Молчать – удел отчаявшихся и убеждённых. Эти слова записал Галилео Галилей после процесса 1633 года, где он вынужден был признать свою научную неправоту. Он не хотел умирать на костре. После 1633 года он молчал. И никогда не произносил вслух приписываемую ему фразу: «И всё-таки она вертится!»
Наше будущее стало настоящим. Всего двадцать лет – и мы научились говорить вслух. Глухонемые стали косноязычными. Мы научились пользоваться интернетом – ночным кошмаром всех современных деспотов и тиранов. И мы всё больше и больше недовольны своей страной. Недовольны тем, как живём. Хотя живём мы, на самом деле, вполне сносно. Гораздо лучше, чем работаем. Но мы всегда недовольны. Мэром, парламентом, президентом. Хотя всех их выбираем мы сами. Или не выбираем, отдавая свободное время пиву, футболу, телевизору, соседям по дому.
И мы всегда довольны собой. Только собой. Существуют недоразумения. Они необходимы, их невозможно избежать. Мы это знаем, и считаем недоразумением жестких и наглых парней, которых мы сами приводим во власть. Не ошибкой (мы ведь не ошибаемся), недоразумением. Почему так происходит? Потому что мы их, этих парней боимся. И, что ещё хуже, завидуем им. Мы сами хотим стать этими жесткими, наглыми и очень богатыми парнями. Мы остро не любим этих парней, но мы никогда не осуждаем выстроенную ими Систему. У нас лишь одно желание: подняться на более высокие, более сытные этажи этой Системы.
Я, бывший советский лагерник, умею ждать. Умею терпеть. Часами, днями я ходил взад и вперёд по тюремной камере, пять шагов от стены к стене, думая, вспоминая, представляя родные киевские улицы, такие далёкие тогда от меня. Я и сегодня умею ждать. Многое изменилось в моей стране, она стала лучше, свободнее. Но запах тюрьмы и тотальной несвободы сменился другим, резким, отталкивающим запахом гноя, вытекающего из болеющего тела. Так отвратительно пахнут наши провинциальные политики, бесстыдно лгущие и столь же бесстыдно ворующие. Так пахнут их сладкие улыбки на телевизионных экранах и уличных билбордах, их трёхэтажные хатынки за многометровыми заборами, их дорогие автомобили и совсем недешёвые телохранители. Увы, это запах моей страны. И я, бывший советский лагерник, семь лет спокойно поглощавший супы и каши с варенными трупами червей, не могу больше не слышать запаха этой гнили. Моей гнили, гнили и гноя моей страны.
Когда-то, в самом начале украинской независимости мне казалась осуществимой угроза фундаментализма. Увы, некоторые мои лагерные побратимы, попавшие в парламент, были носителями этого вируса. К счастью, мудрый и спокойный украинский народ отторг эту инфекцию. Были и другие угрозы, столь же опасные, попытка люстрации – одна из них. Теперь я знаю: въевшееся в наши тела рабство вытекает из всех нас с таким омерзительным запахом. Так мы очищаемся от тоталитарной скверны. Как врач понимаю: одномоментного, быстрого излечения таких глубоких болезненных процессов не бывает. Необходимо ждать.
А мне всё труднее ждать. Тяжело ежедневно вдыхать эти миазмы слов, лиц, жестов, домов и автомобилей. С возрастом у меня явно обострилось обоняние.
