С приходом новой власти активизировалось давление на малый бизнес, единоналожников и т. п. Государство пытается взять под контроль любую экономическую активность своих граждан, залезть в те сферы деятельности, которые оно раньше полагало малозначащими и неприбыльными.
Почему это происходит и связано ли это только с нынешней властью? Могут ли сильные мира сего, ошибочно называемые олигархами, остановиться в переделе собственности и заняться инвестированием в страну, в которой они работают?
Начнем с самого простого. После прихода регионалов государство активизировалось по двум причинам. Первая — это сокращение пирога национального богатства, подлежащего последующему переделу. Предыдущая власть тоже давила бизнес, но это был скорее «самотек», а не система. Нынешняя власть отличается основательностью подхода к делу, особенно если оно касается чужой собственности. В условиях, когда национальное богатство сокращается (то есть люди не видят смысла в работе), вместо того чтобы сократить расходы государства, они решили увеличить его доходы. Ну, а это всегда и везде означает сокращение доходов граждан и рост давления на бизнес, что мы и видим.
Вторая причина называется «Николай Янович Азаров». Думаю, тут ничего объяснять не нужно. Скажу только, что цель любого государства — это производство политически удобной отчетности. Какие именно действия приводят к этой отчетности — не суть важно, и Николай Янович демонстрирует нам этот эффект. Скажу больше: я абсолютно уверен в том, что ВВП у него и правда растет. Это, кстати, замечательный повод задуматься над тем, что же на самом деле важно — рост ВВП или все-таки что-то другое.
Теперь о государстве. В фразе «государство напало на бизнес» предполагается две стороны: «государство» и «бизнес». Однако в нашей стране это, скорее, две стороны одного явления. С одной стороны, трудно быть предпринимателем даже средней руки и не зависеть при этом от государства в лице конкретного чиновника. С другой — «государство» и существует для того, чтобы «делать бизнес». Оно не только нападает на некий обезличенный бизнес ради получения необходимой ему отчетности (в основном это бывает с мелким и средним бизнесом). Оно еще и используется одними «бизнесменами» против других.
Иногда эти процессы трудно отличить друг от друга. Заметим, что жертвы агрессии часто занимают соглашательскую позицию: не сообщают подробностей, избегают оценок и комментариев. Они надеются «порешать вопросы» с агрессорами, надеются на свои связи в государстве. Система и существует потому, что агрессоры знают, что жертвы первым делом побегут в государство искать людей, с которыми можно договориться.
Теперь поговорим о более сложных вещах. В экономике есть понятие «временное предпочтение». Это то, насколько люди предпочитают настоящее будущему. Высокое временное предпочтение обычно бывает у бедных. Они все тратят на потребление, не сберегая и не инвестируя. Чем человек богаче, тем в большей степени он может позволить заботиться о будущем и тем более отдаленным становится будущее, охватываемое его деятельностью, то есть его временное предпочтение снижается.
Но вот что важно. Временное предпочтение само по себе не зависит от богатства или бедности, оно, скорее, является причиной, а не следствием. Мы все знаем массу историй о том, как люди экономили и во всем себе отказывали для того, чтобы достичь результата в будущем, и достигали его. И это в наши дни и не в бедных странах. Это и есть работа временного предпочтения.
И сразу же заметим следующее. Наши богатые в смысле временных предпочтений — такие же, как и бедные. Украинские бедные потребляют все, что зарабатывают, и украинские богатые тоже. Разница в том, что богатые потребляют лексусы и дома в Лондоне, а временное предпочтение у тех и у других почти одинаково высоко. Настоящее ценится у нас на порядки выше, чем будущее. После нас хоть потоп.
Так вот, суть этой заметки в том, что временное предпочтение украинского общества, с моей точки зрения, является неким «началом» круга, который при ином рассмотрении кажется замкнутым. Ведь на самом деле сейчас не происходит ничего нового. Государство всегда грабило бизнес и использовалось для «рейдерских захватов». Просто тогда слов таких не было. Недавно в поисках одного материала я наткнулся на свою старую заметку, в которой приводились слова одного из членов НДП (была такая партия). Он говорит: «Общаешься с чиновниками — каждый в отдельности вполне вменяемый человек. А вместе как стая саранчи». Эта заметка 1998 года, и в этих словах на тот момент уже не было ничего нового. А еще один мой знакомый году в 1993-м говорил, что по его наблюдениям в нашем бизнесе спокойно можно работать до тех пор, пока твой доход не превысит $3000. Он утверждал, что с этого момента государство начинает интересоваться тобой и может отобрать бизнес.
То есть наша система возникла давно, просто сейчас она достигла совершенства. Если настоящее — все, а будущее — ничто, то люди будут искать любые средства получить прибыль как можно быстрее. И как можно больше. Они также будут менее склонны замечать моральные и нравственные ограничения. Если можно украсть — украдут, если можно отобрать силой — отберут. Они не будут инвестировать, а будут потреблять. Вкладывать они будут в сохранение своего статуса, который позволяет сохранить и улучшить уровень потребления («инвестициям» такого рода обязаны, например, многие наши СМИ). Те, у кого лучше всего получалась деятельность такого рода, и стали «элитой», остальные остались бедняками, но разницы в их экономическом поведении нет.
Понятно, что корни всего этого — в советском рабстве, ведь у раба, у которого ничего нет, самое высокое временное предпочтение. Но интересно, что время не лечит эти раны, а наоборот, усугубляет их. Казалось бы, рынок должен давно расставить все на места. Склонность к «быстрым деньгам» не может длиться долго, «быстрые» проекты не могут быть массовыми. Это было бы так, если бы не одно «но». Состоит оно в том, что система целенаправленно и регулярно наносит удары прежде всего по тем институтам, которые «запустили» бы саморегуляцию рынка. В первую очередь это институт собственности, которая сегодня только фантазерами может быть названа «частной». Государство может отобрать собственность у любого. Под любым, самым надуманным предлогом или вообще без такового. В СССР был такой юридический уродец — «личная собственность». Вот наша собственность так и осталась «личной». Второй институт, жизненно необходимый саморегуляции рынка, — это суд. Комментировать, думаю, тут ничего не нужно. Третий институт — это «экономическая свобода» — то, насколько я могу сам выбирать род своей деятельности и насколько эта деятельность регулируется государством. Год от года «экономической свободы» становится все меньше. Этот ряд можно продолжить, я просто назвал три самых важных института, без которых «невидимая рука» не работает как следует.
Все эти годы система развивалась и совершенствовалась. Теперь нам ясно, что на вопрос: «Когда они наворуются?» нужно отвечать: «Никогда». Теперь нам ясно, что ждать, когда закончится передел собственности, бессмысленно. Он никогда не закончится. Система развилась и близка к совершенству. Сильные мира сего уже даже не живут в Украине. Они здесь как бы в долгосрочной командировке. Их семьи и они сами предпочитают заграницу, ведь жизнь там лучше. Наличие заграницы избавляет их от самой мысли что-то совершенствовать здесь. С другой стороны, они ведь не зря уехали за границу, ведь здесь же невозможно жить. Эта система замечательна именно своей замкнутостью по типу «курица или яйцо». Эта замкнутость порождает безысходность. Она побуждает эксплуатировать на полную катушку и побыстрее.
И это только видимая часть процесса. Процесс этот охватывает все взрослое население страны, оно все является участником системы и работает на ее рост и совершенствование. Судите сами. Чтобы отнимать друг у друга бизнес, используется государство. Люди справедливо считают это злоупотреблениями. Они постоянно требуют, чтобы государство имело все больше возможностей для борьбы со злоупотреблениями. В результате государство получает большие возможности, которые тут же используются для еще больших злоупотреблений. И так будет и дальше. Очень показательно, что людей не заботят гарантии того, что большая власть, которую они постоянно требуют дать чиновникам, не будет направлена на злоупотребления. Спросите их об этом и вы услышите удивительно наивные (притом что обычно нашего человека трудно назвать наивным) вещи. Вы услышите о том, что чиновники должны быть моральными, патриотичными и украинскими. Или о том, что помогут массовые расстрелы. Чиновников. И право отзыва депутатов, конечно. Непонятно, правда, откуда возьмется моральность у чиновников, если люди не требуют ее для себя. Чиновников ведь не с Марса завозят.
И здесь мы подходим, собственно говоря, к решению проблемы, точнее, к указанию направления, в котором нужно действовать. Все это время система развивалась и совершенствовалась совместными усилиями наших людей, она росла и ширилась. Временное предпочтение росло. Все менялось. Но есть одна константа, которая была постоянна все это время. Это удивительно негативное отношение украинцев друг к другу. Ведь временное предпочтение зависит от того, что человек думает о других людях. Если он считает их законченными негодяями, с которыми невозможно иметь дело, его временное предпочтение будет высоким. Он постарается провернуть свои делишки, невзирая на мораль и не задумываясь о неудобствах, которые он может доставить другим. И сделает это как можно скорее и тут же потратит заработанное. Ведь кругом одни козлы, зачем с ними церемониться? А теперь проделайте простой мысленный эксперимент. Подумайте о том, что говорят украинцы друг о друге, причем не персонально о ком-то, а вообще. Часто ли, например, вы сами и ваши знакомые произносите фразы, начинающиеся словами: «С нашим народом...»?
Нашим революционным движениям, которые плодятся как мухи, следовало бы подумать не о революциях в мировом масштабе, а о том, как познакомить украинцев друг с другом. Потому что страх, который испытывают наши люди друг перед другом, порождает недоверие, а оно подстегивает временное предпочтение. И пока это так, система взаимного разграбления будет процветать, невзирая на то, чья власть на дворе.
