Какими бы ни были результаты парламентских выборов, всегда есть соблазн сравнить их с предыдущими. Даже несмотря на то, что ситуация осени 2014‑го кардинально отличается от осени 2012‑го, несмотря на то, что в нынешней парламентской гонке принимают участие партии, возникновение которых еще год назад не смог бы предсказать даже самый проницательный аналитик, несмотря на то, что в голосовании не принимали участие Крым, Донецк и Луганск…
Попытки найти аналогии и провести параллели объяснимы: само украинское общество, его социальная структура не претерпели кардинальных изменений — такие процессы занимают гораздо больше времени. Политические симпатии могут измениться за считанные месяцы — но не сами избиратели.
Бессмысленным и наивным выглядит всплеск возмущения тем, что значительная часть из них проголосовала так, как будто за последний год ничего не случилось. Очевидно, что если бы участие в выборах принимали крымчане, дончане и луганчане, — коммунисты преодолели бы проходной барьер и результаты Оппозиционного блока были бы более внушительными. Еще больше подобных вопросов вызывают итоги выборов в мажоритарных округах. Проблема ведь не столько в том, что некоторые одиозные политические персонажи «купили» себе победу на выборах, сколько в том, что в одних и тех же округах эта история повторяется из кампании в кампанию.
В этой связи представляется целесообразным анализировать не столько проценты, набранные той или иной партией или кандидатом, сколько попытаться понять тенденции, определяющие настроения социальных групп, классов, носителей различных ментальных предпочтений.
Привет из прошлого
Очевидно, что значительная часть украинцев так и не порвала с прошлым. Речь не только о тех, кто до сих пор ищет в избирательном бюллетене коммунистов, — вопрос стоит шире: украинское общество несет в себе пережитки не только и не столько «совка», сколько неофеодализма. Количество украинцев, попавших практически в крепостную зависимость от «пана», весьма велико (вспомним, к примеру, историю Виктора Лозинского).
Причем речь идет не только о жителях сельской местности, поселков и местечек. Подобную картину можно наблюдать и в депрессивных промышленных регионах — там, где рабочий класс полностью зависим от владельца или директора предприятия.
Именно носители «феодальной ментальности» и обеспечивают наиболее одиозным политическим персонажам прохождение по «мажоритарке». Они же и наиболее подвержены различным формам подкупа, так как подобный тип мировосприятия предусматривает и наличие определенных обязательств со стороны «феодала» — в частности, регулярной раздачи неких благ (от продуктовых наборов до бесплатных концертов).
К этой же категории относятся и пенсионеры с бюджетниками, для которых в качестве «коллективного пана» выступает государство или местная власть. «Бабушки Черновецкого», несмотря на столичную прописку, в этом плане мало отличаются от селян, вынужденных батрачить на латифундиста, или шахтеров, чья судьба целиком находится в руках директора или олигарха.
На выборах носители «неофеодальной» ментальности демонстрируют консерватизм. Причем речь не только о КПУ или наследниках ПР — западнее Днепра «новые крепостные» стабильно обеспечивают попадание в парламент одним и тем же политикам, пусть и часто меняющим политическую окраску. Результаты выборов в Закарпатье — наиболее яркий, но единственный пример такого политического поведения.
Аборигены каменных джунглей
Социологи уже давно отметили, что классический пролетариат, занятый в промышленном производстве, больше не является наиболее многочисленным общественным классом в Украине. В крупных городах, в полном соответствии с мировыми тенденциями, на смену ему приходит так называемый прекариат.
Как пишет лондонский профессор экономики Гай Стэндинг, прекариат «состоит из множества необеспеченных людей, живущих черти какой жизнью, работающих в случайных и постоянно меняющихся местах без всяких перспектив профессионального роста». Относительно Украины речь в данном случае идет о кассирах и консультантах в супермаркетах, «офисном планктоне», водителях и охранниках, грузчиках, агентах по продажам, экспедиторах, реализаторах и сотрудниках бесчисленных салонов красоты, а также представителях еще множества видов деятельности из сферы услуг.
Отличительная черта прекариата — практическое отсутствие гарантий трудовых прав: зарплата «в конвертах», работа без официального оформления, ненормированный рабочий день, риск в любой момент быть уволенным. С одной стороны, это формирует психологию угодливости, с другой — прекариат с легкостью меняет место работы, как только найдет хоть немного лучшие условия оплаты. Подобный труд, как правило, не требует особой квалификации, а условному кассиру или охраннику в принципе все равно, в каком именно супермаркете проводить рабочий день.
Прекариат, живя сегодняшним днем, демонстрирует и соответствующий стиль политического поведения. Он более чем подвержен влиянию телевидения (с которым связан его основной способ проведения досуга) и проявляет высокий уровень конформизма. Прекариат склонен голосовать за власть (какой бы она ни была) из соображений «лишь бы не было хуже». В 2007‑м прекариат голосовал «за Юлю», в 2012‑м способствовал успеху Партии регионов, в нынешних выборах «разрывался» между сразу двумя партиями власти.
Легкомыслие «креаклов»
И наконец, все более активно заявляющая о себе социальная страта, сосредоточенная преимущественно в столице — так называемый креативный класс, столичная интеллигенция, в просторечии именуемая креаклами.
В отличие от «новых крепостных», голосующих за «вчерашний день», и прекариата, живущего днем сегодняшним, креативный класс пытается найти политическую силу «будущего». Креаклы — нонконформисты по определению, и их вполне можно назвать протестным электоратом. Поскольку интеллектуальный труд (который и является источником существования креативного класса) неизбежно несет на себе отпечаток постмодернизма как глобального тренда, креаклы склонны к неожиданным решениям — и, как показывают последние две избирательные кампании, именно их голоса становились «xфактором» при распределении голосов.
В 2012 году городская интеллигенция обеспечила прохождение в парламент «Свободы». Со стороны могло показаться парадоксальным, почему поколение XXI века отдало голоса за носителей идеологии начала века XX, но в рамках постмодернистской логики подобный протест против проводимой политики выглядел вполне органично. А в 2014‑м голоса креаклов привели в парламент «Самопомощь».
Креативный класс с легкостью меняет политические предпочтения — достаточно вспомнить, что еще в мае текущего года одним из фаворитов столичных избирателей был Анатолий Гриценко, уровень поддержки которого за это время упал вдвое. В этом смысле для креаклов важным фактором является именно соображения политической моды, явления самого по себе иррационального. Феномен успеха Андрея Садового в том, что его политическая сила стала именно модной в глазах «продвинутой» части избирателей.
Проблема же в том, что городская интеллигенция, как и прекариат, и «новые крепостные», так же склонна отдавать предпочтение форме перед содержанием. Вопрос в том, что для завоевания ее симпатий требуется более тонкая игра, чем размахивание вилами или попытки повлиять на избирателей при помощи социологии.
За кем будущее?
Если попытаться очертить перспективы и тенденции на последующих выборах именно с точки зрения борьбы трех типов ментальности украинских избирателей, то, по всей видимости, придется констатировать, что в среднесрочной перспективе возрастет влияние политических вкусов прекариата.
Причина тому — ухудшающаяся социальноэкономическая ситуация в стране. Промышленные предприятия востока пребывают в плачевном состоянии, соответственно схлопывается и влияние их владельцев. Интеллектуальный труд в кризисной экономике не является стабильным источником доходов и точкой роста, а значит расширяется сама социальная база прекариата — граждан и избирателей, живущих сегодняшним днем без четких перспектив и социальных гарантий.
