«Кто стреляет? Так все ж и так понятно. Вот, смотрите, все просто: это из города прилетело – защитники попали. А это с Марьинки и Красногоровки летит – значит, от освободителей», – шутит таксист. В Донецке вообще много шутят. Например, друзья мягко намекают, что надо бы перевести часы – в «ДНР» время московское. «Скажи мне, который час, и я скажу, кто ты», – приговаривают они для убедительности. Еще одну шутку ребята выдают после похода по магазинам: мол, «ДНР» – народная республика с антинародными ценами.
Так здесь шутят о блокадной реальности – цены в городе высокие, машины с товаром из Украины проезжают с трудом. Частные предприниматели на рынке жалуются на поборы с украинской стороны. Называют и цены: одна тысяча гривен за тонну груза, 25 тысяч – за машину...
Но все на словах – доказательств этому никаких нет.
Дебальцево: Живут люди
8 месяцев в подвале. Донецк-Петровка
Донецк идеально чист и пуст: как сбывшийся сон жителя мегаполиса – ни очередей, ни пробок.
Мы едем по улице Куйбышева в сторону Петровки. Ближе к центру еще попадаются целые дома, на самой Петровке практически все фасады в дырочку.
В доме №233 нас встречает Татьяна Федоровна. Ее лежанка стоит прямо у двери в подъезд – Татьяне Федоровне тяжело ходить после ранения. Но нас она охотно приглашает в подвал – 2 апреля будет 8 месяцев, как она живет здесь со своей семьей – мужем, сыном, дочкой и внуком. Внука зовут Ванечка, ему 3,5 года.
Татьяна Федоровна и ее семья живут в бомбоубежище уже восемь месяцев
– Это у нас гостиная, тут комната отдыха – придут люди с работы, отдыхают.
Всего здесь постоянно проживает 26 человек, шестеро из которых дети.
– А это на стенах у нас художники молодые рисуют... Новый год мы тут хорошо отмечали – семейно, стол разобрали, все на стол у кого есть что вкусное, консервы, хлеб, печенье, шоколад...
В подвале хороший кафельный пол. А при входе – там, где лежанка Татьяны Федоровны – маленькая кухонька с электроплитками и туалет. Здесь раньше был цех по производству фиточая.
– Хозяин разрешил нам здесь жить. Он хороший человек, – говорит Татьяна Федоровна.
Квартира Татьяны Федоровны в этом же доме на третьем этаже, но там гораздо холоднее, чем в подвале. Окна частично забиты картонками, частично завешены покрывалами. Обои отклеились от сырости. Цветы замерзли. Батареи лопнули.
Две недели назад дом перекрыли новой кровлей, дали свет и дали воду. Но стеклить окна никто не торопится: несмотря на то, что уже неделю не стреляют – в то, что все закончилось, пока не верят.
– Поначалу мы без выстрелов даже уснуть не могли – ждем и ждем, когда уже начнут... Раз стрелять начали – можно ложиться, – смеется Татьяна Федоровна.
– Тут, когда стреляют, весь подвал трясется, каждая железка, – говорит Наташа.
Наташа из соседнего дома. Татьяна Федоровна училась с Наташиной мамой в одной школе. «Я в А классе, а она в Б», – объясняет женщина. У Наташи двое мальчиков – 9 и 10 лет. Скоро родится еще один ребенок. Поэтому Наташа просит, чтобы ее не фотографировали – плохая примета.
– Миномет – он свистит и такое шуршание, гаубица мощней бьет, – вспоминает Наташа артиллерийские обстрелы.
– «Град» неслышно летит, зато слышно, как приземляется, – подключается Татьяна Федоровна, – а танк, тот по-своему...
Экспертом по видам вооружения, по мнению женщин, является маленький Ванечка – тот легко отличает миномет от «Града» или «Смерча».
– В основном, у нас миномет был, – подытоживает Наташа тему обстрелов.
Наташины дети – школьники. Учебный год у них начался 15 октября и закончился через 2 недели.
– Учителя нас собрали и сказали, что никто не собирается рисковать детскими жизнями, да и сами они едут из разных районов...
С 15 февраля мальчики снова пошли в школу. Наташа показывает нам черепаху по кличке Тарик. Когда Тарика гладят по шейке, он смешно запрокидывает голову. А еще Тарик ест все то же самое, что и люди – хоть хлеб, хоть молочную кашу, хоть консервы.
Наташа хочет третьего мальчика. Она говорит, что бантики и юбочки – не для нее. Ей с мальчишками проще. Муж Наташи, отец ее третьего ребенка, подрабатывает грузчиком в магазине. Сам он из Мариуполя, хотя уже пять лет живет в Донецке.
Всего в этом бомбоубежище постоянно проживает 26 человек, шестеро из которых дети
– Ему страшно здесь ходить – считается же, что он укроп, – делится со мной Наташа своими ежедневными тяжкими переживаниями.
С деньгами здесь совсем туго. Татьяна Федоровна последний раз получила украинскую пенсию в августе. А от «ДНР», как и все донецкие пенсионеры, только однажды получила 1 тысячу гривен, в декабре. Проработала она всю жизнь – сначала на шахте, потом в котельной.
– У меня даже полтора года подземного стажа, – Татьяна Федоровна с гордостью вспоминает, как спускалась на 415-й горизонт и ниже.
Наташа «детские» деньги от Украины последний раз получила в октябре. В ноябре ей дали 500 гривен от «ДНР».
– Сейчас много мамочек возвращается – так сказали, что сначала эти получат помощь, а потом и нам по второму разу дадут, – объясняет она порядок выплат.
И тут же срывается:
– Да ну их, эти деньги! Лишь бы мир был, чтобы нормально на улицу выйти… И домой. Так уже хочется домой, в родные стены. Пришла сегодня к себе в квартиру, села на диванчик, а он сырой-сырой... – думает вслух Наташа.
Дом, в подвале которого семьи Наташи и Татьяны Федоровны пережили страшную зиму, был построен мамой Татьяны Федоровны, в молодости строителем. Сейчас ей 86 лет, живет в Запорожской области. Татьяна Федоровна хотела бы к ней поехать – но, во-первых, у нее нет пропуска в Украину, во-вторых, нет денег, а в третьих, после ранения болит нога и тяжело ходить.
Так уже хочется домой, в родные стены, – думает вслух Наташа
Пропусков нет не только у Татьяны Федоровны, но и у Наташи, и у Наташиного мужа. В Украину они не ездят.
– Хотя у меня родственники там есть – и в Угледаре, и в Украинске, и в Красноармейске... А чего ездить? Мы по телефону с ними разговариваем.
Вопрос, который в Киеве задают многие – зачем жить в подвале, почему было не уехать из города, – здесь воспринимают, как странный.
– А куда уезжать? Я побираться не поеду. У меня родители здесь родились, я здесь родилась и на Брикетной выросла, – Наташа показывает в сторону соседней улицы, – дети мои здесь родились. Понимаете, тут все коренные собрались... Тут знакомиться ни с кем не надо – меня тут вся улица по фамилии знает. И я всех знаю. Где родился, там и пригодился. Моя сестра 13 лет в Израиле живет, а толку? Что у нее война, что у меня. Видно, судьба…
На первом этаже дома красивые арочные окна – здесь когда-то был «Детский мир».
– Мне здесь в детстве папа босоножки покупал, – говорит Наташа.– Красивые...
Выбитые окна бывшего «Детского мира» заставлены коробками.
– Подождите! – кричит нам вслед Татьяна Федоровна. Она спешит показать нам щенка – сына белой дворовой собачки. Щенка навали Доллар, и он растет не по дням, а по часам, что совсем не удивительно: с таким-то именем...
– Вы им скажите, что мы не сепаратисты, мы мирные люди, пусть они больше не стреляют. Вы скажете?..
Еще хуже. Дебальцево-Углегорск
Несмотря на то, что «молодая республика» провозглашена мультивалютной зоной, в Дебальцево своя валюта – социальная карта. Ее получают те, кто работает на предприятиях либо как волонтер отработал на нужды города.
Стандартный месячный набор по социальной карте: килограмм риса, килограмм сахара, полкило гречки, пачка макарон, бутылка подсолнечного масла, 2 банки тушенки, 2 банки скумбрии, чай черный байховый 50 грамм.
Целых домов в Дебальцево немного. Во дворах – захваченная украинская тяжелая техника. В бывшем АТБ – огромная очередь за наборами.
– А разве у вас нет социальной карты? – спрашиваю у женщины. Ольга работает на железной дороге, сигналистом. Социальная карта дает возможность получать наборы без очереди.
Ольга и ее дочь Наташа
– Есть, – отвечает Ольга. – Да что ж я вперед бабок полезу?
Ольга пришла за пайком вместе с дочерью, Наташей. Весь январь и февраль Оля с Наташей просидели в подвале. «В карты играли», – смеется Наташа и прижимается к маме. Они пытались выезжать из города – уехали в Мироновку, но потом война пришла и туда.
– И какая нам была разница, где под обстрелами сидеть? – объясняет Ольга. Так они вернулись в Дебальцево. В этом году Наташа ходила в школу один день – 16 января. После этого в Дебальцево стало не до учебы. Но скоро школу откроют. Так обещали.
Ольга говорит, что сейчас в городе стало лучше. Потому что порядка больше. Потому что украинская армия «пьяная ходила каждый божий день». И потому что сейчас у нее больше уверенности в завтрашнем дне. Еще они слышали про «изнасилованных украинскими солдатами девушек». Об этом много рассказывают, но никто не может сообщить ни малейших подробностей.
– У меня в Дебальцево было три квартиры, – говорит Женя, – и все три укропы разбомбили.
Жене десять лет. Он рассуждает так: укропы узнали, что у него отец служит в ополчении, вот поэтому и пустили бомбы в те дома, где они жили.
Женя никуда не выезжал из Дебальцева. Вместе с мамой они всю зиму провели в подвале. Сейчас их приютил одноклассник отца. Женя мне показывает Дебальцево: вот кафе, сюда прилетела бомба, а вот видишь, как отлетели ворота от гаража, а здесь подвал…
– Я только не помню, кто здесь прятался – то ли люди, то ли укропы, – говорит Женя. Он вообще серьезный парень.
А еще он мне показывает «штаб» – место, где они играют с друзьями. Три мальчика, переживших обстрелы Дебальцева, играют пластмассовыми пистолетами и детским биноклем.
В Углегорске разрушенных домов очень много
Дом Игоря выжил единственный на всю улицу. «Даже не знаю, как так получилось», – говорит Игорь.
Он тоже работает на железной дороге, и не за деньги, а за социальную карту. Но пока ее не получил:
– Пусть сначала получают те, кто больше пострадал. А у меня ведь осталась крыша над головой, я потерплю. Мы работать будем. Вопросов нет. Это же железная дорога, понимаете? Она потому и железная! – объясняет он.
У Игоря крепкое хозяйство, хороший дом, он помогает соседу снять разбитые вдрызг стеклопакеты…
– Я вот, что думаю, – рассуждает Игорь. – Это Украина нас покарала за то, что мы на референдум ходили. Но может, уже хватит нас карать? Может, мы уже понесли?
Я аккуратно замечаю, что по Дебальцево стреляла как раз не Украина – украинская армия была тут и не могла сама себя обстреливать.
– Это ясно, – говорит Игорь, – но вот если мы так Украине не угодны, то, может, разойдемся и попытаемся жить каждый своей республикой?
А почему вы Украине неугодны, интересуюсь. Игорь возмущается: да как же так, почему. Пенсии у стариков отобрала, колючей проволокой отгородилась, пропуск получить невозможно – сам он уже больше двух месяцев ждет. А главное: продукты не дает завозить.
– Вы же видите, что у нас тут. Как же здесь без продуктов? Только не думайте: я не жалуюсь. Что мне жаловаться – у меня крыша над головой есть… Я везучий.
Игорь считает, что «ДНР» и Украине надо дружить. Я долго пытаюсь выспросить, как он представляет себе этот «союз». Но представляет он его туманно. Главное, чтобы не было Порошенко и Яценюка, считает Игорь.
– А кто? – спрашиваю я.
– А может, Бойко? – подсказывает Игорю жена Наташа, красивая женщина. – Он тоже наш, с Донбасса.
– Это тот, что 1,5 миллиона на нефтяной платформе срубил? – не выдерживаю я.
И мы все смеемся. И я, и Наташа, и Игорь.
– Выслушайте меня! – мы остановились в Углегорске на пять минут, поговорить с людьми в очереди за гуманитаркой и послушать про «зверства укропов», о которых все знают, но никто не видел. В Углегорске хлеб выдают без денег, по паспорту. Полбуханки на день.
Эта женщина почти залазит к нам в машину. У нее пропал сын. Недавно. «После освобождения», – уточняет она.
Он пошел к соседям – помочь слить воду из батареи. Когда шел – упал в канаву, поэтому ему дали переодеть чужие брюки, а паспорт остался в его штанах. Паспорт женщине вернули, а вот сын домой так и не пришел.
– Мне незачем жить без него, он у меня единственный…Он на гитаре играет, на концерте выступал. Может, они подумали, что он шатается от того, что пьяный, и забрали его? А он не пьяный, он контуженый, – рыдает Светлана Евгеньевна.
Светлана Евгеньевна из Углегорска показывает фото своего пропавшего сына, 1988 года рождения
Я пытаюсь ей дать телефоны Дарьи Морозовой, омбудсмена «ДНР», но она отказывается:
– Была я там. Никто о нем ничего не знает. Я везде была…
Когда она уходит, водитель Жора сочувственно пожимает плечами:
– Могли с укропом перепутать...
И делает погромче музыку: «Ты так красива… Моя Россия…»
Относительно лучше. Донецк-Центр
Элеоноре Азаровне 83 года, из них она 35 лет проработала инженером на рудоремонтном заводе. Сейчас живет в относительно спокойном районе Донецка. Я прихожу к ней домой вместе с ребятами из Гуманитарного штаба Ахметова.
– Я ем мало, – говорит Элеонора Азаровна, – у меня поджелудочная больна. Поэтому мне ахметовской помощи хватает на весь месяц. Сегодня на завтрак я съела три ложечки овсянки и бурячок. Я бурячок люблю.
Бурячок и хлеб – это все, что она покупает. Бурячок стал дорогой – 14 гривен. Хлеб – 8 гривен. И бывает, попадется вкусный хлеб, а бывает как тырса.
– Аж обидно, что деньги выкинула, – жалуется женщина.
Вся радость, по ее словам, это телевизор.
– Я люблю политику. Программу Владимира Соловьева люблю. Вот у него был Евгений Карасев, украинский политолог. И представляете, говорит, что малазийский самолет сбила Россия. Ну что же можно по этому поводу сказать? Одно возмущение. Раньше я еще думала, что он умный человек, но теперь я в нем разочаровалась. Ну как же так, «Россия сбила» – оно ей нужно? А Украине надо все развязать, замешать, чтобы ей давали помощь...
Элеонора Азаровна ничего не боится: ни голода, ни холода, ни бомбежек.
– Может, потому что я пережила много... Когда немцы наступали, мы пешком со Смоленска шли с мамой в Москву – такого натерпелись... Поэтому я спокойно ко всему отношусь. В нашем районе мало стреляли, но два раза очень сильно. Я свет выключила, села здесь на диванчик, оделась и думаю: чуть что – главное, успеть выскочить в коридор...
Техника на улицах Дебальцево
Окна у Элеоноры Азаровны заклеены крестами – чтобы не выбило взрывной волной.
Татьяне, в отличие от Элеоноры Азаровны, пакета помощи от Ахметова на месяц не хватает.
– Потому что у нас получает один муж, а в семье 4 человека – он да я, дочка и внук.
Ахметовская помощь, на которой в Донецке живут многие, выдается не всем, а, как говорят в самом штабе, «по категориям». Таких категорий десять: старики 60+, дети, матери-одиночки… Андрей Санин, руководитель штаба, гордится, что лично инициировал дополнение – категорию «беременные».
Но из семьи Татьяны только больной муж попадает «под категорию», как здесь говорят. Он и кормит всю семью. Из-за него Татьяна и не уехала из города.
Сама Таня была начальником почтового отделения, но «Укрпочта» перестала работать в июле. Некоторое время им еще даже пытались по чуть-чуть платить, по 25%, как говорит Таня, а в декабре закрыли. Теперь есть «Почта Донбасса», но это всего 26 отделений – Татьяне работы не нашлось.
Таня говорит, что раньше в ахметовской помощи были рис, гречка, чай, а сейчас всего этого нет... Дают три пачки овсяных хлопьев, а их не все любят. Масло расходится мгновенно, а сильно не накупишься.
На улицах в Дебальцево пусто
– Зато мы такими хозяйками с дочкой стали – печем все подряд. Тортики делаем...
Я прошу Таню поделиться рецептом. Она смеется и рассказывает: три ложки варенья, стакан чайной заварки, сода, сахар и мука «сколько возьмет».
– Хоть и без яиц, а поднимается хорошо. И вкусный. Будто пряник, – говорит она.
А про политику не хочет говорить.
– Какой смысл? Если нас тут и так бросили…
– Кто вас бросил?
Таня не отвечает. И больше не улыбается. Просто молчит.
– Ты, когда будешь писать, напишешь ведь про бабушек, которые голодают и Путина ждут? А я хочу, чтобы ты написала и про нас, – просит меня Лена.
Лене 35 лет. Они с мужем никуда не уехали – ребенка вывезли в Доброполье, к родителям. Это близко, но на украинской территории.
– Мы уезжали в августе, когда попросили – мол, не мешайте армии… Мы не мешали. Дочка там пошла в школу, а мы ждали-ждали – никто город не освобождает, пришлось вернуться – без работы долго не протянешь.
Ленин муж два раза сидел «на подвале» по доносу. Оба раза выпускали. Дочка без родителей скучает. В свободное от работы время супружеская пара умудряется помогать другим. Например, они на своей машине вывозят из города старушек на украинскую территорию.
– Они досидели до последнего, ни у кого пропусков нет, родственники просят: «Привезите», мы и везем, – рассказывает Лена, на что они с мужем тратят остатки денег, сил и свободного времени.
Я хотела увидеться с ней перед отъездом, но не получилось – Лена заболела и уехала лечиться в Доброполье.
– Там же лекарства есть, – объяснила она свой отъезд.
В Донецке аптеки работают, но ассортимент крайне скуден, да и дороже все в разы, из-за блокады.
Лена вылечится в Доброполье и вернется в свой город, где снова будет работать, в свободное время вывозить бабушек, во время обстрелов слушать, как соседские дети бегут прятаться в ванну. И постоянно ждать.
Ждать, когда в ее город вернется родина
