«Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем…»

Представить пенитенциарную службу в виде «мира насилья»: советского, репрессивно-коррупционного органа, безусловно архаичного, а значит — чужеродного нашему модерному государству, нетрудно.

Как сказал действующий министр юстиции: »...впервые за сто лет мы наведем порядок в этой системе...», — как будто в 1916-м был полный порядок… Я далек от оправданий деятельности этой службы, преступления в ней действительно происходят, но:

а) разве только в ней?

б) от Советского Союза нам досталась только пенитенциарная система?

в) всем задокументированным фактам дается правовая оценка со стороны прокуратуры и судов, в отличие от служащих других ведомств. К сожалению, эта информация не часто попадает в СМИ. На страницах новостных ресурсов можно найти сообщения о совершенных преступлениях, а вот о наказании за них — куда реже.

Но, как известно, случаи бывают разные, и не стоит забывать, что выслушивать нужно доводы двух, а может — и трех сторон. Все мы каждый день наблюдаем за деятельностью различных «обществ защиты прав осужденных», но почему-то «общества защиты прав потерпевших» встречаются, мягко говоря, не часто, особенно сложно их встретить под стенами ГПтСУ и Минюста. Сторонняя защита прав персонала — в принципе моветон, а самостоятельная — вряд ли возможна, забастовки запрещены по вполне понятным причинам, а оспорить приказ можно только после его исполнения. Подобный перекос, вседозволенность для осужденных, а потерпевшим и персоналу — ничего, явно не способствует оздоровлению и развитию службы, но это наша данность. Как говорил один книжный персонаж: «Все-то у нас перепуталось: добро защищают мерзавцы, а злу служат мученики и герои».

Попытки реформ в других силовых ведомствах прекрасно проиллюстрировали, что обличение старой службы удается превосходно, но вот с конструированием новой —получается не всегда, если вообще получается. И тут все просто: сказывается отсутствие высокопрофессиональных кадров, которые смогут составить костяк службы или ведомства. Причем вполне достаточно 5–7 человек, способных вменяемо поставить задачу и проконтролировать ее выполнение. Любой, кто управлял коллективом численностью от 150–200 человек, понимает, о чем речь. Вернее, специалисты есть, но они «были замечены». С другой стороны, покажите мне специалистов (ключевое слово) силовых ведомств со стажем 10–20 лет, которые «не были замечены» хотя бы в том, что служили в период президентства Л.Кучмы либо В.Януковича? И доминирующая «политическая целесообразность» попросту не позволяет приглашать этих людей на руководящие должности, а отсутствие прагматизма в принятии решений негативно отражается на функционировании и перестраивании системы. «Свежая кровь», безусловно, нужна, но также необходим разумный баланс опыта и молодости, передача преемственности и знаний. Никому ведь не приходит в голову мысль полностью уволить персонал АЭС и вместо них набрать вчерашних студентов? Или посадить за штурвал Ан-225 «Мрія» выпускника лётного училища? Хотя АЭС и «Мрія» у нас самые что ни на есть советские. Но при реформе силовых ведомств такой подход считается вполне обоснованным.

Сделаем небольшое отступление и немного поразмышляем, на, казалось бы, отстраненную тему. Определенную часть городов Украины можно назвать советскими, причем даже не с идеологической точки зрения — не памятник Ленину в центре города делает их советскими, просто построены они были «советским человеком», который стремился в социалистическое будущее. А следовательно — имеют свое четко регламентированное пространство и свою смысловую нагрузку. Эти города во многом похожи, имеют типовую застройку, одинаковые названия улиц, идентичные зоны расположения ключевых органов власти — областных, городских и районных советов, силовых структур. Как четко подметил Owen Hatherley из The Guardian: «Для того чтобы по-настоящему декоммунизировать такие города, как Запорожье, одного свержения гранитных тиранов совершенно недостаточно. Эти города нужно полностью снести». Однако есть опасность, построив их заново, получить все тот же советский город. Ведь архитектор не сможет выйти за пределы своего сознания и опыта.

По аналогии с городами, от СССР мы получили и уголовно-исполнительную систему. (Далее по тексту мы не будем выносить оценочных суждений и рассматривать события с позиции морали, мы просто рассмотрим процесс функционирования лагерей. — В.Г.) В середине 20-х годов ХХ века в Советском Союзе в силу вступил исполнительно-трудовой кодекс, основной документ, регламентирующий отбывание наказания осужденными. Уже к середине 30-х годов это позволило унифицировать места отбывания наказания, все они стали исправительно-трудовыми лагерями. Как несложно догадаться из их названия, основным занятием осужденных в таких местах был труд, и в зависимости от строгости режима в учреждении менялись его условия, а многие режимные мероприятия зависели от экономической целесообразности и установленного плана нормы выработки. Труд осужденных использовался, без преувеличения, везде: на предприятиях добывающей и горнорудной промышленности, на лесозаготовках, в строительстве, металлургии, железнодорожном строительстве и прочих отраслях страны, так нуждавшейся в огромном количестве рабочих. Также внутри лагерей действовали профтехучилища, которые, в зависимости от необходимости, подготавливали осужденных к той или иной специальности. Так в одночасье были решены две проблемы для молодого государства: вопрос с трудоустройством большого количества не работающих и не желающих работать, людей и строительство новой инфраструктуры государства, с последующим его обустройством.

Теперь следует немного сказать об устройстве самих лагерей. В целом все они строились по единому образцу, четко регламентированному. Лагерь (мы поговорим об исправительной колонии среднего уровня безопасности для ранее судимых) состоит из жилой и промышленной зон. Промышленная зона — это своего рода завод (производство), в котором могут добывать сырье и производить продукцию, место, в котором осужденные трудятся. Там же могут быть различные мастерские по ремонту оборудования, автомобилей и спецтехники, пошиву одежды, созданию сувенирной продукции. Производство может быть самодостаточно и иметь замкнутый цикл. Жилая зона состоит из участка ресоциализации, участка социальной реабилитации и участка усиленного контроля. Там же находятся столовая, клуб (для проведения концертов, выступлений самодеятельности, встреч с представителями религиозных и общественных организаций), библиотека, магазин (для приобретения за безналичный расчет продуктов питания и средств гигиены), медико-санитарная часть, подсобное хозяйство (имеется в виду сельскохозяйственная деятельность), банно-прачечный комбинат (баня, прачечная, парикмахерская, мастерские по ремонту обуви и одежды), спортивная площадка, в последнее время также актуально строительство церквей на территории колоний (складывается впечатление, что никто не слышал об отделении церкви от государства). Участок ресоциализации — это территория, на которой находятся общежития для осужденных, каждое общежитие (барак) отделено своим локальным сектором. Участок усиленного контроля — это помещение камерного типа, куда переводятся осужденные, злостно нарушающие режим содержания и не желающие становится на путь исправления. Участок социальной реабилитации — территория, на которой находится общежитие для осужденных, зарекомендовавших себя с положительной стороны и становящихся на путь исправления. Общежитие может находиться за пределами охраняемой зоны, осужденным разрешено носить «вольную» одежду и иметь при себе деньги, работают они на объектах, которые также могут находиться за пределами охраняемой зоны. Таким образом, участок социальной реабилитации — некий переходный пункт, промежуточное состояние между лагерем и свободой, осужденный работает за пределами колонии и пользуется частью прав и свобод, но возвращается для проживания на охраняемый режимный объект.

Как видно из описания, исправительная колония имеет промышленное производство, ведет сельскохозяйственную деятельность, самостоятельно обслуживает эти виды деятельности, обеспечивает жизнедеятельность и досуг в среднем от тысячи до трех тысяч осужденных, полностью создавая коммунально-бытовые условия для проживания. Для большего понимая и очень условно ее можно сравнить с рабочим поселком советского периода или с небольшим городом вокруг какого-либо предприятия, шахты или небольшого завода, в котором, как правило, тоже есть один или два магазина, клуб (дом культуры), жилые дома и, соответственно, производство. Когда-то таким поселком была, например, Юзовка.

Многие города были построены в советское время, вокруг крупного производства — шахт или заводов. И подавляющее большинство населения этих городов поначалу были рабочими на этих производствах. Вообще это одно из фундаментальных изменений советского периода — переход от села к городу, от сельского хозяйства к промышленности. Этот переход был возможен в том числе и благодаря тюремной системе. При выходе на свободу одним из немногих отличий, которые видел человек перед собой, было разве что отсутствие сторожевых вышек и забора вокруг поселка. Чуть свет — и советский человек шел на работу, где у него было очень много задач и очень мало свободного времени. Собственно, времени оставалось только на то, чтобы после работы зайти в магазин за продуктами. В выходной день, в воскресенье, этот человек мог позволить себе пойти в дом культуры (клуб), посмотреть фильм и после этого пойти домой: завтра его ждало самое главное дело его жизни — производство. Найдите хотя бы несколько отличий от регламентации жизни в тюрьме. Схема приобщения к индустриальному городу выглядела примерно так: не хочешь работать на свободе — будешь работать в тюрьме, не умеешь — научим в училище при колонии, получишь навыки и по инерции будешь работать после освобождения, до пенсии или смерти.

Регламентация смыслового пространства города оставалась такой же, как и в колонии: здание администрации, завод, общежитие для рабочих. По сути, ничего не менялось. И теперь представьте современного осужденного (о смысловых и культурных различиях мы уже говорили в прошлой статье) который, пробыв 5–7 лет, условно скажем в середине XX века, в самом что ни на есть СССР, вышел на свободу и оказался в Украине XXI века. Но сама Украина несколько изменилась. И потому посыл сродни «ликвидируем ГПтСУ — и все станет европейским, пусть и со временем», как минимум, режет слух, а заодно возникает вопрос: «За счет чего?» Какие изменения в области смыслов предполагает проводимая реформа? Советская система исполнения наказаний, как бы к ней ни относились, работала комплексно и была призвана формировать население индустриальных городов. Насколько у нее это получилось — мы уже рассматривали. И в этом свете вопрос «кого планирует формировать новая пенитенциарная система?» остается открытым.

Рядовым гражданам пенитенциарная служба, в данном контексте, преподносится в роли того самого ненавистного памятника Ленину, который не боится ни молотка, ни гидробура, ни экскаватора, но который никак не влияет на сущность города. Однако проблема в том, что за 25 лет независимости особо никто и не пытался менять систему исполнения наказаний в Украине, более того, даже существующий потенциал не был задействован. Самыми глобальными реформами были смены вывески, сначала передача из МВД в «свободное плавание», затем урезание свободы, а теперь уже полное поглощение другим ведомством. И каждый раз результат оставался тот же — становилось только хуже. А руководство Минюста действительно считает, что смена вывески с ГПтСУ на Минюст изменит смысл системы.

В сегодняшнем украинском дискурсе бытует мнение, что быть специалистом в конкретной области не обязательно для того, что бы ею руководить, достаточно быть управленцем. Отчасти согласиться с такой постановкой вопроса можно, но эти управленцы должны иметь сертификаты MBA, PMP либо аналогичные, а также опыт управления персоналом в десятки тысяч человек (по словам замминистра юстиции Савастьяновой, в ГПтСУ работают и проходят службу 30 тысяч человек). Причем заметьте, такие навыки должен иметь не только начальник службы, но и его заместители, начальники отделов и начальники колоний. Самое главное, что из управления персоналом и проектного менеджмента прямо не следуют навыки и понимание оперативно-розыскной и социально-воспитательной работы, что оставляет определенную долю скепсиса в приглашении «не специалистов», людей со стороны в органы уголовно-исполнительной системы. Представьте себе топ-менеджера СКМ, или аналогичного по масштабу предприятия, приходящего на работу в ГПтСУ. Он явно обладает всеми необходимыми навыками управленца или кризис/проект менеджера, но почему то невольно на лице появляется улыбка, думаю, даже не надо объяснять — почему.

22 апреля министр юстиции П.Петренко в интервью одному из украинских изданий сказал: «Починати реформу пенітенціарної системи без підтримки парламенту я не буду, тому що це доля людей, що знаходяться у колоніях». Очень интересно — кого же он имеет в виду: осужденных или персонал? В целом он говорил о том, что подаст пакет законов в парламент тогда и только тогда, когда появится поддержка депутатских фракций, без этого начинать реформу не имеет смысла, и с этим сложно спорить. Также министр сделал акцент на советскости и коррумпированности системы, и у читателей вполне могло сложиться впечатление, что в остальных ведомствах и службах, подчиненных Минюсту, коррупция уже повержена, а декоммунизация/люстрация завершились. Но уже 18 мая постановлением №343 Кабинет министров Украины единогласно ликвидировал Государственную пенитенциарную службу Украины, а постановлением №348 были ликвидированы

26 территориальных подразделений и взамен созданы 6 межрегиональных подразделений Минюста. Видимо, поддержка парламента появилась. В постановлении указано, что главой ликвидационной комиссии назначен глава пенитенциарной службы В. Палагнюк, а постановлением № 364-р, в тот же день, ему присвоен третий ранг государственного служащего. И самое главное — процесс ликвидации может идти годами, все это время служба будет находиться в подвешенном состоянии. Также не стоит забывать о необходимости сменить вывески, уже не фигурально, но буквально, заказать новые печати, сменить форму сотрудников и заказать новые шевроны — это, к слову, об экономии бюджетных средств. И раз на этой самой экономии так настаивают, то выделять на все эти статьи денег никто не собирается, а значит — сотрудники будут продолжать покупать форму за свои деньги.

В приложении к постановлению указан перечень передаваемого имущества, в частности, указаны предприятия и колонии, расположенные на временно оккупированных территориях и в зоне проведения АТО. Любопытно, а как практически будет происходить инвентаризация этих объектов и их передача Министерству юстиции? И следующий вопрос к министерству: на территории одной из колоний в зоне проведения АТО находится многопрофильная больница для осужденных, лечение в ней проходили осужденные со всей территории Украины, которая: а) не является частью колонии, а просто расположена на ее территории; б) имеет двойное подчинение — ГПтСУ и Минздраву; кому она передается? Как обстоят дела с осужденными из других областей Украины, которые «не вовремя» заболели и остались там?

Возвращаясь к цитате в начале статьи, зададим себе вопрос: а что, собственно, «затем»? Что реформаторы предлагают создать? Часть вопросов уже была нами рассмотрена, и потому возвращаться к ним мы не планируем.

Демилитаризация службы — один из основных аспектов в предлагаемой реформе. В своих интервью министр юстиции и его замы всегда делают акцент на том, что разаттестовать планируют сотрудников территориальных управлений, сотрудники же колоний останутся в погонах. Что звучит достаточно странно, но обо всем по порядку.

Начать следует с того, что в 1995 году Украина вступила в Совет Европы, в своем документе №190 от 23.09.95 по поводу заявки Украины на членство ПАСЕ в одном из пунктов заключает: »відповідальність за управління пенітенціарною системою, за виконання судових рішень та за реєстрацію осіб, які прибувають до країни або від'їжджають з неї, буде передано Міністерству юстиції до кінця 1998 року». В 1999 году резолюцией № 1179 ПАСЕ констатировала, что переход пенитенциарной системы в Министерство юстиции двигается очень медленно. Этот же призыв звучал и дальше, в резолюциях №1262 (2001), 1346 (2003), 1466 (2005), в которых также делали акцент на необходимости улучшения качества содержания, питания и медицинского обслуживания осужденных. Поэтому удивляться тому, что после 20 лет мы все же решили выполнить взятые на себя обязательства, наверное, не стоит. Подобная законодательная инициатива безуспешно предпринималась, например, в 2013 году.

С другой стороны, такое действие влечет ряд рисков — например, уже озвученная возможность трудоустройства люстрированных сотрудников других силовых ведомств, а также демилитаризация могут быть восприняты самими осужденными как отказ от порядка и дисциплины, что может привести к проявлениям неповиновения законным требованиям администрации и к массовым беспорядкам. Вопрос легитимации власти разаттестованных сотрудников в глазах осужденных остается актуальным. А также не совсем понятно, каким образом планируют лишить погон сотрудников территориальных подразделений, но оставить их сотрудникам колоний, если в Минюст перейдут все?

Заявленная переаттестация сотрудников службы вызывает ряд опасений после проводимой и так и не завершенной переаттестации милиции в полицию, а ведь именно ее принципы хотят взять за основу. Единственное, что по этому поводу пока говорят в министерстве, — восстановиться через суд не прошедшие аттестацию сотрудники не смогут, ввиду ликвидации службы. По характеру этих слов может сложиться впечатление, что службу ликвидировали именно для этого.

Сокращение количества служащих звучит, с одной стороны, убедительно и необходимо, ведь штат территориальных управлений действительно раздут и может быть оптимизирован, с другой — все зависит от реализации. Не совсем понятна судьба оперативно-розыскной и медицинской службы, такая деятельность Минюста не предполагается законом. Также при территориальных управлениях в каждой области существуют военизированные подразделения, оперативность реагирования которых на чрезвычайные происшествия ставится под сомнение ввиду сокращения количества этих самых управлений с 24 до 6.

Некоторые промежуточные выводы:

Передача полномочий ГПтСУ Министерству юстиции рано или поздно все равно бы произошла, это часть взятых Украиной на себя обязательств, и потому если в глазах наших европейских партнеров мы хотим выглядеть приличным государством, нам необходимо их выполнять. О цене и реальном ущербе для государства и государственности нужно было думать перед подписанием этих требований в уже далеком 1995 году. Кто выставляет приоритеты выполнения обязательств и почему все происходит так, как происходит, — вопрос, на который ответить может каждый сам для себя.

Обличение пенитенциарной системы проходило и проходит великолепно, потому как людям свойственно поддерживать обиженных и оскорбленных, на которых осужденные так похожи. Проблема в том, что не все является таким, каким кажется. Никогда не будет порядка в колониях, если персонал не будет чувствовать себя социально защищенным и обеспеченным. Тезис о «десятках тысяч невинно осужденных» плотно вошел в украинскую действительность, его можно услышать как в метро, так и с трибуны Верховной Рады. При этом все забывают, либо просто не знают, что пенитенциарная система работает с уже осужденными людьми, и не дело службы выносить оценочные суждения, тем более — ставить под сомнение приговор суда. Если кому-то кажется, что суд выносит неправомерные решения, возможно, стоит задать вопросы судье.

Основной тезис, который сейчас продвигают представители Минюста и небезразличной общественности, — «в тюрьме сидят одни невиновные»;  карательная и репрессивная правоохранительная система была излишне сурова. В то же время, продвигая подобные посылы, они отказывают в чести и памяти сотрудникам службы, которые имеют боевые награды или погибли при исполнении служебных обязанностей, людям, которые честно исполняли свой долг. Получается, что раз ловили невиновных, то и почета в этом нет и быть не может.

Совсем ничего не сказано о реформе пенитенциарного образования, а в системе есть 5 профильных учебных заведений. Какова их судьба? Возможно, создавая собственные кадры, в какой-то момент мы перестанем искать опытных управленцев на стороне. Перестанем идти на компромиссы с совестью при каждом назначении экс-сотрудников других силовых ведомств, перестанем задумываться, действительно ли они «не были замечены», или недоработала внутренняя безопасность и вот-вот что-то всплывет. Возможно, тогда служба перестанет быть отстойником для люстрированных чиновников и офицеров, не зарекомендовавших себя в других службах и ведомствах.

Устройство советских лагерей во многом повторяло устройство советских рабочих поселков и небольших городов, тем самым создавая подспорье для перехода к индустриальному типу городов. В Украине постепенно изменяется сущность и публичное пространство городов, а сущность и пространство колоний — нет. И одними запусками офисов пробации тут не обойтись, эти проблемы затрагивают как переход от барачной системы общежитий к, например, кубриковой, так и реформы центров занятости и других социальных институтов, что местами выходит за рамки полномочий Минюста.

Значительное количество осужденных, выходя на волю, сразу же совершают преступления, чтобы вернуться «домой». Думаю, ни для кого не секрет, что в колониях для ранее судимых в основном сидят одни и те же люди, иногда целыми семьями. Там все ясно, просто и понятно: это место, где они значимы, и самое главное — нет необходимости совершать усилие над собой. Не нужно зарабатывать деньги, думать о том, как прокормить семью, все проблемы, довлеющие над среднестатистическим украинцем, вообще не существенны, их просто нет. И это реальная проблема, с которой только предстоит бороться. Добавьте сюда отсутствие паспорта и наличие нескольких тяжелых заболеваний, наркотическую зависимость, например, и вы получите среднестатистического украинского осужденного. Что он может предложить работодателю и обществу?

Озвученное руководством Минюста создание проектного офиса — это, безусловно, хорошо и, возможно, положительно повлияет на развитие службы уже в рамках министерства. Но вместе с тем следует констатировать, что научный совет, существовавший при ГПтСУ скорее формально, должен начать работать и приносить реальные плоды в виде фундаментальных научных разработок. В нашей стране сейчас наметился тренд снижения финансирования науки, отказ от фундаментальных исследований, но это так же безумно, как и выпускать на свободу всех без разбору осужденных. Надо также понимать, что если научный совет начнет работать, это не значит, что все сразу изменится и все разработки действительно можно будет внедрять немедленно. Но живая, научная дискуссия, с позиций идеальной коммуникации, жизненно необходима, иначе внедрение передовых пенитенциарных мыслей и наработок попросту невозможно.

Как бы там ни было, результат реформы останется на совести реформаторов, но жить с ее последствиями придется нам всем уже сейчас. Нам с вами жить в этой стране, в нашей стране. Мы не сможем, в отличие от некоторых, достать КамАЗ денег и обустроить себе жизнь в другой стране. Обустройство нашей жизни идет здесь и сейчас, процесс обустройства — это и есть сама жизнь, и от того, как мы распорядимся ею сейчас, зависит наше общее завтра. Руша все на корню и не предлагая ничего реально работоспособного взамен советского/постсоветского, уже явно отжившего свое, мы рискуем получить новый фронт конфликта, в виде абсолютно неуправляемой криминогенной обстановки.