Российско-грузинская война девять лет назад отнюдь не была воспринята в Украине как угроза ее собственной национальной безопасности. Президент Виктор Ющенко, который пытался поддержать своего грузинского коллегу Михаила Саакашвили, оказался в собственной стране в самой настоящей политической изоляции. Украинцы не могли поверить, что Кремль, который без особых колебаний – да еще и в дни Олимпийских игр – перешел все мыслимые и немыслимые «красные линии» по отношению к Грузии, может также перейти их по отношению к Украине.
Спустя шесть лет история повторилась, и теперь мы проводим прямые параллели между нападением России на Грузию и нападением России на Украину. Но эти прямые параллели точно также могут дезориентировать нас, как и нежелание считаться с реальностью угрозы девять лет назад. Мы по-прежнему не хотим разбираться в причинах, нас интересуют только последствия. Нужно понимать, что конфликт в Грузии был запущен Кремлем еще до краха Советского Союза. Грузия – наряду со странами Балтии и Молдовой – была среди тех советских республик, где сторонники независимости преобладали над сторонниками сохранения в составе СССР. В Москве хотели продемонстрировать «отступникам», что получение ими независимости не станет праздником.
В случае с Грузией курс был изначально взят на разжигание этнического конфликта. Этому способствовало и упрямое непонимание лидерами национального движения Грузии современных реалий. В Тбилиси решили последовать балтийскому примеру и не провозгласить, а восстановить независимость. Но в конституции уничтоженной большевиками Грузинской демократической республики, конечно же, не было никакой автономии для Абхазии и Южной Осетии. Так что Москве было не очень сложно поддержать сепаратистов в Сухуми и Цхинвали. При этом нужно понимать, что конфликт, внешне оформленный как дискуссия о сохранении Грузии в СССР, на самом деле с первого же дня принял этнические формы: абхазы и осетины против грузин. И уже этим он значительно отличался от будущего конфликта вокруг Донбасса или Крыма или даже от разожженного тогда же конфликта в Приднестровье.
Первый президент Абхазии Владислав Ардзинба, с которым я неоднократно общался на первом этапе конфликта, не скрывал от меня своего видения ситуации. Абхазам, по мнению Ардзинбы, нужно было воспользоваться российской-грузинским конфликтом для утверждения собственной государственности. Никакого другого шанса для народа, который составляет меньшинство в собственной автономии, никогда больше не предоставится. Для меня это была дикая, средневековая логика. Но с годами я понял, что в средневековье жил не один Ардзинба. В средневековье продолжал существовать весь регион, одним из поджигателем ситуации в котором он был. В этом смысле Кавказ очень напоминает мне Западные Балканы.
Средневековье – это ведь не количество небоскребов, правильно или неправильно прописанных законов и стеклянных отделений полиции. Это даже не наличие и отсутствие коррупции. Это прежде всего система мышления и восприятия мира. Украина – патриархальная страна, из-за этого у нас очень много проблем. Но по сравнению с Грузией Украина – образец современности. Грузинскому обществу до сих пор не удалось не только создать современную политическую нацию, проект формирования которой стартовал в Украине практически только после Майдана. Грузинское государство даже нельзя назвать состоявшимся национальным проектом, можно говорить разве что о более или менее успешном преодолении племенного мышления по пути к национальному. То, что это преодоление состоялось, можно будет понять по одному очень простому признаку: грузины в массе своей перестанут гордиться Сталиным и начнут его стыдиться. Не будет памятника Сталину в Гори, проспекта Сталина, музея Сталина. Сталин – враг Грузии, страшный и подлый. Отсутствие понимания этого простого факта у многих людей, гордящихся своим этническим родством с чудовищем и есть показатель того, как трудно даётся Грузии путешествие в современность.
Следующий момент – восстановление территориальной целостности Грузии стало главным вопросом ее политики и общественного восприятия успеха лидера. Именно это восприятие не в последнюю очередь позволило свергнуть первого грузинского президента Звиада Гамсахурдиа – общество уже не ждало от него возврата отколовшихся территорий. То, что грузины с энтузиазмом восприняли возвращение к власти бывшего первого секретаря ЦК Компартии Грузии Эдуарда Шеварднадзе – при том, что буквально за несколько месяцев до этого возвращения он считался в Грузии символом кремлевского диктата и коллаборационизма – тоже можно объяснить надеждой, что Шеварднадзе, бывший член политбюро ЦК КПСС, договорится с московскими друзьями о возврате территорий. И тут сказалась недооценка ситуации не только грузинами, но и самим многоопытным Эдуардом Амвросиевичем. Шеварднадзе был уверен, что договорится – он уверял меня в этом за несколько недель до возвращения в Тбилиси. Шеварднадзе совершенно не хотел понимать, что в Кремле и на Лубянке его просто ненавидят – за перестройку, за «сдачу» Германии, за громкую отставку перед путчем. Он не понимал, что Ельцин – это не демократия и уважение к соседям, а грабеж и КГБ. И что в Кремле дадут ему возможность вернуться в Тбилиси – потому что Гамсахурдиа ненавидят еще больше – но не дадут возможности вернуть Абхазию и Осетию.
Поражение в абхазской войне стало для Шеварднадзе началом конца. Если бы он победил, ему простили бы и неумение управлять в новых условиях, и разруху, и кумовство. Но он проиграл – потому что не понял, что Кремль не отдаёт территорий, оказавшихся под российским покровительством. С момента этого поражения Шеварднадзе проплавил Грузией более десяти лет – что, впрочем, свидетельствует о его умении выживать. Но это были годы, отмеченные тремя покушениями на главу государства, мятежами и нестабильностью. Москва не могла простить бывшему члену политбюро поворота на Запад, совершенного вскоре после абхазского провала, находилась в постоянном поиске альтернативы.
В конце концов, дело окончилось «революцией роз»: после встречи со спешно приехавшим из Москвы министром иностранных дел России Игорем Ивановым Шеварднадзе ушел в отставку, а власть перешла к поддержанному и Кремлем, и Белым домом триумвирату. И тут следует понять, что в Кремле совершили ошибку, недооценив влияние и эго Михаила Саакашвили. Если бы свержение Шеварднадзе произошло бы за год или два до «революции роз», если бы преемницей Шеварднадзе стала бы Нино Бурджанадзе, возможно, в Кремле получили бы ту Грузию, которую хотели бы – не слишком пророссийскую (все же Абхазию и Бурджанадзе бы не отдали бы), но и не прозападную.
А так получилось, что Кремль своими руками привел к власти руководство, ориентирующееся на Запад даже в большей мере, чем Шеварднадзе. При этом в Москве совершили еще одну, решающую ошибку для укрепления власти этого руководства. Кремль отдал новым властям Аджарию. На момент свержения Шеварднадзе эта автономная республика находилась в составе Грузии разве что формально. Клан Абашидзе превратил ее в собственную вотчину, а Шеварднадзе, во-первых, был слишком слаб, чтобы этому противостоять, а во-вторых, удовлетворялся поддержкой Абашидзе в общегрузинском противостоянии. Отдавая Аджарию, в Москве убивали двух зайцев: повышали авторитет нового грузинского руководства, ничем, по сути, не жертвуя – и ослабляли внешнеполитические позиции клана московского мэра Юрия Лужкова. Аджария была связана именно с этим кланом – как Севастополь или до определённого момента Черногория, а Лужков в 2003 году все еще воспринимался в Кремле как нежелательный конкурент.
Но в Москве не поняли, что возвращение Аджарии станет триумфом не властей Грузии вообще, а личным успехом Саакашвили. И что после этого успеха новый президент сможет действовать не оглядываясь на прошлые обязательства. Единственная проблема, которая была связана с этим триумфом – так это то, что рано или поздно освободителю Аджарии придется вспомнить об Абхазии или лучше для начала о Южной Осетии, так как ее интеграция представлялась куда более простой задачей. Нельзя сказать, что Саакашвили не учёл ошибок Шеварднадзе. Он не начал с Абхазии, возвращение которой гарантировало большую войну. Он был осторожнее, искал пути возвращения Южной Осетии – но в результате в 2008 году получил практически такую же войну, какую получил бы при попытках вернуть Абхазию. Я не хочу сейчас вдаваться в вечную дискуссию о том, кто начал первым. В любом случае нужно помнить, что «первой» начала Москва – когда содействовала расчленению Грузии и изгнанию с территорий Абхазии и Южной Осетии грузинского населения (в случае с Абхазией составлявшего большинство жителей).
Важно другое – сыграв на собственном «миротворческом» вмешательстве в этнический конфликт и обвинив Саакашвили в обстреле Цхинвали, Кремль нашел понимание на Западе и развязал себе руки для «спецопераций» в ближайшем будущем. Это то, чего украинцы девять лет назад не поняли. А теперь – несколько слов о возможностях урегулирования конфликтов. Да, очень важно чтобы ради этого урегулирования Россия отказалась от своей роли дестабилизатора ситуации на Донбассе и на Кавказе. Но если в нашем случае этого совершенно достаточно, то в случае с Кавказом – вряд ли. Для такого урегулирования в этом неспокойном регионе важен настоящий – не декоративный, а настоящий – переход от племенного к политическому мышлению. В России сделали все возможное, чтобы задержать этот переход. Грузин и абхазов, грузин и осетин, армян и азербайджанцев разделили войны, этнические чистки, взаимная ненависть. Именно поэтому в ближайшие годы, если не десятилетия, Кавказ все еще будет пребывать в далеком прошлом, в том самом средневековье, в которое его загоняет Москва и в котором так комфортно пребывать многим жителям этого красивого неспокойного мира. Но это не отменяет необходимости правильной постановки цели – примирения народов Кавказа, их взаимного уважения, создания современных государств, в которых гражданство определялось бы не этничностью или верой, а политическим акцептированием.
И с этой точки зрения меня всегда будут поражать и умилять те, кто утверждает, что Украине нужно учиться у Грузии.Нет, друзья мои. Ещё многие годы, если не десятилетия Грузии придётся учиться современности у Украины. Поэтому так важно, чтобы у нас все получилось.
