— По-моему, им там просто скучно, — таксист кивнул на радиоприемник. «Там» — это, конечно, не в приемнике, а в зале Верховной Рады, где боксеры-любители с депутатскими значками «обсуждали» законопроект Кивалова—Колесниченко об основах языковой политики. — Сидят, давят на кнопки, думают, чем бы заняться. Пока кто-то не скажет: мужики, что-то мы давно не дрались! И — понеслась…
— А на самом деле разводят нас как лохов! — вдруг зло добавил он. — Делают вид, что они такие прям непримиримые враги, а сами потом в один кабак идут. И обсуждают: «А классно мы тебя! — Да если б вы меня с трибуны тогда не скинули, я б вам всем напихал!».
…«Мовна карта», вытащенная из рукава регионалами в надежде сложить предвыборный пасьянс, не сыграла. Получился классический пример шторма в океане: наверху — шумно, внизу — все та же сонная тишина. Погудел Интернет. Пошумели социальные сети. Интеллигенция с развитыми навыками прикладной графомании отметилась гневными эссе по этому поводу — крайне предсказуемыми и лишенными какой-либо интеллектуальной свежести.
На Донбассе, где живет target group защитников «русскоязычных соотечественников», сколько-нибудь значимого отклика на парламентские перипетии не наблюдается. Оптимисты, возможно, сочли бы это признаком того, что люди наконец-то поумнели и стали отличать важные проблемы от «белого шума». В конце концов, во время закрытия школ, урезания пенсий, невыплаты зарплат жители Донецкой области равнодушными не были. Показывали примеры сплоченности, активности и где-то даже гражданского самосознания. А вот защищать язык не вышел никто.
Но, по здравому рассуждению, причина этого равнодушия в том, что отсутствует объект защиты. Нет тех самых «притеснений русскоязычного населения», которым следует противиться. Языковой вопрос — действительно один из самых спорных и болезненных. Никому не хватило смелости и политической воли заняться им не в виде предвыборного шоу, а серьезно и методично, с прицелом на будущее. То, что независимая Украина пользуется советским законом «О языках» 1989 года, — позор.
Все это известно и не обсуждается. Но почему все решили, что общество, то есть совокупность людей, вынужденных искать общий язык (в прямом и переносном смысле) и уживаться друг с другом, будет двадцать лет ждать откровения свыше?
«Как у других, вдали, — Бог весть», а вот по поводу Донбасса можно констатировать уверенно: проблема решена. Решена за счет аполитичных механизмов самоорганизации, заменивших собой пробелы в законах и бессилие властей. Не в том смысле, что появился какой-то порядок и стандарты. А в том, что факт незнания государственного языка никоим образом не препятствует полноценной социальной активности.
Нет ни одной сферы общественной жизни, где русскоязычный житель Донбасса был бы хоть каким-то образом ущемлен. Об этом говорят и первые руководители региона. «Что касается языков, я считаю, что у нас все в порядке сегодня. Мы всегда друг друга понимали — на русском, на украинском языках. Я одинаково хорошо могу разговаривать и на русском, и на украинском языках. Ну, на русском лучше, потому что я живу в русскоязычном окружении. Но я думаю, что этой проблемы нет», — утверждает губернатор области Андрей Шишацкий.
С ним трудно не согласиться. Даже подчиненная ему областная администрация — орган системы исполнительной власти — в своей работе попеременно пользуется обоими языками, и остается впечатление, что критерии выбора в каждом конкретном случае достаточно произвольны. Бывали случаи, когда в одном отчете или докладе наблюдался очаровательный билингвизм — одни параграфы были русскими, другие украинскими.
Органы местного самоуправления тоже давно не задумываются над лингвистическими тонкостями. Последний раз эта тема звучала во время массового присвоения русскому языку статуса регионального в 2006—2007 годах. Какие-то акты местной власти на эту тему были отменены судом, какие-то — нет. В реальности это не изменило ровным счетом ничего. Даже там, где это как бы запрещено, русификация произошла явочным порядком — все советы, начиная с областного, ведут сессии и принимают решения на русском. И официальные издания, в которых эти документы положено публиковать, выходят на русском.
Даже там, где государство в полный рост проявляет свою силу как аппарат принуждения — милиция, суды, прокуратура, налоговая — языковой вопрос камнем преткновения не стал. Полностью украинизировать эти ведомства не удалось, но ведь и результативность их работы измеряется не чистотой стиля протоколов. Все беспокоились, сумеют ли милиционеры к Евро-2012 выучить английский. На самом деле (и гораздо раньше) следовало вспомнить о том, что многие из них не знают украинского. Суды принимают исковые заявления на русском и не требуют переводчика, если участники процесса изъясняются на том же языке.
В официальных учреждениях украиноязычные бланки позволяют заполнять по-русски. Клерки очень удивляются, если кто-то использует украинский: «Мушшына, шо вы делаете? Пишите по-нормальному!». В тех редких случаях, когда правила требуют все-таки писать на государственном языке, цена вопроса — коробка конфет или двадцать гривен канцеляристке, которая за эту скромную плату поможет выполнить все формальности надлежащим образом.
Бизнес, понятное дело, никакими рефлексиями по этому поводу и вовсе не терзается. Потенциальный кандидат на вакансию скорее может «пролететь» мимо хорошей должности из-за незнания английского. Знания украинского требуют от тех, кто отвечает за отношения с госорганами. Вся внутренняя документация и система управления — русскоязычны. Бизнесмены, попадающие во власть, ведут себя так же. Кто-нибудь слышал хоть одно украинское слово от народного депутата Рината Ахметова? А ведь депутат имеет первый ранг государственной службы и, по закону, как госслужащий обязан свободно владеть украинским. Но в нашей сверх меры толерантной стране откровенное игнорирование немногочисленных языковых ограничений сходит с рук.
Есть, правда, одна сфера, где в этих вопросах следует проявлять деликатность, — образование. В интервью изданию «Новости Донбасса» начальник профильного управления Донецкой ОГА Юрий Соловьев озвучил следующие данные: с 2004 года, после жутких репрессий «помаранчевой власти», удельный вес школьников, обучающихся на украинском, возрос с 26% до 48%. Меньше половины. Из 1058 школ Донецкой области 880 дают возможность получать образование на украинском. Большинство этих школ — бинарны, то есть одновременно учат детей на двух языках, формируя классы по заявлениям родителей. Добавим к этому, что и выпускные тесты разрешается сдавать на двух языках.
В высших учебных заведениях — вольница: каждый преподаватель зачастую сам выбирает язык изложения материала. Массовых студенческих протестов по этому поводу замечено не было. Строгости начинаются только на последних курсах: бакалаврские и магистерские работы ныне требуют писать по-украински (исключение делается только для иностранных студентов). С другой стороны, как справедливо заметили в одном из своих эссе братья Капрановы, если человек не способен выучить государственный язык, он вряд ли осилит вузовскую программу…
Удовлетворение культурных потребностей и подавно не несет никакой опасности ущемления прав «русскоязычного населения». Украиноязычная газета областного уровня — одна. Информационный сайт — один. Телеканал — один (государственный). Все остальное — к услугам якобы угнетенных граждан на их родном языке. Кому этого мало — есть Интернет, где за небольшую абонплату можно найти все, чего душа пожелает.
Кинотеатры, где фильмы до сих пор предписано показывать дублированными на украинский, не обанкротились и не закрылись. Да, после введения Минкультом этой нормы был период кратковременной паники. Потом и качество дубляжа выросло, и протестные настроения стихли. Посещаемость сеансов и сборы начали расти.
Ни в коей мере не желая оскорбить ни один язык и его носителей, скажем только, что на сегодня сложилась система отношений, более-менее устраивающая всех. Актуальность темы поблекла, как только здешнее общество убедилось, что злобные «бандеровцы» никого насильно украинизировать не собираются. Это повлекло за собой и крах пророссийских маргиналов — одиозная «Донецкая республика» перебралась в Москву, прогрессивные социалисты не смогли заново переизбраться в Донецкий облсовет.
Поэтому любая попытка «потеребить за язык» заведомо обречена на провал. Что отлично продемонстрировало в начале мая выступление на местном телеканале «Донбасс» Елены Бондаренко. Приглашенные в студию подискутировать с нардепом журналисты пожимали плечами: о чем речь? Какая такая «языковая проблема»? Не вызвали у неблагодарных писак отклика пафосные пассажи о «языке, на котором мама пела колыбельные». Да и что на это ответить? Только то, что жизнь на месте не стоит: сначала мама колыбельные поет, а потом собственные дети, вернувшись домой за полночь, сказки рассказывают…
И если, за неимением других идей, отдельные политики снова начнут говорить о том, что всем срочно надо защищать права «русскоязычного населения», надо всего лишь спокойно и вежливо переспросить: от чего?
