Главная

Долг-петля, или Есть ли надежда у банков и их индивидуальных заемщиков начать жить с нового листа

Одной из ключевых преград для возобновления банковского кредитования сейчас является грандиозная пропасть, которая на последних пиках финансового кризиса разделила банки с их заемщиками, подпадающими под категорию физлиц. Но чрезвычайно болезненные и масштабные проблемы их взаимоотношений, несмотря на вызванные социальное напряжение и общественный резонанс, так и остаются нерешенными, до сих пор существуя вне рамок правового поля.

Проблема очевидна, но ее решение и сейчас не в приоритетах отечественных законодателей. Да и качество соответствующих законопроектов не выдерживает критики, — и депутаты, и банковское сообщество, судя по представленным инициативам, заботятся, скорее, о защите собственных меркантильных и сиюминутных интересов, нанося очевидный вред интересам стратегическим.

Взаимное угнетение и предвзятая статистика

Неурегулированность отношений банков с их индивидуальными заемщиками — это на сегодняшний день, очевидно, один из самых главных недостатков отечественной законодательной базы. Причем в контексте как реструктуризации проблемной задолженности, так и нормирования процедуры банкротства неудачников-заемщиков, ведь из-за отсутствия соответствующих правовых механизмов страдают обе стороны. Банки вынуждены или удерживать груз токсичных кредитов на своих балансах, или избавляться от него за бесценок, фиксируя гигантские убытки. Поэтому решение данной проблемы критически важно для банков — как в плане их финансового оздоровления, так и с точки зрения разблокирования выдачи новых займов. А вот их проблемные заемщики, львиная доля которых очутились в финансовом затруднении по объективным обстоятельствам и не без вины банков, оказались фактически исключенными из системы финансовых взаимоотношений и, соответственно, без особых надежд на восстановление платежеспособности и погашение предыдущей задолженности.

Не чувствуя себя надежно защищенной, каждая из сторон стремится держаться от другой на «безопасном расстоянии». В то же время урегулирование их принципиальных противоречий могло бы создать необходимую почву для динамичного роста кредитования, стимулирования потребительского спроса и, как следствие, ускорения экономики. Ведь и банкам, как воздух, необходимо расширение их клиентской базы, и у украинцев за последние годы накопился довольно значительный отложенный спрос по удовлетворению как банальных бытовых, так и жилищных потребностей.

Цена вопроса точно стоит правовой «выделки». Так, согласно данным НБУ, по итогам 2016 г. валовые банковские кредиты нефинансовым корпорациям составили 993,6 млрд грн, а домохозяйствам — 156,1 млрд, т.е. только около одной шестой корпоративного показателя. Объем последнего показателя в последнее время постоянно сокращался, поэтому расти точно было бы куда, если бы старые грехи пускали. Качество кредитных портфелей остается никуда не годным даже у платежеспособных банков, более того, продолжает ухудшаться. Если на начало 2014 г. доля неработающих займов не дотягивала до 20% , то за последние три года этот показатель вырос до более 30% даже по официальной статистике. А учитывая распространенную практику утаивания/приукрашивания банками реального положения дел, вероятно, что и это — не окончательный показатель. Как отмечается в «Отчете о финансовой стабильности» НБУ: «Сохраняется значительный разрыв в признанных проблемными кредитах между банками I и ІІ групп (13% портфеля) и банками с иностранным капиталом (38% портфеля). Это свидетельствует, что часть банков с украинским капиталом медлит с признанием кредитов проблемными и соответствующим формированием резервов. Диагностическое обследование банков и вступление в силу новых правил оценки кредитного риска с начала 2017 года побудит банки отображать действительную картину качества активов».

Учитывая вышеприведенные пропорции, можно предположить, что в общем объеме займов домохозяйств (на 160,5 млрд грн) не обслуживаются кредиты на сумму, по меньшей мере, 50 млрд грн (причем, напомним, только у платежеспособных банков).

Слабые потуги

Следует отметить, что по кулуарам парламента уже второй год бродит проект Закона Украины «О реструктуризации долгов физического лица или признании его банкротом», который, в соответствии с пояснительной запиской, должен принести «выигрыш банкам за счет очищения их балансов от «мертвых» долгов и сохранения их клиентов среди активных участников потребительского кредитования».

Такая мотивация уже сама по себе достойна всяческого поощрения, внушая ожидание, что документ наконец позволит и банкам решать проблемы с их токсичными займами, и их должникам — начать жизнь с чистого листа. Вот только лист этот, скорее всего, придется не по вкусу. Причем не только должникам, но и банкам, если исходить из их стратегических интересов.

Остановимся только на наиболее спорных моментах документа. Действительно, законопроект содержит положение об освобождении от долга в деле о банкротстве. Но подобное решение не принимается автоматически, такая прерогатива принадлежит суду по результатам завершения процедуры погашения долгов должников.

Следует забыть о том, что долг за заем можно будет разрешить в пределах этой процедуры, ведь дело о банкротстве возбуждается, если бесспорные (подтвержденные судебным решением, вступившим в законную силу) требования кредитора совокупно составляют не менее ста минимальных размеров заработной платы (сейчас — 320 тыс. грн), а к физлицу-предпринимателю — не менее трехсот (960 тыс. грн), которые не были удовлетворены должником на протяжении двух месяцев после установленного срока для их погашения.

Совокупность двух составляющих — имущественной (долг в 320 и более тысяч гривен), а также бесспорности требований (решение суда уже вступило в законную силу) по погашению этого долга — говорит о том, что как минимум судебные разбирательства уже имели место, а решения находятся на исполнении в Государственной исполнительной службе.

Так будет ли кредитор, потратившийся на судебный процесс, в результате которого получил решение о взыскании всей суммы долга, инициировать процедуру банкротства, чтобы очистить «собственный баланс» и вернуть еще одного субъекта в экономическое русло общественной жизни? Маловероятно.

Таким образом, подходим к тому, что заинтересованным в банкротстве как способе списания избыточных долгов является именно должник.

Вместе с тем обращение в суд не будет означать автоматическое принятие решения о возбуждении производства в деле о банкротстве. Среди причин отказа законопроект предусматривает следующие случаи: когда родственники должника первой степени родства владеют имуществом совокупной стоимостью свыше суммы бесспорных требований кредиторов; должниками или родственниками бесплатно или по цене ниже рыночной было отчуждено недвижимое имущество, транспортные средства или другое имущество совокупной стоимостью более 20% бесспорных требований кредиторов на протяжении года до даты подачи должником заявления о банкротстве.

Напомним, что к категории родственников относятся родители, муж или жена, дети, в том числе усыновленные. То есть родители при такой формулировке будут отвечать за долги детей, и наоборот?

Критерий не выдерживает критики, ведь деятельность, в связи с которой возникла задолженность, может не иметь никакого отношения к родственникам первой степени родства, они согласия на нее не давали, так же, как и не получали от нее выгоды. Но этот долг почему-то становится семейным...

Вместе с тем, придя к выводу о достаточности средств у семьи должника для погашения его долгов, предположим, суд отвечает отказом в открытии производства в деле о банкротстве. Что дальше? Родственники должны сброситься и собственным имуществом погашать эти долги? Нонсенс, вещи абсолютно несвязанные и лишенные какой-либо логики. Право распоряжения является исключительным правом владельца, который реализует его по собственному усмотрению, не согласовывая и не получая разрешения от других, а тем более не должен интересоваться у родственников, не планируют ли они вдруг в течение года «банкротить себя».

Контраверсийные ракурсы

Среди определенных плюсов законопроекта основной заключается в том, что предусмотренная им консолидация всех связанных с погашением долгов процессов будет осуществляться в пределах одной процедуры. То есть предъявление кредиторами требований, их удовлетворение может происходить только в пределах производства в деле о банкротстве; арест имущества, другие ограничения могут быть применены, а также сняты исключительно хозяйственным судом; судья в рамках дела о банкротстве решает все споры с имущественными требованиями к должнику, в том числе о признании недействительными каких-либо действий (договоров); взыскании заработной платы; срок исполнения всех денежных обязательств считается наступившим (не начисляется неустойка, не применяются другие финансовые санкции; останавливается ход исковой давности на период действия моратория, не применяется индекс инфляции за все время просрочки исполнения денежного обязательства).

Еще один заслуживающий внимания момент: на период рассмотрения дела по ходатайству кредитора или по собственной инициативе суд может запретить должнику выезд за границу. Но как быть в случае, если лицо обращается в суд через представителя, уже находясь за границей? Особенно это актуально в отношении так называемой бизнес-элиты и олигархов, банки которых перешли в управление Фонда гарантирования вкладов, а обеспечением рефинансирования является их личное поручительство всем принадлежащим имуществом. Впрочем, на подобные вопросы проект не отвечает.

Кроме того, сложно понять временные границы, в течение которых кредиторы рассчитывают вернуть сумму долга, предположим, по крайней мере в 320 тыс. грн, относительно «простого смертного украинца».

Проект предусматривает, что срок выполнения плана реструктуризации не может превышать три года. То есть ежегодно, без процентов и расходов на собственное существование и семью, должник должен вернуть около 107 тыс. грн, или же около 10 тыс. грн ежемесячно. Примем во внимание и то, что неофициальный доход учитывать нельзя, ведь источником погашения может быть только доход, подлежащий налогообложению. Таким образом, зарплата до вычитания налогов должна составлять, по крайней мере, 17 тыс. грн. И то при условии, что должник будет питаться воздухом, будет носить одну и ту же одежду, не будет отдыхать, не будет пользоваться транспортом, не будет платить за жилищно-коммунальные услуги и т.п. Если же учитывать и эти расходы, то очевидно, что такой должник должен иметь оплачиваемую работу с зарплатой до налогообложения в размере свыше 30 тыс. грн.

Как здесь не вспомнить, что средний размер заплат украинцев по состоянию на февраль этого года составлял по Украине 6209 грн, а в Киеве — 9832 грн? Следовательно, предложенный механизм отсекает абсолютное большинство среднестатистических должников.

Чрезвычайно симптоматична норма о том, что налоговый долг, возникший за три года до вынесения постановления о возбуждении дела о банкротстве должника, в процедуре реструктуризации долгов признается безнадежным и списывается. Будет терять от этого, очевидно, прежде всего госбюджет, ведь другие требования кредиторов на протяжении периода реструктуризации, вероятно, будут обслуживаться исправно.

В этом контексте следует заметить, на что положения реструктуризации, по замыслу разработчиков, не будут распространяться. К этой категории относятся долги должника по уплате страховых взносов на общеобязательное государственное пенсионное и прочее социальное страхование, а также долги по кредитам, полученным на отдых, развлечения, приобретение предметов роскоши, а также долги, возникшие из-за участия должника в азартных играх, пари и т.п.

Здесь следует обратить внимание на очень интересное понятие «роскошь», ведь его четкого определения действующее законодательство не дает. Следовательно, под него может как подпасть, так и нет что угодно, без чего в повседневной жизни можно обойтись, — и транспортные средства, и предметы бытовой техники, и т.п. А по каким критериям определять принадлежность к категории роскоши объектов недвижимости — домов, коттеджей, земельных участков?

Нюансы процедуры

Решение (о признании банкротом и введении процедуры погашения долгов) хозяйственный суд принимает по заявлению физического лица или кредитора в случае подтверждения в судебном заседании неспособности должника удовлетворить требования кредиторов, а также по заявлению управляющего реструктуризацией в случае непредоставления, неутверждения или невыполнения плана реструктуризации долгов должника.

Кроме соответствующего заявления, суд должен установить, что у физического лица отсутствует постоянный доход или другие источники исполнения денежных обязательств. В таком случае лицо признается банкротом, и назначается управляющий реализацией, который на протяжении десяти дней вместе с должником проводит инвентаризацию имущества (обращаясь в учреждения, ведущие учет недвижимого и движимого имущества, учреждения банков, обслуживающих счета, учреждения, ведущие учет ценных бумаг и т.п.), определяя его стоимость, формируя ликвидационную массу, в которую также может быть включено имущество, являющееся долей в совместной собственности (в этом случае происходит выделение). С момента признания должника банкротом всеми правами относительно имущества, которое входит в ликвидационную массу, распоряжается управляющий реализацией.

Алгоритм действий в этом случае понятен: выявить, описать и реализовать все, что можно, а то, на что средств от реализации не хватило, — списать. После этого должник с клеймом банкрота на пять лет (об ограничениях, связанных с этим, пойдет речь ниже) отправляется в «счастливую беззаботную жизнь», с нулевым балансом. Хотя нет, не совсем с нулевым, законотворцы кое-что все же предлагают банкроту оставить.

Так, хозяйственный суд имеет право по мотивированному ходатайству должника и других участников производства в деле о банкротстве исключить из состава ликвидационной массы имущество должника, на которое, согласно законодательным актам Украины, может быть обращено взыскание, но оно является необходимым для удовлетворения его неотложных потребностей и членов его семьи. Довольно оценочное понятие «неотложные потребности должника», которое, впрочем, в тексте не раскрывается. Очевидно, в каждом случае придется обосновывать суду, что чайник или пальто являются такими, без которых не перезимуешь.

Суд также может исключить из ликвидационной массы неликвидные объекты, стоимость которых не более пяти минимальных заработных плат (16 тыс. грн), а в целом не превышает 15 МЗП (48 тыс. грн).

Особые условия предусмотрены для реализации объектов недвижимого имущества, и это важно, поскольку до сих пор не решен вопрос с валютными ипотечными кредитами. Так, в случае продажи объектов недвижимости, которые являются собственностью должника, признанного банкротом, преобладающее право на приобретение указанных объектов принадлежит членам его семьи (не самый плохой вариант, особенно когда речь идет о принудительной продаже объекта, представляющего семейную ценность).

Далее по ходатайству должника и при наличии согласия кредитора, который предоставил кредит на приобретение жилого помещения, а также при условии погашения кредита на сумму не менее 50% и согласия о перенесении погашения оставшейся части на будущие периоды, суд имеет право не распространять положение этого закона о реализации имущества банкрота на этот объект недвижимости, о чем выносится отдельное определение суда.

То есть речь не идет о прощении долга, пересмотре существенных условий кредитования, изменении ставки или расчетного эквивалентного курса, речь исключительно о пролонгации погашения, при этом только по согласию кредитора, иначе, смотри выше, — изъятие и принудительная продажа.

Логика нормы искажена: лицо признается банкротом, поскольку не может исполнять свои финансовые обязательства, у него отсутствует для этого доход, его имущество описывается и реализуется, так откуда у него в будущих периодах появятся средства для погашения ипотеки? Откровенный и циничный лоббизм интересов финансовых учреждений, которым плевать на имущественное положение заемщика/банкрота, на восстановление его платежеспособности или, как пишут законотворцы, «на его возврат в активные участники потребительского кредитования».

Требования, не удовлетворенные из-за недостаточности имущества, считаются погашенными (исключение — непогашенные долги по возмещению вреда, причиненного жизни и здоровью граждан, взысканию алиментов, других требований, неразрывно связанных с личностью должника, они не списываются).

Довольно сомнительно утверждения авторов о том, что лицо, относительно которого произошло списание долгов, может и возвращается к условной общественно-экономической жизни как самостоятельная оздоровленная единица.

Судите сами, имущество описано и реализовано, а оставшееся в лучшем случае стоит около 48 тыс. грн, т.е., кроме «чистой совести», не осталось ничего. Каким образом продолжать существование? Неофициальное трудоустройство? Сезонные заработки? Можно начать собственное дело? Хотя нет, для этого необходимы деньги, а на протяжении пяти лет после признания физического лица банкротом оно не может брать на себя обязательства по договорам займа и кредитным договорам, а также не может без указания этого факта заключать договор поручения, передавать имущество в залог, регистрироваться предпринимателем, заниматься независимой профессиональной деятельностью как адвокат, частный нотариус, арбитражный управляющий, частный исполнитель и т.п.

Приведенные только отдельные положения проекта нормативного акта свидетельствуют о том, что время, потраченное на его подготовку, потеряно. Несмотря на то, что и состояние экономики страны в целом, и имущественное положение украинцев в частности остро нуждаются в функциональном механизме банкротства.

История образования каждого долга действительно индивидуальна, но во многих случаях не следует преуменьшать «заслуги» событий последних лет, которые от воли украинцев не зависели. Исходя из этого, казалось бы справедливым, если бы парламент как действительно репрезентативный орган наконец смог бы урегулировать вышеупомянутый круг проблемных вопросов, восстановив надежду на жизнь с нового листа экономически самой активной прослойки украинского населения. Поскольку со временем Украина все больше рискует превратиться в страну нищих, которые будут жить, преклонив голову под бременем долгов, будучи незаинтересованными в официальном трудоустройстве и легализации доходов, ведь тени долга и коллекторов будут преследовать их повсюду.

Информация о материале

Опубликовано: 12 мая 2017

Рейтинг найбагатших харківських ректорів

«Харківський антикорупційний центр» в рамках проекту «Є_відповідальність» за підтримки Інституту висвітлення війни та миру (IWPR Ukraine) та МЗС королівства Нідерландів, проаналізував декларації ректорів харківських ВНЗ.

Перше місце в рейтингу зайняв ректор Харківського національного університету міського господарства імені Бекетова Володимир Бабаєв.

Дружина ректора, Тетяна Куценко, володіє 3 земельними ділянками загальною площею 2,05 га в Дергачівському районі та 4 земельними ділянками в Харківському районі загальною площею 0,24 га. Крім цього дружина Бабаєва має у власності в Харкові дві квартири загальною площею 210 кв.м., три офіси загальною площею 660 кв.м. та будинок в Глибокому Харківського району площею 72,5 кв.м.

Окрім цього Тетяна Куценко має у власності Lexus LX470 2004 року, а Володимир Бабаєв володіє Volkswagen Touareg 2004 року. Подружжя Бабаєв-Куценко має готівкою та на банківських рахунках 156,5 тисяч доларів, 41,5 тисяч евро та 490 тисяч гривень.

В 2016 році Володимир Бабаєв заробив 577 тисяч гривень, отримав пенсію 95,6 тис.грн. та 86,3 тис.гривень стипендії, як Почесний громадянин міста Харкова. Тетяна Куценко в 2016 році заробила 216,9 тис.грн.

Друге місце в рейтингу посів ректор Національного фармацевтичного університету (НФаУ) Валентин Черних, який має у власності 2 земельні ділянки загальною площею 0,43 га в елітному котеджному селищі Лісному Дергачівського району і там же орендує ще 1 земельну ділянку площею 0,8 га.

Також Валентин Черних володіє в Лісному житловим будинком площею 486,8 кв.м. Дружина ректора, Валентина Черних має у власності в Харкові нежитлове приміщення на 114,3 кв.м. Також дружина ректора в 2012 році придбала Lexus RX 350 2012 року випуску. На рахунку в банку дружина ректора має 65 тисяч доларів.

В 2016 році Валентин Черних отримав 318,7 тис.грн. доходу, 86,3 тис.гривень стипендії, як Почесний громадянин міста Харкова та пенсію розміром 142,4 тис.грн. Дружина Валентина Черних заробила в 2016 році 55,1 тис.грн. та отримала 161,3 тис.грн. процентів.

Замикає трійку лідерів Євген Сокол, ректор ХПІ. Він має у власності в Харкові квартиру площею 92,6 кв.м. Сім’я Євгена Сокола також у Харкові має у власності ще дві квартири загальною площею 181 кв.м.

Євген Сокол володіє в Нововодолазькому районі будинком площею 352,5 кв.м. та 2 земельними ділянками загальною площею 0,2 га. Євген Сокол разом з сином Владиславом мають у власності 4 автівки - Toyota Camry 2016 року випуску (ректор придбав цю автівку за 936,4 тис.грн.), Honda CRV, KIA Opirus 2005 та KIA Sportage.

Євген Сокол вказує, що має на банківських рахунках 4,7 тис.доларів, але при цьому не вказує скільки коштів в банках мають його сини. Сукупний дохід разом з пенсією, стипендією Євгена Сокола в 2016 році склав 370,4 тис.грн.

Дружина Євгена Сокола заробила разом з пенсією в 2016 році 141,5 тис.грн.

Четверте місце посідає Василь Тацій, ректор Національного юридичного університету імені Ярослава Мудрого, який разом з дружиною володіє квартирою у Харкові площею 232,6 кв.м. та житловим будинком у Феодосії площею 120,8 кв.м.

Також у спільній власності ректора та його дружини знаходяться Lexus RX 350 2007 року випуску та Mercedes-Benz GL 550 2010 року. Дружина ректора має готівкою 20 тис.доларів, на банківських рахунках - 428,4 тисяч гривень, 7,7 тисяч євро та 20 тис.доларів. Василь Тацій на банківських рахунках має 603,9 тис.грн. та більше 2 тисяч доларів.

В 2016 році Василь Тацій заробив 686,5 тис.грн., отримав пенсію 137,3 тис.грн., 2 стипендії розміром в 130 тис.грн. та процентів розміром 89 тис.грн. Дружина ректора отримала пенсію в 2016 році розміром 16,5 тис.грн. та процентів - 188,2 тис.грн.

П’яте місце посів Віль Бакіров. У власності ректора ХНУ імені Каразіна перебувають дві земельні ділянки в Дергачівському районі загальною площею 2 га, житловий будинок там же в Малих Проходах Дергачівського району площею 469,4 кв.м. (вартість – 2,13 млн.грн.) та квартира у Харкові площею 190 кв.м. Віль Бакіров разом з дружиною мають 478,9 тис.грн. і 5,9 тис.доларів готівкою та на банківських рахунках.

В 2016 році Бакіров заробив 370 тис.грн., отримав 128,9 тис.грн. пенсію та 2 стипендії - 147,6 тис.грн. Дружина Бакірова отримала 23,1 тис.грн. пенсії та 614,7 тис.грн. доходу від відчуження нерухомого майна.

Шосте місце зайняв Анатолій Туренко, ректор Харківського національного автомобільно-дорожнього університету (ХНАДУ), який разом з дружиною Євгенією володіють двома квартирами у Харкові загальною площею 223,3 кв.м.

Також у власності дружини Туренка перебуває житловий будинок площею 125,8 кв.м. Анатолій Туренко в 2016 році придбав Lexus GS 350 2012 року. Анатолій та Євгенія Туренко мають на рахунках в банках 22 тис.доларів та 200 тис.грн.

В 2016 році Анатолій Туренко заробив 273,9 тис.грн., отримав пенсію 128,8 тис.грн., процентів – 12,7 тис.грн. та стипендію почесного громадянина міста Харкова – 86,3 тис.грн.

Також в 2016 році профком ХНАДУ виділив…своєму ректору 20,8 тис.гривень матеріальної допомоги. Дружина ректора в 2016 році отримала пенсію розміром 32,5 тис.грн.

Сьоие місце - Валерій Сокуренко, ректор ХНУ Внутрішніх справ. Сокуренко має у власності житловий будинок в Києво Святошинському районі Київської області площею 328.2 кв.м.

Дружина Сокуренка, Таміла має у власності 2 квартири у Києві загальною площею 190 кв.м. Також Таміла Сокуренко має у власнсоті Lexus RX350 2007 року. Валерій та Таміла Сокуренки мають готівкою та на банківських рахунках 32,8 тис.доларів, 3 тис. євро та 140 тис.грн.

В 2016 році Сокуренко заробив 594,9 тис.грн. та 7,5 тис.грн. процентами. Таміла Сокуренко заробила в 2016 році 25,7 тис.грн.

Восьме місце - Володимир Лісовий, ректор Харківського національного медичного університету, який володіє у Харкові квартирою площею 181 кв.м., машиномісцем площею 28,9 кв.м. Також дружина ректора, Марія володіє у Харкові квартирою площею 91,1 кв.м. вартістю 543,4 тис.грн., нежитловими приміщеннями площею 116,1 кв.м. та автівкою Hyundai Accent 2008 року.

Володимир та Марія Лісові мають готівкою та на банківських рахунках 42,3 тис.доларів, 27,3 тис.євро та 1,09 млн.грн. В 2016 році Марія Лісова отримала 5 млн.грн. доходу від відчуження нерухомого майна.

Дев’яте місце - ректор Української державної академії залізничного транспорту Сергій Панченко, який володіє квартирою у Харкові площею 64 кв.м., квартирою в АР Крим площею 68 кв.м. Також дружина Сергія Панченко, Наталія володіє двома квартирами у Харкові, але інформації про них не надала.

Дружина ректора володіє Lexus RX-350 2007 року випуску (в 2007 році Наталія Панченко придбала нову автівку за 200 тис.грн.) та Volkswagen Tiguan FL (5N2SM9) 2013 року випуску за 372,3 тис.грн.

Сергій Панченко має готівкою 25,9 тис.євро, 14 тис.доларів, 15 тис.грн. та 30 тисяч російських рублів. Відзначимо, що Сергій Панченко не надав повну інформацію відносно себе та членів своєї сім’ї.

Замкнула рейтинг ректор Української інженерно-педагогічної академії Олена Коваленко, яка разом з чоловіком, Володимиром Коваленко, володіє двома квартирами у Харкові загальною площею 110 кв.м. та житловим будинком в Харківському районі площею 203 кв.м.

Олена Коваленко має у власності Suzuki SX-4 2008 року, а Володимир Коваленко - Nissan Qashqai 2012 року. Олена Коваленко має готівкою 11,5 тис.доларів, 2,5 тис.євро та 40 тисяч гривень.

Информация о материале

Опубликовано: 12 мая 2017

Слідами «коменданта Куликового поля»

Після пожежі в одеському Будинку профспілок минуло три роки. Майже всі винуватці тодішніх подій зникли в невідомих напрямках, а тих, хто лишився, понад два роки намагаються судити

«Я його до тих подій і не знала. Бачила на фотографії біля автомобіля моїх батьків. Лише потім почула, що він називав себе комендантом Куликового Поля в Одесі», — розповідає свою історію Валерія.

10 серпня 2014-го матір дівчини Олену Куліш та вітчима Володимира Алехіна, які мешкали в селі Переможне поруч із Луганським аеропортом, викрали невідомі. У будинку лишилися дідусь та кілька сусідських дітей, яких сім’я переховувала у своєму підвалі від обстрілів, що тривали кілька днів. Батьки не повернулися. А приблизно за півроку Валерії зателефонували з так званої прокуратури «ЛНР» і повідомили, що знайшли два тіла, які, за попередньою інформацією, можуть виявитися саме їхніми. Для упізнання Валерію запросили до Луганська. Утім, такий візит був би доволі ризикованим. Натомість родичі дівчини спромоглися переправити зразки ДНК до Києва, де аналіз підтвердив: підозри «прокуратури» самопроголошеної «республіки» небезпідставні.

У цьому вбивстві фігурувала «окрема бригада оперативного призначення «Одеса». Підозрюваними в убивстві були щонайменше двоє осіб: Геріх Олексій Володимирович та Фомінов Олексій Олексійович. Те саме збройне угруповання фігурує в іще одному вбивстві — сім’ї Бочневичів. 22 серпня того самого року семеро озброєних чоловіків позбавили життя чотирьох людей.

«Багато хто з мешканців Переможного працював у Луганському аеропорту. І коли почалися бої, частина жителів селища стала надавати гуманітарну допомогу військовим. Здебільшого продуктами. І за це вони потрапили в розстрільні списки бойовиків. Причому опинилися в них не лише ті, хто допомагав армії, а й ті, хто більш-менш активно засвідчував свою проукраїнську позицію, ті, у кого було більше майна, ніж у решти, хто був успішнішим. Скажімо, мати Валерії працювала на радіо­станції, батько був програмістом», — розповідає Євгенія Закревська, яка взялася допомагати дівчині.

Вона додає: злочинне угруповання «Одеса», окрім іншого, займалося викраденням людей та мародерством.

«Частину людей із цих розстрільних списків вдалося вивезти, частину вбили. Є підозри, що то були члени «ОБрОП «Одеса». Були випадки, коли декого вивозили в невідомому напрямку, а потім повертали. Зафіксовані факти мародерства. Скажімо, будинок Олени Куліш після викрадення її та чоловіка грабували щонайменше двічі. Тоді в помешканні ще був дідусь Валерії», — додає Закревська.

Злочинне угруповання називалось «Одеса» невипадково. Частина цих осіб помічена в публічному просторі перед початком активних бойових дій на Донбасі. Фактично перша згадка про них — це події 2 травня. Якщо говорити точніше, той-таки Фомінов, за його власними зізнаннями, був «комендантом Куликового Поля» в Одесі. Про це він, наприклад, заявляв в інтерв’ю проросійському інтернет-телеканалу «День-ТВ» у випуску № 80 телепрограми «Реакция». Відео й досі у відкритому доступі, а якщо його уважно переглянути, то можна дізнатися доволі цікаві речі. Окрім того, що Фомінов називає себе «комендантом», він розповідає про свою участь у заворушеннях 2 травня в Одесі, переїзд звідти до Ростова-на-Дону, а згодом до Луганська. Саме там чоловік узявся за організацію згаданого злочинного угруповання. Також Фомінов говорить про перебування в селі Переможне та участь у боях за Луганський аеропорт.

Як вдалося встановити ЗМІ, не останньою чергою завдяки листам, надісланим Фоміновим та Геріхом у редакцію санкт-петербурзького журналу «Защита и безопасность», «комендант Куликового Поля» є громадянином РФ. Окрім того, за непідтвердженою інформацією, той-таки Фомінов перед своїм візитом до Одеси перебував у місцях позбавлення волі, проте вийшов раніше, ніж належало. Більше деталей наразі дізнатися не вдалося.

«Коли ми дізналися, що Фомінов та інші є громадянами Росії, ми зробили запит туди, аби дізнатися, чи справді вони росіяни, чи перебували в тюрмах, яким чином дочасно звільнилися. Врешті, оскільки вони росіяни, чи робить РФ щось, аби притягнути їх до відповідальності за злочини, скоєні в Україні. Адже вони можуть бути підсудними не лише в українському, а й у російському суді. Але нас проігнорували», — каже Закревська.

Як вдалося з’ясувати, загалом у провадженнях щодо подій в Одесі 2 травня 2014-го в прокуратури був 131 підозрюваний. Зокрема, і той-таки Фомінов. Проте в розшуку ця людина опинилася мало не за півроку після пожежі у Профспілках. І, як підозрюють адвокати, які займаються справою Олени Куліш, уже після вчинення вбивств. А Одеська прокуратура почала кримінальне провадження за фактом хуліганства, скоєного групою осіб (ч. 2 ст. 296 Кримінального кодексу, максимальне покарання — позбавлення волі до чотирьох років). Проте, як розповіли Тижню джерела в прокуратурі, фактично не була розслідувана роль Фомінова у заворушеннях в Одесі, організації мітингів і табору на Куликовому Полі тощо.

«Фомінова в Одесі знали. Не скажу, як в інших українських містах, але в нас Євромайдан та антимайдан спілкувалися між собою. І організовували свої акції так, щоб не перетинатись і щоб не було сутичок. Був лише один випадок, 30 березня, коли зіткнення майже сталось, але тоді людей розвела міліція. Проте всі вважали його одеситом, та й у публікаціях ЗМІ йшлося про те, що він уродженець Одеси. Нам нічого не було відомо про його російське громадянство», — розповіла Тижню голова правління експертно-аналітичної агенції «Група 2 травня».

Попри це, Фомінова не затримували. Як і низку інших фігурантів.

«Таких людей, які проходили у кримінальних провадженнях підозрюваними, але яких не затримували, приблизно 50. Тобто невідомо, чи той-таки Фомінов перетинав кордон, куди веде його телефонний трафік, із ким він спілкувався, де цей трафік обривається, — нам нічого невідомо. До того ж можу сказати, що люди із групи Фомінова згодом виринули в інших злочинах. Наприклад, в Одесі була низка вибухів у 2014–2015 роках, на щастя, обійшлося без жертв», — розповіла Закревська.

А сам Фомінов після того, як опинився на території, підконтрольній «ЛНР», згодом потрапив за ґрати. Можна припустити, що це було пов’язано із внутрішніми розборками між бойовиками. І принагідно так звана прокуратура розслідувала (хоча важко зрозуміти, щó в її розумінні є розслідуванням) факти злочинів, скоєних «комендантом Куликового Поля» та його поплічниками. Серед цих діянь згадане вбивство Олени Куліш та Володимира Алехіна. Однак у СІЗО Фомінов пробув недовго. Щойно «розслідування» завершили — вийшов на свободу. Адже справу «ОБрОП «Одеса» мав би розслідувати «верховний суд ЛНР», якого не існує. Тож підозрювані фактично перебувають на волі.

В Україні 2016-го Фомінову заочно повідомили про підозру й виписали дозвіл на його затримання. Однак запитань щодо якості роботи прокуратури та судів, коли йдеться про події 2 травня, вистачає. Наприклад, чому 4 травня 2014-го звільнили підозрюваних проросійських «активістів»? Чому свого часу відпустили екс-голову ДСНС Одещини Володимира Боделана, який віддав пожежникам усний наказ не виїжджати на виклики без його прямого дозволу? Чому стосовно нього досі не почали заочного судового провадження? Хоча його підлеглих судять.

«У ніч на 3 травня, після тих трагічних подій, почали кілька кримінальних проваджень. Там були й масові заворушення, й бездіяльність міліції. Згодом усе об’єднали в одне велике провадження. І з нього виділили найперспективніший епізод. Він стосувався антимайданівців, яких затримали в торговому центрі «Афіна» відразу після заворушень (як відомо, з будівлі цього ТЦ могли вести вогонь по проукраїнських протестувальниках. — Ред.). Підоз­рюваних було багато, однак до суду дійшло лише 20 осіб. Частина примудрилася втекти, частину обміняли», — розповідає Герасимова.

Мова, зокрема, про Олександра Грибовського, одного із ключових учасників подій в Одесі. Місцеві активісти переконують, що саме через цю людину фінансувалися проросійські мітинги та виступи за федералізацію. У 2015-му його та ще декого нібито обміняли на кількох працівників СБУ, що потрапили до полону в зоні АТО. Наразі точно знаємо, що Грибовський вирушив на Донбас, але його дальша доля невідома.

«Із тих 20 п’ятеро лишилися за ґратами, інші 15 ходять на суди, які тривають майже три роки. Прокуратура ніяк не доведе їхньої вини. Обвинувальний акт, який передали до суду, нагадує радше політичне есе, ніж аргументований документ. Майже в усіх 20 однаковий текст, який зводиться до того, що колишні можновладці хотіли повернутися до керма й тому проплачували людей на Куликовому Полі. А саме звинувачення звели буквально до трьох рядків: кидали «коктейлі Молотова» й каміння, чинили опір міліції. І оскільки довести його проблематично, судді імітують суд, прокуратура — роботу, лише активісти ходять і акції влаштовують, щоб привернути увагу», — говорить Герасимова.

Текст звинувачення відрізняється хіба що в члена «Одеської дружини» Сергія Долженкова. Як пояснили проукраїнські активісти, зокрема, саме з ним вони контактували, координуючи свої дії для уникнення заворушень. Утім, 2 травня події розгортались інакше. Долженков, знаючи про марш за Україну кількох тисяч осіб, повів кількасот своїх «дружинників» напереріз тій ході, а в останній момент вимкнув телефон.

І це, певно, чи не єдиний епізод на рівні із судом над працівниками ДСНС, епізод, доведений до зали засідань суду. Інші або не розслідувані належним чином, або пробуксовують. А їхні фігуранти, попри наявність у списках підозрюваних, доволі тривалий час перебували на волі, що дало їм змогу виїхати з країни або ж податися на Донбас. Скоювати інші злочини.

Информация о материале

Опубликовано: 11 мая 2017

Позывной «Процесс». Интервью с добровольцем о событиях Майдана, Иловайске и контузии

Это интервью появилось совершенно случайно. Моя однокурсница попросила меня найти кого-то из бойцов АТО: её группе дали задание записать беседу с участником боевых действий и расспросить о Майдане и о войне. Первым делом я вспомнил о «Процессе», настоящего имени которого тогда я не знал. Хотя мы почти ровесники, осенью 2014 года он какое-то время был моим взводным в одном из добробатов, о котором пойдёт речь ниже. Я знал, что сейчас он служит в «Азове», но ещё пару дней должен пробыть в Киеве на ротации. «Процесс» нашёлся довольно быстро, и мы с однокурсницей не пожалели об этом. Под его словами могли бы подписаться многие из ребят, которые шли добровольцами три года назад, что называется, с университетской скамьи. Прежде чем пройдёт лет 50, и это интервью откопают в архиве будущие историки, которые, может быть, и поймут контекст, но вряд ли оценят этот настрой и чёрный юмор, мне кажется справедливым предоставить его на суд читателей уже сейчас. Знакомьтесь: «Процесс».

— Расскажи о себе вкратце.

— Моё полное имя — Федосюк Арсений Николаевич. Я родился 8 марта 1993 года в Белой Церкви. Мать была учителем, отца не было с самого детства, и никакой информации о нём я не имел. Жили вместе с бабушкой и дедушкой. Бабушка по профессии была бухгалтер, а дедушка — военный. Получилось так, что моей матери приходилось подрабатывать дома и, чтобы не терять времени, она сажала меня возле себя во время занятий, поэтому к трём годам я уже научился читать, писать и считать. Так что меня решили в садик не отдавать, дабы не портить таланты, и в пять лет отправили сразу в школу. Тогда я очень жалел, что мне пришлось пропустить чудесную пору садика, но в принципе то, что я рано пошёл в школу, позитивно сказалось на моей жизни.

Некоторые патриотические чувства у меня возникли, наверное, ещё в восьмом классе школы (точнее, лицея, куда я перешёл после седьмого класса) — тогда у меня была очень хорошая учительница по истории. Она просто давала нам информацию, но во мне эта информация вызвала какие-то просто ужасающие патриотические чувства, может быть, даже ненависть. Я понял одну вещь: испокон веков, ещё, наверное, с двенадцатого столетия мы постоянно воюем с Россией. Мы воевали с Московским княжеством, затем с Московским царством, воевали с Российской империей, с Советским Союзом… И тогда, в восьмом классе, мой неокрепший мозг никак не мог понять: почему мы постоянно с ними воюем и никак не можем победить? С этого и начался мой путь как националиста. Слово «патриот» мне как-то не импонирует.

Школу я закончил в пятнадцать лет, решил выбрать специальность историка. Точнее, судьба сама сделала за меня этот выбор, потому как планировал я поступать на право и прошёл везде, кроме Киево-Могилянской академии, а туда поступил только на исторический. Я рассудил, что уровень НАУКМА значительно выше, чем у других вузов, поэтому решил приобщиться к «прадавнім традиціям української освіти» и пошёл всё-таки в Могилянку, о чём сейчас не жалею. В 2008 году я поступил в НАУКМА, проучился там до 2014 года, закончил бакалаврат. Закончить магистратуру не успел, поскольку этому помешали революционные события и война.

— Переходя к событиям Майдана: что ты думал о первых студенческих протестах, принимал ли участие?

— Я люблю вообще любые «движухи», ещё с 2008 года старался участвовать в таких событиях, чем бы это не грозило. На Майдан я пришёл с самого начала, на третий или на четвёртый день. Там я увидел толпы танцующих людей, половина из которых мне показалась подвыпившими, а вторая — как будто только собиралась выпить. Это меня не вдохновило, но это было хоть какое-то движение. Помню, как тогда в разговоре с другом я сказал, что если Янукович не подпишет Соглашение об ассоциации, то это всё закончится очень-очень плохо, хотя тогда не рассчитывал, что настолько плохо. Когда был разгон студентов, мы уехали примерно за два часа до этого, и узнали обо всём уже тогда, когда приехали в общежитие. Эта новость нас шокировала, хотя, в общем-то, в этом не было ничего странного, так как в тот день мы заметили, что на Майдане уже начинают паковать аппаратуру и убирать сцену. Мы спрашивали у людей, зачем они это делают, и получили ответ, что её нужно как-то переоборудовать, почистить и т.д. И ещё они ответили, что всё это принадлежит «5 каналу». Так что было понятно, какие люди за этим стояли, и потом мы уже поняли, почему события сложились именно так. Вообще в тот день все ожидали разгона, но не думали, что он будет настолько жестоким.

Разгон мы пропустили. Нам было ужасно горько и обидно, ведь нам тогда казалось, что это такое событие, которое случается только раз в жизни. Поэтому мы действительно огорчились, что тогда не оказались в эпицентре событий. На следующий день утром мы поехали на Михайловскую площадь. Когда мы приехали, там было порядка десяти людей, и парил то в одну, то в другую сторону Дмитрий Корчинский, у которого очень смешно развевались усы на ветру. Я решил подойти и пожать ему руку, потому что ещё с детства уважал этого человека, поначалу, наверное, даже не за его политические взгляды, а за его прекрасные усы. Я пожал ему руку, и у нас состоялась довольно натянутая беседа: он, как человек немного параноидальный, подумал, что это какая-то «подстава», тогда мы не стали морочить ему голову и ушли.

Буквально в следующие несколько часов на Михайловскую площадь начали сходиться люди, и где-то к обеду вся площадь была заполнена. Уже видно было, что люди хотят действия, но как именно действовать — они не знали. К нам постоянно подходили разные парни и предлагали кинуть «коктейль Молотова», предлагали хоть сейчас пойти штурмовать ближайшее отделение милиции, много было разных людей, но им не хватало единого лидера. Поэтому сразу было ясно, что всё это обречено на провал.

Тем не менее, 1 декабря мы пошли на Банковую и пытались нашими небольшими силами штурмовать Администрацию Президента. Конечно, тогда в моём наивном представлении это был действительно грандиозный штурм, что-то на уровне битв Второй мировой. Я был уверен, что уже с утра мы будем пить кофе и курить в Администрации Президента. Но этого не случилось, и мне пришлось удовлетвориться батоном и палкой колбасы, найденными в разломанной будке охранника возле АП. Просидели мы там, наверное, до самого вечера; пару раз пришлось получить по голове дубинкой и подышать слезоточивым газом. Но, тем не менее, без каких-либо серьёзных травм и происшествий. После этого у меня появился ужаснейший, просто неимоверный осадок. Я приехал домой и понял, что у меня после этого что-то внутри поменялось, и так, как я жил раньше, я жить не смогу: появился какой-то азарт, какая-то тяга к опасности. Не знаю, как это назвать — как будто какая-то искра зажглась внутри. И после этого мысль, что нам нужно штурмовать Администрацию Президента, живёт во мне уже, получается, третий год, и всё никак не могу с ней совладать. Но во мне всё-таки зреет надежда, что когда-нибудь это случится. Этой надеждой, в общем-то, сейчас и живу.

После Администрации Президента следующая «движуха», в которой мы принимали участие, по крайней мере, самая массовая и грандиозная — это была улица Грушевского. Там я в первый раз увидел, как ярко и красочно горят «коктейли Молотова» и как красочно горят люди, подожжённые «коктейлем Молотова». И у меня как-то сдвинулся порог моральных ценностей. Потому что моя семья была очень добропорядочная, и моё воспитание никак не предполагало таких действий, которые содержат чистую агрессию и ничего больше. То есть даже если на Майдане в замесах с «Беркутом» мне приходилось бить людей, то мне как-то совестно было за это. Я понимал, что так надо, что по-другому никак, но всё равно мучила совесть, и приходилось потом долго идти с собой на компромиссы и т.п. И после Грушевского эта черта моего характера пропала окончательно.

Наверное, самое красочное, что со мной случалось, произошло 18 февраля 2014 года. Тогда мы приехали на Майдан около пяти вечера, по всем телеканалам показывали в этот день, что должны разгонять Майдан, что его хотят взять в кольцо. По-моему, тогда уже отключили метрополитен, почти не ходил транспорт по Киеву, и мы добирались туда чуть ли не на собаках. Мне очень хотелось тогда поучаствовать во всём, так как постоянно во время таких событий я думал: «Вот я сейчас не там, и я себе этого не прощу». Не прощу, что в это время я сидел дома или был где-то ещё. Я понимал, что не смогу просто после этого жить. Не знаю, возможно, это банальная зависть: мол, эти люди принимают во всём участие, а я — нет. Да, скорее всего это зависть и ничего больше.

Так что тогда мы приехали и пробыли там с пяти вечера и где-то до десяти утра. В первый раз тогда я очутился внутри горящего здания, первый раз увидел полностью сгоревшего человека, насмотрелся на довольно-таки ужасные картины, людей с пробитыми головами. В общем, тогда у меня была менее закалённая психика, и это казалось мне чистым ужасом. В тот день все ожидали, что Майдана уже не будет. Но почему-то его даже не взяли в кольцо, то есть «Беркут» закрыл все подходы с одной стороны, тогда как со стороны Бессарабки проход оставался открытым. Не знаю, почему так, но, видимо, за это надо благодарить судьбу.

— Что дальше происходило 18-го числа?

— Примерно в восемь вечера, во время очередной стычки с «Беркутом», я влетел в первый ряд — решил, видимо, проверить свою смелость — и тогда выстрел из дробовика прилетел прямо в лицо. Поначалу даже не было состояния шока — я просто увидел, как кровь капает на перчатки; потом какой-то парень, проходивший мимо, сказал, что у меня кровь на лице. Я ощупал лицо — да, действительно, кровь, потом нащупал что-то твёрдое, и это оказался металлический шарик: достал один, достал второй… Потом уже, через год, я узнал, что ещё один шарик застрял внутри и до сих пор там сидит. Я это узнал, когда в Мариуполе мне сделали рентген и сказали: «Молодой человек, у вас дробь в голове».

Из-за этого я был не в состоянии принять участие уже 20-го числа, поэтому, наверное, мне даже повезло, что из-за этого мне пришлось остаться дома 19-го и 20-го. Думаю, если бы я тогда пошёл на Майдан, то мы бы сейчас это интервью не проводили. Так что судьба не лишена иронии.

18 числа… часов примерно в восемь утра, когда всё уже заканчивалось, приехала Львовская сотня. Тогда уже в принципе всё затихло, только «беркута» время от времени кидали светошумовые гранаты, и я решил пойти поспать. Прошёлся по Крещатику, там у какого-то бутика был большой гранитный подоконник. Мне это показалось отличным местом для сна, потому что до этого я жил в Доме профсоюзов, а так как он сгорел, там было уже не особо уютно. В КМДА я не хотел идти, так как меня там некоторые люди раздражали, и решил спать на улице. Постелил себе бронещит, укрылся карематом, лежу — и вдруг понимаю, что невозможно спать, так как звук гранат просто выводит из себя. Я сообразил, что до этого они были не такие мощные, причём я был от эпицентра взрывов, то есть от самого Майдана за метров 500, и чувствовал эти вибрации. Тогда я вспомнил, что мелькала новость, что завезли новые светошумовые гранаты из России, точнее, российского производства, и я решил, что это и были те гранаты.

Я понял тогда, что если Россия спонсирует всё даже тут, то будет вмешиваться и дальше, и всё очень надолго затянется. Так и не сумев поспать, я решил, что нужно хотя бы где-то перекусить. Прошёлся к Дому профсоюзов, и там какой-то мужик меня подозвал и спросил: «Парень, хочешь шашлык?» Я повернул голову и увидел огромный, двухметровый мангал, который весь просто усыпан шашлыком. Мужик мне налил 50 грамм, я решил, что ради такого можно и выпить. Выпил 50 грамм, сижу и ем шашлык, смотрю на то, как догорает Дом профсоюзов, и понимаю, что живу в прекрасной стране. Ещё лет пять назад, да какое там, ещё полгода назад я не думал, что в моей стране могут происходить такие события. Но, тем не менее, они произошли и я этому очень рад.

— Что ты решил делать дальше, когда революционные события закончились?

— Я решил заняться учёбой и пытался как-то усиленно за пару месяцев написать дипломную работу. И ничего не получилось, потому что я, как и многие другие, тогда чувствовал себя проигравшим в этой революции — и вот сейчас такой же синдром, я чувствую себя проигравшим в этой войне. И поэтому заниматься какими-то другими делами, не то что бы даже «бытовухой», а заниматься теми делами, которыми занимался до всего этого, ты уже не можешь. Да, ты можешь себя заставить что-либо сделать, но это уже не будет приносить того удовольствия, потому что у тебя в подсознании как-то закреплена та мысль, что нужно брать реванш и менять ситуацию. Я пытался писать диплом, но пропал энтузиазм, я потерял интерес к теме (я занимался Югославией и исследовал, как формировалась югославская идентичность). Так что диплом я закинул и первое время прожил в каком-то анабиозе.

Весной, когда начались непосредственно боевые действия, я понял, что нужно ехать на войну. Но пока ещё не знал, как. Вообще мир и война — это были такие вещи, о которых я тогда не задумывался, и поэтому само слово «война» переносило в какое-то состояние шока и ужаса. Поскольку я человек до мозга костей идеалистический, меня сразу же это слово наталкивает на кучу образов и мыслей, которые не обещали ничего хорошего: для меня война означала только смерть, кровь и так далее. Тем не менее, я знал, что мне нужно как можно скорее туда поехать, но из-за некоторых обстоятельств смог я поехать туда только в августе 2014 года. И я постоянно переживал по этому поводу: что вот всё закончится, что всё освободят, а мне так ничего и не останется, и что потом у меня будут дети спрашивать «а что ты делал в 2014 году?», а я говорю: «А я вот работал на стройке» — «На стройке, да ты герой!» Но, тем не менее, мне удалось туда попасть, причём в самое «горячее» время 2014 года: Иловайск, Марьинка и так далее.

— Были моменты на войне, когда ты думал, что ты погибнешь? Что ты тогда чувствовал?

— Такие моменты были ещё на Майдане. Но пресловутый болевой порог постоянно смещался: если сначала мне казалось, что я могу погибнуть от выстрела дробовика в лицо или удара дубинки по голове, то в итоге я понял, что даже 120-я мина — это, в принципе, не так уж и страшно… Разве что она падает в пяти метрах от тебя.

На самом деле, страшно было постоянно. От страха смерти избавиться очень тяжело, а если уже избавился, то как будто теряешь тягу к жизни. Это такие взаимосвязанные вещи, и одна без другой невозможна. А ещё ты понимаешь, что есть вещи гораздо важнее, чем твоя жизнь или твои переживания: ведь сотни и тысячи уже умирали до тебя, и ничего страшного не произошло, мир от этого не разрушился. То есть если с тобой что-то случится, то, грубо говоря, миру тоже будет плевать, и ничего плохого с ним не произойдёт. Так что это такие вещи, на которых не стоит сильно зацикливаться.

— А если бы у тебя не было тогда такой мотивации, ты всё равно участвовал бы в войне, чтобы получить эти переживания?

— Я не знаю. Это что-то из разряда альтернативной истории: если бы…

— Но чего в таком случае тебе не хватает для социализации в мирной жизни?

— Мне не хватает, наверное, такой ниши, которая могла бы совместить таких идеалистов, пассионариев, людей, которые готовы поставить себя на службу обществу, грубо говоря. Но сейчас наше государство и наше общество делают всё возможное, чтобы эту нишу убрать: если появляется какой-то элемент самоорганизации, то система пытается это как-то срезать. И это можно понять, так как самоорганизация может привести к появлению контрэлит, опасных для этой системы.

А что касается социализации — я не считаю себя каким-то десоциализированным или социопатом… Я понимаю, что ещё некоторое время мне придётся провести там, в военном микросоциуме, и всё-таки сейчас нужно себя перестраивать больше на те рейки. А потом, когда выиграем, тогда и посмотрим.

— Когда и в составе какого подразделения ты впервые попал в Иловайск? Что там происходило на тот момент и как разворачивались боевые действия?

— В АТО я поехал в начале августа 2014 года с такой организацией, как «Братство». Тогда у них были подразделения в «Шахтёрске» и в «Азове». В «Азов» людей уже не набирали, набирали в «Шахтёрск». Почему я выбрал именно «Братство» — они брали людей практически сразу. Если в «Азове» мне сказали, что нужно ждать две недели, а потом ещё две недели проходить КМБ, то в «Шахтёрске» это было намного проще: приходил и заполнял анкету — со своих слов, то есть никто даже паспорт твой не смотрел! Потом проходил три дня подготовки, во время которой один день тренировали ножевой бой (это было смешно и убого), второй день мы ели тушёнку, а на третий день — ползали по траве туда-сюда. И сразу через неделю после этого нас отправляли на войну — в принципе, это меня устраивало, мне ведь хотелось поехать сразу, а не сидеть и ждать.

Выезд «Шахтёрска» был в начале августа. Сначала нас ещё немного потренировали на полигоне: наверное, каждому дали по 10 патронов. Тем, кто хорошо стрелял, давали ещё по 10. Прошло ещё пару дней, нам выдали форму и оружие и повезли в Иловайск. Первый наш выезд… вот тут я уже буду путаться в датах, так как точно не помню число: помню только, что первый наш реальный бой был 18-го числа. Вообще первый наш выезд был довольно-таки странным и разрушил полностью все мои иллюзии насчёт войны. Это даже был не бой, а непонятно что: мы сначала просто шли, потом по нам начали стрелять. Мы в этом время лежали. Потом нас начали обстреливать из миномётов — мы снова лежали, ведь с автоматами против миномётов особо не повоюешь. Потом начали стрелять наши — ВСУшники, которые были за нашими спинами, а мы всё ещё лежали. При том, что бой разворачивался, мы лежали ещё с час, потом нам сказали отходить. Мы стали отходить, кто-то заметил в «зелёнке» снайпера — и тут же весь батальон начал стрелять по этому кажущемуся снайперу в «зелёнке». Тогда я понял, что стрелять – это вообще очень весело. Но в целом я недоумевал: где эти «сепары», они вообще существуют или нет? По нам кто-то стреляет, мы куда-то стреляем, но откуда стреляют — кто его знает.

Но, слава Богу, все эти иллюзии развеялись после второго нашего боя. Это уже был настоящий бой, когда ты видел человека, который стреляет в тебя, и видел, в кого ты стреляешь. Расстояние между нашими позициями тогда было порядка 50 метров. С утра мы приехали и высадились за 5 километров от Иловайска, до самого города шли по лесу. Сначала мне это напомнило фильмы о Вьетнаме, как они там зачищали джунгли. Но всё веселье закончилось, когда по нам начали стрелять.

— Из какого вооружения вёлся огонь по вам и чем вы отвечали?

— Поначалу из автоматов, затем уже из всего остального. Мы шли по железной дороге и наткнулись на «сепарский» ДОТ. По нам начали стрелять и первого из нашей группы сразу подстрелили. Он упал, мы спрятались за вагоны, и никто не понимал, откуда ведётся огонь и кто по нам стреляет: с одной стороны у нас была «зелёнка», с другой — здания, и откуда ведётся огонь, непонятно. Я пытаюсь узнать, откуда стреляют, кричу: «Дайте ориентир, дайте ориентир!». И мне отвечают, что стреляют из белого здания.

Я выглядываю из-за вагона, смотрю — а вокруг только белые здания. Начиная с какого-то здания за 40 метров и заканчивая пятиэтажкой за километр. Все кричат про белое здание, но никто не знает, какое именно. Потом я выглядываю ещё раз и вижу, что в белом здании прямо напротив нас, метрах в 50, немного так приоткрывается окно и дуло автомата отодвигает шторку. Я выпустил туда несколько пуль, человек с автоматом упал, и я понял, наконец, из какого белого здания стреляли. Ну и тогда уже завязался бой, который длился часа три или четыре, хотя по ощущениям это длилось не более 20 минут. Во время этого боя нас обстреливали из АК, из подствольников, из гранатомётов, потом уже подключились снайперы. У нас было двое убитых и трое раненых. Убили того, кто шёл тогда первым, а второго уже убил снайпер.

— Сколько человек было у вас и сколько, по вашим сведениям, было у противника?

— Нас там было от 12 до 15 человек, мы шли одним отделением. Было ещё другое отделение, которое в этот момент приняло бой с другой стороны: этот «сепарский» ДОТ был связан с сетью окопов, и по другую сторону железной дороги шла по «зелёнке» наша вторая группа, которая и нарвалась на «сепарский» окоп. У них тоже завязался бой, но, слава Богу, обошлось без «двухсотых»: только двое раненых.

— То есть Иловайск в тот момент уже был захвачен сепаратистами и вы пытались войти в город?

— Да, Иловайск был тогда за сепаратистами. И велась операция, в которой принимали участие несколько батальонов: «Донбасс», «Азов», «Шахтёрск», «Свитязь», «Днипро-1» и ЗСУ. То есть город штурмовали все кому не лень. И в тот момент, когда мы были на железной дороге, метров 500 от центрального вокзала, нам рассказывали, что «Донбасс» и «Азов» уже чуть ли не в центре города.

В том бою нас было одно отделение, а «сепаров» — примерно от 30 до 50. Потом мне знакомый, который попал в плен к «сепарам», рассказывал, что он разговорился с теми из них, кто тогда принимал участие в том бою с другой стороны. И они рассказывали, что из 50 человек у них ушло только 15. Но насколько этому стоит верить, я не знаю.

— Этот боец попал в плен тогда же?

— Нет, уже полгода спустя в другом батальоне. Вообще в первый раз я этого человека узнал в этом бою, потому как до этого его вообще не воспринимал – обычный парень из села, с которым не о чем общаться. Но в бою он показал себя как очень смелый человек. Может быть, эта смелость была от глупости, но тем не менее. Он постоянно рвался в бой, ему хотелось стрелять… Но у таких людей обычно плохо с дисциплиной. Если им говоришь, сиди в укрытии, а потом вылезай и стреляй, то они будут поступать наоборот: сначала идти стрелять, а потом лезть в укрытие. Это ломает всю тактику боя.

И из-за этого его и ранило: он выбежал из укрытия и начал стрелять не тогда, когда это было нужно. А наша тактика была примерно такая: по команде одна наша группа выходила с одной стороны вагона, другая – с другой. У первой группы был гранатомётчик, он выпускал несколько зарядов, а другие его прикрывали огнём. И пока первая группа так отвлекала внимание, мы выходили с другой стороны вагона, подходили чуть ближе и начинали стрелять по противнику. А тот боец решил, что вся эта тактика не для него, что он крутой парень, и решил выбежать сам, из-за чего и получил свою пулю. Его ранило в тазобедренную кость и кость раздробило. Пуля прошла навылет, но, тем не менее, у него был перелом кости — по его словам, это очень больно. Он упал тогда, начал кричать, к нему подбежали медики, вкололи ему обезболивающее. А так как это обезболивающее сделано на основе опиатов… Он понял, в общем, что ему довольно хорошо так лежится. Минут через пять он попросил сигарету. Ему дали сигарету, он закурил. Потом вещество начало больше действовать на организм — и он попросил сок, так как ему захотелось пить. И в этот момент, посреди боя, в Иловайске, просто кто-то находит ему пол-литра сока, причём холодного… Ему этот сок принесли; он лежит, курит сигаретку, пьёт сок, я подхожу к нему, спрашиваю: «Ты жив?» И он говорит: «Жизнь прекрасна».

Правда, это длилось недолго, уже через полчаса у нас было трое раненых, и нужно было отходить. Так вот, когда мы несли раненых, то этот парень орал, как сволочь.

— Ты упоминал, что у тебя была контузия. Это было во время боёв в Иловайске?

— Рядом взорвалась мина 120 мм, и от ударной волны было это повреждение. Неприятная штука, если честно: первые пару часов не понимаешь, что происходит, то есть у тебя полное помутнение рассудка, потом начинаешь отходить, потом головная боль — и через пару дней всё проходит, очень резко. Но возвращается затем через несколько месяцев в виде раздражительности, нервозности, невозможности сконцентрировать внимание, постоянная апатия, проблемы с координацией движений, ухудшение памяти… В принципе, из этого всего сейчас у меня остались только проблемы с памятью. Могу познакомиться с каким-то человеком и через пару минут забыть его имя.

— Ты потом пытался оформить это как ранение в зоне боевых действий?

— Нет, для этого нужно, чтобы было оформлено УБД. А так как я воевал неоформленным, то о каком УБД можно говорить?

— То есть ты документ о статусе участника боевых действий, хотя ты и воевал, не получишь?

— Нет. Из-за того, что это было неофициально. Когда мы были в «Шахтёрске», нас обещали оформить буквально со дня на день, мол, будут документы, 30 дней в зоне АТО, 15 — ротация, но в итоге ничего не было. Да и сам «Шахтёрск» расформировали за мародёрство, а мы с нашим составом ушли оттуда. 2 месяца мы были вообще как какое-то ОПГ с нелегальным оружием, и через 2 месяца после Иловайска началось оформление этого батальона. Решили создать батальон «Святая Мария», но так как процесс регистрации батальона — это довольно сложное дело, то я там тоже не был оформлен.

— Сколько ты пробыл в «Святой Марии» и чем занимался там?

— Там мы занимались в основном разведывательно-диверсионной деятельностью. У нас были позиции в секторе «А», одна из первых наших позиций — это Павлополь. Очень интересное село, которое разделено на две части рекой. На одном берегу позиции наших войск, на другом — сепаратистов. Нашей задачей было не дать им пройти, но вести огонь в тот момент было запрещено из-за перемирия. Но это нас не останавливало. На Павлополе произошла очень интересная история: мы увидели, что наши силы там — это танк и четыре человека. И мы узнали у этих ребят, танкистов, что несколько дней до этого там стояла какая-то бригада, не помню номера, и было порядка 200 человек, и в один момент, ночью, они по-тихому собрались, забрали свои вещи, технику, и уехали, ничего не сказав этим танкистам. И когда эти танкисты с утра просыпаются — они в чистом поле. У них есть танк, есть четыре автомата, и в принципе всё. Причём танк, который не заводится. То есть стоит как памятник. Он может стрелять, правда, но никуда не сдвинется. Такие были наши позиции на Павлополе.

— Напоследок, можешь рассказать, какой у тебя был позывной и что он означает?

— Мой позывной – Процесс. Как я его взял, это отдельная история. Ещё в «Шахтёрске» нам нужно было на листочке написать свои позывные. Это поручили сделать одному человеку. Он подходит ко мне и спрашивает мой позывной, а я тогда ещё не придумал и говорю: «В процессе». Тот человек особо умом не отличался и так его и записал. И вот на построении читают позывные: Сити, Святоша, Браво… И тут: «В процессе»! Ну я и отозвался. Так я и выбрал этот позывной, точнее, он выбрал меня. И потом я уже задумался и начал приплетать к этому позывному философскую подоплёку и так далее. Я тогда читал книжку Франца Кафки «Процесс», и эта книжка для меня была лучшим, что я читал на тот момент. Поэтому пытался как-то к этому привязать. Потом я начал читать Ницше… Так или иначе, вся наша жизнь — процесс перерождения, из мёртвого в живого, процесс созидания, уничтожения, процесс конструктивный и деструктивный. Что-то в этом роде.

— Не жалеешь, что пошёл на войну?

— Нет, не жалею.

Информация о материале

Опубликовано: 11 мая 2017