Так называемое газовое дело по обвинению Юлии Тимошенко находится сейчас в центре внимания украинского общества. К нему приковано также пристальное внимание широкой мировой общественности. Это, непростое по многим причинам дело, вокруг которого так много заявлений, слухов и домыслов, побуждает обратить внимание на аспекты, касающиеся действия уголовного закона.
Уголовному праву в системе норм, регулирующих порядок в обществе, отведена роль ultima ratio (крайней меры, последнего довода). То есть в ряде других средств социального регулирования уголовные запреты вводятся и применяются только тогда, когда другим образом упорядочить и восстановить нормальное течение жизни невозможно. Это аксиома.
Для цивилизованных стран безоговорочным является понимание того, что уголовный закон не может применяться к сферам морали, идеологии, вероисповедания, политики, а также не может в обычном режиме действовать в условиях природных и техногенных катастроф, в условиях других чрезвычайных ситуаций или реальной угрозы их наступления.
В цивилизованных странах считается недопустимым применять уголовный закон к случаям, которые охватываются понятиями экономический, хозяйственный, а также профессиональный риски. В частности, ясно, что не может подлежать уголовной ответственности, например, врач, который в нестандартной, тяжелой для больного ситуации, при отсутствии урегулированных методик и протоколов лечения, а иногда и лекарства, берет на себя ответственность и старается до последнего бороться за жизнь человека. Не подлежат уголовной ответственности за возможные ошибочные решения и действия государственных чиновников, инженеров и технологов, действующих в чрезвычайных условиях, например, после взрыва на Чернобыльской АЭС или после цунами этого года на Фукусиме-1 в Японии.
Уголовный закон не применяется к сферам морали, идеологии, вероисповедания и политики по той простой причине, что у него нет и не может быть инструментов (мерила) оценивания человеческого поведения в этих сферах жизни. Уголовный закон не содержит ответа на вопрос, какая идеология лучше: лево- или правоцентристская, или у кого религиозные постулаты более правильные — у православных или мусульман. Уголовный закон не содержит ответа на вопрос, с какой страной надо вести переговоры относительно энергоносителей, а с какой — нет, с какой заключать соглашения, а с какой не заключать и почему.
Именно потому за нарушение моральных норм наступает моральная ответственность, за нарушение идеологических или религиозных постулатов — идеологическое или, соответственно, религиозное осуждение, за ошибочные или недоброкачественные политические действия и решения — политическая ответственность.
В Украине хорошо помнят, что, применяя именно уголовный закон к сферам морали и идеологии, советская власть осудила и уничтожила миллионы крестьян, рабочих и представителей интеллигенции. Так же, в результате применения уголовного закона к сфере вероисповедания, были осуждены, замучены и казнены тысячи священников. Так же, применяя уголовный закон к сфере политической деятельности, были осуждены и уничтожены тысячи деятелей советской политики (вспомним Зиновьева, Каменева, Рыкова, Тухачевского, Бухарина и многих других). Кстати, эти судилища сопровождали многочисленные «кликуши», а так называемые судьи ссылались на справедливость и право.
Очень важное обстоятельство: характерной особенностью подавляющего большинства судебных дел, в которые уголовный закон грубо вмешивался и, к сожалению, до сих пор вмешивается в не присущие для него сферы человеческого бытия, является размытое, неконкретное обвинение, связанное с прямыми фальсификациями фактов.
Как ни обидно, но приходится констатировать, что за последние двадцать лет украинская милицейско-прокурорская система воспитала множество умельцев запутанно и неконкретно формулировать документы обвинения. Вместо того, чтобы очищать ряды от таких «специалистов», привлекать к дисциплинарной и уголовной ответственности, их, наоборот, выращивали. На этих «самородков» сформировался стойкий спрос. Именно из-за выдвижения размытых обвинений, подкрепленных арестами, тысячи представителей бизнеса попали в эти годы за решетку, а их бизнес был раздерибанен. Сейчас, очевидно, кому-то стало скучно оставаться с такими неоценимыми умениями на уровне бизнес-разборок. Время подниматься на более высокий «профессиональный» уровень — уровень государственной политики…
Не прибегая к деталям, исключительно на элементарном уровне, каждому понятно, что сфера межгосударственных энергетических переговоров была и будет оставаться деликатной материей. Любая цивилизованная страна, беспокоясь о своих государственных интересах, международном имидже, всячески старается не открывать всех деталей соответствующего процесса. Попытка вывернуть наружу такие переговоры в целом или отдельные их детали, мягко говоря, плохой тон, тем более, когда это делается в режиме судебных слушаний с детальным допросом всех свидетелей. Политическая сила, таким образом формирующая свою политику, очевидно, имеет весьма сомнительное представление об этике международных отношений.
Через призму социального популизма, давая политические оценки предшественникам, конечно, возникает желание протянуть руку к уголовному закону. Но при этом довольно сложно представляется модель злоупотребления или превышение власти государственными должностными лицами, действия которых направлены на выполнение межгосударственных договоренностей.
Соблазн ретроспективно и необоснованно применить к экс-чиновникам «палку уголовного закона», очевидно, будет существовать всегда. Но вместе с тем постоянно надо помнить и о том огромном вреде, который, исходя из изложенного выше, ее применение приносит государственным интересам.
Что же касается уголовной ответственности служебных (должностных) лиц, то и здесь на элементарном уровне все просто.
Политическая деятельность на наивысших ступенях государственного управления — как важная социальная функция, как форма реализации государственной политики — включает в себя и унормированные, и не унормированные составляющие. Эта деятельность не имеет и объективно не может иметь абсолютной формально-юридической определенности, полной и заведомо прописанной регламентации во всех возможных обстоятельствах. Эта деятельность по своей природе является властьорганизующей, что, в частности, включает задачу унормировать формы, способы и методы работы подчиненных учреждений и служебных лиц.
Субъектам высшего уровня государственного управления нередко приходится принимать решения в роли «последней инстанции» и совершать действия в условиях возникших нестандартных фактических обстоятельств, кризисов, чрезвычайных ситуаций, социального обострения при необходимости реагировать безотлагательно и адекватно.
Именно учитывая эти объективные особенности, перед уголовным правом стоит задача чрезвычайно взвешенно относиться к каждому случаю оценки действий должностных лиц, осуществляющих управленческую государственную деятельность высокого уровня. Недаром доктрина служебных преступлений категорически не допускает расширенного толкования уголовно-правовых категорий, размытых, абстрактных оценок, произвольных предположений и неконкретизированных обвинений.
В частности, злоупотребление властью, при котором наступает уголовная ответственность, имеет место лишь тогда, когда служебное (должностное) лицо действует явным образом вопреки интересам службы по корыстным мотивам или другой, именно личной, заинтересованности. Превышение власти признается преступлением лишь тогда, когда в действиях такого лица имеет место явный выход (не только по форме, а и по смыслу) за пределы предоставленных полномочий.
В любых условиях не может считаться нанесением ущерба в понимании уголовного закона факт выполнения действующих внешнеэкономических контрактов, заключенных на основании межгосударственных (межправительственных) договоренностей. Если такой контракт по тем или иным основаниям не соответствует требованиям права, он должен быть признан недействительным и подлежит отмене.
В интересах общества в сфере управленческой деятельности недопустимо путем чрезмерной, неоправданной и необоснованной уголовной репрессии размывать грань между политической (управленческой) деятельностью (в том числе высокого должностного лица) и действиями, за которые наступает уголовная ответственность. Размывание этой грани подрывает основы государственной службы, существенным образом ослабляет государство в целом, дестабилизирует правопорядок в стране.
В чем суть обвинения Ю.Тимошенко в «газовом» деле пока что, очевидно, поняли немногие. Возможно, со временем обвинение расскажет о том, как может высшее должностное лицо в системе исполнительной власти государства выйти за пределы своих полномочий при ведении межправительственных переговоров и выполнении их результатов.
Но если Ю.Тимошенко подлежит уголовной ответственности именно за ведение межправительственных энергетических переговоров и выполнение их результатов, тогда что делать уголовному праву со всеми предыдущими премьер-министрами, которые вели такие же переговоры, достигали на межправительственном (межгосударственном) уровне соответствующие договоренности и выполняли их, используя свои должностные полномочия? Что делать уголовному закону с тысячами премьер-министров, канцлеров, президентов, которые ежедневно ведут подобные переговоры, результаты которых объективно не могут быть одновременно выгодными и экономически прибыльными для всех стран без исключения?
Возвращаясь к общим положениям, хотелось бы еще раз подчеркнуть: любая попытка применить уголовный закон к сугубо политической деятельности неизбежно заведет в тупик. Если уголовный закон не имеет инструмента (мерила) оценки политических решений и действий, целесообразности подписания при определенных обстоятельствах межгосударственных (межправительственных) соглашений, если в порядке уголовного судопроизводства невозможно установить факт существования возможности подписать определенное соглашение на лучших условиях, невозможно по всем составляющим юридически оценить последствия подписания и выполнения настоящего соглашения, комплексно оценить роль огромного количества чиновников разных ведомств, которые были задействованы как в переговорном процессе, так и в процессе реализации договоренностей и т.п., — тогда не понятно, какую истину можно установить в суде в уголовном деле.
Ясно как божий день: ключевым вопросом в «газовом» деле по обвинению Ю.Тимошенко является вопрос определения границы применения уголовного закона в политической сфере. Следовательно, у данного дела есть очень большие шансы войти в список мировых хрестоматийных примеров недопустимости использования уголовных норм не по назначению. Над украинской прокурорской методикой определения ущерба, нанесенного межправительственными переговорами, несомненно, будут смеяться. Украинская прокурорская методика определения полномочий премьер-министра, очевидно, будет запатентована в мире. Но на самом деле здесь не до смеха. Ради сохранения лица страны по этому поводу должна быть немедленно развернута публичная дискуссия среди специалистов по уголовному праву, уголовному процессу и конституционному праву, а также в кругу демократических политических партий. По результатам дискуссии должен прозвучать четкий публичный ответ относительно того, куда мы идем: в цивилизованное демократическое будущее или возвращаемся к практике 30—50 годов прошлого века, практике применения уголовного закона в политической сфере по политическим соображениям.
Упомянутое дело уже в процессе слушания, поэтому интересно и с процессуальной точки зрения. Несколько наблюдений по этому поводу.
На стадии передачи в суд (предварительного рассмотрения) в любой цивилизованной стране суд прежде всего обязан выяснить, было ли вообще преступление, или его не было? Или, может быть, написанное в обвинительном заключении прокуратуры просто фантазии? Если преступление действительно имело место, то в чем именно оно состояло и есть ли мотивированное основание считать, что к его совершению причастен именно обвиняемый. Учитывая указанное, вызывает удивление, что украинский судья отказал в ходатайстве обвиняемой с просьбой выяснить именно это обстоятельство (основное содержание ходатайств на этой стадии действительно состояло в утверждении, что преступления не было по факту). Таким образом, не выяснив, было ли преступление или нет, судья передал дело на рассмотрение по сути, очевидно, удивив тем самым как специалистов, так и широкую общественность.
Безусловным основанием для отмены обвинительного приговора суда является, как известно, грубое нарушение права обвиняемого на защиту. Важная составляющая реализации данного права лица — право заявлять суду ходатайства. Каждое ходатайство — это отдельное процессуальное действие, которое суд должен рассматривать и решать отдельно. Всегда от решения текущего ходатайства напрямую зависит заявление или не заявление последующих. Установление в суде порядка заявления ходатайств пакетом (всех вместе) является, бесспорно, грубым нарушением права лица на защиту, нарушением, которое делегитимизирует суд.
Обвиняемая заявила ходатайство об объединении в одно производство ее дела с делами Диденко, Макаренко, Шепитько и других служебных лиц, выполнявших межгосударственные (межправительственные) договоренности, достигнутые в тех самых «газовых» переговорах. Уголовно-процессуальный закон предусматривает объединение в одно производство всех дел, имеющих один и тот же предмет доказывания, то есть касаются того же события, тех же лиц, тех же последствий, тех же причин и условий совершения действия. Закон прямо устанавливает, что в одном производстве могут быть объединены дела по обвинению нескольких человек — соучастников совершения одного или нескольких преступлений. Очевидно, что в одном производстве должно слушаться дело по обвинению премьер-министра, которая давала на выполнение межгосударственных (межправительственных) договоренностей, достигнутых в переговорах по снабжению и транзиту газа, обязательные распоряжения и поручения своим подчиненным, и дела подчиненных, выполнявших эти поручения. Очевидно, наверное, для всех, кроме тех, кто, вероятно, решил «поиграть в рулетку», — если не пройдет одно обвинение, будем доказывать другое, если не пройдет одна методика определения нанесения ущерба, будем утверждать другую. А как выглядит Украинское государство на фоне отказа в ходатайстве об объединении указанных дел в одно производство? Как карточный шулер?
Кое-что о суде, а если он единоличный — то о судье. Судьей считается тот, кто знает содержание и форму закона. Судьей в понимании данного дела, исходя из его предмета, может быть лицо, которое одинаково хорошо знает толк в уголовном, хозяйственном, международном, конституционном праве и энергетическом законодательстве, лицо, которое на высоком профессиональном уровне способно отделить уголовную ответственность от ответственности конституционно-правовой, международно-правовой и политической. Если судья таким критериям не соответствует, то, принимая дело к своему производству, он должен заявить самоотвод, иначе неизбежно будет путаться сам и будет путать участников процесса и общество.
Кроме прочего, квалифицированный судья должен уметь отличить неуважение к суду, демонстрируемое обвиняемым, за которое предусмотрены меры воздействия, от политической позиции обвиняемого, высказывающего недоверие суду или, опираясь на значительное количество профессиональных и официальных утверждений, публично высказывающего сомнения относительно независимости, непредвзятости и беспристрастности суда, независимости и самостоятельности действий прокуратуры.
При вручении обвинительного заключения закон предоставляет обвиняемому не менее трех дней для ознакомления с этим документом. Очевидно, что срок считается путем добавления исключительно рабочих дней, а не выходных.
Когда в уголовном деле, состоящем из большого количества томов, в деле, за которым следит вся Украина и весь демократический мир, обвиняемая просит несколько недель для ознакомления со всеми материалами, а суд без объяснений отвечает отказом в ходатайстве, такая поспешность суда явным образом снижает доверие к нему, не говоря уже о гарантиях обеспечения права на защиту.
Подытоживая, подчеркнем: в практике любой страны может возникнуть сложная проблема в сфере уголовного судопроизводства. Разумная власть в таком случае берет тайм-аут (останавливает производство), проводит открытую профессиональную дискуссию, в частности относительно предмета определения границ применения уголовного закона в политической сфере, и только достигнув полной ясности как для себя, так и для общества, делает последующие взвешенные шаги. Не совсем разумная власть подбрасывает в топку паровоза еще больше угля и на полных парах влетает в анналы истории. Попасть в такую историю довольно легко. Отмыться потом будет сложно.
P.S. На часть имущества Юлии Тимошенко и Юрия Луценко наложен арест.
Об этом сообщил заместитель генерального прокурора Михаил Гаврилюк на брифинге в четверг в Киеве. «По всем уголовным делам, которые сегодня направлены в суд, на имущество обвиняемых наложен арест», — сказал он. На вопрос, касается ли это имущества Тимошенко и Луценко, Гаврилюк ответил: «Без исключения».
Представитель прокуратуры напомнил, что согласно иску, который МВД предъявил Луценко, убытки, причиненные им государству, оцениваются в 978 тысяч гривен. По его словам, для обеспечения иска на часть имущества и счета Луценко наложен арест на сумму более 1,7 миллиона гривен. В то же время Гаврилюк отказался назвать сумму, в которую оценивается арестованное имущество Тимошенко.
При этом замгенпрокурора подчеркнул, что процесс выявления имущества, которое принадлежит обвиняемым, продолжается. По его словам, выявляется также имущество, оформленное на родственников.
