30-летнего Алексея Аванесяна мобилизовали в конце июня 2014-го. Через два месяца его ранили. Алексей научился жить без ступни — она ампутирована. Сейчас он возит грузы в зону АТО, в Киевский военный госпиталь, помогает другим раненым.
Страх есть у всех. У меня тоже. Только на фронте я больше чувствовал страх не за себя, а за других. В АТО я был водителем, постоянно думал о том, как довезти ребят в целости и сохранности. Опасных ситуаций хватало. Но нам всегда удавалось выходить из них без раненых. Так было, пока нашу позицию под Старобешево не обстреляли из «Ураганов», «Градов» и миномётов. Это случилось 25 августа 2014 года. У некоторых ребят началась паника, а паника — это ненормально, она сеет хаос. Но в основном тогда все действовали адекватно.
В шесть часов утра я, как обычно, написал родителям sms, что жив-здоров. Не прошло и двух часов, как нас накрыли. Меня зацепило. Я уже на поле боя понимал, что с ногой придётся попрощаться. Она была раздроблена, стопа висела на сухожильях. Но всё равно мне повезло. Парня, который в момент обстрела находился рядом, ранило в голову. Я пытался его спасти, но он уже был мёртв.
За день до отправки в АТО один из наших бойцов пошёл в церковь. Взял молитвенники «Отче наш» и ладан. Раздал их всем. И когда начался обстрел, я достал их из кармана, зажал в руке. Так и отстреливался. Уже потом, 19 января 2015-го, я принял крещение.
После ранения постоянно шутил. То спрашивал, как же я теперь буду машину водить, то просил пятку мне почесать. Ирония позволяла не падать духом.
На протез встал в ноябре. Расхаживался. Бегал по коридору. Мне сказали ходить по полчаса в день, я ходил по пять часов. Раны сочились, я заклеивал их, перевязывал. И шёл дальше. Очень важно не сдаваться.
Первый шаг — это очень больно. Ты не можешь понять, где заканчивается нога. Не ощущаешь её. Сейчас протез как родной. Даже чувствую, когда на камешек наступаю. В середине марта я выкинул палку, с которой ходил. После того как начал заниматься на беговой дорожке, боли стало меньше, прогресс заметнее.
Никогда не задавался вопросами: почему я, за что мне это? Сам виноват. Я осознанно пошёл на войну. Странно звучит, но ради мира приходится воевать. Конечно, понадобилось время, чтобы привыкнуть к тому, что я без ноги. У меня не было глубокой депрессии, но вот неприятные мысли постоянно крутились в голове: а что, если больше никогда не смогу побежать, плохо, что не могу быть с ребятами на передовой… Всё думал об этом и думал. А потом сказал себе: «Стоп!» Помогать я могу и здесь — и деньгами, и вещами. Зачем расстраиваться? Столько «положительных» моментов — нога не потеет, не мёрзнет, в кровати меньше места занимаю. Я начал принимать себя таким, какой я есть.
Я себя не чувствую инвалидом. Инвалид — звучит очень грубо. Мы люди с ограниченными возможностями. Что-то я действительно не могу сделать, но в основном справляюсь. Не только я, но и многие ребята. Вот, например, Саша Чалапчий. У него нет двух ног выше колена. Он захотел ходить — и пошёл. Поставил себе цель. Парень встал на протезы. Помогает семьям погибших, раненых.
Снова за руль сел, будучи в больнице. Протеза ещё не было, а после ранения не прошло и месяца. К нам приехал афганец, тоже на протезе. Он мне предложил проехаться. И я понял, что смогу. Наверное, это был переломный момент. Отец продал мою машину и купил подержанную с коробкой-автоматом.
Я вижу разных ребят — кто-то борется, кто-то опускает руки, потому что чувствует себя никому не нужным, побеждённым. Есть озлоблённые. Я прихожу к этим ребятам и говорю: вот у меня тоже нет ноги. Но я хожу, вожу машину, у меня всё нормально и живу я полноценной жизнью. Да, болит. Но это ничего. Есть те, кому ещё хуже. Есть люди, которые с этой болью всю жизнь и при этом становятся паралимпийскими чемпионами. Они показывают и доказывают, что всё возможно.
Важно, какой у тебя настрой. Над собой и своими мыслями можно и нужно работать. Хотя я заметил: если человек до войны и до ранения позитивно смотрел в будущее, видел перспективу, был настроен по-боевому — у меня всё получается, это маленькая неприятность, переживу, — то инвалидность ему не помеха. И наоборот, если во всём видел только проблемы, то сжиться с инвалидностью ему непросто.
Главное — убеждать ребят не жалеть себя. Жалость — разрушительный путь. Многие ребята, прикованные к постели, сначала раскисали. Но когда видели, как кто-то становится на ноги, ходит, сами начинали к этому стремиться. А потом ещё дух соперничества, ребячество просыпается. Смотри, я пошёл без палки, а тебе слабо?
Обществу нужно меняться — оно нас пытается или не замечать, или относится со снисхождением. Но не надо меня жалеть, я сам пожалею кого угодно. Когда я приезжаю в госпиталь с грузом, мне бросаются на помощь, предлагают что-то поднести. Я сам могу. Важно, чтобы окружающие принимали меня как полноценного человека. Если они будут воспринимать меня как инвалида, то таким я себя и буду ощущать. Если человека долго называть свиньёй, он захрюкает.
Если рядом есть кто-то с правильными установками, считайте, вам повезло. Преодолеть себя мне помогла Лена, волонтёр из Киевского военного госпиталя. Она ухаживала за мной, постоянно вытаскивала из больницы. Не давала повода думать, что я что-то не смогу, с чем-то не справлюсь. Наоборот, иногда я начинал жаловаться на усталость, а она мне повторяла: «Ну давай ещё сто метров пройдём и отдохнёшь». Не сюсюкать, не панькаться — это правильно.
Ранение изменило меня — я стал внимательнее к людям. Начал замечать то, чего раньше в упор не видел. Например, мне не было дела до отсутствия стоянки для инвалидов у магазинов. Теперь отношусь к этому иначе. Когда вижу прихрамывающего человека, то сразу думаю, что ему надо чем-то помочь. А вдруг у него под штаниной тоже протез.
Болезнь подталкивает к тому, чтобы человек проявлял сострадание. Я по себе сужу. В своё время мне очень здорово помогли, значит, и я должен помочь. Первый раз поехал в свою часть в Запорожье, когда был ещё в больнице. Мы полностью забили машину необходимым — тёплыми вещами, носками, трусами, футболками, сигаретами, крупами. Специально выбрали выходной день, чтобы не было врачей, которые вряд ли бы одобрили нашу затею. В пятницу вечером выехали, а в воскресенье вечером вернулись. Последний раз к ребятам ездил буквально месяц назад. Почему я должен сидеть сложа руки?
До войны была цель — хотел открыть свой автосервис. Желание никуда не делось. Сейчас подыскиваю место. Если у человека была цель до войны, то хорошо. Есть к чему вернуться. А если не было, то, скорее всего, человек начнёт размышлять так: теперь я пенсионер, буду сидеть дома и получать пенсию. Война выпячивает в человеке всё, показывает то, каким он является на самом деле, его сущность.
У меня не мечты, у меня цели. Мне нравится их добиваться.
