Последняя неделя ударила наотмашь. Заявления Захарченко о выходе из Минского договора и расширении «республик» до существующих границ Донецкой и Луганской областей. Потеря аэропорта. Пылающий Мариуполь. Наступление по всему фронту. Многодневные обстрелы Авдеевки, Дебальцево, Дзержинска…
Все прибывающие танки и гаубицы со стволом 40-го калибра по родной улице в Макеевке — их каждый день в окно наблюдают подруга детства и ее трехлетний малыш. Мобилизация проваливается — президент обещает каждому солдату тысячу за день боев. Кабмин принимает решение о введении ЧС на территории Донецкой и Луганской областей. Пакет документов под грифом «Военное положение», обещанный президентом, если враг таки начнет наступление, остается на его столе. Страх? Некомпетентность? Трезвый расчет? Тайные договоренности? Давление? Знание того, чего не знаем мы? Мариупольский горсовет принимает решение о какой-то странной агрессии с Востока, вымарав ранее зафиксированные слова о поддержке решения ВР, признавшей Россию агрессором, о чем днем ранее сообщили местные журналисты. Вопросы — те же. Ответов нет. Состояние хаоса. Неопределенности. Недосказанности. Желания найти под ногами хоть какую-то точку опоры. Ищу. Там, где земля уходит из-под ног.
Первый, кому дозвонилась, — первый заместитель губернатора по восстановлению инфраструктуры Донецкой области Александр Кравцов:
— В области много населенных пунктов, которые полностью отключены от систем жизнеобеспечения, — рассказывает чиновник. — В Дебальцево отсутствуют вода, теплоснабжение, электроснабжение, связь. В Авдеевке, Дзержинске и других, более мелких, городах — тоже. В целом сложилась чрезвычайная ситуация в доселе невиданных масштабах. Каковы масштабы разрушений? В Авдеевке, к примеру, проще сказать, что ни осталось ни одного целого здания. Все в разной степени повреждены в результате обстрелов, которые ведутся непосредственно по городу. Каждый день — жертвы. Людей осталось около 10 тыс. чел. Все они — в подвалах. Их нельзя эвакуировать. Город просто смешивается с землей. Такая же ситуация и в Дебальцево. В чем различие? В том, что если в Авдеевке наши войска стояли в центре города и оттуда вели огонь по позициям боевиков, то в Дебальцево военных никогда не было. Поэтому боевики стреляют не в ответ, а просто целенаправлено уничтожают людей и город. Там тоже 6–9 тыс. мирных жителей. Необходим коридор, чтобы вывести людей из этих городов. В воскресенье нам удалось вывезти из Авдеевки 38 детей в Днепропетровскую область. Это не интернатные дети, а те, которых доверили нам родители, оставшиеся под обстрелами.
Мы ищем пути, как и чем помочь. Перевозные генераторы, «буржуйки», продукты, воду, медикаменты доставляем, как только появляется малейшая возможность. Ремонтные бригады готовы выехать в эти города, как только прекратятся обстрелы. Но ситуация лишь усугубляется. Разрушений все больше. А сегодня у нас обесточена Донецкая фильтровальная станция. Без питьевой воды остались Авдеевка, населенные пункты Ясиноватского района, некоторые районы Донецка. Обесточена насосная станция первого подъема Южно-Донбасского водовода. 650 тыс. жителей области лишены питьевой воды.
В Мариуполе повреждены или разрушены 55 многоквартирных домов, 24 частных дома, три школы, четыре детских сада, два рынка, два магазина. 31 погибший — из них один военный и двое детей. 117 чел. ранены, из них — девять детей. Полностью восстановили тепло в микрорайоне Восточный. Возвращаем к жизни частные дома.
280 чел. и 29 единиц техники задействованы в аварийно-спасательных работах.
Введение ЧС — крайне серьезный поворот, мы переходим работать в другое правовое поле. Обеспечить оперативный переход могут только финансовые ресурсы. Да, уже выделили 10 млн Мариуполю, 36 млн — на восстановление водоснабжения Авдеевки. Но теперь надо понять, как их быстро освоить. По-прежнему процедура оформления чрезвычайно долгая и забюрократизированная. Но даже не это главное.
Главное то, что в населенных пунктах, которые мы в рамках чрезвычайной ситуации и закона о гражданской защите должны восстанавливать, идут боевые действия. Ну разве это не абсурд, когда у нас в рамках ЧС высокие начальники на полном серьезе спрашивают: «А что вы сделали для того, чтобы нормализовать жизнь людей в Авдеевке?» А что бы вы сделали, если там идет война? Я хочу сказать только одно: налаживать гражданскую жизнь в условиях военных действий — это фикция. Какими бы статьями закон ни принуждал нас это делать, какую бы ответственность ни предписывал. Люди сидят в подвалах. Идет обстрел. А нам говорят: «Восстанавливайте водоснабжение, газоснабжение, назначайте отвественных и выполняйте. Иначе будете наказаны». Или я чего-то не понимаю, или у нас в государстве будут большие проблемы с таким подходом. Если мы воюем, то надо это признать на всех уровнях и эвакуировать людей. Заходит армия и воюет. Боевые действия закончены — мы возвращаемся, восстанавливаем города и возвращаем людей. Или не воюем. Тогда совсем другая история. Но стоять одной ногой на точке мира, а другой — на точке войны, нельзя, — заключил А. Кравцов.
И здесь со мной случилось неотвратимое. Я теперь поняла, что это — война. Окончательно и бесповоротно. Почему-то только сейчас, после Волновахи, Донецка, Мариуполя, Дебальцево, Авдеевки, после слов человека, которому в общем-то наплевать, что о нем подумают его начальники, — «пишите все, как сказал», — на физическом уровне ощутила, как пусто звучат убаюкивающие слова о мире и мирном плане. Кто бы их ни произносил — друзья, разбросанные по обе стороны, медиа, европейские чиновники, депутаты или президент. Потому что слова эти — фикция. Потому что лимит на иллюзии исчерпан. Мира нет. Уже десять месяцев как. Не существует его в нашей нынешней государственной природе. Как не существует какой-то чрезвычайной ситуации, каким бы законом нам эту правительственную фантазию официально ни подкрепили. Потому что фантазия эта давно уже имеет конкретное название — война. Как не существует железных киборгов. Потому что они — простые люди, как и тысячи тех, которые в окопах и хотят жить. Или хотели... Как не существует много чего, что нам пытаются «впарить» на высшем государственном уровне, перекрывая собственные человеческие слабости и политические страхи. И если вы думаете, что прозревшие души тысяч убитых не летают над нами, пытаясь предупредить нас, слепых дураков, об этом, то ошибаетесь. В каких бы креслах и городах вы ни строили свои защитные психологические барьеры и стены.
Война. Слово, факт, эмоция, ощущение — та самая точка, место, камень под ногой, на который — какой ужас! — теперь только и можно опереться. Мне, вам, заместителю Кихтенко, стране. Чтобы пойти дальше. Чтобы попытаться искать мир. Война — как точка опоры. Вот эта красивая девушка Лиза из Мариуполя, закрывшая собой от мин племянницу на Киевском рынке, — тоже точка опоры. Реальность, которую наконец-то надо принять и перестроить свою жизнь, планы, сознание. Встать на этот чертов камень, окончательно осознав, что кому-то сейчас очень больно. И что надо растаться со старой жизнью. Со своим придуманным миром, который закрывается на все засовы, как только доза чужой телевизионной, телефонной и даже волонтерской боли покажется тебе непосильной. С ежедневным малодушным аутотренингом, что это все-таки далеко, что на Киев-то уж точно не пойдут, что тебя Бог пощадит, и здравый смысл победит… Не победил. Много тысяч раз уже не победил.
Только из этой точки глубокого, безоговорочного, честного признания «войны» Украина может начать искать мир. Только официально назвав вещи своими именами, страна может осуществить результативную попытку поломать игру мировых лидеров и из объекта геополитики перейти в категорию субъекта. Для того, чтобы минимизировать свои риски, когда они бросают «кости» на нашей территории; чтобы вести равноправные переговоры только с реальными, а не просто «обеспокоенными» союзниками; чтобы обсуждать условия мира с имеющим конкретное официальное имя врагом — Россией.
Только из этой точки правды и четкого объяснения причин и целей — власть сможет дать солдату моральный, а не просто финансовый стимул защищать свою Отчизну и не прятаться от мобилизации, мирному жителю — сцепить зубы, превозмочь свои беды и помогать стране, себе — наладить работу государственной машины и, хотя бы на десятый (!) месяц войны, вывести ее из зоны привычного комфорта в зону боевых действий. Где нет времени на демагогию и волокиту и нет места предателям и мародерам.
…Однако часть моих собеседников на проводе, с которыми я поделилась этим своим страшным открытием, мягко говоря, со мной не согласились. «Мир — вот точка опоры, и надо думать, как остановить насилие, а не рефлексировать тут на всю страну о войне. Какая разница, как назвать смерть и убийства? Суть от этого не меняется. Кому сейчас нужны твои рассуждения? Этой девочке из Мариуполя? Или раненой шестимесячной малышке, которой там же ампутировали ногу после обстрела?...». В итоге, мы попали в формат спора, который сегодня на каждой кухне. Который, порой, на повышенных тонах, но искренний по отношению к стране и честный по отношению друг к другу. Я не могу не передать этот наш общий ночной разговор.
— Так и я за мир. Вопрос в том, какой путь короче. Через принятие правды и мобилизацию сил, или замыливание глаз миром себе и людям. Как добиться мира? На каких условиях он может быть заключен? И может ли вообще быть заключен?
— Пойми, у нас нет сил выиграть в полномасштабной войне, и это в очередной раз вчера признал Порошенко: «Мы создали новую армию, которая может задержать террористов, но военными силами мы не завершим этот конфликт. Россия имеет миллион солдат, является самой большой и самой сильной армией в мире, мы не можем ей противостоять». Его же слова? На счет новой армии не будем — специалисты и волонтеры, которые разбираются в вопросе, уже достаточно об «успехах» сказали и написали. Но то, что нужно включать все договоренности, чтобы в первую очередь прекратить насилие, — очевидно. Для этого необходимо прекратить строить из себя Брюса-всемогущего и идти на уступки. Да — идти на уступки! За нас никто воевать не будет. Ни Европа, ни Америка. Это уже и ежу понятно. Ты ведь не думаешь, что дружный смех еврочиновников в ПАСЕ, когда «опустили» Россию, значит, что они согласны воевать за нас. Наши тоже воевать не хотят. И никакая «тысяча» за день боев Порошенко не поможет. Как Юлина когда-то ей не помогла. Потому что большинство людей уже не в состоянии отделить власть от страны. Соотнести ее коррупцию, необязательность, неповоротливость со своим патриотизмом. Мужики хотят банально выжить ради детей. Провал мобилизации это подтвердил. Ну, и что такого страшного и непонятного я тебе сейчас сказал? Ведь ты тоже мать 20-летнего сына. Идем дальше. Проводя АТО, используя тяжелое вооружение, окупированную территорию мы давно потеряли. Скреплено кровью. И это факт. В границах области, да и всего Юго-Востока отношение населения к Украине тоже неоднозначно. Благодаря многим шагам власти, в том числе и последним — экономической блокаде, пропускному режиму, неспособности оперативно действовать на освобожденных территориях, реально восстанавливать инфраструктуру, помогать беженцам. Да, согласно заявлениям Захарченко, они действительно пойдут до границ областей. Значит надо сцепить зубы и достойно отойти — ради жизни людей, но при этом закрепить границы женевским форматом. Подписать договор с участием Украины, России, Европы и Америки. И потом отгородится стеной. Колючей, высокой, любой. В этом — наша битва за государство.
— Да мы уже практически отошли! В сегодняшних границах. И подписали Минские соглашения. И все эти финансовые ограничения, экономические блокады, пропускной режим с нашей стороны — на самом деле согласие на их отдельность. Что бы нам гордо ни вещали с Печерских холмов. Неужели кто-то еще этого не понял?! Но они-то все-равно начали наступление. Более того, диверсионные группы работают в Харькове, Запорожье, да по всему Юго-Востоку! Теракты только нарастают. И агрессор пойдет дальше. Еще в марте мы строили иллюзии про Крым, потом про Донбасс, теперь давай не строить. Да и люди как же, которые еще в состоянии отделить власть от страны? Которые только ожили в Славянске? Что, опять их под «стрелковых» отдавать?
— Отойти — это значит тоже назвать вещи своими именами. Подписали Минские соглашения? Утвердили границу? Честно скажите — где она проходит. И действуйте! Чтобы опять-таки сохранить жизни людей. Но власть оказалась не в состоянии справиться с этим вызовом, назвать вещи своими именами. Она не контролирует ситуацию сейчас, а с введением военного положения, в котором ты вдруг нашла спасительный выход, ситуация и управляемость будет еще хуже. И дело не в кредитах, которые нам якобы не дадут. И не в играх, которые ведут в верхах на этот счет. И даже не в торговле с агрессором, которая продолжается как от имени государства, так и бизнеса. Дело вот в таких, на первый взгляд проходных, заявлениях депутатов: «Военное положение? Это когда пришли пацаны с автоматами и сказали: «Мы это забираем на военные нужды». И это уже будет происходить на законных основаниях». Из блока Порошенко, заметь, человек сказал. Что это значит?
А то, что по словам губернатора Кихтенко 20 (!) процентов мародеров в батальонах, а по свидетельствам местных жителей — нескончаемые очереди «затаренных» бойцов к офисам «Новой почты». И так — уже много месяцев, а мы только начали об этом говорить публично. Власть не контролирует батальоны и боится их. Люди же, которых, с одной стороны, бомбят сепаратисты, с другой — унижает Украина, попали в ад. Я уже не говорю о какой-то там информационной политике.
Стоит ли удивляться, что вернувшиеся с войны и скрывающиеся от мобилизации говорят, что местные не хотят нас там видеть. Это ж надо до сих пор не понять, что никакая армия, даже если туда вернуть умного генерала Воробьева и начать стратегически ее строить, не выиграет войну без поддержки местного населения! Экономическая блокада, говоришь, пропускной режим, говоришь? Думаешь, решили отпустить? Да заработать решили! Ну, о том, что образовались посреднические фирмы, бравшие деньги за оформление справки переселенца со всеми вытекающими отсюда пенсиями и льготами, говорить не буду. Там суммы пустяковые еще были — 800 грн за справку. А теперь вот свежий пример: Макеевский коксохим. Приехали крученные «дэнээровцы» и с коммерческим предложением обратились к народу: Все, кому надо выехать и получить какие-то деньги на украинской территории, могут сдать свои карточки и получить деньги с учетом 10-процентного отката от общей суммы. Ого! Интересно, какая часть идет украинской стороне? Или ты думаешь, что Турчинов не осведомлен? Или Минстець на этот счет озабочен? А ведь это ключевые вопросы, в информационной политике в том числе. Можешь меня убить, но я больше не верю в способность этой власти сохранить государство.
— Но оно же еще есть — наше государство! Как и люди, которые в него верят и хотят его защищать. И все-таки, как можно опереться на мир, если Путин все-равно пойдет дальше?
— Не знаю…
Таким образом, найденный камень опоры под моей ногой все-таки удержался. Но задрожал с новой силой, когда к разговору подключился донецкий губернатор Александр Кихтенко:
— Какое военное положение, Инна? Для меня лично вопрос не в том, нужно или не нужно его вводить, а в том, сможем ли мы его выполнить. Я как генерал армии вам говорю, что в Вооруженных силах на сегодня нет ни опыта, ни людей, способных его реализовать. Способных управлять ситуацией на местах, вести диалог с предприятиями и пр. К тому же есть определенные риски, касающиеся качества добровольческих батальонов, о которых я сообщил президенту в своей докладной записке. Не устранив их, отдавать власть военным нельзя.
Более того, я уверен, что от названия не меняется суть. Мы и сегодня четко видим ряд проблем, которые не дают государству эффективно действовать в условиях войны. Мы давно могли их решить. Но не решили. Почему, позвольте спросить? Речь о бюрократическом аппарате с соответствующей процедурой. Показательно, что 10 месяцев войны Донецкая и Луганская области живут по тем же законам и процедурам, что и мирные области. Практически со связанными руками.
Режим ЧС действительно создал ответственную вертикаль власти, которой предписано — что и как делать, дал губернаторам некоторые дополнительные права. И в разговоре с предприятиями, способными помочь фронту, в том числе. Но этот шаг нужно было предпринимать в самом начале. Потому что без ресурсов, без простых и прозрачных механизмов освоения средств невозможно действовать ни в чрезвычайной, ни в военной, ни в любой другой ситуации. Посмотрим, насколько нам поможет закон о военно-гражданских администрациях, принятый, наконец-то, ВР в первом чтении.
Теперь самое главное — люди, которые гибнут и страдают от войны. Эвакуация проводится, когда введено чрезвычайное или военное положение. Хотя и в рамках чрезвычайной ситуации можно проводить отселение людей. Мы сегодня считаем количество жителей, которые оказались в зоне боевых действий, и которых надо сберечь. Но ведь также надо честно сказать, что у нас нет возможности перевезти в безопасные места целые города. В условиях, когда зона боевых действий постоянно увеличивается, и мы даже представления не имеем, насколько она еще может разрастись. Потому что не от украинского выбора это зависит. Поэтому я убежден, что главный вопрос сегодня — прекращение военных действий и обстрелов. На уровне переговоров. Нужно идти на какие-то уступки, прямо и честно поясняя нашим гражданам истинное положение дел и реально сложившуюся ситуацию. Таково мое мнение. Но это должно оперативно реализовываться на высшем государственном уровне.
…В споре рождается истина. В честном споре может быть наше спасение. Так или иначе, но 10 месяцев войны подтвердили главное:
Во-первых, власть опаздывает, трагически опаздывает. Даже если ей иногда удается принимать правильные и нужные решения.
Во-вторых, нежелание власти смотреть правде в глаза, стремление усидеть на двух стульях мира и войны не остановило насилие, привело к тысячам погибших. Однако точка опоры есть всегда. Насколько бы горькой она ни была. Только находясь в ней, можно принимать жесткие, оперативные, пусть даже иногда ошибочные, но решения. И избежать предательского паллиатива, растрачивающего внимание, ресурсы, людские жизни.
В-третьих, не говорить власти об этом вслух — преступление по отношению к своей стране. Говорить же — значит выбивать козыри из рук врага. Значит иметь надежду, что услышат. Что государство есть. Что у него есть шанс быть.
