Чем «атаманы» на Донбассе были лучше россиян, как выменять любовницу врага на мусороуборочную машину и почему патриоты иногда гибнут из-за патриотической прессы – в интервью с главой Координационного центра по освобождению заложников.
Когда корреспондент Цензор.НЕТ встретился с Юрием Тандитом, тот еще не был назначен советником председателя СБУ. Это назначение произошло через два дня.
Внимательный читатель заметит, что многие рассказанные им случаи из жизни «обрываются», то есть, не полностью раскрыты. Увы, этого требует специфика работы нашего собеседника. Из «вырезанного», наверное, мы можем озвучить только одно: после вежливых правок г-на Тандита нам все-таки пришлось вернуть в текст восемь вычеркнутых им местоимений «я». По чисто стилистическим причинам.
Почему украинский переговорщик так не любит это местоимение - осталось непонятным. Известно, впрочем, что Юрий Тандит является глубоко верующим человеком, и на все переговоры приходит с иконами. Не зря один из двух его позывных на фронте - «Молитва». А вот второй - «Зеркало».
- Юрий Викторович, Цензор.НЕТ недавно публиковал историю о том, как нынешний глава СБУ Василий Грицак прошлой осенью персонально вывозил из Горловки освобожденных заложников. Это нормальная практика - когда на обмен выезжает целый генерал-полковник?
- Василий Грицак держал ход переговоров под контролем. Видите ли, чтобы забрать своих, переговорщик должен уверенно себя вести во время диалога. Когда переговоры с «той стороной» были под угрозой срыва, Василий Сергеевич это почувствовал и сам вошел в переговорный процесс. И в этот же день забрал шестерых наших ребят.
- Вам, наверное, неэтично обсуждать начальство, но, по-моему, это выглядит несколько безответственно. А что, если бы генерал, на тот момент - глава Антитеррористического центра - сам попал в плен?
- Ответов есть несколько. Во-первых, жизнь бесценна. Тем более, ребята, которые оставались на «нулевке», были готовы в любой момент отправиться в Горловку освобождать своего командира. А генерал спас сразу шестерых. Во-вторых, вспомним историю легендарного атамана Сирка. Он всегда шел во главе войска, как и Суворов, как и Хмельницкий, кстати - а именно таких и боятся! Наконец, генерал Грицак в той ситуации сказал бойцам ключевую фразу: у меня сын уже взрослый, а вам еще надо своих растить.
Василий Грицак, еще "простой" руководитель АТЦ - слева, Юрий Тандит - справа, в белой рубашке.
- Несколько недель назад прозвучал ряд заявлений о подготовке большого обмена пленными в рамках Минских соглашений, об этом говорили, в том числе, и Вы. Почему обмена пока так и не произошло?
- Мы делаем все для выполнения шестого пункта Минских договоренностей (об обмене пленными по принципу «всех на всех» - Авт.). Тех людей, которые никого не убили, а лишь совершали преступления против целостности Украины и отождествляют себя с так называемыми самопровозглашенными республиками, мы готовы отдавать, чтобы забирать наших ребят.
- Кстати, сколько в плену остается наших?
- Около двухсот. Возвращаясь к вопросу обмена - я не утверждал, что состоится большой, т. е. «массовый», обмен. В нынешних условиях даже освобождение десяти человек для нас - большое дело. Увы, говорить мы обо всем не можем.
Большие освобождения лучше удавались в прошлом году, когда было много полевых командиров, с которыми можно было договариваться напрямую. Вообще, каждое освобождение - это настоящая спецоперация. Мы начинаем со сбора информации, и это не только открытые, но и закрытые источники информации. Иногда используем легенду, затем выходим на того командира, который держит в заложниках наших людей, вступаем в контакт…
- Сейчас уже можно рассказывать о каких-то особо ярких случаях?
- Ярких случаях? Каждое освобождение, каждая операция - как целая жизнь! Например, уникальная история, когда я забирал двадцать человек (среди которых было много офицеров, захваченных в «Иловайском котле») у командира с позывным Батя, он же Юрий Сафоненко. До войны это был криминальный авторитет, бывший тренер, кажется, по греко-римской борьбе. И вот он запросил в обмен своего, скажем так, дальнего родственника. Я вступил в переговорный процесс и понял, что это человек «понятийный». Сначала мы говорили о восьми наших, потом - об одиннадцати, наконец - о пятнадцати. И вот уже за день до освобождения я договорился, что он отпустит двадцать человек.
Но он, со своей стороны, потребовал, чтобы обмен происходил в максимально опасном для нас месте. Это были так называемые «огненные ворота», трасса Константиновка - Донецк, за нулевыми блокпостами, между Авдеевкой и Ясиноватой.
Мы приехали, «Альфа» проверила подходы к условленной точке, и мы стали ждать. Встреча предполагалась в пять. Уже время к шести - никого нет. А была уже осень, и стало темнеть. Темнота - это значительное повышение риска, который и так велик. Кроме того, время ограничено «коридором», который дают наши военные. То есть, когда Минобороны знает, что группа выехала на освобождение заложников, то в оговоренное время в соответствующем районе наши войска огня не ведут.
Я стал звонить Бате - а связь там еле-еле - он меня отправляет к помощнику, помощник рассказывает, что, мол, Батя занят… Я говорю: как? Мы же договорились! И я начинаю сам спускаться в их направлении. А я всегда хожу на такие встречи без бронежилета и без оружия. Вдруг вижу - свет фар, едет машина. Причем китайский седан, разукрашенный матовой краской. Я понимаю, какая психофизиологическая доминанта у того, кто в этой машине сидит, и начинаю спускаться уже демонстративно. Машина останавливается, я подхожу и вижу, что передо мной сидит человек в шлеме, в жилете, обвешан оружием, и в одной руке держит гранату, а в другой - кольцо.
Я сам открываю дверь, говорю: здравствуй, меня зовут Юрий, а чего ты с гранатой? Ответ прозвучал дословно такой: «А че вы к нам сюда пришли?» (Смеется). И по глазам уже я увидел, что его «передавлю».
Но для меня главным было, чтобы приехал Батя с нашими ребятами. Спрашиваю, где он. Тот отвечает, что Батя не приедет. Почему? «Ну, против него готовится покушение, садись в машину и едем со мной». Нет, говорю, я никуда не поеду, мы договорились здесь, он мне пообещал! Это была ключевая фраза. Он стал звонить, потом опять - нет, Батя не приедет. Я говорю - не может быть! И вот так его укачивал девяносто четыре минуты. Я на том освобождении в весе потерял килограммов пять!
Переговорный процесс
На девяносто четвертой минуте он говорит: «Ладно, Батя будет». И уезжает. Возвращаюсь к нашим «альфовцам», старший говорит - все, приказ уходить, уже темно. Я говорю - дай еще пять минут! И тут мы видим колонну. Спускаемся им навстречу, они начинают выгружаться из машин. Вдруг я смотрю - у ребят из нашей группы через прорези масок видно, что глаза стали просто квадратные.
Только потом они мне рассказали, в чем было дело. В охране у Сафоненко были чеченцы - я, кстати, впервые тогда там увидел чеченцев - и вот эти чеченцы стали прыгать с машин на «зеленку». А там стояли мины-растяжки. И если бы кто-то что-то зацепил, наверняка поднялась бы пальба… Чудо нас всех спасло. Бог всегда нас защищает.
В итоге Батя нам отдал двадцать человек. А мы отдали одного. Причем он не совершал тяжких преступлений, и, согласно Минским договоренностям, мы могли его отдать. Прокуратура шла нам навстречу в таких случаях.
Правда, впоследствии в связи с этим освобождением был один трагичный момент. Один из кировоградских спецназовцев, которого мы тоже забрали тогда, дал интервью очень известному интернет-изданию. И в нем рассказал о страшных вещах, которые с ними делали в застенках.
На следующий день мне позвонил полевой командир, устроил пьяный скандал, потребовал снять материал. Говорю ему: я попрошу, но это же не моя собственность. Я позвонил акционеру этого ресурса, стал просить, чтобы он снял интервью, объяснил, что мы не можем все «светить», потому что в заложниках еще остаются наши ребята… А он мне говорит: ну, пусть этот Батя докажет, что это неправда, пусть тоже даст интервью.
В общем, пока все это происходило, Батя там у себя подрезал трех наших ребят. Он много пил, и в этом состоянии, к сожалению, себя не контролировал... Вот насколько важно, что и как сообщает пресса.
- Кстати, о прессе. У этого же Бати в свое время был в плену журналист «Эспрессо-ТВ» Егор Воробьев, освобожденный в начале октября. Вы ведь тоже принимали участие в его освобождении?
- Да, и это тоже была удивительная история. Я как раз на несколько дней приехал в Киев, и вот мне сказали, что жена Воробьева на пресс-конференции обратилась непосредственно к президенту, чтобы наши власти добились освобождения ее супруга. Для нас это стало делом чести. Звоню Бате, говорю - у тебя есть журналист? Он говорит: какой-то есть. Спрашиваю: а кто? И тут такая перекличка Бати с помощником: «У нас есть журналист?» - «Есть!» - «А как зовут?» - «Егор»! А я в это время стою на заправке на Броварском проспекте, про себя молюсь, и слышу это все по телефону. Ну, опять же, чудо, что это именно он оказался.
Но это только начало. На следующий день звоню Бате уже из Краматорска: ну что, будем освобождать журналиста Воробьева? А тот: да я его отпустил. Как отпустил, куда отпустил? Да вот, говорит, какие-то родственники за ним приехали… Эх, говорю, как ты мог.
В общем, вскоре мы узнали, что Воробьева перехватил Бес, Игорь Безлер, и держит в Горловке. Мне дают контакты Беса, я звоню, говорю - Игорь Николаевич, здравствуйте, я Юрий Тандит, переговорщик со стороны Украины, мне нужен журналист Егор Воробьев, а что нужно вам? А он мне отвечает, цитирую: «Слушай ты меня. Я такого переговорщика не знаю, так что можешь все, что ты сказал, засунуть себе в задний проход. Но знай: я сегодня в час буду встречаться с вашим замначальника Генштаба Юрием Думанским. Он мне должен кое-что передать. Ты меня понял?» Я говорю: «Спасибо».
Связался с Думанским, он говорит: привези мне двоих таких-то людей, которых хочет Безлер. А я в обмен на них заберу троих и мусорную машину.
- Какую машину?!
- Я тоже стал смеяться, говорю: у вас что, «мусорная люстрация» намечается? А он говорит: да нет, просто я ж еще и комендант Дебальцева (тогда город был нашим), и мне нужна мусорная машина. За двоих людей Безлер даст мне троих и машину.
И я поехал в один из городов забирать этих двух людей. Они тоже никого не убивали, попали под стражу за антигосударственную деятельность, как я понимаю. Нюанс в том, что одна из этих людей - женщина, по слухам, имевшая с Безлером личные связи. Двадцатипятилетняя, крупная такая, высокая, впрочем, в смысле красоты она ничего сногсшибательного собой не представляла… Но дело не в этом, а в том, что по дороге она очень волновалась, и стала утверждать, что Безлер может ее расстрелять. Поэтому я ей пообещал, что возьму с него слово, что он ей ничего не сделает. А Безлер слово держал всегда.
Приехав на знаменитый блокпост «Крест» у Дебальцева, мы вышли - и тут звук летящих снарядов. Кто-то крикнул: мины! Многие бросились в укрытие, один я стою, как непонятно кто… «Альфа» потом от души материлась. Но, слава Богу, мина, которая легла рядом с нами, не взорвалась - еще одно чудо.
Когда мы уже заехали в Горловку, меня потрясло зрелище: люди, которые оттуда уходили. Люди просто ехали и шли из города, целыми семьями. И среди их вещей меня поразило то, что у всех были телевизионные антенны. Тогда я понял, что эти люди уходят навсегда.
Когда заехали в Горловку, на мост, мы уперлись в толпу военных. Тогда я уже имел опыт и разбирался, где так называемые ополченцы, а где - военные российской армии. Это были русские военные. Многие снимали нас, известных «укропов» - я-то был с генералом, да и сам уже имел свою историю… Когда мы вышли, увидел полевого командира Боцмана. У него была такая характерная внешность, перевязанный глаз, как у пирата.
Думаю: где же Бес? Может, его нет уже, убили? Подхожу, в моих руках икона из Лавры (я всегда с собой вожу иконы), и тут от толпы отделяются четыре крупных парня с оружием, в российской военной форме без знаков различия. У них форма темнее, чем у наших. Смотрю, среди них - Бес. Бесцветные волосы, уже с сединой, пронзительные голубые глаза. Очень неприятный взгляд.
И вот я ему протягиваю икону, а он ее не берет и говорит: я в Бога не верю. И возникает такая гробовая тишина. Но, к счастью, вдруг обстановку разряжает Боцман: «А я, - говорит, - верю в Бога, дайте икону мне». Так мы забрали наших троих, включая Егора Воробьева, все это были гражданские. И мусорную машину.
- А взяли обещание с Беса не трогать ту женщину?
-Да. Больше я его не видел, хотя еще пару раз говорил по телефону.
Была также интересная история, когда ездили к атаману Петрову. Тогда еще 32-ой блокпост был за нами. А в городе Красный Луч, захваченном сепаратистами, «комендантом» стал один пожилой человек, «атаман Петров», он же - «генерал Петров». И однажды он предложил освободить шестерых наших в обмен на одного. Этот человек в свое время был у него как бы помощником. Его задержали за призывы к свержению конституционного строя.
И вот когда этот атаман Петров его попросил отпустить, то в ответ пообещал освободить всех шестерых, кто у него был. То есть, атаман Петров выполнял Минские соглашения. Как и мы.
Поехал к нему. Когда подъезжал к Попасной, происходит у нас последний перед встречей телефонный разговор, и он мне говорит: «Юр, дальше связи не будет, но ты не волнуйся: между нашими блокпостами всего 432 метра, возьми белый флаг и будь один».
- То есть, им даже точное расстояние было известно?
- Ну да. «У нас тут», - как он выразился - «прямая видимость, периодически фиги друг другу тычем».
Дальше связь пропала. Приехали мы на 32-ой блокпост. Для ребят на «передке» такой приезд всегда событие, мы постоянно им привозим что-нибудь, да им и просто поговорить охота. Разговорились мы, и между делом попросил у командира дать мне что-нибудь белое, в качестве парламентерского флага. Он мне дал белую футболку одного из солдат. Я помолился, футболку эту в правую руку взял, в левую - икону, и давай шагать к той стороне. И вдруг понимаю, что просто ничего вокруг не слышу. Настолько сосредоточен был. И очень боялся, очень.
А футболка от ветра постоянно закрывает мне лицо. Хорошо, что я знаю, сколько метров в сотне моих шагов. Иду и считаю. И пытаюсь рассмотреть, идет ли кто-то навстречу. А никто не идет! По сторонам дороги, между тем, танки вкопаны - и я вижу, что это российские танки. Поля неубраны, земля стонет, как говорится… А впереди люди начинают прыгать в окопы, и я понимаю, что что-то пошло не так, и, кажется, меня не ждут.
Что делать? Ну - надо идти. Там наши ребята. И, уже пройдя триста метров, вижу, что начинает двигаться в мою сторону человек. Подходит ко мне. Я говорю: Юрий Тандит, переговорщик со стороны Украины. Он тоже представляется: Владимир, по-моему, Митрофанов, начальник блокпоста. Я говорю: а где генерал Петров? Мне: а что, разве он должен быть здесь?
Меня ответ удивил! Я объяснил. Он мне: возвращайтесь, за вами придет гражданская машина. Только начинаю подходить к нашим, как наши кричат: опять идет! Я возвращаюсь, а там выходят уже два человека. И один - со всеми казацкими наворотами: в папахе, в галифе, с аксельбантами. Я, говорит, буду проводить освобождение. Нет, начинаю давить, я договорился лично с генералом Петровым. Они мне: на него готовится покушение! Я: даю вам слово, что с Петровым все будет хорошо, готов зайти на вашу территорию.
Один начал на меня кричать. Я говорю: не кричите, я вам привез человека, где генерал Петров? И тут вижу, как из машины в отдалении выходит такой дедушка в очках, надевает каракулевую папаху и начинает идти в нашу сторону. Ну, думаю, слава Богу, теперь уж стрелять не станут.
Это освобождение меня поразило тем, что я увидел наших заложников, которых содержали в достойных условиях. Нормально одеты, не истощены, даже побриты. Я не выдержал, говорю Петрову: это вы их перед освобождением в порядок привели? А он мне: нет, у нас, казаков, есть такое поверье, что пленного ты должен содержать не хуже, чем своих солдат. Потому что твой солдат вечером к жене идет, а пленный - в неволю.
Я ему тогда сказал: вы имеете влияние, говорите всем, что мы не хотим войны - но это наша территория! Он покивал головой, а потом жестко так, с матом высказался по поводу Януковича. Мне после рассказывали, что икону, которую я ему дал, он поставил в церкви в Красном Луче.
- Бывали ли случаи, когда требовали не обмена, а выкупа?
- Бывали случаи, когда в процесс вмешивалась третья сторона. У нас это было впервые, когда мы собирались обменять одного на четверых наших, из них двое были волонтеры, а двое - военные. Их отдавали, потому что один из известных полевых командиров просил нас отпустить его сына, который совершил преступление в одном областном центре. Вот мы договорились на понедельник. Наступает суббота, тут звонит мне этот человек, Владимир, и говорит: я приехал на точку, а ты где, где мой сын?
Я говорю: мы же договорились на понедельник! Он: какой понедельник, здесь звонили, говорили, что привезешь, давай выходи. Я говорю - да нам его еще даже не передали! Он начал кричать, мол, да я сейчас под телефон расстреляю тут «уродов» твоих… И я, как многодетный отец, имея опыт страданий, начинаю пытаться с ним говорить как с отцом.
Долго мы друг на друга кричали, но в итоге все же успокоились. И в понедельник всех обменяли. Может быть, Бог мне дал мой крест, болезнь дочери, чтобы я смог тогда с тем человеком все-таки договориться.
- Так а что за «третья сторона» была в этом деле?
- Тогда стали появляться люди, которые начали брать заложников и торговаться… Вот и здесь была попытка сорвать обмен, чтобы торговаться потом.
С обеих сторон люди, и некоторые и здесь соблазняются. Был случай, когда я сам искал на нашей территории людей, которых та сторона просила обменять - а их среди официально задержанных не было. Одного парня, двадцати лет, сняли на блокпосту с регулярного автобуса. На нашей стороне бойцы одного из, скажем так, добровольческих батальонов вывели всех мужчин и приказали крикнуть «Слава Украине!» Вот, он отказался. Ну пацан, у него глупости в голове, или хотел героем выглядеть… Его задержали, и он исчез.
На нас вышли его родители с луганской стороны. Я получил разрешение и стал искать. И мы выяснили, что он находился в доме одного следователя, который вознамерился сделать из него «патриота Украины». Мы вышли с этим следователем на контакт, говорим: на каком основании ты его удерживаешь? Он: «Я его перевоспитаю!»
- Каким образом, интересно?
- Не знаю. Но сначала мы заставили этого человека позволить парню позвонить матери, а потом - и отпустить. Мы государство, в котором действуют законы. Мы должны законы выполнять!
- Вот такими историями и кормится российская пропаганда.
- Если их послушать, все в тысячу раз хуже, чем в реальности. Там колоссальные бюджеты. Они ведут полномасштабную пропагандистскую войну. Кстати, бывают не только такие случаи, когда наших пленных заставляют рассказывать на камеру какие-нибудь ужасы о «киевской хунте», но и выдвигают ультиматумы их родным: мол, хотите увидеть своего сына еще раз - дайте такое-то интервью такому-то российскому телеканалу или газете. Мы эти случаи отслеживаем.
Вот так пересчитывают пленных
- В завершение я бы уточнил вопрос, звучавший в начале нашего разговора: почему сегодня, судя по Вашим словам, обменивать пленных стало труднее? Если я Вас правильно понял, это связано с централизацией контроля над «ДНР/ЛНР»?
- Возможно, да. Надо признать, что атаманы и командиры, которые не были представителями Российской Федерации, чаще выполняли обещанное. Но сегодня мы уже не видим Батю - он исчез. Генерал Петров исчез. Бес в России. И так далее. А пленных теперь используют как заложников в политических торгах. Но я надеюсь, что РФ, как участник Минских переговоров, все-таки выполнит пункт шестой Минских договоренностей. Это касается и наших ребят, которых удерживают непосредственно на территории России.
- Кстати, много ли таких, кроме Надежды Савченко?
- Мы предполагаем, что около тридцати. Об одиннадцати нам известно точно, мы видим их следы. Более того, недавно мы обнаружили в одном из райцентров Белгородской области, в медицинском учреждении, следы нашего парня. И мы не исключаем, что он там где-то в рабстве. Такие случаи не являются массовыми, но они есть. Мы делаем все, чтобы их найти.
