Этого заседания Синода ждали, как следующую серию детектива, — ведь предыдущая серия закончилась, как водится, на самом интересном месте. Слух о том, что «Синод готовится втайне», стал явью еще до того, как что-то можно было подготовить. Реакция предстоятеля на свою «недееспособность» и затянувшийся «бюллетень», на котором его стараются удержать заботливые подчиненные, как и полагается по закону архиепископа Ньютона, вызвала противодействие — официальные лица «неофициально» подвергли сомнению. Что? Да все! И то, что предстоятель «имеет полномочия не согласиться с решением Синода», и то, что он это сделал самостоятельно, и то, что он это сделал совершенно сознательно, и даже то, что он вообще это сделал. То, что начиналось трагически — УПЦ едва не потеряла предстоятеля, — продолжалось драматически: сердобольные подчиненные рванули во все стороны одеяло с еще теплой постели. Потом сюжет начал дрейфовать в сторону детектива — замелькали экономические злоупотребления и пропавшая в надежном кармане печать, которую никто и не думает возвращать. Но следующая серия оказалась уже не детективом, а комедией дель арте. Во всяком случае, в финале очередного — но отнюдь не последнего, надо думать, — действия стихоплет-Пьеро получает определенные ему законами жанра пару звонких оплеух. А почтеннейшая публика замирает, предполагая наличие за кулисами Карабаса-Барабаса с его знаменитой плетью о скольких-то там хвостах. Окладистые бороды, облачения, панагии, церковные и больничные интерьеры не добавляют действу ни благолепия, ни надежды на милосердный финал, ни даже обычной пристойности.
Не надо обвинять автора этих строк в цинизме и, как это теперь принято, «антицерковности» — не моя вина в том, что вид открывается такой циничный: живого предстоятеля, находящегося в здравом уме, вычеркивают из списка действующих. Пренебрегают его волей. Делят его полномочия. Спешно разделываются с его людьми. Все это под чутким руководством заграничных, но очень заинтересованных коллег, аккомпанемент молчания большинства «своих» и сбивчивые комментарии «официальных лиц». Они это делают неохотно. Говорят мало, плохо сводя концы с концами. Что оставляет массу возможностей для толкований, разночтений и комментариев неофициальных. Вот в УПЦ КП, например, охотно комментируют. Для них происходящее просто подарок. Повторяется двадцатилетней давности история с отстранением патриарха Филарета — комментаторы с удовольствием смакуют аналогии, на различиях не акцентируя. Говорят, в УПЦ КП уже готовы принять всех, кто в результате скандала потеряет свое место в УПЦ.
Нет оснований сомневаться в том, что на столь смелый шаг — ослушаться собственного предстоятеля — украинские епископы-фрондеры могли пойти, только заручившись поддержкой более высокого руководства. Собственно, о том, что они эту поддержку получили, стало ясно еще тогда, когда патриарх Московский как бы вскользь упомянул о «недееспособности» болящего митрополита Киевского.
Однако ситуация выглядит весьма грубо и до конца непонятно, что может выиграть в результате Москва. Неужели там действительно так боятся «автокефалистов»? Или режет глаз фигура митрополита Киевского? Слишком любим паствой — что особенно чувствуется во время патриарших визитов в украинские епархии, вызывающие в народе куда меньше ажиотажа, чем визиты митрополита Киевского? Слишком много влияния имеет на украинскую власть, которая последнее время что-то прискучила патриаршей опекой? Слишком внимателен к сомнительной «молодежи»? Возможно, в данном контексте Москве если не выгоднее, то хотя бы спокойнее было бы иметь в Киеве марионеточного митрополита, который, не пользуясь поддержкой в церковных массах и украинском политикуме, сидел бы на Печерских холмах, как в осаде, и помнил, что вся надежда — только на Москву. Поддерживая уже много лет склоки в украинском епископате, Московская патриархия «разделяя — властвует». Но рано или поздно разделяемое может, наконец, разделиться. А если оно таки разрушится, это хрупкое, почти эфемерное единство — кто и что от этого выиграет?
Тем, кто по долгу службы должен в этой ситуации хранить лицо, не завидую. Трудно выйти на публику и, не поведя бровью, объяснить, почему критика решений Синода — состоящего из людей, из которых ни один не является Папой Римским, — названа «антицерковной деятельностью». Или подбирать оправдания тому, что, вопреки воле предстоятеля, Синод все же собрался. В официальных комментариях более-менее четко сформулированы две позиции: потребность управлять церковью в ее повседневной жизни и необходимость подготовиться к празднованию 20-летия пребывания митрополита Владимира на Киевской кафедре. То есть епископат отказывается слушаться своего предстоятеля не по строптивости, а с высокой целью — как следует почтить его в знаменательный день. Сюрприз готовят, надо думать. А что до решения неотложных «текущих вопросов церковной жизни», то фактически единственным вопросом, вынесенным и с блеском решенным на Синоде, была персона архиепископа Александра Драбинко.
Я надеюсь, читатель простит, если я не стану тут пересказывать сплетни об «аморальном образе жизни» владыки, о его «хамских выходках» и цитировать саркастические стишки владыки о коллегах по служению. Всего этого в избытке в Интернете, куда и отсылаю всех не особенно брезгливых. Давно известно, что у молодого владыки масса недоброжелателей из числа владык «старых». Собственно, за что они его не любят, было описано пару лет назад в письме, которое украинские владыки прислали своим собратьям в РПЦ перед выборами патриарха Московского. Оно содержало подробные жалобы на его «неуважение к старшим», стремление «порулить» от имени митрополита Киевского, а также — и это, кстати, интересно — «чехарда» с созданием новых епархий и назначениями «молодых епископов», чья репутация, конечно, «сомнительна».
«Создание новых епархий», которые появлялись в результате разделения существующих, конечно, никому из «старых» епископов понравиться не могло. Между прочим, перед самой болезнью предстоятеля УПЦ поговаривали о том, что на очередном Синоде может быть рассмотрен вопрос о разделении Одесской митрополии. То есть глубокая личная антипатия митрополита Одесского к архиепископу Александру обретает еще и вполне материальные основания.
Не берусь давать оценки личным качествам нынешнего секретаря митрополита Киевского, но те инициативы, которые ему приписываются, например, осуждение «политического православия», отказ от пропаганды «Русского мира» внутри церкви, утверждение автономного статуса УПЦ де-юре и приведение внутрицерковных документов в соответствие с этим статусом, вряд ли можно отнести к разряду «возмутительных». В крайнем случае, они спорны. А церковь так и не смогла принять общего и окончательного решения по этим позициям. Они были принесены в жертву «единству». Вы знаете, оно настолько хрупкое, что не позволяет ни Синоду, ни даже Архиерейскому собору принимать существенные для церкви решения. Митрополит Владимир, поставивший перед собой как задачу номер один именно «сохранение единства», при каждой угрозе этому «единству» предпочитал делать шаг назад. Открывая своим коллегам возможность себя этим шантажировать. Именно потому, что многие существенные вопросы из-за отсутствия единства в УПЦ были отложены, из нынешней скандальной ситуации выбраться будет нелегко, тем более — без потерь. На момент испытания властью УПЦ таки сохранила единство — в качестве конгломерата удельных княжеств, без четкой системы управления, без Устава, без желания большинства епископов создавать какую-то общую церковную политику или хотя бы разработать общее виденье развития церкви. Большинство епископата устраивает статус кво, и потому каждый, кто попытается его нарушить, рискует оказаться главным героем скандала.
Официально секретаря митрополита Киевского обвиняют в том, что он, пользуясь беспомощным состоянием предстоятеля, выдает свои желания за его волю. Что открывает почти бесконечные возможности для спекуляций. Но даже если предположить худшее (что предстоятель действительно недееспособен и надежд на его возвращение никаких), то действия епископата оказались бы несколько иными: был бы назначен местоблюститель, как можно скорее собран Собор для выборов нового предстоятеля.
Епископы этого не делают. Они созывают Синод, причем только для того, чтобы высечь на нем своего собрата. «Он заслужил», — твердят все комментаторы от Кураева до митрополита Митрофана, управляющего Киевской митрополии. Что ж, им виднее. Может, и заслужил. Но, простите, если речь идет ни много ни мало о «хуле на Духа Святого», то он заслужил не выведения из состава Синода и не лишения должности главы ОВЦС УПЦ. Лишения сана он заслужил с последующей ссылкой в отдаленный монастырь для замаливания грехов. Но в комментариях официальные лица успокаивают публик: не волнуйтесь, мы его просто немного пожурили, мы надеемся, он извлечет урок, он же остается викарным епископом и секретарем митрополита Киевского. Формулировка «хула на Духа Святого» — это, знаете ли, метафора. Но, простите, журнал Синода — не сборник поэзии. Но если опальный епископ попробует дергаться, с такой «метафорой» в биографии и до лишения сана недалеко. Кстати, то, что митрополит Владимир подписал эти решения Синода (тоже, что ли, «секретарь заставил»?) связывают именно с его опасениями за судьбу протеже. В конце концов, тот молод, энергичен, не лишен способностей и амбиций, у него есть шансы дожить до лучших времен, а сейчас ему надо выйти из передряги с наименьшими потерями для репутации.
Возможно, это так. Для всех нас было бы лучше, будь это так. Потому что в противном случае очень трудно объяснить, почему предстоятель УПЦ подписал журналы Синода, который собрался вопреки его воле, на что имеется также им подписанный документ. Нежелание идти против «соборного разума церкви», воплощенного в Синоде? Еще один «жест доброй воли» в сторону «церковного единства-любой-ценой?»
Кстати, нынешняя история должна войти в учебники по предмету «религиозная журналистика», если его когда-нибудь введут в программы журфаков и/или духовных академий. Церковь не может и не должна вываливать «все как на духу» на страницы и экраны СМИ, как советуют особо горячие головы. По многим причинам, главная из которых — ответственность за веру миллионов людей, — не должна стать заложником чисто человеческих недостатков священноначалия. Но неведение, в котором сознательно и настойчиво держит своих верных руководство УПЦ, стремление объявлять «антицерковным» любое СМИ, позволяющее себе критические публикации, «хулой на Духа Святого», критику в адрес тех или иных своих решений, порождаемые неведением слухи и сплетни, «сливаемый» по церковным же каналам «компромат» на фигурантов скандала, на наших глазах убивают репутацию церкви в обществе.
На то, что происходит, верные смотрят с горьким недоумением — независимо от того, чьи идеологические позиции им ближе. Единство, о котором всю свою предстоятельскую карьеру так пекся Блаженнейший, в этом свете выглядит уже совершенно иначе. Ведь церковь — это не «гражданское общество», где власть находится под постоянным прессингом, подозрением, критикой и угрозой быть переизбранной. Здесь должна царствовать гармония, основанная на авторитете и послушании. Ведь люди, собравшиеся на Синод, возможно, и блюдут какие-то не до конца понятные пастве «интересы церкви», но при этом нарушают самые простые принципы человеческой порядочности. Да и с послушанием что-то не так — ведь предстоятель церкви не благословил собираться на Синод без своего участия. А они собрались.
Ослушавшись своего предстоятеля, владыки церкви поставили под вопрос в принципе категорию послушания. Если они ослушались, то почему все остальные должны быть в послушании? Если они пренебрегают принципами порядочности «в создавшейся ситуации», то почему все остальные должны считать их незыблемыми? Ведь «ситуации» у каждого случаются.
Просто очень хотелось сделать то, чего делать, в общем, нельзя. Нельзя по канонам отстранить предстоятеля от управления церковью, пока он жив. Нельзя считать «недееспособным» человека без выправленного по форме медицинского заключения. Нельзя пренебрегать иерархией и послушанием. Нельзя просто взять и публично высечь архиерея, не предоставив ровным счетом никаких доказательств его вины, отдав это на откуп записным интернет-сплетникам. И этикой тоже пренебрегать нельзя. Но очень хотелось. И оказалось, что в этом случае — можно. Понимаете? Можно! Все можно, если кому-нибудь это нужно, а то и вовсе «политически необходимо».
Но не будем портить спектакль тенью Достоевского и его «проклятыми вопросами». Давайте досмотрим до конца — и да поможет нам Бог.
