Окончание новогодней сказки о здоровом и нездоровом образе жизни политической элиты. Действие, как всегда, происходит в параллельной реальности. Детям до 18 лет чтение данного произведения разрешается только в присутствии прокурора, беременным женщинам – на свой страх и риск, пенсионерам – в меру собственной испорченности. При написании сказки ни одна говорящая рыба не пострадала.
Пока соответствующий статусу Сергея Кавуна ремонт в кабинете первого вице-премьера на Грушевского не закончен, он предпочитает проводить время в своей старой обители в помещении Национального банка Украины. Бальнеологическая ванна курится паром у письменного стола: Сергей Геннадиевич работает с документами. На столе стоит золотое ведро с волшебным уловом.
– Эх, хорошо, – мурлычет Кавун, переключая массажный режим. – Правда, хорошо, Щука?
– Правда, – кивает Щука. – Меня так прет! Чего ты мне в ведро вместо воды налил-то, добрый молодец?
– Это шампанское, «Кристал» называется. Пятьсот евро за бутылку, между прочим, – поглаживая себя по безволосой груди, с наслаждением говорит Кавун. – Итак, по щучьему велению, по моему хотению, стань наличный доллар по девяносто копеек, а на межбанке и того дешевле!
– Ты конкретно говори. Что значит «и того дешевле»? – недовольно ворчит Щука. – Я за своих клиентов ничего придумывать не собираюсь. Что мне говорят, то и делаю.
– Ну, допустим, пусть будет по двадцать пять копеек.
– Готово.
Кавун, потирая руки, включает висящую на стене плазму в беззвучном режиме. На экране мелькают кадры страшных мордобоев у обменных пунктов. Там и сям происходят погромы банков, далее идет сюжет, в котором зареванная бабка оклеивает уличный сортир стодолларовыми бумажками.
– Аааа! – злорадно орет Кавун, грозя бабке кулаком. – Поживи теперь на пенсию, спекулянтка сраная!.. Но не будем терять времени, мне еще много в жизни успеть надо. События развиваются стремительно, ха-ха-ха! По щучьему велению, по моему хотению, приди ко мне, Саня Януковеч по кличке Стоматолог!
В тот же момент дверь без стука отворяется, и в кабинет входит Саня Януковеч по кличке Стоматолог.
– Привет, Серега! – радостно говорит он. – Говорят, ты там себе рыбу волшебную завел?.. Эх, вот заживем теперь!
– Во-первых, для тебя я не Серега, а Сергей Геннадиевич, – холодно говорит Кавун. – А во-вторых, давай-ка переписывай на меня все свои владения, МАКО-ШМАКО и все такое.
– Ты чо, Серега… – упавшим голосом говорит Саня и, достав из кармана пиджака ручку, начинает обреченно подписывать возникшие перед ним на столе документы. Кавун следит за ним с одобрительной усмешкой.
– Переписал? Молодец. Ну а теперь… – Кавун ненадолго задумывается. – А теперь, по щучьему велению, по моему хотению, стань, Саня Януковеч, простым стоматологом в самой занюханной больнице Донецка, и чтоб тебе до конца твоих дней никто и копейки взятки не дал!
– Готово, гы-гы, – слегка нетрезвым голосом говорит Щука.
– Ой, мама, где я? – завороженно говорит Саня, с ужасом глядя на бывшего приятеля. На нем вместо дорогого костюма с искрой теперь надет грязный засаленный халат с казенным больничным штемпелем. – Пациент, откройте рот…
– Я тебе щас открою, – добродушно говорит Кавун. – Давай вали отсюда, пока я не велел охране избить тебя ногами в живот и кулаками в лицо… Или хотя нет, пожалуй, я проведу тебя до лестницы. В моем стеклянном лифте на две остановки ты ездить недостоин. Нассышь еще там, знаю я вас, донецких, ха-ха-ха! Вперед!
Бальнеологическая ванна бесшумно едет к двери кабинета. Понурый Саня плетется следом. Долгий путь по коридору они проделывают молча.
– Ну все, вот лестница, катись колбаской. И запомни: еще раз увижу – убью, – ласково говорит Кавун вслед уныло спускающемуся вниз Стоматологу. На лице первого вице-премьера блуждает злорадная улыбка. – Ну что, по щучьему велению, по моему хотению, ступай-ка, ванна, обратно в мой кабинет.
Ванна не трогается с места.
– Черт, я же Щуку в кабинете оставил! – досадливо говорит Кавун. – Видно, на таком расстоянии она меня не слышит.
Но страшное подозрение уже закрадывается в его душу. Оно превращается в уверенность, когда из дальнего конца коридора раздается веселый заливистый смех, который кажется Кавуну очень знакомым. Так и есть: возле лифта топчется, радостно приплясывая от возбуждения, лидер фракции «Безотцовщина» Арсений Яцынюк в своем дурацком пуховике. В руке он крепко сжимает заветное золотое ведро.
– Ах ты… – задыхается Кавун.
Но в этот момент мелодично звякает лифт, и Яцынюк, издевательски помахав свободной рукой лучшему банкиру Восточной Европы, уезжает вниз.
– Стой, сука! – опомнившись, кричит Кавун тоненьким голосом и, неуклюже выбравшись из стремительно остывающей ванны, бросается догонять наглеца по лестнице.
Увы, тело великого банкира давно отвыкло перемещаться в пространстве самостоятельно. Поскользнувшись голой пяткой на первой же ступеньке, Сергей Геннадиевич неуклюже падает затылком вниз и бесформенным кулем катится по лестнице.
В это время на документах «МАКО-ШМАКО», оставшихся на столе в кабинете главы НБУ, вместо фамилии Кавуна медленно проступает фамилия Яцынюка. Спустя минуту бумаги растворяются в воздухе.
***
Арсений Яцынюк, размахивая ведром, возбужденно мечется по кулуарам Верховной Рады, подыскивая укромное место. Из кармана пуховика торчат заветные документы «МАКО-ШМАКО», на лице лидера объединенной оппозиции блуждает счастливая улыбка.
– Не махай так ведром, добрый молодец, – недовольно ворчит Щука. – Меня стошнит сейчас.
– Заткнись, сучка, – надменно говорит Яцынюк. – Теперь я твой хозяин, и будешь ты у меня на посылках.
Щука что-то злобно бормочет себе под нос, сверля Арсения ненавидящими глазками.
– Вот! – победно говорит лидер «Безотцовщины», усаживаясь за стол на третьем этаже Рады. В зале пустынно, всех охранников, кроме внешнего кольца, отпустили праздновать Новый год. В темноте за окном кружатся снежинки. По лицу лидера оппозиции расползается предвкушающая улыбка.
Внезапно звонит мобильный телефон. Яцынюк, презрительно покосившись на дисплей, снимает трубку.
– Сеня! Сеня! Это я, Турчинкин!
– Во-первых, я для тебя не Сеня, а Арсений Петрович, – холодно говорит Яцынюк. – А во-вторых…
– Алё, алё, плохо слышно! – надрывается Турчинкин. – Сеня, беда! Немымрю замели! Он в обменке мешок оффшорных долларов менял, а к соседнему окошку как раз Ренат Кузьмич со своим мешком подошел, ну и заметил… Короче, надо срочно выручать!
– Ага, щас, разбежался, – лениво говорит Яцынюк и отключает мобилку. – Вот ведь мышиная возня, тьфу.
Он неспешно приподнимается и заглядывает в стоящее на столе ведро.
– Ну что, сучка, готова потрудиться на благо родины? – насмешливо говорит Яцынюк.
Щука молча кивает.
– Итак… – Арсений набирает в грудь побольше воздуха и выкрикивает: – По щучьему велению, по моему хотению, хочу жизнь поиметь в очко и стать боксером, как Кличко!
– Готово.
В голосе Щуки Арсению неожиданно слышится откровенное злорадство, но не успевает он встревожиться, как в глаза ему бьет ослепительный свет, а в уши – осатанелый рев зрителей.
Яцынюк стоит посреди ринга в красных трусах «BOSS» и тяжелых перчатках, очки съехали на нос, рот распирает чудовищных размеров капа, отчего лицо лидера оппозиции кажется идиотским. Напротив него нетерпеливо переминается с ноги на ногу какое-то огромное косматое чудовище негроидной расы. Трибуны неистовствуют.
– Унд Арсенииии Йааааааацыыыыыыыыньюююююююююююк! – орет какой-то мужик в микрофон.
– Еб твою мать, – обреченно говорит Арсений.
– Сеня, братишка, сразу не атакуй, понял? – надрывается в красном углу ринга Владимир Клико, азартно размахивая полотенцем. – Поиграй с ним, в клинч не вяжись, задавит. Больше работай джебом!
…Когда чудовищная обезьяна бросается в атаку, Яцынюк с отчаянным воплем предпринимает попытку ударить противника ногой в пах, но промахивается.
В следующий миг в его голове взрывается бомба, и мир вокруг проваливается в темноту.
***
– Ух ты, говорящая рыба! – восклицает министр социальной политики Наталья Королявская, очумело заглядывая в золотое ведро, неведомо как оказавшееся в пустынных парламентских кулуарах. – Вот это да, биомать.
– Ну что ты глаза вылупила, корова луганская! – орет Щука. – Да, говорящая, да, рыба! Еще раз повторяю: выпустишь меня – все твои желания исполню!
– Та здрасьте, чего это ты мне их будешь исполнять, если я тебя выпущу? – хрипло смеется Королявская. – Ты лошиц в другом месте ищи, поняла, треска хитрожопая? Давай просто так исполняй.
– Слушай, неужели у вас все такие мудаки? – обреченно спрашивает Щука.
– Я щас за мудаков тебе в ведро кислоты налью, – сузив глаза, шипит Королявская. – Давай, падла, выполняй мои желания, а то я тебе тут устрою голубую лагуну, биомать!
– Да я что, я ничего, – хмыкает Щука, и на ее морде появляется зловещее выражение. – Желай, все сделаем в лучшем виде.
– Я хочу… Я хочу… А, была не была! – Королявская отчаянно машет рукой. – Я всегда хотела быть… То есть, по щучьему велению, по моему хотению, хочу быть как Юлия Владимировна Тимашенко!
– Готово! – ухмыляется Щука.
Тело министра социальной политики пронзает неожиданная боль от прострела в пояснице. Королявская пронзительно кричит и, скорчившись, падает спиной назад, на нары.
В палате железнодорожной больницы города Харькова царит полумрак, сквозь решетку видно, как падает снег. У потолка комнаты перемигиваются красными огоньками многочисленные видеокамеры. Рядом с нарами стоят ходунки, потом, вроде, тумбочка, за ней – еще одни нары. На них, удобно пристроив подушку, полусидит Юлия Владимировна Тимашенко. Губы ее кривит неприязненная усмешка.
– Ну что, допрыгалась, сука? – шипит Тимашенко, поигрывая тяжелым костылем.
– Юля, я… Ну это, биомать, – прокуренный голос Королявской неожиданно становится писклявым. – Ну, короче, я же всегда была за народ!
С тигриным рычанием Тимашенко взвивается с нар и с размаху бьет Королявскую костылем по голове. В коридоре воет сирена, дверь камеры резко отворяется, и внутрь врываются пьяные разнузданные охранники.
– Помогите! – отчаянно кричит Королявская и тут же получает сапогом в живот. Сильные руки переворачивают ее на спину и грубо стягивают вниз бесформенные штаны тюремной робы.
– Четыре кубика магнезии и аминазин внутримышечно, – говорит сзади чей-то бесстрастный голос.
– Пустите, козлы! – в отчаянии кричит Королявская, но тут в правую ягодицу впивается жало шприца, и министр социальной политики теряет сознание от потрясения и боли.
Впереди ее ждут семь лет заключения.
***
– Файні мешти, – задумчиво говорит нардеп Ирина Фараон, разглядывая валяющиеся на ковровом покрытии ярко-красные туфли Натальи Королявской, из которых, как, впрочем, и из остальной одежды, вылетела министр социального развития в ходе телепортации в харьковскую больницу. – І кабата нівроку... А цей ватованець мені навіть знайомий! – восклицает зампредседателя Слободы, замечая сиротливо обвисший на стуле красный пуховик бедного Арсения. – Де ж я його бачила?.. Ааа!
Гигантским прыжком подскочив к ведру, Фараон быстро заглядывает внутрь.
– Чего надо? – грубо говорит пьяная Щука.
– Не «чего надо», а «чого треба», пані Щуко, – сухо говорит Фараон. – Не гадала, що мовне невігластво розповсюдилося такою мірою. Ви ж, пані, живете в українській водоймі, жерете українських верховодиць, так будьте ласкаві, звертайтеся до мене українською.
– Да иди ты, нашлась тут! – возмущенно говорит Щука. – Я сюда из Волги, между прочим, приплыла.
– Ну то й вертайтеся до своєї, – тонкие губы Фараон искажаются в презрительной усмешке, – Волгі.
– Ну так и выпусти меня в воду, злая баба, я больше вас тут всех и не прошу ни о чем!
– Куди? До Дніпра? Москальську щуку?! – зампредседателя Свободы сардонически усмехается. – Спочатку вивчіть мову, потім випущу.
– А если за желание? – с отчаянием в голосе говорит Щука. – Вот с места мне не сплыть, все выполню. Только мне на русском надо загадывать, иначе не сработает. То есть я бы с радостью, но как-то вот так оно получается. Мову вашу понимаю, а сама не могу.
Фараон долго мнется, на ее лице отражается тяжелейшая внутренняя борьба. Наконец, она тяжело вздыхает и сдается.
– Ладно, государиня-рибка, будь по-твоєму, – с отвращением произносит Фараон, отводя глаза в сторону. – Раді такого дєла, как спасєніє государства, я готова даже на такоє святотатство.
– Похвально, – усмехается Щука. – Ну что, говори свое государственное желание.
– По щючьєму вєлєнію, по моєму хотєнію, пусть прємьєр-міністр Азіров наконєц-то виучіт украінскій язик і нємєдлєнно продємонстріруєт мнє своі знанія!
На лестнице тут же раздаются шаркающие шаги, и в зал третьего этажа входит несчастный Азиров с обвисшими руками.
– Щедрий вечір, добрий вечір, – говорит Азиров тихим голосом и кланяется Фараон в пояс. – Щедрик, щедрик, щедрівочка, прилетіла ластівочка.
Лицо Фараон расплывается в широкой счастливой улыбке.
– Ой ви ж сивая моя зозулечка, – всплескивает она руками, – як же я за вас радію!
– Приємно чути, – уныло говорит Азиров, – та навряд чи це поверне мені мої прекрасні відсохлі руки. Як же я любив їх, як кохав і пестив, бачили б ви, велемудра пані, як вони брали лопату – немовби за шийку лебідочку білосніжную... Мовби соловейко в темнім гаю сонце зустрічав. Ех…
– Не бідкайтесь так, – дрожащим голосом говорит Фараон. – Я допоможу... Кгм... По щючьєму вєлєнію, по моєму хотєнію, пусть прємьєр-міністр Азіров снова імєєт здоровиє, работоспособниє рукі, і чтоб оні билі пущє прєжнего!
– Ух ты! – восклицает Азиров, восторженно размахивая совершенно здоровыми руками. – А вы, значит, по-нашему умеете, даже с нашим калужским произношением! Не ожидал, ха-ха-ха!
– Пане Азіров! – взвивается Фараон. – Я вимагаю від вас негайно перейти на державну мову! І не намагайтеся брехати, що ви її не знаєте!
– Та на шо мине твоя мова, кали я знова завладел своими чудовыми руками! – весело хохочет Азиров. – Давай краще ты переходи на нашу! Мы ж прийняли чуйдовый закон про региональны языки!
– Ах ти мерзенний виблядок… – шепчет Фараон. – Ну постривай. А ну-ка по щючьєму вєлєнию, по моєму хо...
Стремительно нарастающий рев вертолетов заглушает ее голос. В окна ударяет свет мощных прожекторов, стекла разлетаются, и в вихре осколков на третий этаж Рады влетают, держась за десантные тросики, здоровенные амбалы в черных камуфляжах с эмблемами службы активной охраны президента.
В считанные мгновения они сбивают с ног премьер-министра и заместителя главы фракции «Слободы» и намертво заклеивают им рты скотчем. Фараон, в отличие от лежащего кулем Азирова, сопротивляется, как галицкая львица, и даже умудряется выбить каблуком глаз одному из налетчиков, но силы неравны. Ее связывают по рукам и ногам и закатывают под стол, где уже пылится безропотный Азиров.
– Завтра вас освободит уборщица, – сухо говорит командир десантников и быстро накрывает ведро со Щукой спецназовским мешком, который обычно используется при захвате языка за линией фронта. – Все, дело сделано! Спускаемся по лестнице. Клим, Док, Якут – прикрытие. Рыбу несу я.
Спецназовцы быстро ссыпаются по лестнице к выходу. Шедший последним Якут, которому Фараон выбила глаз, изо всех сил исподтишка бьет ее каблуком в голову, но сослепу промахивается и попадает в висок премьер-министра Азирова. Азиров сучит ногами.
***
Межигорский дебаркадер президента Виктора Януковеча врос в лед Киевского моря. Глава государства сидит в подогреваемом кресле на палубе с бокалом горящего абсента в руке и вожделенно смотрит на затянутое мешком ведро.
– Вот он, миг триумфа, – наконец, говорит Януковеч и, сдернув мешок, заглядывает в ведро: – Ку-ку!.. Что?!
Щука молча плавает в шампанском кверху пузом.
– Кто посмел?! – ревет Януковеч, судорожно доставая из кармана трубку сотового телефона. – Падлы, сгною, уничтожу, в распыл!
– Да тихо ты, чего орешь, – лениво откликается Щука, переворачиваясь пузом вниз. – Совсем нервы ни к черту?
От неожиданности Януковеч роняет телефон за борт.
– Ну ты манда, – с облегчением говорит он, – у тебя что, юмор? Я тебе покажу юмор.
– Какой там юмор, – хмыкает Щука. – Ты в курсе, что твой охранник Якут работает на ФСБ? Он по дороге десять раз в меня незаметно через мешок шилом тыкал. Спасибо, что я сама не пальцем деланая… Но все равно на всякий случай пришлось притвориться.
– Расстреляю, – решительно говорит Януковеч. – Хотя… Хотя нет, Путин обидится, ну его, как говорят, в задницу. Может, если я оставлю этого предателя в живых и дам внеочередное воинское звание «старший прапорщик», мне Владимир Владимирович цену на газ, как говорят, сбросит?
– Гы, – с пьяным смешком говорит Щука.
– Та да, – уныло говорит Януковеч. – О! Так я ж могу по щучьему этому, как говорят, велению!
– Не, – твердо изрекает Щука, – ни фига. Я не для того Путину цену на газ поднимала, чтоб сейчас все мои усилия пустил по ветру какой-то мелкий уголовник.
– Ничего себе мелкий! – обиженно вскидывается Януковеч. – Да я столько уже в этой стране спиздил, что тебе… Стоп! Что ты сказала? Это ты, что ли, цену на газ…
– Ну, я, – неохотно признается Щука. – А ты что думал, он сам подорожал? Меня Путин попросил, я и сделала. И он, в отличие от вашей крохоборской кодлы, оказался человеком слова, – сразу отпустил меня на все четыре стороны! А ты же не отпустишь, правда?
– Еще чего, – ухмыляется Януковеч. – Но я тебе бассейн персональный, золотой, с рубинами, двести двадцать…
Щука пьяно срыгивает.
– Да пошел ты. И вообще все вы пошли. Придурки.
– Гм, понимаешь, – Януковеч чешет в затылке, – я бы тебя, может, и отпустил, но…
– Что? – жадно вскидывается Щука.
– Да не знаю, что от тебя потребовать. Вроде, есть все. А чего нету – отожму. Своим трудом, как говорят, вот этими вот руками, – скромно говорит Януковеч.
Внезапно его лицо озаряется радостным светом.
– Придумал! – восклицает глава государства. – Ей-богу придумал, слава отцу Зосеме и всем его небесным протоиереям!.. По щучьему велению, по моему хотению… Пусть сейчас вот тут передо мною сойдутся в поединке братья Клико! И чтоб насмерть! Чтоб остался только один! Чем бы ни закончился бой, я тебя отпущу. Лады?
– Лады, – с надеждой говорит Щука.
На палубе дебаркадера друг напротив друга возникают братья Клико. Оба в одинаковых красных трусах «BOSS», оба молодые, сильные и успешные.
– Прости меня, брат Володя, – с тяжелым вздохом говорит Виталий.
– И ты прости меня, брат Виталий, – с еще более тяжелым вздохом говорит Володя.
– Если я погибну, позаботься о моей партии «УДАВ Виталия Клико», – говорит Виталий. – Ребята в ней молодые, но им уже палец в рот не клади.
– Клянусь тебе, братишка, не покладу, – говорит Володя.
Из золотого ведра доносится едва слышный всхлип.
– Я люблю тебя, брат, – говорит Володя. – Будь проклят тот злой гений, который заставляет нас идти на это чудовищное злодеяние!
Сидящий в кресле Януковеч, обхватив руками голову, обильно заливается слезами, одновременно стараясь не упустить ни единой мелочи. На самом деле он плачет оттого, что из-за щукиных шуточек уронил за борт дебаркадера мобильный телефон и не может снять эту душераздирающую сцену на видео, которое можно было бы неплохо продать.
Откуда-то с неба доносится удар гонга.
– Так, стоп! – раздается пронзительный вопль из ведра. – Брэк!
– Ребята, не слушайте ее, продолжайте, продолжайте, – поспешно говорит Януковеч и, вскочив на ноги, шипит в ведро: – Ты чего, жаба, рамсы попутала? Да ты знаешь, что я с тобой могу сделать?!
– Да ничего ты не можешь, гопота донецкая, – глотая слезы, отвечает ему Щука. – И вообще все вы ничего не можете. Эта страна проклята. Вы все достали меня, и я избавлю вас от страданий!
Где-то в недрах дебаркадера часы начинают отбивать полночь.
– С Новым годом, брат, – тихо говорит Виталий.
– С новым счастьем, – еще тише говорит Володя.
Братья бросаются друг другу на шею.
– С последним ударом часов я сотру вашу паршивую страну с лица земли, – всхлипывая, говорит Щука. – Вы недостойны жить. Особенно ты, шушера донецкая.
Януковеч падает перед ведром на колени в коллаптоидном состоянии.
– Смилуйся, государыня рыбка! – кричит он, тряся золотую посудину так, что в ведре вскипает пена. – Оставь хотя бы меня! После шестидесяти жизнь только начинается! Я же сделал себя сам, не губи!
– Поздно, – говорит Щука. – По моему велению и по моему же хотению…
Чьи-то сильные руки вырывают из рук главы государства ведро. Еще чьи-то страшно бьют его по голове, и бездыханный Януковеч, вылетев за борт, враскоряку падает на лед Киевского моря. Рядом ловко приземляются два могучих брата в красных трусах «BOSS».
Брат Володя одним суровым ударом пробивает в толще льда огромную лунку, а брат Виталий ловко переворачивает над ней золотое ведро. В сверкающих брызгах шампанского «Кристал» Щука ныряет в воду.
– Уф, – говорит брат Володя.
– Ага, – говорит брат Виталий.
Из лунки высовывается голова протрезвевшей Щуки.
– Э, – говорит Щука. – Хм. Ну это, простите дуру. По пьянке чего только ни ляпнешь.
– Та ладно, проехали, – улыбается Виталий. – Плыви себе, рыбка, ничего нам от тебя не надо.
– Да еще чего не хватало, – с достоинством говорит Щука. – Впрочем, давайте одно желание, так уж и быть.
Братья переглядываются с интересными улыбками.
– Ну что, каких у нас поясов еще нет? – деловито спрашивает Володя.
– Нет, – решительно говорит Виталий. – Мы сейчас не имеем права ставить личные интересы выше государственных. Надо пожелать, наконец, что-то глобальное, то, что улучшит жизнь нашего народа.
– Ээ, – подает голос Щука. – Может, вы захотите пожелать этой стране в Новый год избавиться от страшного, уродливого явления, проникшего своими щупальцами во все сферы жизни, подрывающего экономику, всю государственную систему и, в конце концов, сами устои независимости Украины?
– Да! – решительно говорит Виталий. – Точно! Именно это я и хочу пожелать! По щучьему велению, по моему хотению, пусть народные депутаты в Верховной Раде голосуют персонально! Это принципиальная позиция нашей партии «УДАВ Виталия Клико»!
– Молодец, уважаю! Готово! – торжественно говорит Щука. – Прощайте, добры молодцы. И в следующий раз, если можно, принесите немножечко хлебца.
С легким всплеском Щука скрывается в проруби.
Жизнь налаживается.
