Главная

Проклятие Анны Херман – ІІ

 

Продолжение сценария новогодней сказки с извращениями и оккультными гратуляциями. Совпадения персонажей с реальными лицами еще более случайны. Осторожно! Концентрация ненормативной лексики превышает предельно допустимый уровень. Дети дошкольного возраста к прочтению не допускаются. Дети школьного возраста допускаются в отсутствие родителей.

(Начало см. здесь)

Людмилу Януковеч вталкивают в просторный кабинет, обставленный с кричащей роскошью, и грубо усаживают в огромное кожаное кресло для посетителей. Под ее левым глазом наливается крупный фиолетовый синяк.

Сидящий за столом хозяин кабинета – худрук Донецкого академического Театра Культуры Оперы и Оперетты Вадим Писарь окидывает гостью тяжелым взглядом. Он одет в кричащей расцветки спортивный костюм с лампасами, золотую цепь и кроссовки с отливом, которых все равно не видно. Две балерины нежно массируют ему шею с мускусным маслом, третья издает из-под стола странные хлюпающие звуки. Видимо, у нее насморк.

– Ну что, бабки принесла, корова? – с угрозой в голосе говорит Писарь, красноречиво поигрывая паяльником.

– Вадим Яковлевич, мамой клянусь, после Нового года отдам! – привычно голосит Людмила Александровна. – Хлеба купить не на что, пенсию задерживают, бандиты донецкие всю страну до ручки довели! Я даже с чернобыльцами в прошлом месяце голодала. Так вы знаете, один из них светился в темноте, к нему даже милиция подходить боялась!

– Ты мне, плюгавая, зубы не заговаривай, – рычит Писарь. – Я тебя недавно в театре с сумкой за две штуки баксов видел!

– Та какие там две штуки баксов! – испуганно восклицает Людмила Александровна. – Я ее на базаре у негров за тридцатник купила… Хотите, я ее вам в счет долга отдам?

– На хрена мне твоя сумка, ты, жаба крашеная! – слегка переигрывая, взрывается Писарь. – Мне мои двести гривень нужны!

Людмила Александровна испуганно вжимается в кресло.

– Впрочем, у тебя есть еще один выход, – неожиданно говорит Писарь. – Я тебя сейчас с одним человеком сведу, он побазарить с тобой хочет. Сделаешь что он скажет – прощу тебе долг, даже двадцатку сверху дам. А не сделаешь – сразу паяльник в…

– Все сделаю, Вадим Яковлевич, не сомневайтесь! – поспешно восклицает Людмила Александровна. – А это хотя бы культурный человек?

– О, еще какой, – усмехается Писарь. – Тоже, как и ты, мечтал учителем языка стать. И тоже, мля, не стал, хе-хе.

– Здорово! А как его по имени-отчеству?

– Это тебя не касается, – сурово говорит худрук. – Но можешь звать его Пеликаном.

***

В Администрации президента проходит внеочередное заседание СНБО Украины. Председательствует Виктор Януковеч – голова повязана, кровь на рукаве. На главе государства лица нет.

– Козлы терриконовые, какого хрена этот грязный, как говорят, извращенец полез к ней в камеру?! – кричит Януковеч, барабаня кулаками по столу. – Может, он еще и теребил там?!

– Несомненно, – сухо говорит новый министр внутренних дел Захерченко. – К сожалению, ДВД-носитель с его видеокамеры исчез, и мы не можем полностью восстановить картину преступления, но экспертиза показала странный факт: половой орган у обнаруженного нами трупа судьи Родиона Киряева продолжал оставаться в эрегированном состоянии даже спустя несколько часов после, извините, кончины, и, насколько мне известно, пребывает в таковом виде до сих пор.

– Как это может быть? – удивленно спрашивает новый глава Нацбанка Сергей Кавун, с трудом сглатывая кусок шаурмы, принесенной по его требованию кем-то из охранников.

– Такое иногда бывает, – задумчиво отзывается секретарь СНБО Раиса Добрынина. – Если он, к примеру, делал на нем подтяжку морщин…

– Человек! – внезапно кричит Кавун, оборачиваясь к прапорщику охраны. – Подай еще порцию! И дай балыка, семги, что ли?

– Всем молчать! – кричит Януковеч и вновь грохает кулаком по столу. – Так мы до утра тут лясы точить будем! А у меня еще реформы недоены! Меня, в конце концов, ждут наслаждения!

В этот момент под ним подламывается стул, и Виктор Федорович с отчаянным воплем падает на пол. На лету он хватается за вмонтированный в столешницу микрофон-карандаш и, с треском вырвав его из гнезда, втыкает себе в глаз.

– Ааа, глаз! – вопит Януковеч.

– Глаз… – задумчиво произносит глава администрации Лева Серегин. – Глаз. Гм…

Януковеч между тем вскакивает на ноги и расталкивает спешащих к нему на помощь подчиненных.

– Отойдите все от меня! – кричит он, закрывая ушибленный глаз носовым платком. – Сволочи!.. Подонки, не уберегли!..

– Просто поразительно, насколько мужественным человеком является наш президент! – с восхищением говорит Сергей Кавун в торчащий из стола микрофон служебного диктофона, пережевывая огромный кусок сала. – В этом и кроется успех реформ.

– Еще и ручка упала! Сейчас подниму, – пытаясь взять себя в руки, говорит Януковеч и наклоняется, шаря руками по полу. Раздается треск, и брюки главы государства разъезжаются по шву, открывая всеобщему обозрению застиранные синие трусы со штампом «ИТК №13».

Раиса Добрынина хихикает в разрез блузки.

– Кто ржал? – выпрямляясь, спрашивает побледневший от ярости Януковеч.

– Никто не ржал, – примирительно отвечает Лева Серегин. – Видите ли, Виктор Федорович, я думаю, что вас сглазили.

– Что? – опешив, спрашивает Януковеч.

– Сглазили, – невозмутимо повторяет Серегин. – Наслали порчу. Пробили астральный щит. Карму изгадили. Понимаете, если рассудить логически…

– Поделали! – восхищенно выдыхает Раиса Добрынина. – Точно, поделали! Я сразу что-то такое почувствовала! У меня, знаете, после последней подтяжки морщин глаза перестали закрываться. Так я теперь вижу ауру людей, как контактер с космосом Грыцько и его галактический кот Сириус. Так вот, у вас вокруг головы, Виктор Федорович, сейчас все черное, ну, типа шаляновой маринарки…

– Точно! – восклицает Лева Серегин. – Маринарка! Срочно зовите Ганну Херман!

– Не получится, – уныло отвечает Януковеч. – Я ее уволил.

– Вы с ума сошли… – с ужасом в голосе говорит Серегин.

***

Ключ от законсервированной явочной квартиры БлЮТ нашелся на прежнем месте – под ковриком. Открыв скрипучую дверь, Юлия Тимашенко проникает внутрь и запирается на все замки. На лице ее появляется брезгливая гримаса: в однокомнатной хрущобе царит бардак и ужасающий кислый запах. На разобранном диване лежит скомканная простыня, покрытая отвратительными желтыми пятнами, на ручке платяного шкафа висит одеревеневший от старости презерватив.

Тихо выругавшись, Тимашенко распахивает настежь балкон и выбрасывает презерватив на тротуар. Пятнистую простыню она, несколько мгновений поколебавшись, вешает на бельевую веревку.

Тяжело опустившись на диван, лидер БлЮТ подтягивает к себе древний дисковый телефон и набирает номер.

– Але, блять! Королявская у аппарата, – отвечает грубый прокуренный голос на том конце провода. – Шо надо, нах?

– Наташа, люба моя, я сколько раз тебе говорила, чтоб ты завязывала с матюками? – широко улыбается Тимашенко.

– Это… это хто? – упавшим голосом говорит Наташа. – Бля, не может быть. Юлия Вла…

– Тихо! Никаких имен! – быстро говорит Тимашенко. – Я из тюрьмы сбежала. Скрываюсь на старой конспиративной квартире на Борщаге. Сейчас доверять я могу только тебе, ясно?

– Ну звиздец… – горько говорит Наташа. – Я так за это рада, шо просто жопа.

– Лирику оставим на потом! Слушай внимательно. Мне нужна моя большая косметичка, айпад, черное платье с фонариками, шубка, туфли, ну, ты помнишь, с такими золотыми бантиками и… Нет, на всякий случай возьми две косметички! А лучше три.

– Бля, звиздец всему… – бормочет Наташа.

– Не переживай, прорвемся! – бодро говорит Тимашенко. – Я тут сейчас таких дел наворочаю, что это Яныково «Межхолмовье» сгорит у меня уже завтра к вечеру. Короче, записывай адрес…

***

Людмила Януковеч боязливо входит в темный чулан, расположенный в недрах подсобки Театра Культуры Оперы и Оперетты. Помещение освещает унылая свечка в дальнем углу. В ее мертвенно-бледных отсветах смутно виднеется некая фигура в темном, надежно скрывающем лицо капюшоне.

– Прысидайте, там сзаду вас мает буть стелец, – говорит фигура. – Не намагайтеся угадати, хто я есть, вам це все ровно не вдастся. Можете звати мене Пеликаном.

– Очень приятно, Люда, – тупо отвечает Людмила Александровна, опускаясь на пыльную табуретку с дыркой в виде сердечка.

– Я вас спазнал, – величественно отвечает Пеликан. – Слухайте унімательно, Люда. Вашему чоловеку пагрожует велічезная небіспека.

– Какому еще человеку? – настораживается Людмила Александровна.

– Чоловеку, – с легким раздражением в голосе говорит Пеликан. – Ну, мужу твоему, блин… Каротше кажучі, я спазнал, шо Юлька Тимашенко зрабила каркаломную утечу из тюрмы. Вана буде намагатіся вбити твого чоловека и схватити соби его «Межхолмовья».

– Господи, какой ужас! – всплескивает руками Людмила Александровна. – Надо ее остановить!

– Свабоду не спиніті, – возражает Пеликан. – Адначе ейо завжді можна надуріті. У вашего чоловека е такой премъер-министр Озаров Мікола. Ваш чоловек збирается витправити ёго у атставку, шоб свалити на ёго увесь негатів…

– Давно пора! – с ненавистью говорит Людмила Александровна. – Этот упырь чернобыльскую пенсию у меня отобрал.

– Ничого я у тебя ни атбирал, – вырывается у Пеликана.

– Да вы-то тут и ни при чем! Это все Озаров, чтоб его черти в аду паяльниками в…

– Каротше! – раздраженно перебивает Пеликан. – Я замыслив гиниальный план. Озарова никуды выгоняти не треба. А треба навпокий!

– Навпокий? – озадаченно переспрашивает Людмила Александровна. – Что, убить, что ли?

– Не, навпокий, его треба оставити. А ваш чоловек повинный сам полишити свою посаду и зрабити своим приемником Озарова. И «Межхолмовье» свое на Озарова видписать, а самому скрытися за границу. Тоди Тимашенка будет полювати не на твого чоловека, а на Озарова, разумиешь?

– Разумию! – радостно говорит Людмила Александровна. – Клевый план! Юлька этого Озарова на куски порвет!

– Самий так! – поморщившись, говорит Пеликан. – Таму ты повинная терминово летети до свово чоловека и переконати его в тому, как треба поступити, зразумела?

– Я готова! – решительно говорит Людмила Александровна. – Я для своего любимого все что угодно сделаю!.. Только у меня совсем денег нет… Не могли бы вы занять мне сто гривень на дорогу? Я с первой пенсии отдам, честное слово!

– По-першее, ты той пенсии ще довго чекать будешь, а по-другое, у бюджети на этот рик на ци цели коштов не передусмотрено, – сухо говорит Пеликан. – Зато в мене е особистый летак…

***

Януковеч и Серегин торопливо шагают к кабинету зловещей Анны Херман.

– Я уверен, она еще должна быть здесь, – говорит Серегин. – У нее же столько вещей. Помните, когда она въезжала, тремя КамАЗами добро завозили…

– Эх, вот кончится вся эта канитель, вот я уж тогда, как говорят, развернусь! – мечтательно говорит Януковеч. – Сплошные наслаждения себе устрою, как сяду в свой вертолет, да как полечу на Азовское море… Ты, кстати, знаешь, что у меня на Азовском море есть собственный остров?

– Виктор Федорович, я бы посоветовал вам сейчас очень внимательно относиться ко всему, что вы говорите, – напряженным голосом произносит Серегин. – Проклятие с вас еще не снято, и оно, похоже, как-то реагирует на ваши похвальные стремления к наслаждениям…

– Да ладно тебе, Лева, – отмахивается Януковеч, – сейчас Ганька меня расколдует… Если еще не съехала, конечно.

В кармане главы государства тревожно играет песню «Раз-два-три по почкам, раз-два-три по печени» мобильный телефон. Серегин меняется в лице.

– Але, – весело говорит Януковеч в трубку.

Из трубки раздаются отдаленные звуки сирен и перепуганный бубнеж. Лицо президента искажается гримасой ужаса.

– Что такое? – встревоженно спрашивает Серегин.

– Ты представляешь, только что на моем любимом золотом унитазе катапульта сработала, – упавшим голосом говорит глава государства. – Унитаз пробил дверь, вылетел в окно и врезался в мой вертолет. Взрывом убило кенгуру…

Серегин хмуро качает головой.

– Очень сильное проклятие, – говорит он. – Эх, только бы Анна Николаевна оказалась на месте…

Серегин вежливо стучит в дверь кабинета Херман. Обезумевший от потери вертолета Януковеч отталкивает Леву в сторону и вышибает дверь ногой. Ворвавшись в кабинет в вихре деревянных обломков, Серегин и Януковеч замирают на месте, с ужасом рассматривая страшную картину торжества черной магии, которую зритель уже имел возможность наблюдать в самом начале нашего повествования.

На письменном столе, изрезанном сатанинскими символами (похоже, что они нацарапаны когтями), белеет лист бумаги. Дрожа всем телом, Януковеч подходит к столу и осторожно берет его в руки.

На листе готическим почерком написано следующее:

«Шановний Вікторе Федоровичу, прийміть від мене мої найщиріші гратуляції. Як там ваша люба Дарка Черпак? Гарно справляється? Ну звичайно ж, у неї все файно, вам же вона так подобається. Ну що ж, продовжуйте насолоджуватися з нею наслаждєніями. Якщо, звісно, ви знайдете на них час, ха-ха-ха!

Щиро ваша, Ганна Херман-Астарот.

P.S. У середину пентаграми не лізьте – загинете страшною смертю.

P.P.S. Не шукайте мене, все одно не знайдете. Я сама знайду вашу могилу».

***

В дверь конспиративной квартиры БлЮТ противно звонят. Тимашенко на цыпочках выходит в прихожую и включает небольшой мониторчик потайной телекамеры.

В данный момент монитор показывает народного депутата Наталью Королявскую – красивую женщину с изящной фигурой и тяжелым подбородком. В руках она держит здоровенный рюкзак.

– Шубка, – радостно шепчет Тимашенко и отпирает дверь, впуская дорогую гостью.

– Юля, как я рада тебя видеть! – кисло улыбаясь, щебечет Королявская своим характерным прокуренным баском. – Похудела-то как, мля! Постройнела, сука!

Королявская снимает с головы меховую шапку, и Тимашенко выпучивает глаза от удивления: на голове народного депутата красуется уложенная бубликом коса, отличающаяся от косы лидера БлЮТ только цветом волос.

– Да, это я в память о тебе прическу поменяла, еханый бабай! – развязно басит Королявская. – Слушай, я тут хересу прихватила, давай жахнем с тобой за встречу, гы-гы-гы!

Выхватив из рюкзака слегка початую бутылку и два бокала, депутат Наташа устремляется к раздолбанному журнальному столику у дивана. Тимашенко молча следует за ней, напряженно размышляя о чем-то явно неприятном.

– Ой, я лучше в ванной налью! – вдруг спохватывается Королявская. – А то я бухнула сегодня уже, боюсь, что мимо бокала промахнусь и наляпаю тебе тут…

Тимашенко поначалу явно пытается возразить, однако в последний момент передумывает. Проводив подругу цепким взглядом, она быстро подхватывает с журнального столика гламурную сумочку Королявской и начинает рыться в ее содержимом. На стол выпадает Натальин паспорт, и Тимашенко машинально открывает его на первой странице.

Под фотографией Королявской написано: «Тимашенко Юлія Володимирівна».

***

Януковеч лежит в психиатрическом отделении больницы «Феофания» в коллаптоидном состоянии. Глаза его бессмысленно блуждают по потолку, в вену воткнута иголка капельницы с валерьянкой.

Рядом с ним, успокаивающе держа пациента за руку, сидит Лева Серегин в накинутом на пиджак белом халате.

– Виктор Федорович, ну, право же, не стоит так убиваться, – ласково говорит Серегин. – Мы вам новый вертолетик купим. А унитаз вам я уже заказал. Алмазный, с подогревом, катапульта с тремя степенями защиты…

– Да на фига мне твой унитаз! – стонет Януковеч, глотая слезы. – Ты помнишь, что мне написала эта ведьма?! «Я приду и насру на твою могилу!». А-а-а, горе-е-е…

– Ну, никакого «насру» там не было, – возражает Серегин. – Тем более, Анна Николаевна – культурная женщина, и она никогда бы не позволила себе…

– И что, мне от этого должно быть легче?! – кричит Януковеч, сотрясаясь от рыданий. – Я же буду мертвый, ты что, не понимаешь?! Господи, иже еси, как говорят, на небеси, я же всегда был так осторожен, я даже в туман на улицу не выходил…

– Иже еси, иже еси, заяц едет на такси, – задумчиво бормочет Серегин. – Эврика! У меня идея!

Глава президентской администрации выхватывает мобильный телефон и нажимает кнопку быстрого набора.

– В похоронное бюро звонишь? – плаксиво спрашивает Януковеч.

– Берите выше, Виктор Федорович, – весело подмигивает ему Серегин, – в Москву! Патриарх Кирьян мигом снимет с вас все сатанинские козни!.. Нет-нет, не вставайте, Виктор Федорович, вам необходим покой! Я включу громкую связь, и вы сможете беседовать не отрывая голову от подушки.

– Лева, я дам тебе Звезду Героя! – восторженного говорит Януковеч. Он возвращается к жизни прямо на глазах.

– Алло! – солидно раздается из трубки.

– Патриарх Кирьян? – говорит Серегин.

– Аз есмь.

– С вами говорят из приемной Президента Украины Виктора Федоровича Януковеча. Соединяю.

– Соединяй, соединяй, – неожиданно зловеще говорит трубка.

Серегин подносит мобильник поближе к лицу Януковеча.

– Здравствуйте, дорогой патриарх! – плачущим голосом говорит в сторону трубки Януковеч, хитро подмигивая главе администрации. – В недобрую годину беспокою я вас, а лежа на одре смертном. Наложила на меня проклятие злая колдунья, и часы мои сочтены.

– Полегче, Виктор Федорович, не переигрывайте, – тихо шепчет ему в ухо Серегин.

– Рад это слышать, – удовлетворенно говорит патриарх. – Что, вышли боком дьявольские шашни с Европою нечестивой? Постигла, наконец, карающая десница?

– Что? – растерянно бормочет Януковеч.

– Ты тут мне не чтокай, сатанинский угодник! – сурово говорит Кирьян. – Отрекся ты от русского мира – так получай теперь кару заслуженную. Сегодня я предал тебя анафеме лютой. Теперь ты отлучен от церкви на веки вечные. Гори в аду, козел вонючий.

Связь обрывается.

Януковеч теряет сознание.

– Сестра! Сестра! – не своим голосом орет Лева Серегин и опрометью выбегает из палаты.

 

Информация о материале

Опубликовано: 01 января 2012

Проклятие Анны Херман

 

Сценарий новогодней сказки с элементами разного рода извращений и на первый взгляд непредсказуемых, хотя и во многом очевидных гратуляций. Всякое совпадение персонажей с реальными лицами традиционно является случайным. Во время написания текста ни один политик не пострадал.

Киев. Кабинет главы государства. Помещение украшено к Новому году гирляндами из разноцветной фольги, серебряными стробоскопами в форме дракончиков и сосульками белого золота. В дальнем углу надежно прибита кровельными гвоздями к полу противопожарная йолка, увенчанная гербом древнего рода Януковечей; под батареей отопления умиротворенно урчит специальная машина, периодически осыпающая кабинет залпами конфетти.

Виктор Януковеч сидит за столом и азартно режется сам с собой в трыньку, используя порнографические игральные карты, сделанные из тонко нарезанных золотых пластин. Масть на них выполнена из платины, каждая карта является подлинным произведением искусства. Так, например, обнаженные соски дамы червей сотворены из филигранно выточенных бриллиантов. В углу стола лежит коробка из-под этих самых карт, украшенная серебряной Пальмой Мерцалова и дарственной надписью: «Дорогому Виктору Федоровичу от преданного ему депутата Владислава Лукьянина в День Пресветлого праздника Пасхи Христовой. Пусть хранит Вас Господь».

Осторожно погладив соски дамы червей мизинцем и удовлетворенно поцокав языком, Януковеч подмигивает ей и, вынув из ящика стола хлопушку, громко стреляет в потолок.

В кабинет, выхватывая на ходу пистолет с глушителем, влетает запыхавшийся прапорщик из управления госохраны.

– Не очкуй, все пучком, – ухмыляется Януковеч и взрывает вторую хлопушку. – Мне так просто о реформах лучше думается.

Прапорщик, уважительно козырнув, уходит. Почти сразу же дверь открывается снова от мощного удара ногой, и в кабинет врывается президентская советница Анна Херман. Ее лицо перекошено яростью и потеками туши, руки сжаты в кулаки, во рту дымится забытый окурок.

Херман пьяна в стельку.

– О, кого я вижу! – глумливо усмехается Януковеч. – Гратуляция пришла. Сколько лет сколько зим!

– Ніц гратуляції, маринарка шалянова! – кричит Херман, топая ногой по ковру. – Шляфрочок румамбаровий мульдою комплітували?! О, я збадала цей бамбетль! Мені тепер що, на дефіляду дути в мештах, мов у завитки на виходок? Броцак через плече з варгініями?!

– Слышь, Аня, ты меня на понт не бери, – с угрозой в голосе говорит Януковеч. – Я тебе уже говорил: Дарка будет работать, хоть ты тут на жопу упади, ясно? Твой номер теперь – шестой. И иди проспись, нечего власть позорить.

– Та ну? – с издевкой говорит Херман. – Вона вам вельйон барінками закрутила? Або, може, у вас конкубант спільний підникає? Ха-ха-ха!

Пронзив опешившего хозяина кабинета стеклянным взглядом, советница достает из-за отворота блузы большую металлическую флягу и делает оттуда мощный глоток. По кабинету разносится тяжелый дух дешевого болгарского бренди. Опасно покачиваясь, Херман подходит к президентскому столу и, упершись в него кулаками, нависает над опасливо отодвинувшимся Януковечем.

– Підобцасник! – шипит Херман. – Сопух блядський.

Януковеч, наконец-то расслышавший знакомое слово, стремительно свирепеет и, схватив советницу за ухо, тащит ее через весь кабинет к двери, после чего вышвыривает наружу, наподдав в зад ботинком из испанской замши с золотыми пряжками. Херман неуклюже падает под ноги ухмыляющихся охранников.

– Все, Ганька, собирай манатки. Ты уволена, – строго говорит Януковеч. – И смотри, чтоб я больше про тебя не слышал. Будешь языком перед камерами ляпать – каленым железом выжгу, ты меня знаешь.

Сотрясаясь от рыданий, несчастная советница тяжело поднимается на ноги и медленно уходит в свой кабинет. Вслед ей несется издевательское улюлюканье охранников.

Вернувшись на рабочее место, Януковеч удовлетворенно потягивается, вытаскивает из шкафа гитару и, несколько раз перебрав струны для разминки, с удовольствием начинает играть модный ХЗВ-шансон:

Вот так вот просижу-у-у-у,

Вот так вот проигра-а-а-ю,

Всю жизнь я просижу-у-у-у,

Х…, б…, пропина-а-а-ю.

Я – нерабочий челове-ек!

***

…Войдя в личные апартаменты, Анна Херман запирает за собой дверь на три оборота и плотно задергивает шторы, после чего сразу же перестает плакать и пошатываться. Тщательно протерев лицо влажной салфеткой, она брезгливо выбрасывает в урну флягу с бренди и начинает рисовать на полу пентаграмму. Затем устанавливает в ее углах черные свечи и некоторое время окуривает помещение едкими благовониями.

– Я тобі покажу «собірай манаткі», урка єнакієвська, – шипит она и, встав в середину пентаграммы, начинает читать заклинание из специальной книжечки:

– «О Люципере, цар шахтьорський, побий цього бандюка нечестивим твоїм копитом! Як смикнув він мене за мою дупочку, повисмикуй йому і повикручуй ручечки й ніжечки, поламай йому пальчики й суставчики. Цар донецький, заступник мій по жизні, заступись за мене, за мої молитви, щоб ріс він не вгору, а вниз, і щоб не почув він ні співу зайця земляного, ні сабвуферу свого вертольотного, бодай його пранці та болячки з'їли, та бодай його шашіль поточила…» и т. д.

Покончив со вступительной частью, Херман достает из вмонтированного в креденс потайного сейфа небольшой черный ящичек, украшенный нечестивыми рисунками, и, некоторое время порывшись внутри, извлекает оттуда восковую куклу, похожую на Януковеча. Вернувшись в пентаграмму, советница растягивает губы в широкой глумливой улыбке:

– Щоб у тебе, раб Путіна Віктор, більше ніколи не було врємєні для наслаждєній!!

С этими словами она быстрым, явно отработанным годами практики движением вонзает в куклу длинную иголку.

Стоящие по углам пентаграммы свечи ослепительно вспыхивают.

***

В этот самый момент на гитаре Януковеча внезапно лопаются струны. Одна из них непостижимым образом глубоко царапает его запястье, и из разрезанной вены обильно брызжет кровь.

– Мамочка! – неожиданно тонким голосом взвизгивает Виктор Федорович и, вскочив, бросается к двери. – Охрана! Ох...

Крики о помощи тонут в оглушительном грохоте хлопушки, на которую Януковеч случайно наступает по дороге. В подошве президентского ботинка из испанской замши немедленно появляется дырка с оплавленными краями. В тот момент, когда Виктор Федорович делает глубокий вдох, чтобы закричать погромче, конфетти-машина производит особенно обильный залп, и выпущенная из нее струя бумажных кружочков влетает в рот главы государства. Захлебываясь удушающим кашлем, Януковеч падает лицом вниз, попутно сбивая на пол рядом с собой доселе считавшуюся надежно прибитой гвоздями противопожарную елку, которая, как это и бывает в таких случаях, немедленно загорается. Огонь стремительно распространяется по усыпанному конфетти полу и гирляндам. Кабинет наполняется дымом.

Срабатывает пожарная сигнализация. Под вой сирены в кабинет вбегают размахивающие пистолетами прапорщики охраны и, оглашая помещение горестными воплями, выволакивают тело Януковеча в приемную, где над ним тут же склоняется дежурный врач.

– Мама, я весь в крови, – едва слышно шепчет Януковеч, теряя сознание. – Юлька… сволота.

***

Юлия Тимашенко неподвижно лежит на нарах медчасти Лукьяновского СИЗО, натянув до самой шеи теплое одеяло. Лицо ее старательно искажено страданием. Лидер оппозиции внимательно вглядывается в плазменный телевизор, по которому крутят рекламу.

Ролик повествует о том, как на Крещатике наряд сотрудников «Беркута» зверски избивает дубинками бабушку-интеллигентку и ее пятилетнего внука со скрипкой в руках. Внезапно в кадр с разных сторон вбегают красивые ребята в камуфляже с символикой «Фронтона перемен» и, заломив беркутовцам руки, вешают их на фонарях. Один из красивых ребят достает из кармана фотографию народного депутата Арсения Яцынюка и доверчиво показывает ее зрителям.

– Я верю в Арсения, – говорит он. – Вместе мы наведем порядок.

Кадр меняется. Показывают перекрытое шоссе в степи и мчащийся по нему кортеж, состоящий из дорогих черных автомобилей с мигалками. Внезапно на дорогу перед конвоем валится неизвестно откуда взявшееся в чистом поле дерево. Перед деревом появляется народный депутат Арсений Яцынюк в элегантном однотонном костюме и повелительно выставляет руку ладонью вперед.

– А ну стоять! – говорит Яцынюк.

Кортеж с визгом тормозит. Из машин высовываются испуганные бандитские морды.

– Я – лидер оппозиции Арсений Яцынюк! – говорит им Яцынюк. – Я отнимаю деньги у богатых и раздаю их бедным!

Смена кадра. Яцынюк стоит на фоне установленной на Майдане йолки с бокалом шампанского в руке и искристо улыбается.

– Дорогие друзья! Я, лидер оппозиции Арсений Яцынюк, поздравляю вас с Новым годом и Рождеством Христовым! Голосуйте за «Фронтон перемен»! Вместе мы наведем порядок. А за Кличко не голосуйте, потому что он боксер и дурак.

На экране появляется надпись: «Вы смотрели социальную рекламу».

– Козел, и тут на халяву пролез! – злобно шипит Тимашенко и щелкает пультом, выключая телевизор.

***

Донецк. Людмила Януковеч выбирает себе новый берет на рынке «Текстильщик».

– Есть еще хорошие лосины с начесом, – льстиво улыбаясь, говорит продавец. – Пятнадцать гривень, настоящая Турция.

– Ого, – недовольно ворчит Людмила Александровна. – Дорого. Хотя, конечно, если Турция… Слушай, Саша, ты не займешь мне пятнадцать гривень?..

Мнущийся рядом телохранитель Саша смущенно опускает глаза.

– Людмила Александровна, у меня нету. Вы же мне уже и так пятьдесят три гривни должны.

– Саша, я тебе клянусь, получу пенсию и все отдам. Ну пожалуйста!

Саша неохотно вынимает деньги и отдает их продавцу. Людмила Александровна, сияя, хватает лосины и сразу же начинает их примерять, крутясь перед зеркалом. Продавец восхищенно цокает языком.

…Выбравшись с территории рынка, радостная Людмила Александровна с покупками и понурый телохранитель идут к припаркованному неподалеку автомобилю с фотографией президента Януковеча на лобовом стекле.

Внезапно рядом плавно тормозит устрашающих размеров черный джип с именным номерным знаком «ДОДИК».

Из опустившегося бокового стекла высовывается бритая голова в черных очках.

– Садись, шмара. С тобой Писарь перетереть хочет.

Людмила Александровна испуганно пятится назад.

– Додик, ты же знаешь, я все отдам! Детьми клянусь, внуками… Пенсию получу и отдам! У меня чернобыльская, семьдесят тысяч!

Харя расплывается в щербатой улыбке.

– Слышь, бикса, ты мне баланду на уши не вешай. Чернобыльские уже не платят, пацаны проверяли. Давай, садись, пока я тебе ломом ноги не перебил.

Людмила Александровна беспомощно оглядывается на Сашу, однако предусмотрительный Саша уже вернулся на территорию рынка и надежно затерялся в толпе.

Из джипа вылезают двое качков с расширенными зрачками и неторопливо запихивают брыкающуюся женщину в салон.

Джип резко рвет с места.

На грязном асфальте остается лежать пакет с беретом и турецкими лосинами.

***

Виктор Януковеч лежит в больнице «Феофания» в коллаптоидном состоянии. Правая рука и левая нога главы государства тщательно перебинтованы, из вены торчит капельница.

– Виктор Федорович, на самом деле вообще ничего страшного нет, – бодро говорит сидящий у его ног профессор в белом халате. – Царапина на руке, легкий ожог ступни, конфетти вы уже выкашляли. Хоть сейчас выписать можем.

– Правда? – радостно улыбается Януковеч. – Ну, слава богу, бережет он меня. Мне сейчас долго болеть нельзя, столько реформ сделать надо! Да и в гольф поиграть охота, потому что так мало времени для наслаждений…

С потолка срывается лампа дневного света и падает Януковечу на голову.

***

В двери камеры со скрежетом ворочается ключ. Юлия Тимашенко быстро распрямляется на нарах и притворяется спящей. При этом ее лицо продолжает сохранять отпечаток невыносимой боли в спине.

В камеру на цыпочках входит странная фигура, одетая в судейскую мантию и гламурную маску черного бархата, из-под которой видны только глаза и рот. Фигура держит в руках видеокамеру, которой водит из стороны в сторону, тщательно снимая интерьер помещения.

Тимашенко издает полный ненависти стон, но сдерживается. Странный гость вздрагивает и некоторое время нерешительно топчется на месте, затем медленно подходит к лежащей женщине и осторожно приближает камеру к ее лицу. Тимашенко отчетливо слышит его учащенное дыхание.

Издав горлом булькающий звук, черный человек засовывает руку под мантию и начинает что-то под ней теребить. Потеребив так некоторое время, он устанавливает камеру на стол таким образом, чтобы та продолжала снимать узницу, и, постанывая, начинает осторожно задирать на ней одеяло, не сводя остекленевших глаз с постепенно обнажающихся ног заключенной. Когда они открываются полностью, он снова засовывает руку под мантию.

– Богиня моя, как давно я ждал этого момента, – говорит черная фигура и, высунув слюнявый язык, начинает наклоняться к бедрам Тимашенко. Та продолжает лежать неподвижно, только левая рука тихо опускается вниз и подхватывает с пола тапок на высоком каблуке.

Почувствовав на бедрах горячее дыхание сластолюбца, Тимашенко размахивается и изо всей силы бьет его каблуком в висок. Голова извращенца утыкается носом между ног лидера БлЮТ, и та, выругавшись от отвращения, мощным ударом колена сваливает тело незваного гостя на пол.

Неожиданно легким прыжком вскочив с кровати, Тимашенко подтаскивает распластанное тело в мантии к холодильнику и, сунув его головой внутрь, начинает изо всех сил бить тяжелой дверцей морозильной камеры, пока не раздается долгожданный хруст височной кости.

Удовлетворенно хмыкнув, Тимашенко снимает с покойного его бархатную маску. Под маской обнаруживаются разбитые очки, а под очками – искаженное судорогой последнего экстаза лицо судьи Пещерного суда Киева Родиона Киряева.

***

Виктор Януковеч лежит в реанимации больницы «Феофания». Голова его перевязана пятью слоями марли, сквозь которую сочится йод, царапины на щеке аккуратно заклеены пластырем, к груди прикреплены присоски кардиографа, из вены торчит игла очередной капельницы.

Дверь палаты открывается, пропуская внутрь широко улыбающегося профессора.

– Хорошие новости, Виктор Федорович! Мозг не задет, – весело говорит профессор. – Я вам тут передачку принес. Ну, там, конская колбаска, конфеты сосательные…

– Как говорят, давай сюда, старый хрыч, – говорит Януковеч и, вырвав пакет из рук доктора, жадно впивается зубами в колбасу. – Чай притаранил?

– Конечно!.. А еще глава вашей администрации Лева Серегин шлет вам низкий поклон и желает скорейшего выздоровления. Он вам передал айпад, чтобы вы не скучали.

– А, я знаю эту штуку! – радостно говорит Януковеч. – Это такая игра, где петухами из рогатки по свиньям стреляют. Давай сюда, хоть в больнице, как говорят, найду себе время для наслаждений.

Айпад внезапно выскальзывает из жирной от колбасы руки главы государства и падает в стоящий у кровати золотой горшок для отправки естественных надобностей. Раздается громкий бульк, и экран гаджета гаснет.

– Ах ты, биомать! – кричит Януковеч и бросается спасать айпад. Поскользнувшись задом на атласных простынях, он падает следом за утонувшим девайсом, но в последний миг падение останавливается: спасает обмотавшаяся вокруг левого плеча трубка капельницы.

– Вот жеж, блин, подфартило, – вымученно улыбается президент. – Если б не эта трубка, сейчас бы башкой прямо в горшок упал.

С резким треском трубка обрывается.

Профессор в ужасе закрывает глаза руками.

***

Громко топая по полу тяжелыми ботинками покойного Родиона, Тимашенко идет по коридору к выходу из СИЗО. На ней надеты трофейные мантия и маска, коса аккуратно спрятана под судейскую шапочку, а руки – в Родионовы же перчатки из латекса с затейливыми узорами.

Вертухай у выхода из медблока широко улыбается и немедленно принимается подмигивать ей обоими глазами по очереди.

– Ну что, поразвлекся, похотливый павиан? – игриво спрашивает он. – Сладкая баба?

– Не, – сипло говорит Тимошенко, бросая на стол охранника ключ от камеры. – Лежит себе бревно бревном. Спина больная.

– Ну, ты ж таких и любишь,– смеется вертухай. – А что это у тебя с голосом? Так кричал, что горло сорвал, да?.. Бревно бревном, а что-то в ней есть, правда?

– Ты себе даже не представляешь насколько ты прав, – сипит Тимошенко. – Давай, открывай быстрей, я спешу.

– Ишь ты какой быстрый, ковырялка! А сто баксов?

Яростно скрипнув зубами, Тимашенко наконец-то находит в мантии карман, где лежит бумажник, и швыряет на стол две пятидесятидолларовые купюры. Вертухай, козырнув, отпирает тяжелую дверь.

Тимашенко молча выходит во двор СИЗО, где ее уже поджидает служебный автомобиль Родиона. Мгновенно выскочивший водитель предупредительно распахивает перед ней заднюю дверцу.

– Куда теперь, шеф? На работу?

– Нет, мне еще в одно место надо, – хрипит Тимашенко. – Давай на Борщаговку, адрес по дороге скажу.

– А что с голосом?

– Кричал, блин, сильно, – злобно шипит Тимашенко и с грохотом захлопывает дверцу автомобиля.

***

Вертухай провожает выезжающую с территории СИЗО судейскую машину наигранно скучающим взглядом, затем, ухмыльнувшись, поднимает лежащую на столе газету, под которой обнаруживается ноутбук с торчащим из него пучком проводов веселых расцветок.

На экране компьютера прекрасно просматривается интерьер камеры, покинутой Тимашенко. В частности, виден абсолютно голый судья Киряев, раскинувшийся на нарах лидера БлЮТ в безобразной позе.

Вертухай набирает номер на мобильном телефоне.

– Але, Пеликан? – говорит он в трубку. – Здесь Альбатрос. Чайка улетела, как поняли? Чайка улетела! Да... Пингвин? Ага, капец Пингвину. Такой проказник был, вы бы видели, ха-ха-ха!..

Отключившись, он кладет мобильник на пол и долго топчет его тяжелым сапогом.

(Окончание следует)

 

Информация о материале

Опубликовано: 31 декабря 2011