Через несколько месяцев опять прошла информация, что мне таки вручат орден Героев Небесной Сотни, но вместо этого за заслуги на Майдане мне выдали орден «За мужество» III степени, по рангам это на 4 уровня ниже. Зато в мою сторону понеслось много плевков и кивков, что пока на войне погибают парни, я себе выпрашиваю или даже вымучиваю ордена. Но эти ордена мне выдали за участие и ранения на Майдане, а за АТО у меня нет ни единой награды. И если у кого-то какие-то другие мысли по этому поводу, пусть придет и выскажет мне это в лицо. А за АТО у меня есть наградное оружие. Я получил его за задержание сепаратиста, который убил моего друга Серегу Подгорного с позывным Семнадцатый.
Майдан я прошел, как сотник первой сотни. Там получил несколько ранений в задницу, шея была пробита осколками, их там 53 или 55 насчитали, тогда же лишился пальца на руке. Долго потом восстанавливался.
Но мысли ехать на фронт у меня были сразу, как только все началось на востоке. Я потому и не пошел получать инвалидность из-за ранений на Майдане, чтоб попасть на фронт, и получил ее уже только летом 15-го года.
Идти в ВСУ у меня даже мыслей не было, потому что армия была не то, чтоб в упадке, а глубоко в одном месте на тот момент. Из двух вариантов - быть либо добровольцем, либо в МВД, я выбрал второй и пошел в «Киев-2». Тогда собралась компашка майдановцев, и мы планировали служить своей командой.
У нас формировался разведывательно-диверсионный батальон, в основном состоящий из снайперов. А задачей должна была быть снайперская и контрснайперская борьба, то есть то, что в принципе на тот момент было очень нужно. Это реально играло бы ключевую роль, и если бы все задуманное воплотили в жизнь, очень много чего не произошло бы на востоке. А так наших ребят на окраине Луганска и Донецка просто тормознули, и сепары, словно метастазы от опухоли, расползлись по всей восточной территории. Не было нормального руководства, не было командования, не было стратегического мышления. Все решалось на месте. Глобальной картины никто не видел.
Несмотря на то, что в батальоне мы еще были полностью не оформлены, но когда узнали, что сепары сбили Ил-76 с десантниками, очень хотели ехать и воевать. Комбат остановил нас буквально в машине и сказал, что ребята, вы можете поехать, но вас завтра убьют и никто не будет знать, кто вы, что вы.
В конце концов, когда все эти бумаги и оформления были закончены, на фронт мы попали то ли 7-го, то ли 10-го августа 2014 года. Сначала нас отправили в одно место, оказалось, что мы там не нужны, и нас перевели в другое, третье, и в итоге закинули в самую жопу - в Чернухино - это 12 км от Дебальцево. Грубо говоря, мы попали на нейтральную территорию. 360 градусов обороны и одна дорога, по которой можно было вернуться домой и которая регулярно простреливалась.
Там мы занимались зачистками, обороной и укреплением. Как-то мы взяли яро сдвинутых ватников на какой-то краже, они пробыли у нас неделю, а потом мы их отпустили. Но вскоре они к нам вернулись. Пришли и сказали: «А что нам там делать? Нас либо в «ДНР» заберут, либо дальше воровать надо». И они добровольно за еду рыли нам окопы - их никто не заставлял.
Вооружение у нас было штатное, МВДшное - пистолет-автомат. Все остальное - либо волонтерское, либо личное - это если о снайперском вооружении. В Днепропетровске, правда, когда мы ехали, нам не буду говорить кто, но подкинули 7 гранатометов, РПГШек, чтоб усилиться. Ну и военный бартер никто не отменял. Помню, приехал в Краматорск, там друзья стояли. И спрашиваю: «Пацаны, выручайте, потому что беда». А мне в ответ: «Вон, видишь прицеп? Все, что успеешь загрузить - бери», - и ушли покурить. Вернулись, а у меня машина забита до отказа. И говорят: «Ну даешь, ты нам хоть что-то оставил?»
Когда мы с этим загруженным пикапом вместе с начальником штаба мчали на скорости 140-160 км назад в расположение, то мало, что попали немного под обстрел, а еще и налетели у моста на порог какой-то - и в кузове все просто подпрыгнуло. А там у меня были противотанковые мины, гранатометы, патроны, гранаты. На моих глазах у начштаба волосы поседели, потому что он это все видел.
Обстреливали нас в Чернухино регулярно, но у нас была выгодная позиция - старая воинская часть, которая находилась в низинке. И получалось, что пушки прямой наводкой по нам не могли бить, потому что мы были между двух холмов. Поэтому они в основном попадали по ним, а арта не могла лупануть, потому что расстояние очень близкое. Это спасало, но было стремно. Тогда был интересный случай, когда мой майдановский товарищ Андрей с позывным Высота, комбат 25-го бата на тот момент, тоже был под Дебальцево. И в какой-то момент мне просто захотелось ему позвонить, узнать как дела. Набрал, а он мне говорит, что Сань, погоди, мы сейчас отстреляемся и я тебе перезвоню. А я говорю, что хоть расскажи, где стоите, куда стреляете. И когда он ответил, что по Чернухино, по воинской части, я ему в ответ: «Ты че, там мы стоим!» А он, что ничего себе, по информации - там сепары, и что его ребята уже взвели орудия, чтоб стрелять.
Получилось, что мы стояли прямо напротив них, и если бы они из арты туда лупанули, нас бы всех там разорвало. Не знаю, как так вышло, что 25-ке о нас никто не сказал, но когда мы только приехали в Чернухино, то доложили в штаб свое месторасположение.
Был ли это намеренный саботаж, или недоработка, или чей-то тупняк - неизвестно. Но вышло так, что мой случайный звонок своему товарищу с Майдана, по сути, спас батальон. На тот момент на месте нас было 64 человека.
В Чернухино мы пробыли месяц. Затем нас вывели в Славянск, потом в Волноваху, но в декабре я ушел из батальона. Мне не нравилось, что нас собирали для работы по одному профилю, а потом переформатировали. Нас готовили, как спецподразделение снайперов, а превратили в обычный добробат, который выполняет милицейские функции. Сначала говорили, на блокпосты вы не станете, так как снайпера, но не прошло и двух месяцев, как все пошли на блокпосты. И несмотря на то, что меня много куда приглашали, в тот же спецназ, я понял, что мне проще работать одному, когда я сам за себя несу ответственность.
Я переключился на волонтерскую деятельность, а когда было надо, приезжал со всем своим легальным оружием, и если выезжал работать сам, как стрелок.
Когда с конца января 2015 года были «качели» в Углегорске, я знал, что там есть мои друзья. Поехал один, и от Артемовска по старой дороге тихо туда дотопал. Остановился на железной дороге, обойдя дебальцевский узел. Залег под вагонами, знал кто-где из наших войск расположен и отработал там полтора дня.
Будучи в Киеве, я разговаривал с военными, но называть имена их не могу. Они тоже были под Углегорском. Когда я рассказал, что стрелял по вражеским позициям со стороны железной дороги, оказалось, что один из командиров посылал за мной группы своих людей, потому что не мог понять, что за снайпер у него за спиной работает. Повезло, что они не дошли до меня из-за сильных обстрелов.
Еще я ездил и тогда, когда из Дебальцево был вывод войск. Работал в районе трассы Славянск-Артемовск-Дебальцево. Там лупили вражеские ДРГ, и я старался по мере возможности их отсекать.
Был стремный момент, когда я весной 15-го года чуть заблудился в Луганской области и нарвался на сепарский блокпост. Залег наблюдать, а у них рядышком, метрах в 300 был секрет. И уже под вечер, когда пошли сменщики, я сделал выстрел в сторону секрета и сторону блокпоста. А они, как начали друг по другу насыпать, тогда я потихоньку оттуда свалил.
Сейчас я гораздо реже езжу на восток, но если обстановка накалится, то в течение суток смогу быть там, где надо. А пока пытаюсь вернуться к работе в строительной компании.
После событий и ранений на Майдане, я был подан на орден Героев Небесной сотни. Это было еще летом 14-го года. Их выдали только три штуки, и все посмертно: Жизневскому, Нигояну и Вербицкому. И в принципе, я должен был быть первым, кому его вручат при жизни, так решила комиссия. Но потом все затихло - и я даже не парился. А уже годом позже случилось так, что обо мне узнали в наградном совете «Народного Героя». Прошло голосование - и меня наградили этим орденом.
Через несколько месяцев опять прошла информация, что мне таки вручат орден Героев Небесной Сотни, но вместо этого за заслуги на Майдане мне выдали орден «За мужество» III степени, по рангам это на 4 уровня ниже. Зато в мою сторону понеслось много плевков и кивков, что пока на войне погибают парни, я себе выпрашиваю или даже вымучиваю ордена. Но эти ордена мне выдали за участие и ранения на Майдане, а за АТО у меня нет не единой награды. И если у кого-то какие-то другие мысли по этому поводу, пусть придет и выскажет мне это в лицо. А за АТО у меня есть наградное оружие. Я получил его за задержание сепаратиста, который убил моего друга Серегу Подгорного с позывным Семнадцатый.
Он был сотником 17 сотни и добровольцем у нас в батальоне. Это был первый и единственный «двухсотый» в «Киеве-2». Его убили, когда мы выезжали на зачистку Чернухино. Тогда мы сначала отрабатывали один адрес, потом второй и параллельно еще одна группа поехала по третьему. Мы были на другом конце поселка, и когда выходили после обыска квартиры, я услышал по рации, что наши пробиваются на связь. Прерывисто, но было ясно, что у них там контакт с сепарами, то есть обстрел.
Мы выехали к ним, хотя не знали точно, где они находились. «Летели» и по ходу пробиваясь на связь, пытались понять хотя бы, в каком направлении ехать. В итоге оказалось, что они находятся на окраине поселка. Это место граничило с сепарской территорией - то есть самая жопа. Приехали на место, в одном из домов - простреленная газовая труба, и из нее идет газ. Наши в оцеплении, гражданские стоят, и, как в кино, смотрят на происходящее.
Посмотрели, где была зачистка. Оказалось, что сепары стреляли из дома, наши ответили, в результате пробили газовую трубу и отступили, чтоб не рвануло. А Семнадцатый должен был заходить с тыла, но его не было. Я решил, что его просто не могут найти. Залетаю в дом, а он там лежит. Я срочно вызвал медика, он прибежал, мы распороли одежду - посмотрели, но по по глазам было видно, что все, конец. Оба бедра были прострелены, и он просто вытек. Мы его вынесли. Я спросил зачищали ли дом, оказалось, что нет. Тогда мы бегло осмотрели помещение - никого нет. Я спросил, все ли наши на улице, мне сказали, что да - и бросил в дом гранату. Кто-то из наблюдающих сказал, что за домом, за огородами есть пруды, и там видно какое-то движение. Я побежал в ту сторону. Один из наших с позывным Волк сказал, что видит там сепаратиста. Между прудами была дамба. Сепар, которого засекли, сбежал по дамбе и соскользнул в сторону ручья. Сначала за ним спустился Волк, потом прибежал я, прихватив с собой веревку. Сепар пытался спрятаться в дренажную трубу между прудами. Причем на входе она широкая, а дальше сужается, а он такой огромный был мужик, поэтому когда пролазил туда - застрял. Мы его оттуда выдернули. Поскольку при нем были какие-то вещи, я накинул на себя веревку, чтоб меня достали, если что, залез в трубу и забрал оттуда его сумку. Там были телефоны, планшет с картами, сумма наличных денег.
Когда мы вернулись к дому, у меня в голове крутились только одни мысли, что больше нет моего близкого друга. Ведь мы весь Майдан прошли вместе, он мне помогал реабилитироваться. Я подошел к своей машине, там сидело двое задержанных, и сказал, чтоб их нахер оттуда убрали, потому что Сережку положим в мою машину. Когда мы выехали с того места, в машине до меня начало окончательно доходить, что он мертв. Со мной рядом ехал медик, с которым мы осматривали Серегу, и пока я еще ехал по поселку, старался контролировать ситуацию, но как только мы выехали в сторону нашей базы, меня вырубило. Я чуть ли не на руль упал - случилась истерика. Я ехал и понимал, что у меня в кузове стынет друг.
Когда вернулись на базу, я сказал, что этого сепара-п#дараса допрашиваю только я и никто другой. А комбат подтвердил, что допросом занимается только Хан. Затем сепара мы передали СБУ, а за телом Сережки приехал Сокол.
Для меня тогда - это был самый тяжелый момент: первая боевая потеря, причем очень близкого человека. Правда, и после этого гибли друзья - афганцы, с которыми мы Майдан прошли плечом к плечу. Я не могу эти смерти подсчитывать, подбивать, как статистику, - это все живые люди, для кого-то друзья, братья, мужья, сыновья.
У меня в голове после Майдана и войны многое поменялось. Есть такая известная фраза Аль Капоне, что пуля очень многое меняет в голове, даже если попадает в жопу. Уж кто как не я это знаю. Даже кто-то из друзей смеялся, что учитывая две пули, полученные в ягодицу на Майдане, у меня должно уже все дважды в голове поменяться.
Кого-то на войне жестко клинит, голова забита строго войной и все - это грустно, потому что к хорошему не приводит. Приходилось некоторых людей выдергивать из такого состояния. Забираешь человека, отключаешь телефон и просто на день-два увозишь куда-то на природу. С собой такое регулярно тоже делаю. ПТСР у меня латентно, но проявляется. Я ждал этого и, в принципе, знал, что этот синдром будет. Но я борюсь потихонечку, горы спасают. Я несколько раз за эту зиму ездил в Карпаты сам - спал, ел, гулял. Да и мотоциклы никто не отменял.
Когда смотришь, как тут никто из власти не может «нажраться», появляется какое-то разочарование. У меня есть много шансов свалить отсюда, причем свободно, есть куда уехать, есть чем заниматься. Но сейчас есть важная вещь - память о том, что мы сделали, какими силами, и как дорого заплатили за это и на Майдане, и на войне. Именно эта память здесь держит и заставляет что-то делать.
