Катастрофа малайзийского «Боинга» породила у многих украинцев надежды, что это событие станет кульминационным моментом, после которого западный мир однозначно станет на сторону Киева. Но уже сейчас все идет к тому, что этого не случится. Что ж, ничего удивительного — современный мир и в самом деле жесток к молодым государствам, которым приходится доказывать свое право на существование. В том числе и демонстрируя способность к компромиссам.
«Больной человек Европы»
Нам может не нравиться такая точка зрения, но с высоты положения относительно благополучного Запада Украина — проблемная страна, практически failed state. Хотелось бы ошибиться, но риторика тех же Германии и Франции подсказывает, что мы — головная боль для «золотого миллиарда». Да, об этом не говорят вслух осторожные дипломаты, но 40 миллионов человек в центре Европы, за двадцать три года так и не создавшие успешное общество, — это скорее проблема, чем повод для сочувствия. И лучше заняться решением этой проблемы самостоятельно, чем надеяться на внешнюю помощь. Эта «помощь» ведь может прийти и в виде «окончательного решения вопроса» с украинской государственностью. В конце концов, Запад уже показал, что заключенные с ним соглашения практически ничего не стоят — вспомните печальную судьбу Будапештского меморандума.
Есть объективная данность: мир подконтролен крупным игрокам. Все, что вкладывают в понятие «геополитика», призвано лишь задним числом объяснять право великих на выбранную ими ту или иную модель поведения. Другие страны в любом случае вынуждены вести себя с учетом их позиции. Переломить такую ситуацию тяжело.
Вернемся на два десятилетия назад: об этом как-то не принято вспоминать, но президент США Джордж Буш-старший во время визита в Советский Союз в своей речи в Верховном Совете УССР 1 августа 1991 года высказался против независимости союзных республик, поддержав идеи Михаила Горбачева о реформировании СССР. Сорок первый президент США выразил позицию Запада, где желали ослабления советской империи, но вовсе не распада ее на пятнадцать непредсказуемых субъектов. Многое ли изменилось с тех пор? Посмотрим правде в глаза: в тех же Штатах хватает политиков (и избирателей), которые считают, что проще было иметь дело с одной, пусть и враждебной, сверхдержавой.
Впрочем, не нужно и излишних самобичеваний. И раньше существовали страны, являвшиеся в большей степени источниками проблем и для мировых лидеров, и для соседей. Их судьба складывалась по-разному. Вот несколько примеров.
От самого факта создания Израиля тоже далеко не все были в восторге. В мае 1948 года государственный секретарь США Джордж Маршалл просил израильского лидера Давида Бен-Гуриона отложить провозглашение независимости Израиля, сказав: «Вас раздавят. Тогда не приходите к нам жаловаться».Однако Израиль одержал победу в войне за независимость. При этом на израильской земле мир так и не наступил, и периодически ведутся боевые действия (что происходит и сегодня в секторе Газа). За 64 года своего существования Израиль многократно был предметом споров и конфликтов ведущих держав мира. Однако еврейскому государству удалось найти свое место в мировой политике и удачно позиционировать себя как форпост западных ценностей на Ближнем Востоке. В этом статусе Израиль необходим, свою полезность доказал, и поддержка со стороны крупнейших игроков мировой политики ему обеспечена. Но есть проблема, из-за которой Украине придется действительно прыгнуть выше головы: географически мы находимся в Европе. А в Европе как-то не принято устраивать кровопролитные войны. В Югославии этого не поняли — и где теперь Югославия?
Бельгия — еще один пример компромисса. Ее появление на карте Европы не было продиктовано исторической необходимостью. Можно сказать, что в определенный момент Бельгия как независимое государство создавала меньше проблем Европе, чем недовольная и бунтующая провинция Нидерландов, с чем и согласился в итоге «концерт великих держав», признав ошибочность своего же решения на Венском конгрессе 1815 года. Точно так же, как и нейтралитет Швейцарии, Швеции, Финляндии — результат разумного компромисса. Швейцария взамен получила гарантии неприкосновенности своих банков, Швеция счастливо избежала участия в обеих мировых войнах, Финляндия — гарантии суверенитета в послевоенной Европе, жестко разделенной на два лагеря. А ведь шведы и швейцарцы, если вспомнить, в свое время славились своей воинственностью.
Слава нации?
Как бы странно это ни звучало, но существование государств-наций — это относительно «свежая идея» в масштабах человеческой истории. Принцип национального государственного суверенитета восходит к Вестфальскому миру 1648 года. С тех пор Европа (и не только) пережила множество переделов и изменений. Нынешний статус государств в Европе был закреплен Хельсинкским соглашением 1975 года — речь о так называемой нерушимости границ. Однако и этот принцип был проигнорирован, когда речь зашла о судьбе СССР, объединении Германии, разделении Чехословакии и распаде Югославии.
Придется признать, что нынешнее политическое устройство континента — едва ли не образец двойных стандартов. Македонцы и словаки могут иметь свое государство, а в отношении басков, шотландцев и каталонцев ведутся дискуссии. Разве не так? А за пределами Европы почти 40 миллионов курдов рассеяны между четырьмя странами — а ведь курдов даже больше, чем украинцев. Но в их отношении право нации на самоопределение так и не было соблюдено. Парадокс? Нет, суровый прагматизм мировых лидеров.
Появление на карте мира новых государств, как и исчезновение существующих, сегодня вовсе не выглядит невозможным. Поэтому надо учитывать, что любить и защищать Украину не обязан никто, кроме самих украинцев. Но значит ли это, что украинцы не могут извлечь пользу из стремления к компромиссу? Конечно же нет!
Неизбежность компромисса
Вопрос стоит ребром: Украине предстоит доказать свою состоятельность как государства. Великие державы (это не комплимент, а констатация факта) требуют от нас мира и компромисса со всеми сторонами конфликта. То есть разрешения кризиса путем взаимных уступок.
Каких конкретно? Речь, очевидно, будет идти о внеблоковом статусе, согласовании с Москвой проблемных моментов ассоциации с ЕС, расширенном самоуправлении для Донбасса, заморозке крымской проблемы. При всех эмоциях, которые вызывают эти пункты повестки дня, властям нужно быть готовыми к тому, что эти требования в той или иной форме будут выдвинуты.
Канцлер ФРГ Ангела Меркель констатировала, что поиску диалога альтернатив не существует. «События показали, что нужно найти политическое решение. Я не вижу никакой другой альтернативы, кроме той, чтобы разговаривать с президентом России Владимиром Путиным. В нашем партнерстве есть трудности, и мы должны преодолеть их», — сказала она. Можно сколько угодно раз прокричать, что Меркель — это «новый Риббентроп», но продуктивнее было бы понять мотивы канцлера крупнейшей экономики Европы.
Новейшая история знает примеры трудных, но необходимых компромиссов. Из относительно недавних — Карибский кризис. В октябре 1962 году мир действительно стоял на грани третьей мировой. Путем очень непростых соглашений СССР и США договорились — но при этом разменной картой стали интересы Кубы и… Турции.
Но особенность дня сегодняшнего в том, что жесткого противостояния больше не существует: и сверхдержавам еще проще достигнуть соглашения за счет «рядовых государств». Пока что у нас есть шанс остаться субъектом переговорного процесса — но окно возможностей сужается, увы.
Простой пример: формат переговоров по украинской проблеме уже не предполагает обязательного участия в них Соединенных Штатов. У Берлина и Парижа нашлись аргументы для Вашингтона, которые позволили Бараку Обаме сохранить лицо и не ввязываться в разрешение украинского кризиса.
Украина может стремиться к перезаключению условного Будапештского соглашения — это в целом в общих интересах. На какие уступки придется при этом пойти? На этот вопрос частично уже ответил министр иностранных дел Украины Павел Климкин в своем недавнем интервью: «Есть вопросы, которые вообще не могут быть предметом для переговоров. Первое — Украина должна стать демократическим государством. И второе — как бы это патетично не звучало, у Украины есть европейское призвание, и она должна двигаться в сторону европейских ценностей и стандартов.На все остальное можно смотреть креативно».
