Пофистал Петрович доживал свои последние часы в больничной палате. Седой, немощный старик, которому через пару часов должно было исполниться сто лет.
Не так он еще две недели назад хотел отпраздновать эту дату и уйти на покой. Не так унизительно. Не болеющим стариком, у которого помутился рассудок. Не сгорающим телом, чьи органы отказывали один за другим, подобно принципу домино. И не тем, чьи жадные родственники, даже десятая вода на киселе, собрались сейчас в коридоре, ожидая пока он испустит дух и можно будет делить все его имущество.
Пофистал Петрович всегда был человеком неординарным. Веселым с того дня, когда его собственный отец взял младенца на руки и решил назвать в честь лозунга: "Победитель фашизма Иосиф Сталин". С тех пор Пофистал Петрович побеждал везде и всегда.
Он был зажиточным, но при этом никогда не жалел ни денег, ни упущенных возможностей. Легко расставался с заработанным, жертвуя больным и убогим, но деньги приходили в троекратном размере. Никогда не боролся с конкурентами, но выходил лидером в любом деле, за которое брался. Сменил пять жен, родил восьмерых детей и помогал им всем, а также и их родственникам.
В его жизни не было искренних чувств и привязанностей. Жены у него оказывались дамами меркантильными и расчетливыми. Но Пофистал Петрович и к этому относился легко и непринужденно. "Ну не везет мне с бабами. Ведусь, как кобель последний. Значит, судьба моя такая на Земле" - говорил он.
А как о шутнике, о Петровиче ходили легенды. Чем старше, тем эксцентричнее становился старик. Мог выкинуть что-то такое, от чего его ровесницы на лавочке, хватались за сердце. А ему просто было скучно жить как все. Отчебучивал порой, то соседок пугал в костюме Бэтмена, то прилюдно устраивал зажигательные танцы, то друзей разыгрывал по телефону.
И вот, теперь он лежит один в палате, на больничной койке, не в силах пошевелиться, и вот-вот отойдет в мир иной. Вдруг Пофистала Петровича пронзило острой болью. Он захрипел, начал задыхаться. Все это продолжалось несколько секунд, но они показались ему вечностью.
Вдруг все стихло. Даже монотонный дребезжащий звук тонометра, который показывал остановку сердца. Петрович сделал глубокий вдох. Выдох. Еще вдох. Это было легко и приятно.
Без труда он привстал, поправил жесткую больничную подушку и принял полусидячее положение. Огляделся и вздрогнул.
Перед ним, закинув ногу на ногу и подперев подбородок кулаком, сидела незнакомая девушка с длинными темными волосами. Она с интересом рассматривала Петровича.
Откуда она взялась, Петрович не знал. Вместо больничного халата - красное платье до колен, красивое, но довольно скромное. Кокетливый взгляд, бледная кожа и еле уловимая улыбка.
- Как хорошо уходить в старости. Каждая морщина на твоем лице - это история. Интересно их читать. Уже несколько часов не могу оторваться от твоей жизни. - незнакомка ничуть не смущалась того, что называла человека намного себя старше на "ты".
Ее прозрачные голубые глаза, казалось, выжигали ему душу, но Петрович не чувствовал никакого беспокойства.
- Можно я буду звать тебя Федя? Пофистал как-то непривычно для меня. Отвыкла я за кучу лет от всяких Оюшминальд и Владленов. Странное время было, сороковые. Богатая фантазия у ваших родителей.
Петрович, казалось, только сейчас очнулся от удивления. Он ждал белые коридоры, слепящий свет в конце тоннеля, чистилище, в конце концов. Но не фактурную грацию с третьим размером груди. Прокашлялся и слегка срывающимся голосом спросил:
- А вы вообще кто?
Девушка спохватилась. То, что нее было привычным, каждый раз ввергало в изумление ее подопечных. И каждый раз приходилось объяснять, а то и успокаивать каждого нового прибывшего.
- Ты ангел?
- Эмммм, нет, Федя, не ангел. Ангелы там сидят, выше. Не царское их дело сразу за человеком приходить.
- Смерть? Я ведь окочурился, да? - Петрович посмотрел на тонометр.
- Не совсем. Смерти на всех не разорваться. Если хочешь, можешь называть меня жнецом. Мы как бы... подчиненные. Людей забираем после окончания их жизни на Земле.
Петрович хотел было спросить что-то личное, но передумал.
- А звать-то тебя как, жнец? Такая девица и без имени.
- Ну зови меня Настя. - охотно откликнулась девица. - Мне тоже, знаешь ли, не сахар, веками под казеным номером ходить. Меня большинство таких, как ты, почему-то называло Анастасией. Говорят, похожа я, и все тут.
- Настя.... славно, славно. Ты не против, если я воды выпью?
Не дожидаясь ответа, Петрович спешно слез с кровати, повернулся к девице спиной и стал делать вид, что его очень занимает бутилированная вода. На самом деле он страшо нервничал. Оттого, что подозревал, что вот прямо сейчас все закончится и он окончательно исчезнет. А что будет с его телом?
Что будет с его имуществом? Он не успел написать завещание, не успел по совести отдать его тому, кто этого заслуживает. Не успел ровным счетом ничего, о чем должны заранее думать прагматичные старики. Он-то был полным раздолбаем.
- И что дальше, Настасья? Я в рай или в ад? Он есть вообще?
- Есть. И ад есть, и рай есть. Рай для каждого свой. И ад - свой. А куда ты попадешь, не мне решать, я этого даже не знаю. Знаю только, что все уже заранее определено...
- И что, ты прямо сейчас меня заберешь? А как же последнее желание там, полюбиться напоследок, ахалай-махалай? - Петрович пытался шутить, но шутки у него от нервов выходили плохие.
- Федя, я тебе честно скажу, твои "полюбиться" тебе всю жизнь боком выходят. За дверью собрались, ждут. Не знают еще. Я каждую мысль их слышу. Наверное, и ты человек неглупый, догадываешься, что у них в мозгу уже твое наследство звенит... - Настя помолчала немного. -... Но последнее желание вам всем положено.
- Жесткая ты, Настасья. Но честная. Не без греха я, да. Мы можем прогуляться по больнице? Нас ведь все равно никто не видит. - осторожно уточнил Пофистал.
- Это и есть твое последнее желание? Ну пошли. - усмехнулась девушка и взяла Петровича за морщинистую руку, увлекая за собой.
- Вот уж дудки. Гулять для здоровья полезно, проживешь дольше, если двигаться будешь. Я тебе скажу о желании, когда придумаю. - осмелел старик и подмигнул жнецу.
***
Они шли по больничному коридору. Увидев многочисленную толпу своих родственников, часть из которых что-то весело обсуждала по мобильным телефонам, часть вела светские беседы о квартире на Тверской, подмосковных домиках и счетах почти покойного, Петрович остановился послушать. Настя послушно встала рядом и дала старику услышать то, что он должен был услышать.
Жнецы никогда не должны были жалеть людей, или создавать им иллюзии. Покойные уходили на тот свет, зная всю правду. В конце концов, созданию этой правды способствовали большей частью они сами.
Петрович долго стоял и слушал задушевные разговоры, ничего не говоря. Затем смачно сплюнул прямо на пол: "Бабье... дурак я, старый дурак". И двинулся дальше. Настя шла за ним тихой тенью.
Старик остановился напротив палаты, где весь под капельницами и без сознания лежал молодой мужчина. Рядом, слегка прикрыв лицо рукой от света, дремала девушка. Лицо ее было изможденным, уставшим, а под глазами явственно вырисовывались темные круги. Петрович почему-то задержался напротив них дольше, чем надо было.
- Настасья, а это кто? Отчего он тут?
- Просто мужчина. Попал в аварию. Какую-то бешеную бабку оттолкнул, которая бежала на красный свет. Ее спас, а сам... тут лежит.
- Он тоже умрет?
- Да. Скорее всего. А если и не умрет, то инвалидом точно останется.
- А что за девушка рядом с ним?
- Жена. Дети - трое - дома с бабушкой. Ей тоже не позавидуешь. Операцию надо будет делать очень дорогостоящую, а потом реабилитацию, чтобы выжил и смог вернуться к обычной жизни. Уже заложила все, что у нее есть. Квартиру, машину, все. Она его очень любит. Но у них у всех такая судьба. Они сами себе ее сотворили.
Петрович подумал пару минут и повернулся к Насте.
- Скажи-ка мне, голубушка, ты в шпионаже замечена не была? Есть талант?
Девушка удивленно приподняла брови. К чему он клонит? Но Петрович ждать не стал и уверенно повел ее в палату. В палате они долго и очень жарко о чем-то спорили, и периодически оттуда доносились обрывки фраз: "Какой, к черту, колпак?", "Я не буду так одеваться", "Я не стану рыться в чужих документах! У меня принципы"
В конце концов Петрович, кажется, переспорил девушку. Она картинно вздохнула, закатила глаза - чем бы старик не тешился - лишь бы с ней ушел - и кивнула.
***
Спустя час верь палаты распахнулась и раздался громкий хлопок.
Сначала на звук повернулась самая молодая из жен Петровича. В глазах ее читался ужас вперемежку с изумлением. "Старый кобель" - только и смогла вымолвить она. Внук от неожиданности выронил мобильный, на котором очередные птицы мочили очередных свиней.
Следом и остальные застыли в удивлении и шоке от того, что они увидели. Даже штатный адвокат Петровича присел, чтобы перевести дух. Он никак не ожидал увидеть то, что видел сейчас. Когда ему позвонили, не представившись, и попросили срочно приехать в больницу, он ожидал чего угодно, только не этого.
Но это было абсолютно реально и происходило на их глазах.
Конфетти из хлопушек разлетелись по всему больничному коридору. Следом из палаты выехала инвалидная коляска. На ней сидел абсолютно здоровый, вменяемый, хоть и древний Петрович в полосатой больничной пижаме и тапочках, с праздничным колпаком на голове, на манер тех, которые одевают на дни рождения, и светился от счастья. Во рту у него был свисток, которым он озвучивал свой королевский эффектный выход.
Торжествующее выражение лица Петровича не оставляло сомнений - либо он сошел с ума, либо собрался на Казантип.
Довершала эту сюрреалистическую картину темноволосая и бледнокожая медсестра в халате, который еле-еле прикрывал упругую попу и уверенный третий размер, в таком же праздничном колпаке.
Она везла коляску и Петровича, пыталась казаться равнодушной, но было видно, что она не в восторге от причуд старого пациента и вообще от всего происходящего.
Петрович жестом попросил медсестру остановиться, когда они сравнялись с его шокированной родней. Встал с коляски, оглядел всех, кто собрался.
- Ну что, ястребы, докукарекались? - с усмешкой произнес он. - вы своими гнилыми ртами и мертвого из могилы поднимете. Гена, пойди сюда.
Гена, штатный адвокат, на негнущихся ногах подошел к Петровичу и вопросительно уставился на него.
- Вот тебе, Гена, мое завещание. - нарочито громко сказал Петрович. - Я там все написал. Четко и внятно. Все мое имущество, движимое и недвижимое, завещаю Анне Михайловне Терещенко, которая сидит сейчас со своим мужем в палате номер двадцать семь. Ей оно нужнее.
С этими словами он отдал завещание в дрожащие руки Гены и сел в коляску.
- Поехали, Настасья, пора.
Удаляясь по коридору, Петрович чувствовал спиной взгляды ярости, шока и непонимания того, что произошло вот в эту самую минуту. Он не смог удержаться.
Не оборачиваясь, он поднял вверх руки, выставил два средних пальца и звучно гаркнул на весь коридор:
- НЕ ДОЖДЕТЕСЬ, СУКИ!
И тихо, еле слышно добавил: "Умирать, так как человек, а не как слабовольный мудак"
Настя, хоть это было и не в ее правилах, потрепала старика по плечу и усмехнулась:
- Ну и желания у тебя, Федя... ну и желания. Всякое у меня было, но чтобы из меня героиню эротического фильма делать... Старый ты хрен.
- Грешен, Настасья. Такой вот я кобелина. Но зрелищно ж было, скажи? Особенно с конфетти.
Настя ничего не ответила. Она думала о том, что в первый раз за всю ее работу ей было немного жалко этого древнего старика, который был по-настоящему одинок, но при этом по-настоящему свободен.
Спустя несколько часов Пофистала Петровича уже не было. Он повторно скончался в тихом небольшом кафе, куда зашел последний раз выпить любимого пива. Пиво он тоже очень уважал, как и женщин. Он сидел с открытыми глазами и улыбался. Как будто на момент смерти с кем-то разговаривал...
