догадываюсь, что их задача — отвлечь людей от серьёзнейших экономических проблем. Давайте, ребята, деритесь, а мы будем делать, как делали раньше. Я не верю, что такие законопроекты можно подать без разрешения президента. Тем более что президент у нас совсем не из национал-патриотов, он человек достаточно циничный. Люди, знакомые с его семьёй, рассказывают, что между собой там по-прежнему говорят по-русски.

Кстати, я говорю по-украински, но после того как меня пытались заставить давать по-украински интервью, потому что у одного телеканала были такие требования, я отказался и теперь даю интервью только по-русски. Но когда я недавно встречался с блаженнейшим Любомиром Гузаром, то говорил с ним по-украински — во-первых, из уважения, а во-вторых, потому что меня никто к этому не принуждал.

Русский — это мой язык. Не Путина, а мой. Вон, Гитлер говорил по-немецки, но кроме него были Гёте, Гейне и Томас Манн. Для придурков, которые не читали книг, это аргумент непонятный, а для меня достаточный.

Даже большевики во время украинизации 1920-х годов открывали языковые курсы и пытались помочь людям. А наши ничего не делали. В общем, все попытки надавить на русский язык будут вызывать сопротивление и даже ненависть. Потому что сначала людей нужно накормить. Когда они не могут купить самые необходимые вещи, то разговоры о языке вызывают обратную реакцию.

— Евромайдан был борьбой за свободу. Нынешняя Украина свободнее той, что была при Януковиче?

— Мне трудно судить. Во времена Януковича я писал колонки, очень неприятные для его власти, но меня даже не исключили из Общественного совета. Как-то ко мне через общих знакомых обратилась жена Юрия Луценко и попросила для него книгу моих тюремных воспоминаний. Я подарил и подписал — что-то вроде «от бывшего заключенного нынешнему». Понятно, что книгу просто так пронести невозможно, что её просматривали и мою подпись читали. И какая была реакция властей? А никакой. После освобождения Луценко приехал ко мне, сел на тот самый стул, где сейчас сидите вы, и сказал: «Спасибо, вы помогли мне выжить».

Как ни странно, свободнее всего я чувствовал себя в зоне. Сейчас я тоже вполне свободен, пишу в прессе открытые письма президенту Порошенко, говорю всё, что думаю. На улице меня останавливают незнакомые люди, спрашивают: ну как, он вам ответил? Я говорю: пока нет.

Но это моё личное ощущение, а в целом я полагаю, что степень несвободы приблизительно одинакова. Лучше всего об этом свидетельствует несвобода провинциальных массмедиа: и раньше, и сейчас областные и районные журналисты пишут не то, что хотят, а то, что им позволено. А так люди могут говорить что угодно и где угодно. У нас, слава богу, не Советский Союз.

Мне кажется, ребята, которые руководят страной, не очень понимают своё будущее. Есть же исторические и социологические законы. Можно дожимать людей до какого-то предела, но, как справедливо заметил спичрайтер Кучмы, Украина не Россия. Здесь не получится.

Я всегда привожу один пример, приведу его и сейчас. Когда я сидел, порядка 30–40 процентов политических заключённых были украинцами. Я не видел в зоне ни одного белорусского или киргизского диссидента. Там не было фермента сопротивления, а здесь он есть. Поэтому мы получили и первый Майдан, и второй. А третий будет гораздо страшнее.

Вот чего я боюсь: они там совершенно не просчитывают ситуацию. Страна переполнена оружием и агрессией. Один наш ведущий социолог недавно мне говорил, что уровень недовольства пока невысокий, что люди терпят. Но социологи не смогли предсказать ни первый, ни второй Майдан.

— Вы не видите перемен к лучшему?

— Я — нет.

— Может, реформа полиции?

— Отвратительно было смотреть, как поступили с этой грузинской девочкой. Она сделала всё, что могла сделать, всё, что ей позволили Порошенко и Аваков. Нам помогал весь цивилизованный мир — и машины давали, и всякое другое. Но это же не реформа системы. Как только молодые реформаторы пытались что-то реально поменять, их тут же вынимали из обоймы. Лучше всего я вижу ситуацию в социальной сфере и в здравоохранении — она просто страшная. В этом кабинете сидели две мои коллеги, грузинские врачи-психиатры. Когда кто-то зашёл и сказал, что у нас новый министр — грузин Квиташвили, обе воскликнули: «Боже мой, зачем вы взяли именно этого? Он же худший министр из всех, которые были в Грузии!»

Потом мы поняли, что он подписывает любые документы, которые ему дают. Мне рассказали, как один соотечественник спросил его: «Сандро, что ты делаешь, зачем ты подписываешь дурацкие распоряжения?» Квиташвили ответил очень просто: «А я же по-украински не понимаю».

Сейчас пришла американка без опыта управления. Я с ней общался, вижу, что у неё благие намерения и воровать она не будет никогда. Но после нескольких месяцев её руководства я понял, что коррупция — это ещё не самое страшное. Самое страшное — непрофессионализм. Ни она официально не является министром, ни её заместители (Ульяна Супрун с августа 2016 года — и. о. министра здравоохранения. — Фокус). Ну да, мы же не в правовом государстве живём.

— Помогает ли понимать общественно-политические процессы знание психиатрии?

— Нет. Грубо говоря, психиатрия — это наука о безумии. Помогает социальная психология, но это совершенно другая сфера. Правда, мы и в этой области впереди планеты всей. Мне нравится ваш вопрос, потому что я могу в ответ сказать сокровенное. Несколько лет назад в нашей замечательной европейской стране соединили две абсолютно разные специальности, которые никогда и нигде не соединяли — психологию и психиатрию. Теперь у нас в трёх медицинских университетах выпускают мальчиков и девочек с дипломами «врач-психолог» — это приблизительно, как «слесарь-гинеколог». Они и врачами не могут работать, и очень плохо знают психологию.

— В последнее время я из умеренного оптимиста превращаюсь в умеренного пессимиста. Кажется, вы тоже?

— Да, причём дело не в возрасте. Я понимаю, что шансы исчерпываются. Полтора года назад у меня была встреча с американским дипломатом высокого ранга. Он мне сказал фразу, которую я на всю жизнь запомнил: «Понимаете, если у вас всё будет продолжаться так, как сейчас, и борьбы с коррупцией не будет, и ваша власть будет продолжать вести себя подобным образом, то рано или поздно мы от вас отойдём и вы останетесь наедине с Путиным. Мы этого очень не хотим, но будем вынуждены это сделать».

— На что же вы надеетесь?

— Придёт весна.

Информация о материале

Опубликовано: 20 февраля 2017

Блокада по-роттердамски: донецкий вариант

В конце января на паре железнодорожных веток в Донбассе появились люди в камуфляже, перекрывшие движение составов и товаропотока. Независимо от их реальных целей и от задач групп их поддержки, это высветило впечатляющую картинку накануне третьей годовщины Революции достоинства. Если одной фразой, то дуракам везет. Часто — долго, но никогда — навсегда. Или же можно так: «доворовались». Это сжатое изложение результатов энергетической реформы в нашей стране, а также последствий российской агрессии в Украине.

В стране случилось три теплых зимы подряд. Данное обстоятельство совершенно расслабило власти до привычного для них состояния — «распилинга и откатинга» денежных потоков и борьбы за место у сильно усохшей кормушки.

Сказать, что совсем ничего не делалось, нельзя, кое-что все же предпринималось. Теперь «газпромовский» газ мы покупаем исключительно через Европу (оказалось, это менее затратно), а примерно пятая часть ядерного топлива у нас уже не российского, а американского происхождения. Даже угольные ТЭС приобрели некоторый опыт сжигания южноафриканского угля. И, пожалуй, это все достижения. Немного, если честно.

А львиная доля изменений пришлась на первую «шоковую» зиму 2014–2015 гг. Накануне буквально за пару месяцев был потерян контроль над всеми антрацитовыми шахтами — в страну пришла война, и надо было что-то делать. Многое висело на волоске и могло завалиться в любую минуту. В общем, что-то и делали. Попутно привычно пробуя украсть.

Однако выдержали, ну а дальше… все понеслось по накатанной колее «схематоза». Не делались даже относительно несложные вещи. Так, север Луганской области изолирован от энергосистемы Украины. Образовавшийся энергетический остров полностью зависит от поставок угля с неконтролируемой территории и из России. Украине же понадобилось два (!) года, чтобы решить вопрос о землеотводе для ЛЭП. Во время войны, ага… В лучшем случае линию подключат к объединенной энергосистеме этой осенью. Один из экспертов иронически заметил, что если бы россияне так решали вопрос с энергообеспечением Крыма, то он бы и сейчас сидел при свечах.

На западе Украины наглухо зависла возможность переброски электроэнергии, производимой на трех блоках Бурштынской ТЭС. В 2015 г. в ДТЭК говорили, что злые люди из «Укрэнерго» вынуждают компанию к этому, а процесс сложный и может занять до года. Прошло уже полтора года, но абсолютно ничего не сделано. Цена вопроса — аж полмиллиона долларов. Ну и полное нежелание решать эту задачу. В «Укрэнерго» прямо говорят о саботаже.

Зато основным трендом стало резкое увеличение тарифов на все виды энергоносителей и для всех с последующим «освоением» полученных средств под лозунгом «не расшатывайте!» и т.д. Тарифы выросли в разы, а вот сказать, что за счет этого многое сделано, трудно. Темп изменений неуклонно снижался, а вот число схем неизменно увеличивалось.

Поставки топлива на государственную компанию «Центрэнерго» превратились в синоним кормушки для структур, близких к Грушевского и Банковой. После чего реальный интерес к ее прозрачной приватизации упал на Печерских холмах до околонулевого уровня.

В энергетике вершиной схем стала так называемая формула «Роттердам плюс« с привязкой цены угля к его цене в порту Роттердама. Обоснованием было то, что это очень по-европейски, обеспечивает независимость от поставок угля из неконтролируемых зон, а также предсказуемость, прозрачность и прочая, и прочая.

На практике все вылилось в банальное повышение цен на донецкий уголь. Причем «плюс» в вышеназванной роттердамской формуле — это оплата транспортировки из Нидерландов в Украину. Реально никто ничего оттуда не возит и не собирается. Поначалу чиновники невнятно обещали, что эту сумму на транзит скорректируют, введя ренту на уголь, но с ней в парламенте как-то совсем не сложилось. Так что деньги идут в чистый доход участников схемы. Печерск, судя по полному отсутствию реакции (уже почти год), тоже не в обиде.

При этом диверсификацией того же угля никто вообще не занимается. Поставки южноафриканского топлива неуклонно падали, благополучно достигнув в этом году строго нулевой отметки. Были тихонько отменены даже анонсированные ранее закупки этой весной. Зачем, если в ОРДЛО можно купить дешевле, а продать по «международной» цене? Благо, с той стороны не чужие люди, а часто многолетние партнеры по бизнесу.

Война у нас гибридная, с украинской спецификой. Сознательно не касаюсь темы с тем же коксующимся углем, флюсами, лесом и прочим. В разгар боев за Авдеевку в нее мирно шли эшелоны из «ЛНР». Так что торговля через «нуль» велась и ведется всеми сторонами, в перерывах между обстрелами. Хотя там, где идет реальный товарный поток, стрельбы немного — мешает бизнесу.

Между прочим, претензии тому же Ринату Ахметову (владельцу большинства ТЭС) предъявить сложно. Прелесть «Роттердам плюс» в том, что никто и не требовал никакой диверсификации — людям просто подбросили денег. Несколько миллиардов гривен без малейших обязательств по их использованию. Страна у нас, как известно, велика и обильна, с порядком — как всегда.

Аккурат к началу блокады правительство разразилось очередной редакцией «Про затвердження плану заходів, спрямованих на реалізацію деяких засад державної внутрішньої політики щодо окремих районів Донецької та Луганської областей, де органи державної влади тимчасово не здійснюють свої повноваження».

Уже первый пункт этого документа показывает вдохновляющую обстановку на линии соприкосновения. Планируется «ощутимое снижение уровня коррупции среди военнослужащих и работников правоохранительных и специальных органов, обеспечивающих установленный режим пересечения линии соприкосновения гражданами и перемещения товаров через линию соприкосновения». Для чего причастным к обеспечению такого режима будут… читать антикоррупционное законодательство. Наверное, сильно поможет.

Энергетики это касается не так сильно — уголь доставляют по железной дороге. Уголь грузовиками через фронт, конечно, возят, но немного. Грузы для ТЭС идут в основном по белым, максимум «серым» схемам. Но ситуацию с пропуском это иллюстрирует.

Сам отчет о проделанной работе предполагается подать 1 апреля, аккурат на день дурака. Не сомневайтесь — доложат и отчитаются об успехах. Существенных.

Все это здорово и, наверное, весело. Но угля нет. Он постепенно срабатывается, в пессимистическом сценарии его хватит до 15–20 марта, в оптимистическом — до 5 апреля. Это зависит в основном от погоды, хотя, похоже, особых холодов уже не будет.

Планируемый дефицит мощности в энергосистеме на уровне 1500–2000 МВт придется балансировать отключением потребителей. Организовать поставки антрацита в серьезных объемах до апреля с международных рынков практически нереально. Наиболее простой вариант — силовая расчистка путей и возобновление поставок донецкого угля. Однако «бить» придется партнеров по коалиции («крыша» блокадников — «Самопоміч»), что в ситуации, когда в Раде на счету каждый голос, не очень дальновидно. Не говоря о том, что глобально это мало что решает. Общество (пока отключений нет) явно не на стороне власти. Ключевой месседж «воровать надо меньше» практически никем не оспаривается.

Остается вопрос: что делать? Понятно, что нужно снижать использование блоков, работающих на антрацитовой группе. По расчетам, это сэкономит до 20 тыс. т антрацита в день (около 40%). Но блоки этой группы и так не очень нагружены. Если до войны они давали около половины производства электроэнергии тепловой генерации, то сейчас примерно треть.

Несмотря на три года болтовни, ни один блок с антрацита на газовый уголь пока не перевели. Осенью ожидают, что все-таки закончат переоборудование по этой схеме двух энергоблоков на государственной Змиевской ТЭС. Это сократит потребность в антраците на 0,8–0,9 млн т угля в год (10% от потребности). Но продолжения пока даже не обещают. Частная ДТЭК выпустила красочную презентацию о том, как это трудно и сложно (что правда), и… ничего делать не стала. Да и зачем?

Увеличить производство атомной энергии невозможно по балансовым ограничениям энергосистемы.

Забавно, но самый простой способ — импорт электроэнергии из России, что исключается по политическим соображениям.

Пока же образованы штабы, успешно генерирующие бумажки, ценность которых близка к нулевой. И простые решения уже внедрены, а на сложные нужно время, которого нет. И политическая воля, которой тоже нет.

Народ пригрелся и обкатал схемы — сейчас их нужно ломать, чего до ужаса не хочется. Ждут, а может, оно само рассосется, как в 2015–2016 гг.?

Нужны также деньги. Потребовать отчета, куда ушли ресурсы, полученные через «Роттердам», можно разве что с «Центрэнерго». Да и там, думаю, без проблем ответят — оформлять бумажки у нас научились.

Кстати, в упомянутом плане Кабмина есть прекрасный пункт об упрощении налоговой и бухгалтерской отчетности для предприятий, производственные подразделения которых находятся на неконтролируемой территории. Как вишенка на торте обещают особенности проведения налоговых проверок с одновременным усилением ответственности за подачу недостоверной информации, содержащейся в такой отчетности.

Налоговые проверки производств в «ДНР—ЛНР» нашей славной ГФС — это, безусловно, «респект и уважуха». Или контролировать будут «уважаемые партнеры» из аналогичных структур Захарченко и Плотницкого?

Однако делать что-то все равно придется. Тем более, как показал опыт прошлого года, нагрузки на тепловые станции летом могут быть на уровне зимних. Достаточно выйти в неплановый ремонт паре атомных блоков. Так что с окончанием зимы проблемы не исчезнут.

Сейчас витает идея создания страхового запаса в 3 млн т. Но на него опять-таки нужны деньги. Есть вариант, что «Энергорынок» возьмет в одном из госбанков кредит в 3 млрд грн на покупку импортного угля. Потом эти деньги через тариф отобьют с потребителей.

Что интересно, сейчас идут переговоры о закупке миллиона тонн угля у американской фирмы. В США антрацит практически не добывают. Будет весело, если в итоге американцы купят ростовский уголь, а еще веселее, если донецкий через Новороссийск. По подобным схемам в 2015–2016 гг. прошла не одна тысяча тонн как «уголь страны неизвестного происхождения».

Рассматривается и сценарий пересмотра нашей славной «роттердамской» формулы, сейчас цена в ней определяется как средневзвешенная за 12 месяцев. Предполагается сократить срок индикативного периода до трех месяцев. Сейчас цена в Роттердаме выросла, так что по факту речь идет о повышении расчетной цены для генерации.

Одновременно наши власть имущие на всех углах рассказывают, что никакого «Роттердама плюс» и нет, да и не было никогда. При этом то и дело опровергают друг друга. Отчасти это у них от лени и нежелания разобраться, как работает формула привязки. Да и зачем им в ней разбираться?

Самое интересное, что ничего сверхфорсмажорного не произошло. Сократились поставки топлива с территории, контролируемой противником. Более того, даже не полностью. Для Киева на третьем году эпической борьбы с оккупантами вообще и слепого траста, в частности, это шок?

Три года диверсификации, на выходе — один источник антрацита. Кто же нам доктор? И как бы кому-то ни хотелось, но разбор полетов, похоже, состоится. Желательно только сделать это не к 1 апреля, а раньше.

Информация о материале

Опубликовано: 20 февраля 2017