«Человеческие души, любезный, очень живучи.

Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души».

(Евгений Шварц. «Дракон»).

Первая редакция Закона о местных выборах принята.

Все, кто понимает истинный потенциал заложенных в нем разрушительных сил, – все схватились за голову. Кто-то еще пытается уговорить то ли окружающих, то ли себя, что еще не все потеряно, ведь закон принят только в первом чтении, а хотели принять его сразу, но не «получилось», и все еще будет…

Но что бы сейчас ни говорили, еще никогда за годы независимости в стране не принималось столь разрушительного, столь антидемократического, столь большевистского закона.

И когда я слышу от политиков жалобы на условия участия политических партий в этой подковерной борьбе, которую авторы закона цинично и мерзко называют «свободными выборами», мне грустно. Да, не допускают к выборам партии, которым меньше года!

Мерзко?

Без сомнения! Но если даже их допустят, что это изменит в общей механике закона, который де-факто объявляет всех не членов Партии Регионов «лишенцами» – людьми, лишенными политических прав. Они теперь имеют право только приходить на участок и голосовать за нерушимый блок Партии Регионов и примкнувших к ней.

Но большевики-то были честнее.

Когда Конституция РСФСР, а вслед за ней и все прочие аналогичные объявили всех лиц, имеющих нетрудовые доходы, лишенными политических прав, то сделали это открыто. Это Сталин потом создал систему, которую лучше всего публично назвал его верный ученик Мао Цзедун: «Пусть расцветает сто цветов». А потом, когда расцветут, мы их просто срубим, – это уже не для протокола. Нам столько не надо, можно и без цветов жить. Но для заграницы – расцветали сто цветов.

Конечно, Венецианскую комиссию от этой отрыжки законодательства воротит.

И пахнет это варево дурно – видать, варили из поганок, и есть не рекомендуют. Но у нас Венецианская комиссия – спец по политесу. Назвали же нашу «ночную конституцию» – этот плод сталинской фантазии – чуть ли не лучшей европейской конституцией. Так и закон когда-нибудь назовут – лучший европейский закон о местных выборах! Так что с Европой Виктор Федорович договорится. За наш счет, разумеется!

В застойные времена в СССР проходили формально абсолютно свободные выборы.

Ведь чисто теоретически был возможен ряд, что все вдруг напишут в своих бумажках другую фамилию, или все вдруг вычеркнут кандидата «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». И, кстати, некоторые говорят, что писали такое. Но никакой опасности для КПСС это не представляло: во-первых, все эти квазиизбиратели все прекрасно понимали сами. Одно дело отказаться голосовать пока не включат, например, давно не ремонтированный свет, или тепло – это почти допускалось в виде своеобразной «отрыжки демократии». Но чтобы писать там в бюллетенях другую фамилию – это уже шестым чувством каждый понимал, чем грозит. Хотя, возможно, тогда уже и не грозило. Но страх, рожденный в 20-30 жил в крови, вошел в ДНК. Это был уже инстинкт.

Ну а для тех единиц, которые пытались по разным причинам показать себя – были избирательные комиссии, которые считали по особому, по-сталински.

Но все это было за пределами официальных законов – в этом удивительная особенность застойной эпохи. Это делалось, как бы по, тоталитарной традиции. И поэтому, кстати, как только исчез страх, вся система распалась в один миг. И вот теперь, по новому закону, все то, что в советское застойное время делалось почти нелегально, почти по традиции, теперь будет делаться легально и «по закону». В этом удивительная сила наших пэ-эровских вождей. Они сказку советского времени сделали былью. Желающие могут открыть «Сто лет одиночества» Маркеса. Там подобные выборы описаны подробно.

Мне на память приходит фильм «Амаркорд» Федерико Феллини.

А наши жители больших городов напоминают героев этого фильма, которые на утлых лодочках выходят в море, чтобы там, в глубине залива, хоть на мгновение сквозь туман увидеть, как потрясающей красоты лайнер пролетает мимо их скучной, тягостной, а порою жестокой обыденной жизни. Между ними, стоящими в своих лодках, полных воды, в тумане и холоде, и пассажирами этого шикарного лайнера пролегает даже не пропасть (пропасть можно хоть как-то преодолеть!), нет – они живут в разных мирах. И миры эти никогда не пересекаются.

И если кто-то надеется, что подчинение мэра президенту, как это происходит сейчас, улучшит эту ситуацию – тот даже не наивный человек, а полный…

В любом случае они договорятся между собой за наш счет!

А новый закон о местных выборах вообще расталкивает эти миры по разным углам Вселенной.

После 31 октября, если будет утвержден закон, предложенный Партией Регионов, между членами территориальной громады и самим местным самоуправлением будут пролегать тысячи парсеков пути. И нам никогда не соединиться.

В известном фильме Михаила Козакова «Безымянная звезда» по пьесе Михая Себастьяна есть потрясающий эпизод, как бы взятый у Феллини.

Правда, в итальянском фильме был шикарный круизный лайнер, а Михаил Козаков использовал столь близкую нашему сердцу сцену: курьерский поезд проходит через маленькую станцию. Проходит без остановки, но долго-долго, как в знаменитой сцене из чухраевского фильма «Чистое небо». Но главное в этой сцене не феллиниевская сюреальность тумана или чухраевская бесконечность этого поезда, увозящего людей на войну и смерть, – поезда расставания. Для Михаила Козакова главное – это люди, которые приходят посмотреть на проходящий поезд. Любимое развлечение провинциального городка – наблюдать за чужой счастливой жизнью. Эти наивные провинциалы надевают самые лучшие одежды, они томно, по-светски, беседуют друг с другом в ожидании тех двух-трех минут, пока поезд идет мимо их станции. Их вчера, сегодня и завтра лежит между этими вехами провинциальной жизни.

Один день – это 24 часа, или 1440 минут.

Те три минуты – время прохода поезда, главное для них событие дня – составляют примерно две тысячных их ежедневной жизни.

Местные выборы проходят теперь один раз в пять лет.

Время избирательной кампании – пятьдесят дней. Это составляет две сотых этих пяти лет. Мы в десять раз счастливее героев этого фильма. Ну что, легче на сердце?

Мы не в силах управлять этим поездом – мы лишь зрители на перроне, чьи жалкие наряды смешны обитателям курьерского поезда.

Но у тщеславия свои законы. Им нужны зрители – что за сцена без зрителей? Выборы – это сцена, на которую выходят раз в пять лет. Раньше было раз в четыре года, но законодатели не хотят больше баловать избирателя, хватит с него и одного раза в пять лет. Лучше, конечно, десять, но это пока только в планах – откровенно признать, что приходят на десять лет, они пока не решаются. Все-таки надо ездить в Европу «на отдых», детей обучать, а там могут неправильно понять и выразить «фе». Больше, наверное, ничего не будет, но все равно неприятно, лучше постепенно.

Я, правда, боюсь, что появятся те, у кого возникнет желание взорвать эту железную дорогу, и, быть может, даже с курьерским поездом.

Но мы уже утратили понятия добра и зла, и я уже не в силах сказать: да, вот это есть ЗЛО! Уже не в силах.