Главная
«Ценности общества» и «гибридный мир»: кризис модели защиты
Джентльмены не читают чужих писем.
Г.Стимсон, госсекретарь США, 1929 г.
Подрыв Россией текущего миропорядка и отчаянные попытки демократического мира удержать осколки былой реальности формируют текущее пространство «гибридного мира».
Львиная доля материальных ресурсов и интеллектуальных усилий сосредоточенны именно на том, чтобы не дать агрессору в полной мере реализовать задуманные им стратегии, т.е., косвенно, — чтобы обеспечить суверенитет государства и его права на самостоятельные решения.
Российская масштабная «тихая» агрессия приводит к появлению целого ряда неожиданных вопросов, от эффективного ответа на которые будет зависеть судьба демократических режимов, в т.ч. — и Украины. Поиск ответов, в свою очередь, порождает другой вопрос экзистенциального характера: существуют ли правила/методы защиты ценностей общества, которые нельзя обойти, обмануть или проигнорировать для этой самой защиты? Ведь, в конце концов, именно «ценности» являются основой национальных интересов государства, а такие вещи, как суверенитет, физическая безопасность границ, внутренняя стабильность, — все это лишь необходимые элементы для защиты ценностей, формирующих наше общество как свободное, демократическое, толерантное и прогрессивное. При этом, увы, «за скобками» остается проблема того, что означенные ценности — свобода и толерантность, демократия и безопасность, стабильность и прогресс — мало/плохо коррелируют между собой…
Само государство, как система институций, совокупности государственной политики и отношений в обществе во многом и строится ради эффективной защиты национальных интересов. Для этого государству делегируются полномочия осуществлять такую защиту оптимальным (но не всегда наиболее эффективным!) образом. Как предупреждал еще Генри Томас Бокль: «Законодатель должен стремиться не к истине, а к целесообразности».
Именно вопрос «степени эффективности» и создает значительную часть проблем. Особенно когда под угрозой оказываются не столько физические параметры безопасности государства (например, территория или граница) которые можно легко измерить, а сами ценности. И часто угроза ценностям произрастает не только от действий агрессора, но и от выбора механизмов защиты от угрозы.
Если применяемые государством и обществом методы защиты от гибридной агрессии будут входить в конфронтацию с базовыми ценностями общества, почти всегда будет риск потерять себя в неизбежно возникающем при этом «компромиссе»,. А ситуации конфликта на эту тему возникали и будут возникать постоянно. Особенно в тех странах, которые пытаются не декларативно защититься от агрессии. Поэтому и вынесенные в эпиграф слова госсекретаря США Генри Стимсона далеко не случайны: они демонстрируют нечто очень важное для условий гибридной войны — эволюцию взглядов на то, что должно делать государство в тех или иных условиях. Именно с этими, ставшими крылатыми, словами Г.Стимсон закрывал офис криптоанализа в системе Госдепартамента США. Однако куда менее известна другая часть этой истории, относящаяся к деятельности Стимсона в период Второй мировой войны: будучи назначенным военным министром США он не только максимально расширил департаменты перехвата и расшифровки сообщений противников, но и лично курировал Манхэттенский проект. Реальность осуществления необходимых действий (особенно во время войны и военных действий) все же куда сильнее идеалистических представлений о том, как все должно быть…
«Демократические институты не могут улучшаться сами — их улучшение зависит от нас, — предупреждал еще Карл Поппер. — Проблема улучшения демократических институтов — это всегда проблема, стоящая перед личностями, а не перед институтами». В нынешней ситуации вопрос политического философа буквально выворачивается наизнанку: должны ли смелые и храбрые люди гибнуть потому, что «джентльмены так не поступают», — или все же должны предпринимать все необходимые усилия для противодействия агрессору, даже если результатом этого становятся поведение, мало отличимое от демонстрируемого агрессором. Данные трактовки вопроса становятся ключевыми на пути поиска противоядия гибридной войне. Особенно с учетом того, какие цели преследуются Россией в ее войне против западного мира.
Актуальная повестка «европейского театра» гибридной войны
Люди не могут дать силу праву, и дали силе право.
Блез Паскаль. «Мысли» (1657—1658)
На нынешнем этапе Запад явным образом столкнулся с экзистенциальным вызовом для своего существования, поскольку целью России является не перераспределение геополитического влияния или восстановление «сфер влияния» — это уже не столь актуально. Ставки невообразимо поднялись, поскольку целью является латентная деконструкция демократической системы Запада, а вместе с ней — и всего либерального мира. Это своеобразная попытка вновь сыграть партию «конца истории»: если коммунистическая идеология проиграла, что ж — тогда пусть здесь будут развалины и пепелище. «Так не доставайся ж ты никому!» — восклицал по схожему поводу Юлий Капитонович Карандышев в «Бесприданнице».
И для этого Россией сделано немало. Тем более, что, как оказалось, разрушить отточенную и хорошо «смазанную» политической традицией и четкими «правилами игры», мирным существованием и экономическим достатком систему оказалось не так уж сложно. И не очень дорого: реальные расходы РФ на данную глобальную цель по сравнению с прямыми оборонными расходами как самой России, так и любой из европейских стран весьма скромны. Если предположить, что оценки в 4—5 млрд. долл ежегодно выделяемые Россией на подрывную работу в мире верны, то на фоне общих показателей российского бюджета это не так уж много. Даже с учетом санкций, внешнего давления и «висящим» на шее украинским Донбассом (а также Приднестровьем, Абхазией, Юж. Осетией и, косвенно, Нагорным Карабахом в придачу) это не такая уж большая сумма (геоэкономически), и она вполне может окупиться многократно (геополитически). Поэтому не стоит удивляться, что Россия не сворачивает своих операций. Скорее наоборот — имея хороший задел (впрочем, изрядно растраченный за последние два-три года) накопленных в «сытые» годы потоков нефтедолларов, давление будет лишь наращиваться. Например, несмотря на интенсивные вливания в постепенно «проседающую» российскую экономику денег Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, в мае этого года оба фонда демонстрировали даже небольшой прирост.
Кроме того, атака происходит не «в лоб» — Россия прекрасно осознает, что как раз против лобового столкновения Запад защищен хорошо отработанной многоуровневой системой союзов и альянсов, соглашений и договоров. Однако диверсиям, инициированному саботажу, расшатыванию механизма изнутри что-то противопоставить крайне сложно. Тем более что опыт у России в этом вопросе есть: аналогичная деятельность велась еще во времена «Коминтерна», а позже — во времена холодной войны. Притом, что тогда для Советского Союза стартовые позиции были куда хуже.
Не стоит обманываться тем, что тактической целью России является приведение к власти в демократических странах собственных ставленников. Игра на стороне Марин Ле Пен или Фрауке Петри уже давно не только вопрос дальнейшей смены политического курса Франции или Германии. Хотя именно такую историю российское руководство предлагает значительной части российского якобы «истеблишмента» и простым обывателям. В общественное сознание последовательно и настойчиво вколачивается мысль, что проблема в персоналиях, что России нужен договороспособный, дружественный и лояльный Запад. И для этого следует просто привести «там» к власти «правильного» человека, который и изменит ситуацию радикально.
Но это — неправда, вернее, даже не вся правда, а полуправда, которая хуже лжи. Россия хронически не способна выстраивать отношения равноправного партнерства, изначально считая, что все, что находится западнее от российской границы и не является зоной ее «особых» и т.п. интересов — это явная, прямая и постоянная угроза, от которой нужно избавиться. Поэтому стратегическая задача Москвы — отнюдь не в том, чтобы «просто» привести своего человека во власть. Принципиальная цель — создать информационно-социальный хаос, политико-социальную неопределенность, породить сомнения в политических лидерах и их деятельности. А как следствие — хаотизация западного общества в целом. Лучший пример того, как это работает, — нынешняя политическая действительность в США, которые не могут выйти из избирательного цикла, и несмотря на серьезные усилия американского истеблишмента, ситуация скорее усугубляется, чем «разруливается».
«Общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль», — предупреждал Оскар Уайльд.
Российское «силовое» руководство отлично осознает, что те лидеры, которых поддерживает Москва, в принципе не способны ни на эффективное оперативное управление, ни на формирование адекватных стратегических позитивных целей развития, ни на ценностную консолидацию своих наций. Проводится классический «негативный» отбор — чем хуже, тем лучше. В российских учебниках по специальным операциям это называется «организационным оружием» — сделать так, чтобы у власти находились люди, которые своими действиями (или даже самим фактом своего пребывания на должностях) разрушали бы систему государства. О которых Артур Шопенгауэр писал: «Ценить высоко мнение людей будет для них слишком много чести».
Никогда раньше западный мир не был так уязвим перед подобной «тайной войной» — эпоха жесткого прагматизма и рационализма холодной войны 1940—1980-х годов сменилась политической оттепелью и эйфорией отсутствия угроз мирному развитию, что сделало удар России вдвойне неожиданным. Объективно никто не мог предположить, что демократической системой и либеральными ценностями воспользуются для того, чтобы их же и «взломать».
Если попытаться подобрать наилучшую аналогию тому, как Россия «взламывает» Запад, то больше всего это похоже на саботаж работы сложнейшего механизма, который очень долго настраивали и который наконец-то начал работать нормально. Однако целью саботажа является разрушение механизма, что делается постепенно и незаметно. И даже не всегда понятно, как достаточно простые действия могут привести к сложным негативным последствиям. Каждое действие по отдельности принципиальной опасности не несет, но в совокупности постепенно формируется критическая ситуация, ведущая к катастрофе.
В политическом пространстве Европы это выглядит именно так: вброс лжи про «девочку Лизу», поддержка ультраправых, спонсирование антиглобалистов, подкуп политиков и многое другое. В качестве перманентного фактора, сопровождающего подобную деятельность, — внешне законная информационная деятельность как неявно «прикормленных», так и явно «вскормленных» СМИ, действующих в рамках широко трактуемой парадигмы «свободы слова». Правда, «журналисты» таких СМИ почему-то больше похожи на кадровых разведчиков, а контент, создаваемый такими СМИ, абсолютно не отвечает даже минимальным стандартам современной журналистики. Что недавно очень жестко отметил и новоизбранный президент Франции.
И логично, что основной удар наносится по выборам, по их процедуре — краеугольному камню демократической системы, ибо, как утверждают классики, «демократия — это процедура». «Классическая» компрометация политиков (причем, что пикантно, уже после выборов — те же резонируемые Москвой обвинения Д.Трампа в «пророссийскости») и «неклассическая» компрометация выборов на фоне попыток повлиять на избирательный цикл — приоритетные внешнеполитические инструменты современной «геостратегии реванша» России.
«Социальная испорченность принимает окраску той социальной среды, где она развивается», — констатировал Оноре Бальзак. Сегодня в практике этой скептической максимы великого француза важную роль играет киберпространство. Следует говорить о фактической конвергенции «кибератак» и «манипуляций» в полноценном виртуальном «поле (практической) политики». Речь идет о «социальных кибератаках», ибо основной ожидаемый результат — сугубо социальный, или, точнее, социально-политический. Кибератака на Демократическую партию США была, прежде всего, инструментом влияния на американского избирателя, равно как и кибератака на штаб Эммануэля Макрона была инструментом влияния на выборы во Франции.
Впрочем, даже понимание Западом сущности нависшей над западным миром угрозы пока не дает ответа на вопрос о том, как прореагируют народы Европы на непосредственную угрозу своему существованию.
«Из тупика»: сможет ли Запад выйти из «зоны комфорта» ради своего спасения?
Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.
Франсуа Ларошфуко
Западный истеблишмент, часто даже понимая реальность угрозы и осознавая механизмы ее реализации, стоит перед проблемой поиска ответа на сложившуюся ситуацию. Однако во многих случаях вопрос скорее в том, готов ли Запад, наконец, к результативному ответу.
В то время как для Украины угроза давно перешла из сферы гипотетической в сферу предельно предметную (из парадигмы дискомфорта в парадигму выживания), Запад хочет отвечать, но не выходя за пределы определенной «зоны комфорта» — психологической, политической, социальной и даже, частично, философской/ценностной. В силу этого ответ на гибридную угрозу формируется таким образом, чтобы это не помешало размеренному порядку жизни. Вопрос санкций — наиболее яркий тому пример: даже столь неконфликтное действие постоянно вызывает к жизни оживленнейшие дискуссии об их необходимости, эффективности и соответствия интересам Запада.
Потому и текущий ответ Запада предельно линеен и предсказуем. Но хуже другое — ответ неэффективен, поскольку, фигурально выражаясь, борьба идет в двух совершенно разных плоскостях противостояния: пока Россия агрессивно и «по-хулигански» (тяготея именно к «ударам ниже пояса») наступает на боксерском ринге, Запад разыгрывает сложную и осторожную классическую партию из учебника по шахматам на другой. Или в то время как Россия играет в геостратегический психологический покер, Запад — в интеллектуальный бридж. Получается внешне очень красиво и по-демократически благородно, но бессмысленно и неэффективно.
Удручает то, что даже аналитики западных стран не имеют моральных сил признать эту проблему. Прекрасно описывающий вызовы со стороны России Эдвард Лукас на вопрос о том, что же делать Западу, рассуждает в рамках логики, находящейся вне пределов истинного реагирования: рассказывать о коррупции Путина, вести позитивную пропаганду на русском языке. Этот путь линейных ответов хорош лишь для одного — самоуспокоения от осуществления хоть каких-то действий. Но результата от этого все равно не будет.
Кремль всячески поддерживает подобный «линейный» дискурс Запада. Российские медиа постоянно убеждают западную аудиторию, что самое главное — «не стать как они» (как Россия), «не отойти от стандартов демократии», что «свобода слова» (эти разговоры, кстати, из уст российских медиаперсонажей всегда звучат особенно мерзко и фарисейски) незыблема, и любое покушение на каналы передачи информации — почти святотатство (даже если по этим каналам передают откровенную пропаганду и манипуляции), что нельзя людей клеймить как «агентов влияния» только за то, что у них иное мнение (и не имеет значения, что это мнение спонсируется внешним игроком).
Опасность в том, что Запад зачастую готов принять эту логику, поскольку такой подход предлагает простой и понятный путь неэффективного, но все же реагирования. При этом позволяет минимизировать внутренние страдания от того, что может случайно начать вести себя недемократически. В целом это приводит к следующей логичной проблеме — к кризису модели защиты.
В поисках мужества для осуществления необходимых поступков
Война — область опасности, мужество — важнейшее качество войны.
Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц
Парадоксально, но гибридная война стала катализатором очень важной и принципиальной для дальнейшего развития «демократического проекта» дилеммы, разрешение которой приведет либо к тихому «уходу с арены» мировой политики Запада в пользу более наглых и беспринципных противников, либо станет началом результативного ответа и возвращения всего на круги своя. Но даже это возвращение не будет простым и линейным.
Дилемма на самом деле проста: что есть государство как гарант безопасности в нынешних реалиях (в условиях нелинейных угроз, осуществляемых вне зоны регулирования международного права)?
Воспринимая государственную систему с ее институтами как некую единую модель защиты ценностей общества, возникает вопрос касательно того, что следует делать, когда оказывается, что методы, применяемые этой системой, не защищают, собственно, ценности. То есть система, де-факто, не работает (или работает «вхолостую»).
И это не всегда злой умысел. «Не все последствия наших действий являются предусмотренными», — предостерегал Карл Поппер. А государство, как и все иное, подвержено нормированию со стороны внешних факторов — общественных ожиданий, ожиданий партнеров, понятий об «ответственном поведении» и т.д. Эти ожидания и формируют то, как «должно» работать государство, как должны выглядеть «правильные» действия и «правильное» функционирование. «Последнее слово всегда остается за общественным мнением», — утверждал Наполеон Бонапарт. И с точки зрения такого формального подхода большинство государств действительно являются «нормальными», функционирующими.
Проблема в том, что в текущих условиях эта логика лишена смысла: если государству не удается обеспечить сохранность ценностей и обеспечить безопасность своих жителей, то в этой «производственной красоте» нет никакого смысла.
Агрессор атакует на площадках, существенно выходящих за границы «правил» и «норм». Определение «акта агрессии» в документах ООН не предусматривало прокси-сил на территории Украины, созданных российскими разведслужбами квази-»народных республик», оккупацию информационного пространства страны и иных элементов гибридной войны. Все эти методы сами по себе не новы, но правовая реальность, увы, такова.
И реагировать на все это в рамках «нормальности», джентльменского поведения или стандартных «правил ведения войны» физически невозможно. А оппонент специально использует «серую зону» национального права и международных норм, дабы реализовывать свою агрессию наиболее полно и эффективно. И для того чтобы ответить на гибридную агрессию и защитить свои ценности, государство оказывается вынуждено прибегать к таким же серым методам гибридного ответа. К сожалению, очень часто те методы, которые должно применять государство для защиты ценностей общества, противоречат представлению общества о «правильной государственной системе», правильной реальности и их взаимосвязи с ценностями этого самого общества.
Однако пока партнеры на Западе пытаются на нашем примере понять, сколь серьезные «сделки с совестью» их ожидают на пути противодействия российской гибридной агрессии, Украина не может относиться к ситуации созерцательно и вынуждена реагировать — иногда очень жестко.
И с первых дней (или скорее месяцев) противодействия российской агрессии в 2014 году Украина постепенно приходила к этому простому, но от этого не менее тяжелому выводу: бороться с врагом нужно не ради борьбы, но ради победы (в украинском случае — как минимум выживания). А добиться этого в прямом противостоянии с экономически, политически и военно более серьезным противником можно хотя бы не игнорируя объективную реальность.
Украина, пожалуй, раньше других европейских стран «переоткрыла» для XXI столетия банальную истину: государство существует не для того, чтобы создавать видимость красоты бюрократической конструкции или удовлетворять абстрактные представления о том, как должно выглядеть «приличное государство», но для защиты ценностей и национальных интересов. Иногда — любой ценой (чаще все — абсолютно не политкорректной).
Пожар — не время для дискуссий о том, какую страховую компанию надо было выбирать и какой водой сейчас нужно его тушить.
Поэтому Украина и применяет весь тот арсенал методов, которые со стороны кажутся недемократичными или «неоднозначными». Запрет российских каналов, российских соцсетей, создание экономических проблем субъектам хозяйствования агрессора — это гибридный ответ на гибридную угрозу. Вечная проблема законов — будучи отражением (во многом — вторичным!) общественных норм и стандартов, они отстают от реально возникающих проблем общества или общественных отношений. Похоже, что Украина в условиях гибридной агрессии ближе всего подошла к состоянию, когда это отставание становится минимальным, а сами законы становятся достаточно гибкими или, иначе говоря, соответствующими актуальным вызовам. Кстати говоря, весьма сомнительно, что Россия ожидала такой позитивной динамики от Украины и ее госаппарата.
При кажущихся некоторым «смешными» контрдействиях Украины эти шаги приносят вполне ощутимые убытки агрессору, заставляя сбиваться с ритма, отвлекаясь на все новые неудобства. Запрет соцсетей — прекрасный пример. Безусловно, при известных технических навыках запреты можно попытаться обойти (кстати говоря, механизмы обхода часто предоставляются структурами, близкими к ФСБ). Но важно, например, отметить, что сразу после введения запрета на работу «Яндекса» в Украине его акции упали на 3,3%. А это недоплаченные налоги в российский бюджет, а значит — чуть-чуть меньше денег на российский оборонпром или финансирование сепаратистов. Не говоря уж о резком сокращении целевой аудитории для латентной «промывки мозгов».
Запад прекрасно понимает природу решений, принимаемых Украиной, хотя пока морально и не готов идти таким путем. Даже понимая, что другого варианта нет, желание «боксировать по-джентльменски» во время грязной поножовщины в подворотне (а глобально гибридная война очень на нее похожа) неизбывно. Хотя когда на кону стоит выживание, очень сложно заботиться о том, чтобы перчатки были белыми, а воротнички — накрахмаленными…
Впрочем, для западного мира такая практика «возврата к реальности» и «непопулярным шагам» не является чем-то неожиданным. В этом ключе можно вспомнить два примера.
Первый — Римская империя. Когда римская Республика оказывалась под угрозой, сугубо демократическим путем избирался диктатор, консолидировавший усилия республики для защиты от внешнего врага. Ни у кого не возникало вопроса, что это происходит во вред республике и свободам, на которых эта республика держалась. Поскольку альтернатива была проста: либо республика выживет (и сможет и дальше быть свободным и открытым обществом), либо исчезнет (и разговоры о «свободах» станут просто не актуальными). Безусловно, избранные тираны не раз пользовались возможностью, чтобы в дальнейшем узурпировать власть и превратить республиканскую форму правления в диктатуру, но это уже совсем другой аспект проблемы. Само выживание Рима все же обеспечивалось.
Другой пример, ближе к нашему времени, — США после терактов 11 сентября 2001 года. Принятый мгновенно «Патриотический акт» с радикальным расширением прав разведки и контрразведки критиковался всеми правозащитниками. Яркими красками (особенно российских медиа) рисовался сюжет превращения США в диктатуру и страну утраченных демократических свобод. Однако мы и сегодня считаем США одной из наиболее «образцово-показательных» демократий, со свободной политической системой. Пережив несколько трансформаций, этот закон существует и поныне, обеспечивая безопасность США.
Но вот вопрос, который любое демократическое общество должно постоянно ставить себе и на который постоянно искать ответ: насколько далеко можно позволить себе зайти в защите демократических ценностей (в т.ч. — в выборе методов защиты) и при этом не потерять их в процессе…
Это тот вопрос, по которому необходим даже не диалог, а теснейшая и глубокая беседа между государством и обществом. Поэтому коммуникация между государством и обществом становится особенно важна в такие периоды — когда приходится бросать в бой все имеющиеся возможности для защиты страны. Однако осуществляя такую защиту, государство должно четко и понятно пояснять обществу, почему это делается, какая цель преследуется и как это ведет нас к конечному итогу — победе (?) в гибридной войне. Это тот единственный путь, который даст возможность обрести адекватную новой реальности модель защиты государства.
Именно этот диалог (целью которого является доверие общества — к государству, процедурам, избранным представителям, справедливости функционирования самого общества) постоянно атакуется противником. И защита от этих атак — в т.ч. в эффективной коммуникации. Не только внутри страны, но и между партнерами по противостоянию гибридной агрессии.
Математик Джон Нэш в свое время убедительно доказал (и получил за это Нобелевскую премию по экономике!), что объединение усилий — куда более выигрышная тактика, чем попытки в духе радикального индивидуализма добиваться выгоды лично для себя. Коллективная «win-win» стратегия будет всегда успешнее, чем совокупность изолированных стратегий отдельных субъектов. Без такой «win-win» геостратегии, нам всем придется действовать в рамках навязываемой Россией стратегии «lose-lose».
Но для обретения геополитической стратегии в духе Дж.Нэша важно вдохнуть новую жизнь и новые смыслы в старые союзы, обновить их, переподтвердить свои обязательства, дать им задачи, которые будут соответствовать новой гибридной реальности. А для этого следует хотя бы признать новую реальность и реагировать на ее вызовы соответственно — не ради «красоты» и «протокола», но для реального и осязаемого результата. Даже если с позиций вчерашнего мирного времени эта деятельность будет выглядеть не очень политкорректно.
- Информация о материале
У Кернеса «розпиляли» ще 17 мільйонів на ремонт Московського проспекту
Департамент будівництва та шляхового господарства Харківської міськради уклав угоду з ТОВ «Паркінг+» щодо проведення ремонтних робіт вартістю 17,35 млн. грн.
Про це стало відомо зі звіту про укладання договору та проведення аукціону, який розміщений на порталі системи електронних закупівель «Прозорро».
За ці гроші планується виконати капітальний ремонт місцевого проїзду по просп. Московському (від вул. Харківських Дивізій до б-ру Богдана Хмельницького.
Єдиним конкурентом переможця був ТОВ «ДАФ-С».
Власником фірми «ДАФ-С» є харків’янин Кирило Михайленко та киянин Дмитро Кашаєв і корпорація Dannera Commerce Corp, зареєстрована на Сейшелах.
Фірма вказала у «Прозорро» номер телефону 0577408380, який також використовує Малороганська сільрада під Харковом, низка договорів з якою були подані як аналогічні.
Уся техніка цієї фірми орендована. При чому, цього разу у документацї вони не вказали у кого орендують.
Але минулого разу «ДАФ-С» надала довідку щодо оренди техніки у ПП фірма «Бріз СПД» Валерія Юрчака, ТОВ «ДСЛ Спецтранс» Сергія Литвиненка і ТОВ «Паркінг+». При чому остання фірма надає ТОВ «ДАФ-С» левову частку техніки, а також постачає матеріали.
Ось такий був єдиний конкурент у переможців, який повністю від них залежить у іншому договорі.
«Паркінг+» заснував і очолював до січня 2010 р. Володимир Чумаков, директор Департаменту будівництва та дорожнього господарства Харківської міськради. Також Чумаков є депутатом Харківської міськради.
Крім того, заступником директора ТОВ «Паркінг+» є Рибаков В.А, який раніше був заступником директора Департаменту будівництва та дорожнього господарства міськради.
Наразі офіційними власниками «Паркінг+» записано Галину Давидову, В’ячеслава Блінкіна та гонконгська фірма «Драгон Інвестмент Девелопмент Лімітед» («Dragon Investment Development Limited»).
- Информация о материале
Масштабная кибератака в Украине: кто виноват и как защититься
На Украину во вторник, 27 июня, обрушилась масштабная кибератака. Виной всему стал вирус с незамысловатым названием Petya.А, который «положил» сайты и внутренние системы десятков украинских компаний и даже правительства. Кто стоит за кибератакой и чем это грозит Украине, разбирался «Апостроф».
Кто пострадал
Если посмотреть на перечень компаний, которые стали жертвами вируса, то четкой системы проследить невозможно. Petya.А частично парализовал работу транспортных предприятий: аэропорта «Борисполь», на сайте которого перестала обновляться информация о расписании рейсов, и столичного метрополитена, сделав невозможной оплату за проезд бесконтактными банковскими картами. Усложнилась работа банков: государственного «Ощадбанка» и ряда коммерческих финучреждений. Упали системы «Укрэнерго», «Укрпочты» и «Новой почты», «Укрзализныци», «Укртелекома», крупных сетевых супермаркетов, СМИ, в том числе телеканалов. «Заболели» даже компьютеры Кабмина. «Та-дам! Если что, то у нас тоже сеть «легла» по ходу», - отрапортовал в соцсетях вице-премьер Павел Розенко.
Как рассказал «Апострофу» эксперт в сфере информационно-психологической безопасности Сергей Нестеренко, в том, что у вируса нет определенной жертвы, например, сети только государственных учреждений или банков, нет ничего необычного.
«Обычно, когда проходит такая массовая атака, она не направлена на какие-то конкретные цели. Вирусы рассылаются массово, но есть сети, которые защищены от них, есть коллективы, грамотные в вопросах информационной безопасности, ведь чаще всего такие вирусы распространяются через зараженные файлы. Эти файлы человек открывает через почту либо через социальные сети, и потом вирус начинает сканировать сеть, в которой находится первый зараженный компьютер, и сам себя воспроизводит, заражая остальные компьютеры в сети буквально мгновенно», - поясняет эксперт.
Особенность вируса Petya.А в том, что он блокирует доступ к данным на жестком диске компьютера. «Главная угроза – уничтожение доступа к данным, и восстановить их либо очень сложно, либо практически невозможно. Если организация сохраняла копии данных, то восстановить их в принципе легко, а если нет, то они потеряны. А что такое для банка, например, потерять данные, это же катастрофа», - говорит Нестеренко.
По такой же схеме работал и печально известный интернет-вредитель WannaCry, который прославился в мае во всем мире, заразив компьютеры 300 тысяч юзеров в 150 странах. За разблокировку данных создатели Petya.А требуют 300 долларов в цифровой валюте - биткоинах.
Кстати, под шквалом интернет-атаки выстоял «ПриватБанк», что на первый взгляд кажется удивительным, ведь такой крупный банк хакеры просто не могли обойти своим вниманием. «ПриватБанк», его электронные комплексы не зафиксировали каких-либо хакерских атак или попыток вмешательства в работу систем», - заявили в пресс-службе финучреждения.
Впрочем, по словам Нестеренко, этому «чуду» есть вполне рациональное объяснение.
«Насколько мне известно, системы «Привата» работают на операционной системе Linux, а не Windows. Вирусы такого рода пишутся под системы Windows, потому что в мире они наиболее распространены. Во-вторых, эти системы практически не обновляются. Грубо говоря, системному администратору рискованно делать обновления, ведь если обновление пойдет неудачно, система, например, банка может быть выведена из строя. Отсутствие обновления означает уязвимость, и через эти уязвимости вирусы и распространяются, попадая в сеть», - отметил Сергей Нестеренко.
Снова рука Москвы?
После того, как стало известно о хакерской атаке, появились и первые версии того, кому она могла быть выгодна. Так, советник главы МВД Антон Геращенко заявил, что виртуальный хаос организовали спецслужбы Российской Федерации.
Этого же мнения придерживаются и в полиции. «После завершения ресивера тела вируса мы можем сказать уже точно, но предварительно пока идет в ту сторону (сторону РФ, - «Апостроф»), - рассказал «Апострофу» глава Департамента киберполиции Нацполиции Украины Сергей Демедюк.
Правда жертвами вируса стали не только украинские компании. Об атаках на свои компьютеры сообщили представители компаний во Франции, Индии, Великобритании, Голландии и даже России. Так, в РФ о нападении хакеров на свои сервера сообщили в «Роснефти».
По мнению главы Интернет-ассоциации Украины Александра Федиенко, списывать все виртуальные несчастья на соседей - преждевременно.
«Лично я этой версии не придерживаюсь. Это больше похоже на борьбу социума с социумом. Существует виртуальный социум хакеров, который каждый раз показывает белому обществу, белому социуму, что не стоит о них забывать. На самом деле, так было всегда, всегда было противостояние хакеров и компаний, разрабатывающих антивирусы», - говорит «Апострофу» Федиенко.
Тот факт, что в борьбе с вирусом пали даже сервера государственных компаний и Кабмина, по словам эксперта, говорит о том, что кибербезопасности в Украине уделяют мало внимания. «Многие государственные предприятия пренебрегали и пренебрегают своей виртуальной безопасностью. На многих предприятиях вы в принципе никогда не найдете инженера по компьютерной безопасности, тем более, с тем уровнем заработных плат, которые установлены на госпредприятиях», - резюмировал Федиенко.
Чтобы не подхватить вирус, эксперты советуют обновить операционную систему своего компьютера до самой последней версии, сделать резервную копию данных, не забывать об антивирусах, ну и, конечно же, не открывать подозрительные письма, например, от неизвестного отправителя либо с расширением вложенного файла «ехе», «scr».
«Необходимо воспользоваться почтовыми программами для открытия файлов на территории почтового сервера. Грубо говоря, не выгружать файл к себе в компьютер, а читать почту на удаленном сервере. Такие программные продукты давно существуют», - добавляет Федиенко.
Если вредоносный вирус все же попал на компьютер, его необходимо немедленно отключить от интернета и локальной сети. А вот платить мошенникам за возврат доступа к данным специалисты категорически не рекомендуют.
«Это не выход, ведь, с одной стороны, мы поощряем мошенников, а, с другой стороны, нет никаких гарантий, что они разблокируют компьютер. Были случаи, когда деньги выплачивали, но хакеры получают деньги и часто даже не знают от кого. Обратно восстанавливать доступ для них нет никакой выгоды», - резюмировал Сергей Нестеренко.
- Информация о материале
Небоскрёб на «гибридном» песке
Один из самых ярких и свежих примеров построения отечественной властью целого небоскрёба политико-юридических конструкций прямиком на зыбком песке «гибридной» войны с Россией – история с законопроектом об оккупированных территориях Донбасса.
«Впихнуть невпихуемое»
По прошествии трёх с лишним лет войны на Донбассе отечественная власть задекларировала намерение провести капитальную перезагрузку своего видения этого конфликта.
Для этого готовится один огромный мега-законопроект. В него входят как вопросы, касающиеся нового правового статуса боевых действий на Донбассе (вместо давно превратившегося в далёкий от реального положения эвфемизм «АТО») и определения статуса подконтрольных России районов как оккупированных территорий – так и позиция власти по возвращению контроля над этими территориями.
Эта попытка «впихнуть невпихуемое», по меткому выражению покойного Ивана Степановича Плюща, приводит сразу к нескольким крупным неудачам.
Во-первых, давно перезревший вопрос отказа от обозначения войны на Донбассе утратившим актуальность термином «АТО» снова откладывается надолго. Минимум, до конца этого года.
Во-вторых, попытка увязать в одно целое действия на подконтрольной власти территории с очень ограниченным влиянием на процессы в районах Донбасса, находящихся под контролем России, приведет к недостаточной глубине направлений активности в обеих этих сферах. А также к размыванию и точек приложения усилий, и ответственности за конечный результат, и имеющихся ограниченных ресурсов.
Внешне все выглядит как необоснованный перфекционизм. А по сути – банальное заговаривание проблемы и уход от обозначения своей чёткой позиции по ключевым моментам конфликта.
Бесперспективность такого пути становится полностью очевидной, если дать ответ на ключевой вопрос: почему РФ действует столь успешно в формате новой войны 21 столетия, обычно называемой «гибридной»?
Потому что при совершенно провальном уровне стратегирования, она просто блестяще действует тактически.
Буквально на ходу Россия комбинирует эффективные здесь и сейчас приёмы и способы для достижения промежуточной тактической цели, так же, на ходу, подбирая нужные для этого инструменты. Это позволяет ей быстро мобилизовать нужные для успеха ресурсы и добиваться решения поставленной на данном участке «гибридной» активности задачи.
Другими словами, в реальности нет никакого фронта «гибридной» войны, на котором наша власть собирается месяцами готовить глобальное-комплексное-до-мелочей-продуманное наступление.
Есть цепь из огромного количества звеньев – спецопераций. И как звенья обычной цепи, они имеют замкнутое, внутреннее наполнение. Ограниченное целеполагание и ограниченное количество ресурсов для достижения своей локальной цели.
В конечном итоге сила общей цепи состоит из множества мелких успехов этих локальных спецопераций. Каждая имеет ограниченное значение и такую же ценность для общего успеха, не претендуя на критически важную и исключительную роль.
Это как раз та война, когда «главное – манёвры».
Чтобы переигрывать противника, мы вынуждены действовать примерно так же, делая основной упор на тактику. Поскольку на поле «гибридной» войны – и это надо признать как очевидную данность – повестка дня навязывается не нами, а Россией.
Можно с удовлетворением констатировать, что за три с лишним года «гибридной» войны мы научились давать агрессору достойный отпор с использованием его же инструментария этой войны. Сегодня Украина быстро и, как правило, эффективно находит ответы на вызовы со стороны РФ. Только благодаря этому мы и сумели выстоять.
Тем более непростительны время от времени повторяющиеся попытки играть по старым, уже не жизнеспособным правилам. Мы забываем, что с той стороны – умеющий экспериментировать на разных фронтах гибридной войны, гибко и быстро действующий агрессор.
«Как же сделать, чтоб всем было хорошо?»
Последний (к сожалению, скорее всего, только по времени) пример – новый закон об оккупированных территориях Донбасса.
Здесь отечественная власть решила играть «в долгую».
Причём играть с кем – с агрессивно нападающим и талантливо экспериментирующим противником-тактиком!
Это как сидеть и часами продумывать хитроумные шахматные эндшпили – в то время как соперник, сыграв «в Чапаева», давно не оставил от твоих фигур ни одной фигуры на доске.
Власть играет, забыв железобетонное правило: стоит вместо адекватного реагирования на вызовы «гибридных» атак отвлечь имеющиеся ресурсы на глобальные теоретические разработки и стратегические многоходовки – проигрыш становится неизбежным.
Потому что в этом случае противник получает выигрыш во времени.
И не сомневайтесь, это время он использует для подготовки ответных ходов, для перегруппировки сил, разработки планов молниеносных коротких контратак. В конечном счёте, для разрушения того огромного здания, на сооружение которого было решено выделить кучу времени, сил и ресурсов.
Изначально неправильная постановка задачи «впихнуть» всё в один мега-документ – и комплекс норм по АТО, и по статусу оккупированных территорий, и по их возвращению – привела к тому, что спустя 3,5 месяца после президентского указания разработать такой законопроект, документ до сих пор даже не написан. Поэтому его принятие переносится на неопределенный срок.
Полторы недели назад секретарь СНБО Турчинов предпринял попытку ускорить этот процесс, обозначив основные точки приложения усилий. Это:
1. Отказ от формата АТО и переход к новому формату отражения «гибридной» агрессии России на Донбассе.
2. Признание территорий Донбасса, уже более трёх лет де-факто находящихся под контролем России, – оккупированными де-юре.
3. Законодательное предоставление президенту права применять ВСУ и другие военные формирования против «гибридной» агрессии со стороны РФ.
4. Создание постоянно действующего в зоне противостояния Оперативного штаба с широкими полномочиями для комплексного управления ВСУ, всеми силовыми структурами, а также военно-гражданскими администрациями.
Эти четыре задачи – очень предметные, требующие прикладной работы и дающие на выходе практически ощутимые положительные результаты.
Исходя из этого, секретарь СНБО выразил надежду, что получив законопроект с этими нормами, президент Порошенко оперативно направит его на рассмотрение в ВР.
Но на практике, вместо усиления практической составляющей имеющейся правовой базы по конфликту на Донбассе, депутаты предпочли обсуждать теоретические предпосылки необходимости разработать один мега-законопроект об оккупированных территориях. С перспективой заняться им уже на следующей сессии ВР.
Как признал заместитель главы фракции БПП Сергей Березенко, сейчас идет только подготовительная работа, и никакого текста законопроекта нет.
То, что до момента практического принятия этого капитального законопроекта ситуация до Донбассе, позиционирование России и международная геополитическая ситуация могут существенно измениться, депутаты понимают.
Теоретически.
Но действовать мобильно и с высоким КПД – не готовы.
Даже несмотря на то, что уже имеется практический опыт с оформлением всех нюансов оккупации Крыма Россией. И этот опыт, при наличии должной политической воли, быстро может быть актуализован.
Раз этой актуализации не происходит – значит, приходится констатировать неутешительный вывод: власть на самом деле не заинтересована в скорейшем оформлении и максимальной конкретизации своих позиций в затянувшемся конфликте на Донбассе.
- Информация о материале
Конституция Украины: главные факты из истории документа
1. Из всех стран бывшего Советского Союза Украина дольше всех не имела собственной новой Конституции, хотя ее проект разрабатывали с начала 1992 года. Причина задержки – перманентный конфликт между тогдашними президентами Украины Леонидом Кравчуком и, особенно, Леонидом Кучмой с народными депутатами первого и второго созывов. В качестве временного решения конфликта 8 июня 1995-го был подписан «конституционный договор» между парламентом и президентом. Рассмотрение проекта Конституции вошло в решающую фазу весной 1996-го, была создана специальная парламентская комиссия, рассмотревшая около 6 тысяч правок. Пытаясь надавить на парламент, Кучма назначил на 25 сентября 1996-го всеукраинский референдум по принятию Конституции. В ответ Верховная Рада приняла решение работать без перерыва и после 24-часового заседания в 9 утра Конституция все же была принята 315 голосами.
2. Конституция Украины состоит из преамбулы и 15 разделов, которые включают в себя 161 статью и 17 переходных положений. Изменения в Конституцию могут вноситься только 300 голосов депутатов, в отдельных случаях, например, при изменении территории Украины, вопрос обязан выноситься на всеукраинский референдум. Изменение Конституции во время военного или чрезвычайного положения не допускается.
3. Согласно Конституции 1996-го Украина была президентско-парламентской республикой, ключевое влияние на исполнительную власть оказывал глава государства. В разгар Помаранчевой революции-2004 президент Кучма согласился на проведение «третьего тура» выборов в обмен на политреформу и перераспределение полномочий в пользу парламента. Изменения проголосовали 8 декабря 2004-го и вступили в силу с 1 января 2006-го.
4. После прихода к власти в 2010 году Виктор Янукович решил отменить политреформу, что было сделано руками Конституционного суда, признавшего голосование 2004 года неконституционным. Это стало одним из главных шагов по укреплению его персональной власти. В частности, президент получил право лично назначать и увольнять премьер-министра и членов правительства.
5. Во время Революции достоинства возврат к Конституции образца 2004 года стал одним из главных требований оппозиции. Но Янукович отказался идти на уступки и только после его бегства, 21-22 февраля Верховная Рада проголосовала за восстановление в Украине парламентско-президентской республики, изменения вступили в силу с 2 марта 2014 года.
6. Всего в Конституцию Украины изменения вносились шесть раз. Помимо внедрения, отмены и восстановления политреформы-2004, изменения касались полномочий Счетной палаты, сроков проведения президентских и парламентских выборов (еще при Януковиче), и изменений в системе правосудия (судебная реформа, проголосованная в июне 2016-го).
7. Еще семь раз процесс внесения изменений в Конституцию по разным причинам не доводился до конца – либо не голосовался во втором чтении, либо не хватало голосов, либо ветировался президентом. Самая известная история, которая не закончилась до сих пор, – внесение изменений касательно децентрализации, а также ввода «особого статуса» Донбасса. Этот законопроект был одобрен только в первом чтении 31 августа 2015 года, его рассмотрение сопровождалось массовыми стычками протестующих и полиции под зданием ВР, в результате взрыва гранаты погибли четверо сотрудников Нацгвардии. В итоге, окончательное голосование не состоялось до сих пор, и в свете текущей обстановки в Донбассе и политической ситуации в парламенте вряд ли состоится.
- Информация о материале
Гибридный патриотизм
Уже вторую неделю украинское общество взволновано новостями о том, что вот-вот будет представлено решение, которое переломит ход войны.
Речь идет об анонсировании президентом законопроекта «О реинтеграции оккупированных территорий Донбасса», а также о законопроекте»О восстановлении государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями Донецкой и Луганской областей»,концепцию которого представил секретарь СНБО. Градус заинтересованности подпитывается неким ореолом таинственности вокруг этих проектов. Политики наперебой делятся в социальных сетях фотографиями с заседаний рабочих групп, на которых, впрочем, не рассмотреть никаких документов, — тексты обоих законопроектов так и не были обнародованы. Однако анализировать текст, каким бы он ни был, смысла нет. Следует анализировать намерения. К сожалению, есть все признаки того, что будет сохранен status quo, а намерения уничтожить гибрид, который любовно растили, поливали и пропалывали с самого начала войны, — нет.
«Гибридная война» оказалась весьма удобной для всех, кроме украинцев. России она дала пространство для маневра и пресловутое «ихтамнет». Международное сообщество получило индульгенцию за невыполнение своих обязательств защищать территориальную целостность Украины — потому что если «ихтамнет», то вроде бы и делать там нечего.
Удобной гибридная война оказалась и для украинской власти — как стабильный источник дохода и оправдание в ответ на недовольство людей — «не раскачивайте лодку, а то путин нападет». Чтобы воспользоваться гибридной войной, надо было создать множество гибридных понятий, конструкций и статусов, конечная цель которых, опять-таки, — либо получение прибыли, либо манипулирование протестными настроениями людей, которым «жить по-новому» стало сложнее, чем по-старому.
Гибрид начала антитеррористическая операция, в которую превратилась оборона Украины за последние три года. Причем сомнительная гибридность АТО заключается в том, что АТО дает основания применять вооруженные силы, но не дает оснований армии воевать. Для борьбы с террористами армия может перекрывать дороги, ставить блокпосты, контролировать перемещение людей и т.п., но никакая антитеррористическая операция не предусматривает ведения боевых действий. Режим антитеррористической операции — специфический режим в условиях мирного времени. Потому к каждому, кто защищал нас с начала АТО, когда-то могут прийти и спросить: «Мальчик, а что ты делал с оружием в руках на Донетчине и Луганщине в МИРНОЕ время?».
Далее гибрид рос благодаря минским договоренностям, которые неизвестно почему заменили собой международные договора и стали «безальтернативными».
В дальнейшем гибрид развивался во многих направлениях — от узаконенной СБУ торговли с оккупированными территориями до синдрома георгиевской ленты. Мы так радовались запрету георгиевской ленты, но не удосужились привлечь к ответственности тех, кто с георгиевскими лентами в 2014 г. призывал Кремль ввести войска на территорию Украины.
В сущности, еще одним гибридом являются разговоры о введении визового режима с Россией. Потому что с врагом не устанавливают визовых режимов. Если у нас есть враг — закрывается граница, поскольку это линия фронта, а в гости через линию фронта не ходят. Торговля с врагом прекращается, ибо финансировать агрессора — это то же самое, что непосредственно покупать оружие для вражеской армии. Бизнес страны-агрессора на территории Украины национализируется, потому что враг не имеет никаких прав зарабатывать в стране, которую намерен уничтожить.
У нас гибридный враг, ведь, с одной стороны, мы с Россией воюем, а с другой — торгуем.
У нас гибридные способы ведения войны, поскольку, с одной стороны, наших солдат обстреливают из тяжелого вооружения, а с нашей стороны — представители ОБСЕ ватными тампонами проверяют стволы наших танков, стоящих на расстоянии 40 км от передовой, нет ли на броне следов пороха.
У нас гибридные понятия: мнимое АТО вместо войны, «атошники» — вместо ветеранов, «линия размежевания» — вместо линии фронта.
Наконец, «гибридизация» войны, кроме того, что дала возможность зарабатывать на войне, размыла ответственность за нее. Кто отвечает за оборону государства? Верховный главнокомандующий? Вроде должен бы, но юридически — войны нет. Есть «антитеррористическая операция». Руководитель Генштаба? Тоже нет, потому что «антитеррористической операцией» руководит антитеррористический центр СБУ. Поэтому и создается впечатление, что ответственным за оборону страны является представитель штаба АТО, потому что других ответственных лиц, которые были бы способны объяснить людям цель и стратегию ведения войны с Россией и эффективной защиты от агрессора, мы не знаем.
Уже давно стало очевидно, что «АТО за считанные дни» не закончится. Россия не оставит Украину в покое, так как успешная Украина уничтожит Россию самим фактом своего существования. Война может продолжаться годами, если не десятилетиями, и мы должны научиться с этим жить.
Нужно честно признать, с кем мы воюем, и откуда может прийти очередная угроза. Потому что сейчас мы воюем с мифическими шахтерами и террористами, а линия угрозы составляет 400 км т.н. линии размежевания. Если же мы обороняемся от России, о чем все пафосно заявляют, то у нас окажется 6 тыс. км угрозы.
Чтобы эффективно вести войну — необходимо возглавить процесс. Причем не важно, речь идет об обороне или наступлении. Но должен быть человек, который будет отдавать приказы и будет отвечать за это.
Чтобы победить в войне или эффективно держать оборону — войну нужно сначала признать. Потому что нельзя победить в том, чего нет.
Состояние войны не требует признания — оно либо есть, либо его нет. Когда по людям стреляют из тяжелого вооружения — это война. Состояние войны не требует доказательств — это просто констатация реальности.
Объявление же состояния войны превращает войну в конвенционную, или признанную. Мода на конвенционную войну уже прошла, — это раньше агрессор благородно провозглашал «иду на вы», а теперь в тренде использовать зеленых человечков без официальных цветов агрессора. Однако конвенция, или признание войны, не имеет никакого влияния на фактическое состояние войны. От того, что война не является признанной, она никуда не исчезает, но непризнание факта войны дает возможность не принимать необходимые решения. Признание войны, согласно нормам международного права, может быть односторонним. Украина могла бы заявить о войне, начатой Россией, и не имело бы значения, что по этому поводу думает Россия. Тем более что Государственная дума РФ официально разрешила использовать армию России на территории Украины. Однако Украина этого не сделала, чем существенно облегчила жизнь как России, так и международному сообществу: никто войну не признал, значит можно притворяться, что ее нет. Немного неудобно, что люди гибнут, но для этого можно придумать «конфликт на Востоке Украины» и стараться его «деэскалировать», а о Крыме — уж нечего и вспоминать.
Введение военного положения никоим образом не влияет на факт войны или на ее признание. Военное положение — это специальный правовой режим для упрощения принятия решений. Простой пример: в условиях мирного времени армия не может просто так поставить танк у кого-то во дворе. Армия должна предложить компенсацию, заключить договор и только тогда поставить танк в огороде. В условиях военного положения армия не должна просить разрешения у владельца земли, она просто ставит танк там, где это нужно и когда это нужно для выполнения задач вооруженных сил, а облэнерго не может отключить узел связи ВСУ от электроэнергии за неуплату.
Но самая важная причина введения военного положения — это установление ответственности конкретного человека за командование. Для этого в государстве существуют Главнокомандующий и Верховный главнокомандующий. Функция Верховного главнокомандующего — одна из основных функций главы государства. Президента избирают для того, чтобы он представлял государство, в том числе персонально отвечая за его защиту.
Вопреки громким лозунгам, отвечать за процесс обороны в Украине не намерен никто. И потому (вместо внедрения системы управления с персонифицированной ответственностью и понятным процессом принятия решений) нам предлагают очередной гибрид.
Предложенная «реинтеграция» от президента, в принципе, отрицает факт войны. «Реинтеграция» означает, что была «дезинтеграция». То есть не Россия пришла, захватила территорию Украины и убила 10 тыс. чел., а какие-то процессы внутри страны привели к тому, что часть Донетчины и Луганщины «дезинтегрировалась». Фактически, это признание внутреннего конфликта на Востоке Украины, т.е. гражданской войны.
В свою очередь, секретарь СНБО планирует восстановление суверенитета в Донецкой и Луганской областях, никоим образом не упоминая о причинах потери этого суверенитета. Или, может, секретарь СНБО считает, что Украина самая как-то нелепо потеряла суверенитет над частью собственной территории и теперь хочет его восстановить?
Кроме того, проект СНБО предлагает создать Оперативный штаб для Донецкой и Луганской областей, который будет отвечать за оборону этих областей. Так воюет все-таки Украина — или Донецкая и Луганская области? Если воюют Донецкая и Луганская области, то почему там должны воевать киевляне, черкащане, львовяне или одесситы? Если воюют Донецкая и Луганская области — мы признаем их субъектность, т.е. особый статус и право на самоопределение?
Если же воюет государство, то должны быть выписаны четкие полномочия и ответственность Верховного главнокомандующего. И тогда Оперативный штаб должен функционировать для нужд обороны всего государства.
Вопреки громким публичным декларациям авторов обоих законопроектов о том, что Россия — агрессор и оккупант, они стесняются назвать ее агрессором и оккупантом юридически. Территории оккупированы, однако непонятно, кем, и непонятно, когда.
А еще — и секретарь СНБО, и президент хотят «возвращать» и «восстанавливать суверенитет» исключительно на оккупированных территориях Донетчины и Луганщины. Да, для России эти территории имеют разные статусы, поскольку Крым нужен России как военная база, а Донбасс — как фактор дестабилизации Украины. Но для Украины и Крым, и отдельные районы Донецкой и Луганской областей — одинаково оккупированные территории. Поэтому возникает вполне справедливый вопрос: если президент хочет «реинтегрировать Донбасс», а СНБО хочет «восстановить суверенитет над временно оккупированными территориями Донецкой и Луганской областей», — то Крым «реинтегрировать» или «восстанавливать суверенитет» в Крыму Украина не планирует? Или же будет делать это каким-либо другим образом, чем на Донетчине и Луганщине? Ведь применение разных подходов к Крыму и Донбассу и размежеванию этих актов агрессии является скрытым признанием аннексии и уменьшает шансы их деоккупации.
Не стоит ждать от президента, что он решит возглавить оборону и взять на себя ответственность после того, как уже четвертый год успешно ее избегает. У президента был и есть определенный Конституцией и законами Украины механизм командования обороной: введение военного положения и взятие на себя ответственности. А создание Оперативного штаба для Донецкой и Луганской областей размывает ответственность за оборону государства. Более того, эта структура будет определять, какие товары можно перевозить с оккупированных территорий. Следовательно, намерение торговать с оккупированными территориями не исчезает, и создается впечатление, что это и будет основной функцией Оперативного штаба Донецкой и Луганской областей: регулировать торговлю с оккупантом.
Однако все бремя последствий безответственности государственных институтов ложится на солдат, которые с апреля 2014-го воюют, не имея на это легитимных оснований. И если кто-то захочет привлечь воинов к ответственности за военные действия в центре государства в мирное время, чем они будут защищаться, — Минскими договоренностями? А защитить их можно, только признав дату фактического начала войны, чтобы воевавшие были защищены юридическими основаниями для обороны. К сожалению, защита солдат, в принципе, не является предметом дискуссии.
Если бы авторы обоих законопроектов были искренне намерены дать отпор российской агрессии, то они должны были бы предложить решение, которое устраняет гибрид и возвращает нас к реальности и в правовое поле. Пример такого решения уже был предложен и детально описан здесь, а проект соответствующего закона находится в парламенте уже более двух лет.
Началом выхода из гибрида должно стать признание оккупации. Должна быть установлена дата начала оккупации для Крыма, Донетчины и Луганщины. Россия должна быть названа оккупантом, а все оккупированные территории должны получить одинаковый статус.
Кроме того, Украина должна признать последствия российской оккупации: на оккупированных территориях бездействуют органы государственной власти, Украина не может гарантировать соблюдение прав человека на оккупированных территориях, поэтому за оккупированные территории и население под оккупацией, согласно международному праву войны, отвечает Россия как оккупант.
Также должно быть решение, которое ввело бы упрощенный режим принятия решений для нужд обороны и ответственность за процесс ведения войны. Не столь важно, как это состояние будет называться, — главное, чтобы армия получила пространство для маневра, а Верховный главнокомандующий взял на себя ответственность за командование.
Далее, если мы действительно хотим восстановления суверенитета, то должны провести деоккупацию. То есть должен быть установлен алгоритм освобождения оккупированных территорий, и начаться — с установления ВСУ контроля над этими территориями и государственной границей Украины. Это решение должно также заложить принципы как понимания, так и ответственности за коллаборационизм.
Но никакой деоккупации не будет, если не будет армии. Нам много рассказывают о самой сильной армии Европы, об успешных реформах и контрактной армии. Мы радуемся принятию закона о вступлении в НАТО, но, как говорил командующий НАТО генерал Бридлав, «армия начинается с достоинства солдата». У солдата должно быть чем воевать, он должен знать, как воевать, и знать, за что он воюет. НАТО — это прежде всего стандарты. Стандарты оснащения и вооружения, стандарты ведения войны и стандарты защиты солдат. НАТО — это также прозрачный бюджет, гражданский контроль над сектором безопасности и обороны. НАТО для Украины начнется с первого отчета Верховного главнокомандующего за десятки миллиардов гривен, выделенных на усиление обороноспособности Украины, в парламенте.
На уважение и доверие могут рассчитывать те правители, которые предлагают честные решения для своих людей. А те, что выращивают гибриды, могут рассчитывать лишь на гибридное уважение и на гибридное доверие.
- Информация о материале
Страница 260 из 2102
