Георгий Тука обладает значительной властью: его не контролирует давно распущенный областной совет, и по многим вопросам он может лично обращаться к президенту. За два с половиной месяца работы Тука не делал «резких движений», направленных на блокаду области, за которую выступал до своего назначения. Фокус задал несколько вопросов Луганскому «генерал-губернатору», отправившись в новую столицу области — Северодонецк.
— ЦИК определила, что выборы не будут проводиться в 91 местном совете Донецкой области и в 31 местном совете Луганской области. Удовлетворены ли вы этим решением?
— Нет. Ведь власть в Донбассе не поменялась, а такого отребья, как здесь, нигде в Украине при власти не было. И если мы проведём выборы, то дадим тем, кто вчера организовывал псевдореферендумы, ещё один шанс. Причём они будут не только выдвигать свои кандидатуры, но и считать голоса. А организовать всё так, чтобы исключить фальсификации в области, где идёт война, за такой короткий срок нет возможности. У меня не наберётся даже достаточного количества наблюдателей.
— Крымские татары с Правым сектором начали продовольственную блокаду Крыма. Как бы вы отнеслись к аналогичной блокаде Луганской области?
— На этот вопрос сложно ответить однозначно. С одной стороны, такой блокадой мы ухудшаем жизнь проукраинских людей «на той стороне». С другой стороны, есть принципиальное отличие между жителями Крыма и жителями оккупированных территорий Донбасса. У 90% жителей Крыма есть паспорта граждан Российской Федерации. При том, что двойное гражданство не предусмотрено законом Украины. Я не могу считать соотечественником того, кто добровольно получил паспорт страны-агрессора, страны-оккупанта. И граждане вражеского государства у меня никакого сострадания не вызывают. Но на том берегу Северского Донца у людей пока украинские паспорта…
— Если бы Путин захотел, российские паспорта могли бы быть и у них.
— До войны их убеждали в том, что они кормят всю Украину, и они верили в это, не замечая парадокса: как нищие могут ещё и кормить кого-то? Потом они верили в истории о распятых мальчиках, бегали с триколорами, георгиевскими ленточками и прочей требухой. Честно говоря, эти люди не вызывают у меня симпатий. Но даже среди них немало тех, кто в корне изменил свои взгляды за прошедший год. Я не сторонник того, чтобы в товарообороте между оккупированными территориями и Украиной присутствовала, например, бытовая техника, одежда и тому подобное. Но есть товары, движение которых через линию соприкосновения мы прервать не можем. Эта связь подобна пуповине: если обрезать её, последствия могут быть катастрофическими для обеих сторон.
— В каких поставках с оккупированных территорий нуждается Украина?
— Как захваченные, так и свободные территории Луганщины обеспечивает электроэнергией Счастьинская ТЭС. Правда, сепаратистам электроэнергию поставляет ещё и Россия, пока бесплатно. Большинство линий электропередачи, обеспечивающих контролируемую украинскими войсками территорию Луганщины, разрушено. Осталась одна-единственная ветка, тянущаяся на север от Счастьинской ТЭС. Если какому-то идиоту с той стороны придёт в голову обрубить эту единственную ветку, чтобы наказать непокорных укропов, станция подачи воды в Попасной, запитанная от этой ЛЭП, остановится автоматически. А 90% воды, проходящей через эту станцию, уходит на оккупированную территорию. В то же время Счастьинская ТЭЦ работает на антрацитовом угле, который поставляется с оккупированной территории. Можно было бы, конечно, высоко поднять голову и сказать: «Да жрите вы свой уголь!», но тогда обе стороны останутся без электроэнергии.
— Не лучше ли купить этот уголь в ЮАР?
— Этот вопрос не по адресу — он вне моей компетенции. Кроме того, уголь должен сначала поступить, а уже потом мы можем отказываться от поставок с той стороны. А я пока этих поставок не видел. Но зато слышал возмущённые возгласы премьер-министра о том, что идёт срыв заготовки угля на зимний период. Таких пуповин, связывающих между собой украинские земли, не одна и не две. Для того чтобы та сторона могла добывать уголь, в котором мы заинтересованы, ей необходим лес, так называемая рудстойка. На юг от Северского Донца почти нет лесов. Мы поставляем сепаратистам этот лес, поставляем различные агрегаты и механизмы для функционирования шахт. Если не будем этого делать, то останемся без света и без воды. Очень легко произносить патриотические лозунги в Киеве, в Днепре или во Львове, но здесь приходится вносить в них поправки.
— Какие товары ходят через линию разграничения? И что является контрабандой?
— Из Украины поставляется рудстойка, продукты питания и медикаменты. С оккупированных территорий к нам идёт в основном уголь и фальсификат табачных и алкогольных изделий. К этим передвижениям товаров, которые регулируются постановлением Кабмина и Антитеррористического центра, некорректно применять понятие «контрабанда», поскольку здесь нет государственной границы. Как правило, мы имеем проблему с превышением лимита и с подакцизными товарами, которые запрещено перевозить через линию разграничения. Чтобы прекратить незаконное передвижение товаров, мы ввели мобильные группы, которые могут «неожиданно возникнуть» в любой точке области. Только благодаря этому поток контрабанды уменьшился на 70%. Кроме того, я приказал любые поставки грузов не только на ту сторону, но и в прифронтовую зону визировать в моей администрации. Потому что много компаний возили непомерное количество товаров в так называемую серую зону, расположенную между первой и второй линиями украинской обороны. Так много продуктов явно не могли потребить местные жители.
— Геннадий Москаль часто перекрывал дороги в «ЛНР», чем давил на террористов. Вы ни разу не делали этого. Почему?
— Потому что когда я пришёл сюда, все дороги уже были перекрыты. Я не стал их открывать. Единственная связь с «ЛНР» сейчас идёт через паромную переправу в селе Лобачёво, работу которой Москаль никогда не прерывал. У меня было желание это сделать. Но проблема в том, что дети из Лобачёво ездят на пароме в школу, расположенную на оккупированной территории. Нужно сначала решить, куда девать этих детей, и только потом перекрывать переправу. Кроме того, местные жители, живущие от торговли с «ЛНР», выступают категорически против закрытия переправы. А главное — их поддерживает командование воинского подразделения, контролирующего это участок. То есть всё не так однозначно.
— Удалось ли остановить отток бизнеса из области?
— Объективно — нет, но этот отток уже не связан ни с войной, ни с коррупцией. До войны основной бизнес Луганской области был ориентирован если не на Россию, то на Луганск с Донецком, которые теперь оккупированы. Сбывать свою продукцию на запад отсюда нерентабельно: логистика съест любую прибыль. Поэтому луганские предприятия переезжают: в Днепропетровск, в Запорожье, в Киев. Здесь нужно ориентировать бизнес либо на локальные потребности, либо на потребности близлежащих областей. Кроме того, есть идея восстановления в Лисичанске нового содового завода, которая находит понимание во всех властных структурах страны. Когда-то такой завод здесь был. Его приватизировали, а потом оборудование продали на металлолом. Всё производство пищевой и технической соды, являющейся сырьём для производства стекла, перешло в Крым. Теперь Крым оккупирован и заблокирован. Производство соды — это стратегическая государственная проблема. Я надеюсь, что её решат в Киеве.
— А что с двумя самыми крупными предприятиями Луганщины — северодонецким «Азотом» и Лисичанским НПЗ?
— Лисичанский нефтеперерабатывающий принадлежит российской компании, у которой, насколько мне известно, дела сейчас идут неважно. Не думаю, что в ближайшем будущем россияне запустят Лисичанский завод. «Азот» частично готовы запустить, но пока есть проблемы с производством аммиака, необходимого в технологическом цикле. Поскольку аммиак является взрывоопасным веществом, против его производства у нас категорически выступают все спецслужбы и местные жители. Ну и главное, пока для запуска завода не хватает электроэнергии. Мы должны восстановить разрушенные войной линии электропередачи. Об этом недавно договорились в Минске, так что надежда есть.
— Вы говорили, что бюджет Луганской области — это 2,5 млрд грн. На что они расходуются?
— Около 90% — это так называемые защищённые статьи бюджета: расходы на сферы образования, здравоохранения, госаппарат. Львиная доля оставшегося идёт на поддержание жизнедеятельности области. На развитие и восстановление разрушенной войной инфраструктуры приходятся крохи. Причём слово «восстановление» применять не совсем корректно, ведь нельзя же восстанавливать руины. Надо говорить о полноценном строительстве — даже там, где не было войны. Начинать надо с дорог, большинство которых уничтожено отнюдь не войной. Накануне 1 сентября я ездил в Старобельский район открывать одну из школ. Так вот, часть пути мы проехали по полю: так было удобнее и быстрее, чем по «дороге». И таких мест здесь тьма-тьмущая.
— В Кабмине понимают приоритетность финансирования Луганской и Донецкой областей?
— Да. Но денег от этого больше не становится. Я тоже понимаю, что сейчас вся страна живёт в долг.
— Каким вы видите будущее оккупированных территорий?
— Я бы хотел вернуть эти территории, но без ваты, без сепаратистов. Их нужно обеспечить билетами до Ростова и Таганрога. Как это сделать, другой вопрос: может, лишать гражданства, может, что-то ещё. Тем, кто призывает к изменению границ Украины, не место в нашей стране. А для террористов, взявших в руки оружие, должен быть один путь — тюрьма.
