Джентльмены не читают чужих писем.
Г.Стимсон, госсекретарь США, 1929 г.
Подрыв Россией текущего миропорядка и отчаянные попытки демократического мира удержать осколки былой реальности формируют текущее пространство «гибридного мира».
Львиная доля материальных ресурсов и интеллектуальных усилий сосредоточенны именно на том, чтобы не дать агрессору в полной мере реализовать задуманные им стратегии, т.е., косвенно, — чтобы обеспечить суверенитет государства и его права на самостоятельные решения.
Российская масштабная «тихая» агрессия приводит к появлению целого ряда неожиданных вопросов, от эффективного ответа на которые будет зависеть судьба демократических режимов, в т.ч. — и Украины. Поиск ответов, в свою очередь, порождает другой вопрос экзистенциального характера: существуют ли правила/методы защиты ценностей общества, которые нельзя обойти, обмануть или проигнорировать для этой самой защиты? Ведь, в конце концов, именно «ценности» являются основой национальных интересов государства, а такие вещи, как суверенитет, физическая безопасность границ, внутренняя стабильность, — все это лишь необходимые элементы для защиты ценностей, формирующих наше общество как свободное, демократическое, толерантное и прогрессивное. При этом, увы, «за скобками» остается проблема того, что означенные ценности — свобода и толерантность, демократия и безопасность, стабильность и прогресс — мало/плохо коррелируют между собой…
Само государство, как система институций, совокупности государственной политики и отношений в обществе во многом и строится ради эффективной защиты национальных интересов. Для этого государству делегируются полномочия осуществлять такую защиту оптимальным (но не всегда наиболее эффективным!) образом. Как предупреждал еще Генри Томас Бокль: «Законодатель должен стремиться не к истине, а к целесообразности».
Именно вопрос «степени эффективности» и создает значительную часть проблем. Особенно когда под угрозой оказываются не столько физические параметры безопасности государства (например, территория или граница) которые можно легко измерить, а сами ценности. И часто угроза ценностям произрастает не только от действий агрессора, но и от выбора механизмов защиты от угрозы.
Если применяемые государством и обществом методы защиты от гибридной агрессии будут входить в конфронтацию с базовыми ценностями общества, почти всегда будет риск потерять себя в неизбежно возникающем при этом «компромиссе»,. А ситуации конфликта на эту тему возникали и будут возникать постоянно. Особенно в тех странах, которые пытаются не декларативно защититься от агрессии. Поэтому и вынесенные в эпиграф слова госсекретаря США Генри Стимсона далеко не случайны: они демонстрируют нечто очень важное для условий гибридной войны — эволюцию взглядов на то, что должно делать государство в тех или иных условиях. Именно с этими, ставшими крылатыми, словами Г.Стимсон закрывал офис криптоанализа в системе Госдепартамента США. Однако куда менее известна другая часть этой истории, относящаяся к деятельности Стимсона в период Второй мировой войны: будучи назначенным военным министром США он не только максимально расширил департаменты перехвата и расшифровки сообщений противников, но и лично курировал Манхэттенский проект. Реальность осуществления необходимых действий (особенно во время войны и военных действий) все же куда сильнее идеалистических представлений о том, как все должно быть…
«Демократические институты не могут улучшаться сами — их улучшение зависит от нас, — предупреждал еще Карл Поппер. — Проблема улучшения демократических институтов — это всегда проблема, стоящая перед личностями, а не перед институтами». В нынешней ситуации вопрос политического философа буквально выворачивается наизнанку: должны ли смелые и храбрые люди гибнуть потому, что «джентльмены так не поступают», — или все же должны предпринимать все необходимые усилия для противодействия агрессору, даже если результатом этого становятся поведение, мало отличимое от демонстрируемого агрессором. Данные трактовки вопроса становятся ключевыми на пути поиска противоядия гибридной войне. Особенно с учетом того, какие цели преследуются Россией в ее войне против западного мира.
Актуальная повестка «европейского театра» гибридной войны
Люди не могут дать силу праву, и дали силе право.
Блез Паскаль. «Мысли» (1657—1658)
На нынешнем этапе Запад явным образом столкнулся с экзистенциальным вызовом для своего существования, поскольку целью России является не перераспределение геополитического влияния или восстановление «сфер влияния» — это уже не столь актуально. Ставки невообразимо поднялись, поскольку целью является латентная деконструкция демократической системы Запада, а вместе с ней — и всего либерального мира. Это своеобразная попытка вновь сыграть партию «конца истории»: если коммунистическая идеология проиграла, что ж — тогда пусть здесь будут развалины и пепелище. «Так не доставайся ж ты никому!» — восклицал по схожему поводу Юлий Капитонович Карандышев в «Бесприданнице».
И для этого Россией сделано немало. Тем более, что, как оказалось, разрушить отточенную и хорошо «смазанную» политической традицией и четкими «правилами игры», мирным существованием и экономическим достатком систему оказалось не так уж сложно. И не очень дорого: реальные расходы РФ на данную глобальную цель по сравнению с прямыми оборонными расходами как самой России, так и любой из европейских стран весьма скромны. Если предположить, что оценки в 4—5 млрд. долл ежегодно выделяемые Россией на подрывную работу в мире верны, то на фоне общих показателей российского бюджета это не так уж много. Даже с учетом санкций, внешнего давления и «висящим» на шее украинским Донбассом (а также Приднестровьем, Абхазией, Юж. Осетией и, косвенно, Нагорным Карабахом в придачу) это не такая уж большая сумма (геоэкономически), и она вполне может окупиться многократно (геополитически). Поэтому не стоит удивляться, что Россия не сворачивает своих операций. Скорее наоборот — имея хороший задел (впрочем, изрядно растраченный за последние два-три года) накопленных в «сытые» годы потоков нефтедолларов, давление будет лишь наращиваться. Например, несмотря на интенсивные вливания в постепенно «проседающую» российскую экономику денег Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, в мае этого года оба фонда демонстрировали даже небольшой прирост.
Кроме того, атака происходит не «в лоб» — Россия прекрасно осознает, что как раз против лобового столкновения Запад защищен хорошо отработанной многоуровневой системой союзов и альянсов, соглашений и договоров. Однако диверсиям, инициированному саботажу, расшатыванию механизма изнутри что-то противопоставить крайне сложно. Тем более что опыт у России в этом вопросе есть: аналогичная деятельность велась еще во времена «Коминтерна», а позже — во времена холодной войны. Притом, что тогда для Советского Союза стартовые позиции были куда хуже.
Не стоит обманываться тем, что тактической целью России является приведение к власти в демократических странах собственных ставленников. Игра на стороне Марин Ле Пен или Фрауке Петри уже давно не только вопрос дальнейшей смены политического курса Франции или Германии. Хотя именно такую историю российское руководство предлагает значительной части российского якобы «истеблишмента» и простым обывателям. В общественное сознание последовательно и настойчиво вколачивается мысль, что проблема в персоналиях, что России нужен договороспособный, дружественный и лояльный Запад. И для этого следует просто привести «там» к власти «правильного» человека, который и изменит ситуацию радикально.
Но это — неправда, вернее, даже не вся правда, а полуправда, которая хуже лжи. Россия хронически не способна выстраивать отношения равноправного партнерства, изначально считая, что все, что находится западнее от российской границы и не является зоной ее «особых» и т.п. интересов — это явная, прямая и постоянная угроза, от которой нужно избавиться. Поэтому стратегическая задача Москвы — отнюдь не в том, чтобы «просто» привести своего человека во власть. Принципиальная цель — создать информационно-социальный хаос, политико-социальную неопределенность, породить сомнения в политических лидерах и их деятельности. А как следствие — хаотизация западного общества в целом. Лучший пример того, как это работает, — нынешняя политическая действительность в США, которые не могут выйти из избирательного цикла, и несмотря на серьезные усилия американского истеблишмента, ситуация скорее усугубляется, чем «разруливается».
«Общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль», — предупреждал Оскар Уайльд.
Российское «силовое» руководство отлично осознает, что те лидеры, которых поддерживает Москва, в принципе не способны ни на эффективное оперативное управление, ни на формирование адекватных стратегических позитивных целей развития, ни на ценностную консолидацию своих наций. Проводится классический «негативный» отбор — чем хуже, тем лучше. В российских учебниках по специальным операциям это называется «организационным оружием» — сделать так, чтобы у власти находились люди, которые своими действиями (или даже самим фактом своего пребывания на должностях) разрушали бы систему государства. О которых Артур Шопенгауэр писал: «Ценить высоко мнение людей будет для них слишком много чести».
Никогда раньше западный мир не был так уязвим перед подобной «тайной войной» — эпоха жесткого прагматизма и рационализма холодной войны 1940—1980-х годов сменилась политической оттепелью и эйфорией отсутствия угроз мирному развитию, что сделало удар России вдвойне неожиданным. Объективно никто не мог предположить, что демократической системой и либеральными ценностями воспользуются для того, чтобы их же и «взломать».
Если попытаться подобрать наилучшую аналогию тому, как Россия «взламывает» Запад, то больше всего это похоже на саботаж работы сложнейшего механизма, который очень долго настраивали и который наконец-то начал работать нормально. Однако целью саботажа является разрушение механизма, что делается постепенно и незаметно. И даже не всегда понятно, как достаточно простые действия могут привести к сложным негативным последствиям. Каждое действие по отдельности принципиальной опасности не несет, но в совокупности постепенно формируется критическая ситуация, ведущая к катастрофе.
В политическом пространстве Европы это выглядит именно так: вброс лжи про «девочку Лизу», поддержка ультраправых, спонсирование антиглобалистов, подкуп политиков и многое другое. В качестве перманентного фактора, сопровождающего подобную деятельность, — внешне законная информационная деятельность как неявно «прикормленных», так и явно «вскормленных» СМИ, действующих в рамках широко трактуемой парадигмы «свободы слова». Правда, «журналисты» таких СМИ почему-то больше похожи на кадровых разведчиков, а контент, создаваемый такими СМИ, абсолютно не отвечает даже минимальным стандартам современной журналистики. Что недавно очень жестко отметил и новоизбранный президент Франции.
И логично, что основной удар наносится по выборам, по их процедуре — краеугольному камню демократической системы, ибо, как утверждают классики, «демократия — это процедура». «Классическая» компрометация политиков (причем, что пикантно, уже после выборов — те же резонируемые Москвой обвинения Д.Трампа в «пророссийскости») и «неклассическая» компрометация выборов на фоне попыток повлиять на избирательный цикл — приоритетные внешнеполитические инструменты современной «геостратегии реванша» России.
«Социальная испорченность принимает окраску той социальной среды, где она развивается», — констатировал Оноре Бальзак. Сегодня в практике этой скептической максимы великого француза важную роль играет киберпространство. Следует говорить о фактической конвергенции «кибератак» и «манипуляций» в полноценном виртуальном «поле (практической) политики». Речь идет о «социальных кибератаках», ибо основной ожидаемый результат — сугубо социальный, или, точнее, социально-политический. Кибератака на Демократическую партию США была, прежде всего, инструментом влияния на американского избирателя, равно как и кибератака на штаб Эммануэля Макрона была инструментом влияния на выборы во Франции.
Впрочем, даже понимание Западом сущности нависшей над западным миром угрозы пока не дает ответа на вопрос о том, как прореагируют народы Европы на непосредственную угрозу своему существованию.
«Из тупика»: сможет ли Запад выйти из «зоны комфорта» ради своего спасения?
Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.
Франсуа Ларошфуко
Западный истеблишмент, часто даже понимая реальность угрозы и осознавая механизмы ее реализации, стоит перед проблемой поиска ответа на сложившуюся ситуацию. Однако во многих случаях вопрос скорее в том, готов ли Запад, наконец, к результативному ответу.
В то время как для Украины угроза давно перешла из сферы гипотетической в сферу предельно предметную (из парадигмы дискомфорта в парадигму выживания), Запад хочет отвечать, но не выходя за пределы определенной «зоны комфорта» — психологической, политической, социальной и даже, частично, философской/ценностной. В силу этого ответ на гибридную угрозу формируется таким образом, чтобы это не помешало размеренному порядку жизни. Вопрос санкций — наиболее яркий тому пример: даже столь неконфликтное действие постоянно вызывает к жизни оживленнейшие дискуссии об их необходимости, эффективности и соответствия интересам Запада.
Потому и текущий ответ Запада предельно линеен и предсказуем. Но хуже другое — ответ неэффективен, поскольку, фигурально выражаясь, борьба идет в двух совершенно разных плоскостях противостояния: пока Россия агрессивно и «по-хулигански» (тяготея именно к «ударам ниже пояса») наступает на боксерском ринге, Запад разыгрывает сложную и осторожную классическую партию из учебника по шахматам на другой. Или в то время как Россия играет в геостратегический психологический покер, Запад — в интеллектуальный бридж. Получается внешне очень красиво и по-демократически благородно, но бессмысленно и неэффективно.
Удручает то, что даже аналитики западных стран не имеют моральных сил признать эту проблему. Прекрасно описывающий вызовы со стороны России Эдвард Лукас на вопрос о том, что же делать Западу, рассуждает в рамках логики, находящейся вне пределов истинного реагирования: рассказывать о коррупции Путина, вести позитивную пропаганду на русском языке. Этот путь линейных ответов хорош лишь для одного — самоуспокоения от осуществления хоть каких-то действий. Но результата от этого все равно не будет.
Кремль всячески поддерживает подобный «линейный» дискурс Запада. Российские медиа постоянно убеждают западную аудиторию, что самое главное — «не стать как они» (как Россия), «не отойти от стандартов демократии», что «свобода слова» (эти разговоры, кстати, из уст российских медиаперсонажей всегда звучат особенно мерзко и фарисейски) незыблема, и любое покушение на каналы передачи информации — почти святотатство (даже если по этим каналам передают откровенную пропаганду и манипуляции), что нельзя людей клеймить как «агентов влияния» только за то, что у них иное мнение (и не имеет значения, что это мнение спонсируется внешним игроком).
Опасность в том, что Запад зачастую готов принять эту логику, поскольку такой подход предлагает простой и понятный путь неэффективного, но все же реагирования. При этом позволяет минимизировать внутренние страдания от того, что может случайно начать вести себя недемократически. В целом это приводит к следующей логичной проблеме — к кризису модели защиты.
В поисках мужества для осуществления необходимых поступков
Война — область опасности, мужество — важнейшее качество войны.
Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц
Парадоксально, но гибридная война стала катализатором очень важной и принципиальной для дальнейшего развития «демократического проекта» дилеммы, разрешение которой приведет либо к тихому «уходу с арены» мировой политики Запада в пользу более наглых и беспринципных противников, либо станет началом результативного ответа и возвращения всего на круги своя. Но даже это возвращение не будет простым и линейным.
Дилемма на самом деле проста: что есть государство как гарант безопасности в нынешних реалиях (в условиях нелинейных угроз, осуществляемых вне зоны регулирования международного права)?
Воспринимая государственную систему с ее институтами как некую единую модель защиты ценностей общества, возникает вопрос касательно того, что следует делать, когда оказывается, что методы, применяемые этой системой, не защищают, собственно, ценности. То есть система, де-факто, не работает (или работает «вхолостую»).
И это не всегда злой умысел. «Не все последствия наших действий являются предусмотренными», — предостерегал Карл Поппер. А государство, как и все иное, подвержено нормированию со стороны внешних факторов — общественных ожиданий, ожиданий партнеров, понятий об «ответственном поведении» и т.д. Эти ожидания и формируют то, как «должно» работать государство, как должны выглядеть «правильные» действия и «правильное» функционирование. «Последнее слово всегда остается за общественным мнением», — утверждал Наполеон Бонапарт. И с точки зрения такого формального подхода большинство государств действительно являются «нормальными», функционирующими.
Проблема в том, что в текущих условиях эта логика лишена смысла: если государству не удается обеспечить сохранность ценностей и обеспечить безопасность своих жителей, то в этой «производственной красоте» нет никакого смысла.
Агрессор атакует на площадках, существенно выходящих за границы «правил» и «норм». Определение «акта агрессии» в документах ООН не предусматривало прокси-сил на территории Украины, созданных российскими разведслужбами квази-»народных республик», оккупацию информационного пространства страны и иных элементов гибридной войны. Все эти методы сами по себе не новы, но правовая реальность, увы, такова.
И реагировать на все это в рамках «нормальности», джентльменского поведения или стандартных «правил ведения войны» физически невозможно. А оппонент специально использует «серую зону» национального права и международных норм, дабы реализовывать свою агрессию наиболее полно и эффективно. И для того чтобы ответить на гибридную агрессию и защитить свои ценности, государство оказывается вынуждено прибегать к таким же серым методам гибридного ответа. К сожалению, очень часто те методы, которые должно применять государство для защиты ценностей общества, противоречат представлению общества о «правильной государственной системе», правильной реальности и их взаимосвязи с ценностями этого самого общества.
Однако пока партнеры на Западе пытаются на нашем примере понять, сколь серьезные «сделки с совестью» их ожидают на пути противодействия российской гибридной агрессии, Украина не может относиться к ситуации созерцательно и вынуждена реагировать — иногда очень жестко.
И с первых дней (или скорее месяцев) противодействия российской агрессии в 2014 году Украина постепенно приходила к этому простому, но от этого не менее тяжелому выводу: бороться с врагом нужно не ради борьбы, но ради победы (в украинском случае — как минимум выживания). А добиться этого в прямом противостоянии с экономически, политически и военно более серьезным противником можно хотя бы не игнорируя объективную реальность.
Украина, пожалуй, раньше других европейских стран «переоткрыла» для XXI столетия банальную истину: государство существует не для того, чтобы создавать видимость красоты бюрократической конструкции или удовлетворять абстрактные представления о том, как должно выглядеть «приличное государство», но для защиты ценностей и национальных интересов. Иногда — любой ценой (чаще все — абсолютно не политкорректной).
Пожар — не время для дискуссий о том, какую страховую компанию надо было выбирать и какой водой сейчас нужно его тушить.
Поэтому Украина и применяет весь тот арсенал методов, которые со стороны кажутся недемократичными или «неоднозначными». Запрет российских каналов, российских соцсетей, создание экономических проблем субъектам хозяйствования агрессора — это гибридный ответ на гибридную угрозу. Вечная проблема законов — будучи отражением (во многом — вторичным!) общественных норм и стандартов, они отстают от реально возникающих проблем общества или общественных отношений. Похоже, что Украина в условиях гибридной агрессии ближе всего подошла к состоянию, когда это отставание становится минимальным, а сами законы становятся достаточно гибкими или, иначе говоря, соответствующими актуальным вызовам. Кстати говоря, весьма сомнительно, что Россия ожидала такой позитивной динамики от Украины и ее госаппарата.
При кажущихся некоторым «смешными» контрдействиях Украины эти шаги приносят вполне ощутимые убытки агрессору, заставляя сбиваться с ритма, отвлекаясь на все новые неудобства. Запрет соцсетей — прекрасный пример. Безусловно, при известных технических навыках запреты можно попытаться обойти (кстати говоря, механизмы обхода часто предоставляются структурами, близкими к ФСБ). Но важно, например, отметить, что сразу после введения запрета на работу «Яндекса» в Украине его акции упали на 3,3%. А это недоплаченные налоги в российский бюджет, а значит — чуть-чуть меньше денег на российский оборонпром или финансирование сепаратистов. Не говоря уж о резком сокращении целевой аудитории для латентной «промывки мозгов».
Запад прекрасно понимает природу решений, принимаемых Украиной, хотя пока морально и не готов идти таким путем. Даже понимая, что другого варианта нет, желание «боксировать по-джентльменски» во время грязной поножовщины в подворотне (а глобально гибридная война очень на нее похожа) неизбывно. Хотя когда на кону стоит выживание, очень сложно заботиться о том, чтобы перчатки были белыми, а воротнички — накрахмаленными…
Впрочем, для западного мира такая практика «возврата к реальности» и «непопулярным шагам» не является чем-то неожиданным. В этом ключе можно вспомнить два примера.
Первый — Римская империя. Когда римская Республика оказывалась под угрозой, сугубо демократическим путем избирался диктатор, консолидировавший усилия республики для защиты от внешнего врага. Ни у кого не возникало вопроса, что это происходит во вред республике и свободам, на которых эта республика держалась. Поскольку альтернатива была проста: либо республика выживет (и сможет и дальше быть свободным и открытым обществом), либо исчезнет (и разговоры о «свободах» станут просто не актуальными). Безусловно, избранные тираны не раз пользовались возможностью, чтобы в дальнейшем узурпировать власть и превратить республиканскую форму правления в диктатуру, но это уже совсем другой аспект проблемы. Само выживание Рима все же обеспечивалось.
Другой пример, ближе к нашему времени, — США после терактов 11 сентября 2001 года. Принятый мгновенно «Патриотический акт» с радикальным расширением прав разведки и контрразведки критиковался всеми правозащитниками. Яркими красками (особенно российских медиа) рисовался сюжет превращения США в диктатуру и страну утраченных демократических свобод. Однако мы и сегодня считаем США одной из наиболее «образцово-показательных» демократий, со свободной политической системой. Пережив несколько трансформаций, этот закон существует и поныне, обеспечивая безопасность США.
Но вот вопрос, который любое демократическое общество должно постоянно ставить себе и на который постоянно искать ответ: насколько далеко можно позволить себе зайти в защите демократических ценностей (в т.ч. — в выборе методов защиты) и при этом не потерять их в процессе…
Это тот вопрос, по которому необходим даже не диалог, а теснейшая и глубокая беседа между государством и обществом. Поэтому коммуникация между государством и обществом становится особенно важна в такие периоды — когда приходится бросать в бой все имеющиеся возможности для защиты страны. Однако осуществляя такую защиту, государство должно четко и понятно пояснять обществу, почему это делается, какая цель преследуется и как это ведет нас к конечному итогу — победе (?) в гибридной войне. Это тот единственный путь, который даст возможность обрести адекватную новой реальности модель защиты государства.
Именно этот диалог (целью которого является доверие общества — к государству, процедурам, избранным представителям, справедливости функционирования самого общества) постоянно атакуется противником. И защита от этих атак — в т.ч. в эффективной коммуникации. Не только внутри страны, но и между партнерами по противостоянию гибридной агрессии.
Математик Джон Нэш в свое время убедительно доказал (и получил за это Нобелевскую премию по экономике!), что объединение усилий — куда более выигрышная тактика, чем попытки в духе радикального индивидуализма добиваться выгоды лично для себя. Коллективная «win-win» стратегия будет всегда успешнее, чем совокупность изолированных стратегий отдельных субъектов. Без такой «win-win» геостратегии, нам всем придется действовать в рамках навязываемой Россией стратегии «lose-lose».
Но для обретения геополитической стратегии в духе Дж.Нэша важно вдохнуть новую жизнь и новые смыслы в старые союзы, обновить их, переподтвердить свои обязательства, дать им задачи, которые будут соответствовать новой гибридной реальности. А для этого следует хотя бы признать новую реальность и реагировать на ее вызовы соответственно — не ради «красоты» и «протокола», но для реального и осязаемого результата. Даже если с позиций вчерашнего мирного времени эта деятельность будет выглядеть не очень политкорректно.
