Это должно было рано или поздно случиться. Первый нестройный крымский «майдан» – прямо у входа в Совет министров республики. Пятьдесят человек – без балаклав, щитов и прочих киевских аксессуаров. Мегафон они неуверенно крутят в руках, не понимая, на какую кнопку нажимать. Некоторые предпочитают говорить без техники – университетские голоса, привыкшие покрывать аудитории, разносятся над немногочисленной массовкой. Академическая общественность пришла поддержать директора Бахчисарайского заповедника Валерия Науменко.
Науменко снимают с должности из-за требований бахчисарайского крымско-татарского меджлиса (неофициальный орган национального самоуправления). Катализатор конфликта – кафе «Ашлама», расположенное на территории дворца. Науменко не хочет продлевать срок аренды, потому что намерен сделать там музей археологии юго-западного Крыма. Меджлис считает, что без кафе никак нельзя. На должности директора они хотят увидеть Эльмиру Аблялимову. Отсутствие у нее исторического образования компенсируется тем, что она замглавы местной райгосадминистрации и протеже главы местного меджлиса.
И это лучшее доказательство того, что после присоединения к России в Крыму не изменилось ровным счетом ничего.
Старый мир до основанья?
Особенность «русской весны» в Крыму в том, что она ничего не поменяла. Все остались при своих. Крымские татары все так же сплочены и напористы, украинцы все так же малочисленны и незаметны, русские все так же разобщены и всецело зависят от государства. Да, изменился донор – на смену Киеву пришла Москва. Да, изменились флаги – с двухцветных полотнищ на триколоры. Да, ценники в магазинах теперь прописаны в двух валютах. Но это, пожалуй, и все.
Крымские татары все двадцать с небольшим лет оставались самым сплоченным меньшинством полуострова. При этом на полуострове привыкли рассказывать друг другу страшилки про салафитов, лагеря подготовки боевиков и косовский сценарий, но по факту главным крымско-татарским ресурсом была как раз разница между разговорами и реальностью. Все ждали от них худшего, и потому мирная повседневность воспринималась как акт доброй воли. Из-за этого переговорные позиции меджлиса были всегда сильны: его воспринимали как предохранитель от неприятных сценариев.
Вот и теперь крымские татары стали главными бенефициарами ситуации. К ним приезжают переговорщики из Татарстана, им обещают отстроить соборную мечеть, с лидером меджлиса Мустафой Джемилевым общается Владимир Путин. Киевляне, которые боятся за будущее крымских мусульман, волнуются зря. Наверняка к 18 мая (дню депортации народа в Среднюю Азию) Госдума осудит акт насильственного переселения. Улицы крымских городов получат имена выдающихся представителей национального движения, а все решения будут приниматься только после согласования с крымско-татарской общиной. Весь арсенал приемов, позволявших добиваться результата при старом гражданстве полуострова, будет работать и при новом.
Мы русские! Какой восторг!
Между «русской весной» и «украинской зимой» есть одна большая разница. Украинцы доказывали себе, что могут переформатировать государство. Русские в очередной раз доказали себе, что без государства они на перемены не способны.
Вся операция по смене «прописки» полуострова так и не стала внутренним делом крымского большинства. Не появись российские солдаты на улицах городов, Крым так и продолжил бы свое существование под украинским флагом. Назначили бы сюда эмиссара из Киева, тот бы торговался с местными элитами о разграничении полномочий. При сильном назначенце на полуострове всегда первую скрипку играл Совет министров. При слабом – местный парламент. Но из года в год суть не менялась – в Верховном совете заседала очередная пророссийская партия (будь то коммунисты или регионалы), которая совмещала лояльность Киеву с иллюзией оппозиционности. Действующие спикер и премьер полуострова не исключение – оба в разное время изображали из себя деятельных украинских патриотов.
И тут нет никакого противоречия. Особенность русских именно в том, что они не умеют существовать в отрыве от государства. Неслучайно в ряды «национал-предателей» записывают прежде всего тех, кто хочет, чтобы чувство собственного достоинства и самооценка не зависели от необходимости облокачиваться на государственного голема. Рваная кардиограмма жизни, в которой долгие периоды простоя время от времени сменяются взрывными рывками, воспринимается как должное.
В области тактической это означает лишь то, что пассивное большинство раз за разом проигрывает энергичному меньшинству. В том же Бахчисарайском районе на территории заповедника – 138 объектов культурного наследия, из которых крымско-татарские памятники составляют меньшинство. Все остальное – это наследие античности, а также раннего и позднего Средневековья. Но в публичной дискуссии заповедник привыкли воспринимать чем-то вроде национальной вотчины. Между Бахчисарайским дворцом и заповедником, раскинувшимся на территории полторы тысячи квадратных километров, всегда ставился знак равенства. А все потому, что крымские татары умеют разговаривать с чужими для них государствами – их научили этому последние два с половиной столетия. Русские не умеют договариваться даже со своим государством.
Прививка от иллюзий
Через час после начала протестного митинга директор Бахчисарайского заповедника Валерий Науменко лишится должности. Новое руководство полуострова отдаст эту должность крымско-татарскому меджлису. Это плата за лояльность и за отказ от публичной фронды. Митингующие, в числе которых есть и крымско-татарские ученые, растеряны. В представлении многих из них «крымская весна» была победой справедливости, для которой профессионализм важнее политической конъюнктуры и договорных компромиссов. Впрочем, уже через полчаса они разойдутся. Это знает местный «Беркут», который скучающе курит в стороне, сняв маски. Это знают чиновники Совмина, которые даже не стали выходить к людям. Это знают местные СМИ, которые за редким исключением проигнорировали первый в истории опять уже русского Крыма протестный митинг.
Обескуражены лишь те, кто родился в восьмидесятые и девяностые. Но и это временное. Им объяснят, что государству видней, а начальнику лучше знать. Рано или поздно их приучат к мысли о том, что коммуникация сверху вниз – единственно верная и допустимая. В конце концов, особенность «крымской весны» не в том, что она несет перемены. Она от перемен защищает. Не так ли?
