Она подошла первой. Спросила, не знает ли он, принимают в этой глуши платиновые кредитки или нет. Он не знал, но надеялся, что принимают. Она была хороша: блондинка лет тридцати, в облегающей черной кожаной юбке и белоснежной блузе, накрашенная искусно, надушенная тонко. Олеся Судзиловская времен «Мусорщика».
- Я Джулия, — девица манерно выпятила изящную ручку с тремя дорогими перстнями на тонких пальчиках. Ногти ее были длинными, наращенными, с какими-то причудливыми павлинами и стразами.
«Интересно, как она посуду моет?» – подумал он и тут же отругал себя за глупость: девки с такими ногтями посуду не моют.
- Ник, — поцеловал пальчики, — а давайте, Джулия, покинем этот островок разврата и пьянства?
Джулия посмотрела на восточный зал ресторана «Мечта миллионера», по которому дефилировали тонконогие пери в расшитых шароварах и лифчиках, и согласилась. Ник вызвал по телефону такси.
- Это Верту? – спросила Джулия.
- Что? – не понял он. – Ага, Верту… Купил в московском салоне месяц назад. У Тимати такой же.
- Тимати…, — скривилась Джулия, — я с ним однажды встречалась в Каннах. Простой парень. Но музыка его мне не нравится. Я предпочитаю бродвейские мюзиклы. Кстати, у меня есть последняя запись «Кошек».
Ник сделал вид, что ему это страшно интересно.
- Поедем к тебе? – спросила Джулия.
- Это невозможно, детка, — ответил Ник, — у меня в квартире ремонт. Я недавно выкупил этаж над моей берлогой, сейчас там строители работают над лестницами. Знаешь, у меня шестнадцатый этаж, весь мой, вот еще и семнадцатый захотелось. Сплю на работе, в кабинете. Там диван такой классный, из Эмиратов привезли по заказу. Но туда лучше не ехать. Давай к тебе?
«Женат, — разочарованно подумала Джулия, — вот и врет насчет ремонта».
- А у меня дома муж, — ответила она, — ему в обед сто лет, спит сейчас, но нас услышит. Не хотелось бы, знаешь, лишиться кучи денег в швейцарском банке и бриллиантов.
- Я тебя понимаю, — кивнул Ник, — тогда куда?
- А у меня квартирка одна есть, — шепнула Джулия, — конспиративная… Ты в шпионов любил играть в детстве?
Ник расхохотался. Квартирка, в которую Джулия привела его, имела вид крайне неухоженный. В кухне на обеденном столе вместо клеенки лежали газетные листы, утробно рычал старый «Саратов», тахта в единственной жилой комнате пахла кошками и дешевой водкой, телевизор в углу показывал лишь черно-белое изображение.
- Перенесемся в СССР, — сказала Джулия, нарезая на старой деревяшке ветчину и разливая по граненым стаканам дорогое шампанское.
- Перенесемся, — кивнул Ник.
После второго стакана шипучего вина он придвинул девушку к себе. Джулия закрыла глаза в предвкушении поцелуя, сладкого, как «Бейлис», крепкого, как текила, жаркого, как солнце Лазурного берега. Почувствовала крепкий удар в челюсть и оказалась на полу возле тахты. Когда она пришла в сознание, Ник деловито связывал ей руки и ноги невесть откуда взявшейся веревкой.
- Только пикни, сука, — прошипел он сердито, — сразу перышком горло пощекочу. Давай кредитку свою платиновую, лопатник, котлы, брюлики. Тебе твой папик еще купит, а мне жрать охота. Нахлебался баланды за пять лет у хозяина.
- Э-э-э… Нет у меня ни папиков, ни кредиток, — перепугано принялась шептать Джулия, — я вообще на мели сейчас.
- Хорош мне тут гнать, — оборвал ее Ник, — сама сидит тут упакованная, в рыжье, а я…Гони, баблосы, кукла, я считаю до десяти, на том свете тебе бабки все равно не понадобятся! Один, два, три…, — он зевнул, — четыре, пять.., — Ник опрокинулся на тахту и смачно захрапел.
Джулия дернула веревки. Отлично, гад, узлы завязал, как моряк какой. И сколько ей тут куковать, пока этот мажор от клофелина очухается? Верка, хозяйка хаты, взяла деньги и ушла к дружкам бухать, она раньше четверга не появится, а сейчас вечер воскресения. Джулия завыла:
- Люди! Помогите!
За стенкой пенсионер Гаврилов разбирал кровать. Его жена, главная сплетница подъезда, Нюра, торчала у электрической розетки с банкой, прислушиваясь к женским завываниям.
- Не иначе, как Вера какую-то сумасшедшую к себе пожить пустила, — недовольно пробурчала она.
- Тебе дело? – огрызнулся Гаврилов. – Ложись спать.
На втором часу непрекращающихся просьб о помощи Нюра вызвала милицию. Оперативники обнаружили в квартире алкашки Веры, сдававшей свое жилье за умеренную плату темным личностям, воровку-клофелинщицу Юлю Белку, недавно выпущенную на свободу с чистой совестью и гоп-стопщика Коляна Москвича в довольно пикантных позах. Колян храпел, вернее, хрипел в дорогом костюме на вонючей тахте. Белка валялась связанной на полу. Приехавшие медики констатировала тяжелое состояние Москвича, вызванное передозом клофелина, Белку забрали в отделение. Кое-как разобравшиеся в этой непростой ситуации опера представили, как очухавшийся Москвич напишет заяву на Белку, а она – ответную на Коляна, и два недавно освободившихся преступных элемента снова попадут на нары, от души посмеялись.
Колян пришел в сознание и на Белку стучать отказался наотрез.
- Давление у меня, начальник, — сказал он следователю, — я этот клофелин сам себе купил и сам выпил. Девка не при делах. А связал ее, потому что секс люблю жесткий. Садист я. Но идейный.
Белка созналась, что сама попросила Коляна связать ее и бросить на полу. Сюжетно-ролевая игра «Охотник и жертва» называется. Очень популярна среди отдыхающих Лазурного берега.
В день выписки Коляна из больницы Белка ждала его на улице с пакетом. Из полиэтилена выглядывала бутылка водки и палка салями.
- Слышь, кореш, а Верту у тебя настоящий? – спросила она с ухмылкой.
- Не, подделка, — признался Москвич.
- Юлька, — Белка вытянула руку с обломанными ногтями (ну не было в камере маникюрши, там только бляди сидели и старушка, которая своего студента-квартиранта грохнула, ее еще бабушка Раскольникова прозвали) и хихикнула.
- Колян, — важно отозвался Москвич.
