В 2013 г. Украина входила в пятерку беднейших стран Европы. В прошлом году эту сомнительную славу она уже делила только с Молдовой: отечественный ВВП на душу населения составил 3,1 тыс. долл., а у нашего соседа — 2,2 тыс. По данным Всемирного банка, впереди — даже Косово (4 тыс.) и с полуторным опережением (!) Албания (4,6 тыс.). Теперь бы не отстать от Свазиленда (2,7 тыс.) и Гондураса (2,4 тыс.), учитывая падение в этом году гривни к доллару почти на 40% и ожидаемое снижение реального ВВП на 10–11%.
Кстати, у короля Свазиленда Мсвати III, говорят, 15 жен и 25 детей. В 2001 г. он ввел запрет на супружество с девушками в возрасте до 21 года. Наказание — штраф в виде коровы или 152 долл. По этой причине король, взяв восьмую жену, оштрафовал себя на одну корову. Сам он — второй из 67 сыновей короля Собхузы II.
Если бы не африканская география, Свазиленд вполне мог бы потягаться с Украиной в ее евроинтеграционных притязаниях. С учетом численности населения (1,3 млн чел.) его шансы выглядят даже предпочтительнее украинских (43 млн) — ЕС явно мог бы сэкономить на обустройстве нового кандидата.
В масштабах объединенной Европы Украина — демографический гигант, уступающий лишь Испании (46,4 млн чел.), Италии (61,3 млн), Великобритании (64,5), Франции (66,2) и Германии (80,9 млн). Но с учетом экономических реалий, гигант — нищий. Украинские среднедушевые доходы в прошлом году были почти в 12 раз меньше средних по ЕС и в 2,5 раза ниже, чем в Болгарии — самой небогатой стране Союза.
Ситуация неприглядная. Того, что темных красок ей добавляет несовершенство статистики, исключать, конечно, нельзя. Но даже при пересчете ВВП по паритету покупательной способности (ППС) место Украины в иерархии европейского благосостояния не меняется.
Причем в минувшем году ее среднедушевой ВВП по ППС (8,7 тыс. долл.) был на 38% меньше, чем в Монголии и Перу (12 тыс.) и вдвое ниже, чем в Габоне (19 тыс.). Указанное отставание наблюдалось, увы, и в довоенном 2013-м.
Миллиарды против бедности
Указать единственную или хотя бы главную причину столь безрадостных реалий вряд ли возможно. Причем у любого специалиста на этот счет найдется собственная версия. Но едва ли кто-нибудь возразит, что доходы не только каждого из нас, но и всего государства тем больше, чем выше рынок ценит его усилия.
Наглядный пример — Китай. Когда-то его экспортным потолком были полотенца «Дружба» и термосы «Ласточка». Сегодня их заменили автомобили и компьютеры. Страна прошла путь от войны с воробьями до собственных космических программ.
Вектор роста вполне очевиден. Его уже никто не связывает с выплавкой чугуна на крестьянском подворье. И сколько бы ни ерничали украинцы над китайскими технологиями и их качеством, своих компьютеров они не покупают.
Причина банальна: страна, создавшая первый в континентальной Европе компьютер, не только ничего подобного не производит, но и производить не планирует, поскольку пользуется китайской техникой, продолжая при этом лить… «уникальный» украинский чугун.
Отечественные миллиардеры ассоциируются со словом «сырье» (черные металлы, газ, сельхозпродукция, простейшая химия), китайские ушли в интеллектуальную продукцию. По данным Forbes, из десяти богатейших предпринимателей Китая в 2014 г. минимум половина была связана с электроникой и всемирной паутиной: интернет-продажи, интернет-массмедиа, интернет-поисковики, смартфоны. А еще возобновляемая энергия и производство бытовой техники. И, наконец, более привычное для отечественного понимания — металлы, напитки и недвижимость.
Надо ли говорить, что сложная и интеллектуальная продукция ценится выше ручного труда? Массовый переход к ней и привел к рывку производительности в Китае. Выработка одного занятого в его экономике с 1990-го по 2013 г. выросла в 7,4 раза (в фиксированных долларовых ценах). Так же примерно увеличились и доходы на душу населения (в тех же долларах).
Это стало залогом успеха в борьбе с бедностью. В 1990–2008 гг. число живущих за ее чертой снизилось в Китае на 566 млн чел., тогда как в остальном развивающемся мире выросло (!) на
173 млн. Страна объявила о своем намерении полностью избавиться от крайних форм нищеты уже через пять лет — до конца 2020 г.
Украина же находится в числе 19 слаборазвитых стран (преимущественно африканских), где производительность труда и среднедушевые доходы после 1990 г. не выросли, а упали — на 20–22%. Причем, если четверть века назад их отечественный уровень был выше китайского в 5–6 раз, то в 2013 г. уже в 1,5 раза меньше. Понятно, что текущие военные потери в этой статистике еще не отражены.
Типичный случай
Две страны словно движутся навстречу друг другу, пребывая в разных экономических фазах. Одна стремится вверх по технологической лестнице, от крестьянских наделов и кустарных мастерских к электронике и станкостроению. Другая — вниз, от радиозаводов и ракет к импорту чужой техники и поношенной одежды. Когда автопром Китая выкупает шведскую Volvo, а производитель компьютеров Lenovo — подразделения IBM, Motorola (США) и Medion (Германия), в Украине экономическим «драйвером» все чаще называют сельское хозяйство — ведущий сектор доиндустриальной эпохи.
Украина не просто отстает от мировых технологий. Она из них выпадает, проявляя абсолютное равнодушие как к новым возможностям, так и к уцелевшим осколкам своей научно-технической базы.
Такая политика обескураживает. Ведь все случаи «экономических чудес» и опережающего роста — Германия, Япония, Израиль, Южная Корея, Китай — плод промышленного развития. Сопутствующие же ему сельхозпосевы и тонны стали — лишь приложение к «умной» индустрии.
После промышленной революции все сливки в мировой экономике снимают страны — разработчики индустриальных технологий. Приближаются к ним лишь те, кто вырвал право на их использование. Все остальные — сырьевая обочина: лес, руда, уголь, медь, сталь, зерно, бананы, подсолнечник, кофе, рапс.
МВФ когда-то так и делил все страны на индустриальные, новые индустриальные, развивающиеся и переходные. О последних сегодня вспоминают в ретроспективе, поскольку все уже давно «перешли» — кто в индустриальную Европу или ближе к ней, кто на периферию сырья.
Цена жизни на ней — бедность. Нефтяные страны Персидского залива — исключение, которое лишь подчеркивает общее правило. Украинцам оно известно не понаслышке. Им не нужны переводные учебники и математические модели, чтобы объяснить суть «родной» экономики: разбитые предприятия, отсутствие работы, туманное будущее детей и аморфность государства, призывающего выживать «кто как может».
Так и выживают — на Востоке в угольных копанках, на Западе — в янтарных шурфах, в столице — вдоль трасс и в ларьках. Парадокс в том, что это же государство периодически устраивает облавы на них всех, не предлагая взамен никакой альтернативы. Хотя та порой находится буквально «через дорогу» от этого средневекового «бизнеса».
Дело в том, что эффективность труда в Украине гораздо ниже, чем у всех ближайших соседей (исключение — Молдова). Так, в довоенном 2013-м, когда доллар еще стоил 8 грн, трудоспособный украинец мог похвастать 7,9 тыс. долл. произведенного ВВП. У его коллеги в Беларуси этот показатель был больше в два раза, Румынии — в 2,5, России — в 3,4, Польше — в 3,6, Венгрии — 3,8, Словакии — в 4,5 раза. Аналогичен этому и разброс в доходах на душу населения.
Это простейшее объяснение, почему от Украины с такой легкостью откололись Крым и Донбасс. В материальном отношении им особо и защищать-то было нечего. Тогда как ожидаемые бонусы ни для кого не являлись секретом. Сказать, что эта логика неожиданна, — кривить душой. Ведь и среди политической элиты давно уже не новость иностранные паспорта, офшорные счета и зарубежная недвижимость — все виды страховок предусмотрительных «реформаторов», не отстающих от преуспевающего бизнеса.
Все это — типичный случай сырьевой колонии, чей местный капитал пытается легализовать себя в благополучном мире индустриальных стран. Вслед за ним вынуждены тянуться и миллионы рядовых украинцев. Поскольку обеспечить всех достойной или хоть какой-то работой их бедная сырьевая родина не может.
По данным Всемирного банка, за годы независимости Украина стала мировым лидером по абсолютному сокращению населения. С 1990 г. оно уменьшилось в 18 странах, на 21,9 млн чел. Из них на Украину пришлось 6,5 млн чел., или почти 30%. Вторая в этом списке Россия — 4,5 млн чел. (20,4%). В довоенном 2013-м отечественный рейтинг был таким же.
Списывать все на демографические волны, видимо, нельзя. Так, население «стареющей» Европы за это время выросло: в Германии — на 1,8%, Греции —7,9, Италии — 8,1, Дании — 9,7, Австрии — 11,2, Бельгии — 12,6, Великобритании и Голландии — на 12,7%, Франции — 13,1, Швейцарии — на 22% и т.д. В Ирландии оно увеличилось на 31,3%, а в Люксембурге — почти на 46.
Благополучие, в отличие от бедности, действительно притягивает. Не только капиталы, но и малоимущих с сырьевой периферии.
Без руля и ветрил
Больным местом сырьевых экономик является зависимость от внешней конъюнктуры: дорожает сырье — есть шанс на рост, обесценивается — шанс минимален. Противостоят этим циклам лишь единицы. Большинство же полагаются на милость сырьевой конъюнктуры.
Украина, увы, не исключение. Ее благополучие определяется внешними ценами на сырье, чьи взлеты и падения никак не зависят от мелеющей украинской экономики. Ведь если в 1990 г. ее вес в мировом ВВП составлял 0,36%, а в 2008-м — 0,29%, то в 2013-м и 2014 г. — уже 0,24 и 0,17%. По результатам текущего года он, видимо, не превысит и 0,1%.
У древних подобный ход событий считался роковым. Его невидимые течения это сравнение лишь усиливают: факторы, никак не связанные с Украиной, оказываются для нее критическими из-за влияния на сырьевую конъюнктуру.
Так, наша страна чутко реагирует на колебания доллара в паре с евро: при обесценивании крупнейшей мировой валюты свободные финансовые потоки направляются в иные, недолларовые активы. Среди них не только его главный конкурент — евро, но также сырье: нефть, пшеница и т.д. Это влечет за собой изменение их фьючерсных цен, тянущих за собой и цены текущие.
К тому же дешевый доллар — дополнительная мировая ликвидность, которая стимулирует деловую активность и спрос на сырье. Так, в период 2001–2015 гг. падение доллара к евро на 16–17% сопровождалось обычно подорожанием пшеницы на 20% и более (в годовом измерении). Напротив, после начала глобального кризиса в 2008 г. каждому длительному укреплению доллара сопутствовало снижение цен на пшеницу. Похожие зависимости наблюдались и при изменении цен на металлы, подсолнечное масло, проч.
Как результат, курс доллара оказывается немаловажным фактором благополучия малых сырьевых стран. Рис. 1 иллюстрирует его котировки к евро в 1990–2015 гг. (до 1999 г. – экю) и динамику отечественной производительности труда. Последняя представлена годовым ВВП в расчете на одного трудоспособного жителя страны. ВВП учтен в фиксированных долларовых ценах (2005 г.), что очищает его от инфляционных эффектов.
Можно лишь удивляться тому, насколько синхронно меняются эти показатели в течение последних 15 (!) лет: обесценивание в 2001–2008 гг. доллара с 0,9 до 1,46 долл./евро сопровождалось ростом годовой выработки одного украинца с 2,8 до 4,4 тыс. долл. И напротив, последующему укреплению доллара до 1,33 долл./евро в 2014 г. сопутствовало падение производительности труда до 3,8 тыс. долл.
Однонаправлено эти показатели двигались и в 90-е годы, хотя их динамика тогда не была столь плотной. Это объяснялось спецификой тех лет: распад хозяйственных связей бывшего Союза, гиперинфляция, девальвация, приватизационная кампания, неплатежи, бартер и т.д.
Если в указанной связи есть хоть капля смысла, курс доллара к евро должен влиять и на уровень безработицы в Украине: при большей загрузке мощностей и выработке должен расти спрос на рабочую силу и ее занятость.
Как ни странно, но эта корреляция действительно прослеживается. Ее демонстрирует рис. 2 на сайте ZN.UA: чем дешевле в течение последних 22 лет был доллар на внешних рынках, тем... ниже оказывалась отечественная безработица (рассчитана по методологии Международной организации труда, МОТ).
Ее минимальные значения (5–6%) наблюдались в 1995-м и 2007–2008 гг. — тогда доллар падал до 1,3 долл./евро и ниже (до 1999 г. — экю). Напротив, максимальный уровень отечественной безработицы (11,6%) имел место в 1999–2000 гг. при чрезвычайно сильной американской валюте, когда за ее 92 цента можно было купить целый евро.
Приведенные соотношения можно считать статистическим курьезом. Однако есть одно «но»: при действенной экономической политике Украины их просто бы… не было. Занятость, производительность труда и доходы в 43-миллионной стране зависели бы не от котировок доллара на биржах Нью-Йорка, Франкфурта или Лондона, а от решений, принимаемых в Киеве.
Но сегодня это, похоже, такая же иллюзия, как и четверть века назад. С той лишь разницей, что прежде ключевые хозяйственные параметры определялись в кабинетах северного соседа, а нынче — на сырьевых и фондовых площадках индустриальных стран.
Поэтому, если хочется оценить ближайшие перспективы Украины, можно не заглядывать ни в национальные стратегии, ни в государственные бюджеты, ни в меморандумы с МВФ. Можно пропустить и отчеты об их выполнении. Все, что требуется, — посмотреть на конъюнктуру сырья на мировых рынках и прогноз ее динамики.
Если же и это сложно, то взглянуть на курсовой тренд доллара. Он же к евро укрепляется уже седьмой год подряд. Это не сулит сырьевой Украине ничего хорошего ни в части снижения безработицы, ни роста доходов. Безотносительно событий на Востоке страны.
Другой, еще менее приятный вывод касается потенциальных горизонтов страны. Поскольку их приходится рассматривать через призму долларовой ликвидности и курса американской валюты, серьезных возможностей по их расширению у Украины нет. В обозримой перспективе даже полуторный рост ее реальных доходов представляется проблематичным с точки зрения как необходимого для этого обвала доллара, так и фактических его котировок (см. рис. 1).
В связи с этим уместно вспомнить последний октябрьский выпуск МВФ World Economic Outlook, в котором среди основных рисков мировой экономики указаны сильный доллар и падение цен на сырье.
Масштаб задач
Украина занята мучительной реструктуризацией внешнего долга, поиском новых займов, титаническим удержанием гривни, валютными ограничениями, компромиссами с кредиторами, увещеванием населения и бизнеса, переговорами с уставшими партнерами, изысканием вооружения для защиты своих границ, розыском обязанных ее охранять и объяснением причин утраты территорий.
Это — лишь малая толика ее текущих проблем. Проблем, характерных для сырьевых стран и немыслимых — для индустриальных. При всех неожиданностях послевоенного развития ни одно государство первого мира не оказывалось в подобной ситуации. Тогда как для стран третьего она хоть и неприятна, но весьма типична.
Объявленная война коррупции и регуляторным препонам — благое дело. Но, судя по массовым публикациям, крупный бизнес от них не особо-то и страдал, будучи им едва ли не «крестным отцом». Памятуя же о склонности к сырью, рассчитывать на его резкий разворот в сторону реиндустриализации вряд ли логично.
Что касается малых и средних предприятий, то они от текущей кампании должны, конечно, выиграть. Но на что, в принципе, делается ставка? На право соорудить за 24 часа новый киоск (ларек, павильон, МАФ), на завоз дополнительных тонн изношенного белья, выдачу лицензий таксистам, легализацию стихийных рынков и торговли в переходах? Или же на инновационные стартапы?
Если на первых, то этот «бизнес» уже работает! И, чего греха таить, служит он средством не массового процветания, а выживания. Если же на вторых, то государство об этом молчит. Тогда как инновационная политика — особая сфера деятельности. Ее успех требует специальной питательной среды, которую нельзя создать одним законом/декретом/указом даже при поддержке талантливой либерализационной кампании. Здесь необходима целенаправленная работа и терпение, как при уходе за английским газоном, которому, помимо стрижки, требуются еще 200 лет.
Что касается бизнеса в сфере бытовых услуг (гостиницы, кафе, химчистки, прокат и т.д.), то общенациональная ставка на него работает в небольших туристических мекках. Тогда как успех демографически крупных стран определяется все той же обрабатывающей промышленностью и технологиями. Без наличия такого хозяйственного скелета ведущие экономики ЕС (Германия, Великобритания, Франция, Италия) мало бы отличались от Египта и Турции.
Хочет ли этого украинское государство? Нет, но оно должно ответить на эти вопросы. Хотя бы потому, что на его балансе числятся крупные оборонные предприятия и производства двойного назначения. Что касается первых, то «благодаря» войне, ВПК, возможно, перестанет быть постылой постсоветской обузой. Во втором же случае проблесков света как не было, так и нет.
Как ни мрачна метафора, но «Южмаш» в июле от электроэнергии отключали. Тогда же мелькала информация об отсутствии на нем и технической воды. В октябре сообщили о переходе ракетостроителей на… однодневную рабочую неделю. Попутно заговорили, что запорожская «Мотор Січ» подумывает о создании мощностей в Чехии.
Между тем такие предприятия — передовой рубеж технологий. Но государство об этом рубеже молчит. Зато хорошо слышно о его озабоченности судьбой… игорного бизнеса и наличием в стране… трудовых книжек.
Масштаб таких задач, безусловно, впечатляет.
У каждого — свои горизонты
Самая обеспеченная страна постсоциалистического мира — Словения. В ней живут 2 млн чел. В 2013 г. их среднедушевой доход (в пересчете на ВВП) составлял 23 тыс. долл., в 2014-м — 24 тыс. Это в 6–8 раз больше, чем в Украине. Если среднестатистический украинец не будет есть и спать, а станет только работать по 24 часа в сутки и 365 дней в году, его доход окажется на треть меньше, чем у размеренно живущего словенца.
Почему? Очевидно, не из-за того, что тот больше нашего сеет рапса или культивирует лучший сорт кукурузы. У крошечной Словении более интеллектуальный бизнес —она завалила Украину (и не ее одну) своей фармацевтикой и бытовой техникой. Препараты фирмы KRKA и товары Gorenje — словенского происхождения. Именно они, а не зерно с рудой — залог ее экономического успеха.
Отечественная же пресса тем временем сообщает об успехе одесского стартапа Looksery. Его за 150 млн долл. приобрели основатели мобильного приложения Snapchat. Также говорят о переезде в США и всей украинской команды разработчиков этого программного продукта.
