По выходным у врагов было что-то вроде «сафари», когда приезжали представители России, какие-то мажоры и открывали по нам огонь. Они просто платили деньги «ДНРовцам» или привозили какую-то гуманитарную помощь, взамен на «пострелять по украинцам». Но среди них было несколько таких неудачников, которые там и остались, думая, что мы не умеем воевать.
Я родился в Киеве, но большую часть жизни прожил в Кривом Роге, а в 2005 снова приехал в столицу, закончил университет и остался здесь жить. Отец у меня - военный, и когда меня спрашивают: «Откуда ты? Из Кривого Рога или из Киева?», мне сложно ответить. Я знаю одно, что родом я из Украины.
Последние три года проработал в рекламном отделе на телеканале «Интер». А в начале марта прошлого года, когда все началось, мы с братом пошли и записались в военкомате добровольцами. Но я не служил в срочной армии и меня не хотели брать воевать ни во время первой волны мобилизации, ни во время второй. Тогда мы пошли в батальон «Донбасс», я там побыл полтора месяца и понял, что это не совсем мое. Вернулся домой и начал опять ходить в военкомат, проситься. В итоге добился-таки, чего хотел. Сначала я попал в учебный центр на Яворовский полигон. Там меня готовили как командира безоткатной пушки. А потом по распределению попал в 93-ью механизированную бригаду. Там был рядовым пулеметчиком. А в октябре я получил еще одну специальность: корректировщик артиллерийского огня.
Я - просто человек, который любит свою страну, знает свой гимн и чтит свой флаг, и не позволит никогда этот флаг топтать.
Люблю свой дом, свою семью, переживаю за них.
Мне люди задают вопрос: « Ты вот добровольцем пошел, ты сам захотел воевать?» Да я не хочу воевать, я хочу мира! Я хочу вернуться домой, воспитывать своего сына, видеть свою жену каждый день, но раз произошла такая проблема, ее надо решать. Выбор есть всегда, но воевать - это мой долг и не перед государством, а перед самим собой, потому что мужчины должны воевать и защищать близких.
29 октября мы, первая механизированная рота 1-го батальона 93-ей бригады, по приказу были отправлены в «сектор Б». Сразу попали на передок, в Пески, где все время стоит наша бригада. Противник от нас - 500-600 метров. И их диверсионно-разведывательные группы заходили на ближнюю дистанцию.
Нашим обеспечением занимались только волонтеры. И благодаря им и детям, которые постоянно передавали рисунки, мы понимали, за кого воюем. Мой командир роты даже не пришел и не посмотрел на мои укрепления, он поставил меня разгружать и рубить ему дрова. Я сказал, что не буду это делать, потому что я приехал воевать. Сейчас моих друзей обстреливают из минометов, и нам надо копать окопы, а не быть обслугой у начальства. Он написал на меня рапорт за невыполнение приказа. Вот такие права у солдат на фронте.
В Песках мы простояли 2 месяца. После Рождества приехал наш начальник штаба, позывной Новик, и сказал, что требуются новые люди в аэропорт, потому что там нужна срочная ротация. Некоторые ребята находились очень долгое время в аэропорту, их нужно вывести, и попросил нас как корректировщиков отправиться туда. Он дал нам слово офицера, что включит нас в приказ. Но по сегодняшний день в приказе не упомянуто о том, что мы были в донецком аэропорту.
5 января нас вывезли из Песок в один из населенных пунктов, а 6-го колонна двинулась через Адвеевку и через Донецк по зеленому коридору, где нас обыскивали представители российской армии. Мы ехали с моим другом Женей Ковтуном. Он попал на терминал, а я на диспетчерскую вышку, - это самая верхняя точка в аэропорту, а значит контроль всей территории, а также прикрытие пожарки и терминала. Полностью вся корректировка артиллерийского огня проходила через нас. Считалось, что корректировку делали как бы офицеры, но нашими глазами. Когда работал вражеский танчик, я должен был лезть на вышку и наблюдать.
С 6 по 9 января были колоссальные морозы, и я думал, что мы все там просто замерзнем. Обогреваемых буржуйками спальных мест было гораздо меньше, чем людей. Я спал без обогрева. И спальники были до лампочки, в одну из ночей - мороз достиг 29 градусов. Мы не могли заснуть от холода. Диаметр вышки приблизительно метров 25. Там даже в туалет негде было сходить. Воды нет - замерзла. Но еды и БК было достаточно.
С 9 января нас начали атаковать и очень сильно обстреливать.
По выходным у врагов было что-то вроде «сафари», когда приезжали представители России, какие-то мажоры и открывали по нам огонь. Они просто платили деньги представителям ДНР или привозили какую-то гуманитарную помощь, взамен на «пострелять по украинцам». Но среди них было несколько таких неудачников, которые там и остались, думая, что мы не умеем воевать.
На вышке я, можно сказать, жил с тепловизором. Меня охраняло человек 20 по периметру. 10 января я увидел группу штурмовиков, которые передвигались двойками-тройками и собирались атаковать терминал с западной стороны, вызвал нашу арту, и живыми из 25 человек сепаров осталось трое.
А на следующий день к нам подкрался танк, мы его только слышали, и с пятисот метров начал нас расстреливать в упор. Первый выстрел - и сразу трое тяжело раненых. Один из них был наш комендант, Грин, из 80-ой бригады, второй - военный капеллан Саша, третий парень - позывной Гладиатор. Танк попал в шахту лифта, ударная волна ушла вниз, выбила двери - очень сильно ребят покалечило. Нас продолжали расстреливать и где-то на 15-20-ый выстрел завалилось 7 этажей вышки, осталось 4. Ребята, которые охраняли нас с обеих сторон, думали, что мы погибли.
Нас уберегли ангелы-хранители и Бог! Я очень хочу надеяться, что за нас молилась большая часть Украины, потому что, учитывая что там творилось, выжить было нереально. Враги решили, что нам конец, и начали штурм терминала. Но я продолжал лазить на обломки и вести корректировку огня. Когда мы подбили им то ли БТР, то ли танк, они поняли, что с вышки продолжают давать корректировку и запустили в нас больше ста снарядов в течение трех часов. Это было 13 января, и что там творилось внутри - я не могу передать словами.
Тогда на развалинах нас было четверо и мы стояли до последнего, потому что понимали, что после каждого интенсивного обстрела у них идет пехота, и если отобьют вышку, то во-первых, мы погибнем сами, а во-вторых, ребята из терминала останутся не прикрыты и окажутся в котле.
От выстрелов меня подкидывало на полметра-метр в высоту и относило на 3-4 метра в сторону: мы падали, подымались, опять бежали под стенку, ложились и опять нас подкидывало и уносило. Так было до того момента, пока я не увидел вспышку в двух трех метрах от нас. Нам повезло, что они стреляли бронебойными, а не фугасными снарядами, от которых нас бы там просто всех покалечило. У меня все нашивные карманы поотлетали, два осколка в каске, в обуви, сзади на вороте застрял раскаленный осколок, который еще чуть-чуть и пробил бы позвонки. Когда мы еле вылезли оттуда, нас сепары больше не трогали. Они зацепились на терминале, думая, что нас уже не существует.
После 13 числа стало понятно, что мы в плачевном состоянии. Нас могли реально взять голыми руками. Укреплений не было, кругом - обломки и кучи камней, которые валялись под ногами.
Ночью вышку не охраняли, потому что это было очень опасно, но я пытался ночевать там, пытался выходить и смотреть, чтоб к нам никто не подошел. Я знал, что если мы сейчас туда не выйдем, то нам будут гайки. То есть, враги подкрадутся и просто вырежут всех. Сначала со мной выходил еще один парень, а последние 2 ночи - я один.
Никто из нас ничего не хотел сдавать и отступать, но прятаться нам было негде. Тогда любой рикошет, любой маленький осколок валил людей. Мы облили дизельным топливом все снаряды, весь БК, который остался, и сидели три ночи, ждали команды на отступление, но команды не поступало.
17-ое число - третий день в осаде. Шестая рота второго батальона 93-ей бригады днем начала штурм. Когда наши танки и БМП пошли в атаку, у меня потекли слезы, я понял, что мы деблокированы. На двух растяжках случайно взорвались наши ребята, ранеными потеряли почти половину роты, а вторая половина роты дошла до монастыря и закрепилась. Там им нужна была подмога. Коменданту нашей вышки Нортону поступил приказ, и он повел нас в атаку. Я считаю, что этот человек - настоящий патриот и герой. Его ранили в ногу, но он сказал нам соединиться с ребятами из 6-ой роты. Ребята там попали в странную ситуацию. Непонятно, кто и зачем сказал им атаковать монастырь. Там они наткнулись на непреодолимый танковый ров, и непреодолимый для пехоты забор. Эти препятствия отмечены даже на гугл-карте, но нам почему-то о них никто не сказал, непонятно, как работала аэроразведка.
В итоге погибают люди, а офицеры, вместо того, чтоб хоть как-то уменьшить потери, берут и ставят три БМП на расстоянии полутора метров друг от друга, а это безумие, потому что 1 попадание - и все трупы. Солдаты сидят, нервно курят в кучке. А противник находится в районе 100-150 метров. Нам было слышно, как враги переговариваются, даже не перекрикиваются. Я предложил, что надо растянуться по периметру и штурмовать. Потому что нас стали крыть «Градами» и минометами. Мы прижались к противнику еще ближе, для того, чтоб если уже арта нас накроет, то накроет и их. Они начали обстреливать нас с зенитки, заработали снайперы. Потом сепары поняли, что можно достать АГСом, отчего у нас вышло много трехсотых. Но несмотря на всю абсурдность ситуации, приказа отступать не было.
Собрали раненых и отправили с ними один БТР. Осталось еще три машины, в каждой по 6 посадочных мест, а нас было человек 50. Я взял на себя решение - отводить группы по 10-12 человек. «Двухсотых» положили на броню, «трехсотых» и тех, кто боялся идти пешком, засунули вовнутрь.
Когда мы отошли - начали уезжать и остальные, при этом слегка прикрывая нас огнем.
Для меня мой самый большой подвиг, что я вывел этих пацанов и то, что они мне доверились. Не погиб ни один человек и даже ни одного «трехсотого» при выходе не было.
Мы остались на вышке до тех пор, пока ночью нас не забрала МТЛб, вот так мы покинули аэропорт. Но начальник штаба Новик не внес нас в приказ, не сдержал слово офицера, которое нам давал. И за январь месяц я официально считаюсь дезертиром. Про то, что я был защитником донецкого аэропорта, документов нет. Я живой, и у меня есть масса свидетелей, что я был в аэропорту, а вот ребята, которые там погибли под завалами, которых точно так же не было в приказе, тоже будут считаться дезертирами или пропавшими без вести, хотя на самом деле - это герои. А их семьи никогда не получат никакой компенсации.
Когда мы выходили, командующий АТО Попко и Юрий Бирюков, обещали мне какую-то медаль, но ее тоже не вручили. Да, мы воюем не за славу, но есть ребята, которые погибли, защищая страну. И они достойны получить медаль, но у них нет до сих пор ордена, я понимаю, что мужа и отца ребенку не вернуть, но почему нельзя почтить и показать, что это государственная награда?
У нас - слабая информационная политика. Многих делают героями, а настоящих героев мы не знаем. Люди ничего не знают о 6-ой роте, которая деблокировала нас, а сейчас их, как в ссылку, выслали, чтоб они ничего не говорили. Для меня герой - мой офицер Нортон, который нас повел в бой. Для меня герой - мой товарищ с позывным Динамо, киевлянин, который приехал из аэропорта и погиб на посту в Песках, хотя он там даже не должен был быть, а просто прибежал на помощь. А кто-то предъявлял претензии, что он был без каски и без броника. И никто не подумал, что его каска и броник сгорели в аэропорту.
Я не понимаю офицеров, чиновников, советников президента, которые что-то обещают и не выполняют своих обещаний. Кругом куча вранья: врет Министерство обороны, врет наш мэр Кличко, обещая землю. Пусть покажут, сколько земли они выдали солдатам и их семьям? Нисколько. Врут генералы, обещая нам новое оружие со словами: вы, главное, езжайте на фронт. А только попал на фронт - ты уже бесправный. Рот закрой и молчи.
Война у нас - это хаос нашего руководства, командиров. Я не знаю, почему так. Но меня больше всего раздражает, что наше правительство делает вид, что войны нет. Отношение командиров к личному составу - часто ужасное. Мы должны четко понять, что мы воюем за свою независимость, и завтра не будет командиров или не командиров, завтра будут все или пленные, или рабы.
А нам, солдатам, некогда бороться за свои права на передовой, потому что мы - воюем!
Этим должны бы заниматься отдельные люди, структуры. И вообще возникает мысль, что правительство не хочет победить в этой войне. Меня это разрывает на части.
Я человек с высшим образованием, у меня была хорошая работа. Я все бросил и ушел воевать, потому что я не понимаю, как может быть по-другому. Но когда на вышке танки подъезжали и с трехсот метров лупили по нам, а мы ничего не могли сделать, наша арта молчала, запросить ее нельзя, а на все вопросы один ответ - «наблюдайте». И когда мы начали звонить в какие-то средства информации, знакомым в Верховную Раду, что нас сильно обстреливают и враги идут в атаку, руководство возмутилось: «Так вот кто нас сдает!» А я сказал, что мне все равно кого я сдаю, мне все равно, у кого не будет очередной звездочки, мне реально важно, чтоб 20 пацанов видели меня и улыбались, а не стали 20-ью трупами. А они строят, б#ять, карьеры. Они борются за власть. Нас туда отправили как отработанный товар и забыли. Но мы всем назло вернемся. Только сначала решим вопрос с внешней агрессией - это самое важное сейчас!
Мы заплатили слишком большую цену за то, чтоб изменить свою страну, и будем еще платить, и потому надо не спускать никому. Все чиновники должны отвечать за свои слова. Или мы всем государством строим что-то новое, или нас просто не будет!
