Сейчас, конечно, нет того вдохновенного пограничного шмона, что наблюдался в период первичного накопления капитала. Но, полагаю, не от того, что у мытарей смягчились нравы, а потому что изменилась экономическая ситуация – электорат перестал таскать в поездах через границу баулы с торговой рухлядью.
Мелкие челноки частично перемерли, частично перешли на другую работу, и сама торговля приобрела более цивилизованный вид. Появились крепкие черные и серые схемы доставки контрабанды. Соответственно, и отступные на границе стали выглядеть более весомо и благообразно.
Но продолжим про музыку. Кордонные проблемы решились цивилизованно без мздоимства. Этого требовала калькуляция. Откаты для провоза нескольких десятков систем ложились тяжелым грузом на платежный баланс. Потому мы с приятелем вывозили акустические системы в разобранном виде с использованием мелких житейских хитростей, о коих умолчу. За три года активного снования через границу (2-3 раза в месяц) пришлось только два раза дать на лапу стахановцам пограничного досмотра, случайно узревшим мелкое непотребство.
И этот бизнес через три года накрылся медным тазом. Причины самые обычные для рыночных неофитов, и главная – невозможность в принципе конкурировать с южно-азиатским ширпотребом. Если по качеству звучания акустика нашего кружка "Умелые руки", как минимум, была не хуже, чем у азиатов, то по дизайну, который те меняли, словно перчатки, наши колонки имели вид хотя и симпатичного, но самопала. И по себестоимости продукции они нас просто размазывали. Это при том, что накладные расходы у нас были сведены к прожиточному минимуму. А китайский и украинский прожиточные минимумы так же не равноценны, яко гривна и евро. Сами мы от полученных доходов не шибко жировали, впрочем, и не бедствовали. Половина навара шла на воспроизводство товара, примерно 10 % на откаты, остальное на житие-бытие наших семей.
Когда Москву наводнили южно-азиатские изделия, нашему бизнесу выписали прогонные на родину. Последние партии пришлось продавать по разорительной цене, лишь бы как-то отбить затраты. Весна 1996-го стала концом коммерции.
Страна в это время пребывала в жалком, ничтожном состоянии.
Украина во мгле
Практически всё крупное и среднее производство в Украине остановилось. Города и села буквально погрузились во тьму – так называемые веерные отключения света. В ходу стала продажа керосиновых ламп и восковых свечей. Задержки зарплат у бюджетников в условиях галопирующей инфляции превратились в норму поведения властей. На улицах не в диковину было услышать автоматные очереди – братва воевала за место под солнцем.
В то смутное время всенародно избранный Гарант, если верить журналу «Огонёк», усердно учил мовояз, перемежая напряженную учебу с не менее напряженными возлияниями. Всё летело в анус кризиса, не имевшего примеров в отечественной истории. Мародеры подходили к тому пределу, когда наворованного становилось достаточно, чтобы объявлять себя лидерами нации.
В нашем граде дела обстояли ужасно. Намеренно его не называю, т.к. то, что творилось в нем, было типичным для украинских мест с населением более 100 тыс. человек. К 1997 году в городе остановились все промышленные объекты, кроме работающей через пень колоду ТЭЦ и градообразующего Химкомбината, функционировавшего на 30 % своих мощностей. Намертво лишилось работы более 35 тысяч человек. Для города-донора, в котором были сосредоточены флагманы советского приборостроения, промышленной автоматики, электронной промышленности, ряд крупнейших всесоюзных научно-исследовательских институтов, это была социальная катастрофа.
За последние 17 лет количество населения уменьшилось со 153 тыс. до 123 тыс., причем число молодых людей до 18 лет уменьшилось в 2,5 раза. С перспективой работают только похоронные конторы «Милости просим», ведь смертность превышает рождаемость в 1,5-2 раза.
На днях первый заместитель мэра поведал в городской газете о проблематичности развития города. Для функционирования муниципальных служб в нормальном режиме необходим городской бюджет в размере 420 млн. грн., а местная казна имеет вместе с дотациями из госбюджета 202 млн. грн. Город, впрочем, как и вся страна, обречены на медленное угасание.
Натуральное хозяйство
В 1996-1997 гг. семья спасалась натуральным хозяйством. В начале 1991 года, благоразумно закрыв свой банковский счет, я купил домик в деревне с участком в 30 соток.
Активно помогал отцу и матери, переселявшимся весной из городища на хутор, вести мелкое фермерское хозяйство. Два кабанчика, десяток гусей, полтора десятка кур, садок из абрикосовых, вишневых, яблочных и сливовых деревьев и огород. Этого хватало, чтобы на зиму сделать качественную заготовку продуктов питания, а детворе на природе проводить незабываемые летние каникулы.
Но натуральное хозяйство – хорошо, но нужны были живые деньги. Дочери подходили к студенческому возрасту, а образование становилось всё более кусачим. Пришлось вострить лапти в Москву.
Москва слезам не верит
Благодаря наработанным связям, удалось протиснуться работать грузчиком-мясником на один из крупных рынков российской столицы.
Работа оказалась не хитрой, но офигенно физически напряженной. С напарником каждый день (выходные дни строго лимитировались – не более 3-4 дней в месяц) перегружали на центральный склад содержимое «газелей», битком набитых мясными продуктами, перевешивали и заносили в журнал учета.
Здесь надо было держать ухо востро. Водилы-экспедиторы ловчили в меру своей наглости, и, случалось, полученный вес оказывался меньше указанного в накладных. Прозеваешь – и недостача ложится на твои сутулые плечи. Далее весь груз распределялся по торговым точкам. Причем все крупные куски туш (к слову, исключительно аргентинского и французского происхождения) общим весом 30-35 кг, аккуратно уложенные в плотные картонные ящики, требовалось расшить топором на 1-2 килограммовые товарные куски. Чаще всего транспортировку осуществляли на пупке, т.к. в часы пик на тележке проблематично было пробиться к торговым пунктам сквозь толпы людей.
Мне не улыбалось заполучить хребтовую грыжу, потому потихоньку присматривался к работе продавцов и иногда, подменяя их на короткое время, осваивал премудрость обвеса граждан.
Продавцы занимались этим извечным промыслом не из врожденной неприязни к покупателям или патологической тяге к наживе. Дело в том, что хозяйки нашего мясоедского анклава, состоящего из четырех палаток (две дебелые багатотелые молодухи гренадерского роста), никакой зарплаты своим продавцам не начисляли. Что накосячат с обвеса, то их добыча. Потому 6-килограммовые весы регулировались таким образом, что с каждого взвешенного килограмма примерно 100 грамм уходило продавцу в личный доход. За 10-часовой день торговец, случалось, навешивал до 100 долларов.
Нет, конечно, мясо отпускалось за рубли, просто труженик прилавка каждый день цветную капусту русских казначейских билетов конвертировал в обменном пункте на свежую зелень долларов. В месяц со всеми издержками, связанными с «усушкой и утруской» мясопродуктов (никаких списаний по причине потери товарного вида или порчи продукта не предусматривалось), у них получалось от 1,5 до 2 тыс. долларов. Это были очень приличные деньги. Курс гривны к доллару США в конце лета 1998 года удерживался на уровне 2,5 гривны за доллар. В эпоху великой суеты украинец в своей вольной державе зарабатывал в среднем менее 150 грн. Увы, увы, но при капитализме «никто не может разбогатеть, не нанося убытки другому». Это непоколебимая капиталистическая данность, и нет нужды заниматься морализаторством и фарисейством.
Конечно, обвес являлся наказуемым деянием. Редкая неделя проходила без контрольного завеса работниками контролирующих органов. И продавец мог запросто налететь на кусачий штраф, вплоть до уголовного преследования. Например, моему молодому земляку не повезло: в течение одного месяца два раза крупно попал. Первый раз отделался штрафом, после второго залета дело пошло в суд, где он огрёб 1 год условно. На этом его карьера труженика прилавка пресеклась. Но подобное было скорее исключением. Чаще всего продавцы прилавочным нюхом вычисляли проверяющего и взвешивали без дураков. А если нюх тупил, то отбояривались мздой.
Мой заработок не был столь оглушительным и составлял примерно $ 600 в месяц. Естественно, как водится у православных, что несешь – то и грызешь. Столовался я исключительно за счет фирмы, иногда для разнообразия подкупая к бесплатным мясопродуктам немного хлеба. К тому же квартировался у близкого родственника, обеспечивая его стол отбивными. Почти весь заработок пересылал семье на Украину. Словом, как у поэта: «Мне ль на судьбу свою грешить?».
Однако увлекся составлением светлых планов на будущее и потерял бдительность. Когда тебе 20 лет – это одно, а когда за сорок, то надо бдить меру во всем, включая грузоподъемные работы на пупок. За месяц до августовского дефолта 1998 года в порыве заробитчанского энтузиазма ответственно сорвал себе спину. И не мог не только с улыбкой на лице тащить ящик с мороженой свининой, но и поднять топор. Ну а капиталист всё сущее делит на две категории: живые и мертвые. Больные в списках не значатся. Так я в позе эмбриона и отбыл к месту прописки.
Реклама – двигатель прогресса
Поправив здоровье, снова включился в поиск работы. И не абы какой, а такой, которая позволяла бы поддерживать доходы семьи не на оскорбительном уровне. Сие оказалось очень непростым делом. Буквально все промышленные объекты, где мог быть востребован опыт толкового инженера, находились в затопленном положении.
Удача улыбнулась мне. Это я уже после понял, что фортуна повернулась ко мне личиком. Встретил давнишнего приятеля. Его челночный бизнес оказался в состоянии капута. Да и возраст уже не позволял ворочать баулами на длинных дистанциях. Находясь в отчаянном положении безработного, он набрел на вновь образованный издательский дом, которому требовался рекламный агент. Да так и врос в него. Товарищ и взялся похлопотать перед директором о моём трудоустройстве в качестве такого же рекламного «сыщика».
К тому времени реклама плотно обсела жизненное пространство человека. В нашу обязанность вменялось: стащить на газетные полосы газет, которые начал выпускать издательский дом, как можно больше коммерческой рекламы. Для стимуляции процесса нам положили в качестве зарплаты по 20 % от платежей за рекламные услуги, за вычетом НДС.
Работа рекламщика по сравнению с трудом инженера-конструктора элементарна. Требовалась систематичность в работе, определенная эрудиция для поддержания общежительных разговоров с потенциальным клиентом, убедительность в разговоре с ним (верить в то, что говоришь, даже если произносимое лабуда), настойчивость, вплоть до легкой назойливости, и умение работать на компьютере (не обязательно на уровне продвинутого «юзера»).
Спасибо большому советскому производственному опыту – этими качествами мы владели в достаточной мере. Потому наш дуэт рекламных работяг быстро дал результаты. Через год, когда мы в целях не топтаться на телах одних и тех же клиентов, объединились в одну кучму, наши зарплаты были в пять раз больше, чем в среднем по стране. Ещё через год разрыв достиг неприличного размера. И директор, уныло глядя, как мы осатанело таскаем рекламные заказы, начал страдать амфиотропной асфиксией. Проще говоря, его стала душить жаба. Ведь его зарплата была меньше нашей.
Нам урезали комиссионные до 15 %. Тем не менее, объемы рекламы продолжали динамично расти. Администрация снова предприняла попытку срезать наши кровные проценты. Однако натолкнулась на категорическое «нет!» практике соковыжимания. Нам удалось доходчиво растолковать эксплуататорам, чем чреват уход из издательского дома тандема, дающего 30 % общего дохода фирмы. Зачем же увечить курочек, несущих пусть и не золотые яйцо, но вполне диетический продукт. В конце концов, отношения гармонизировались.
Как долго просуществует наше товарищество с ограниченной ответственностью? Есть основания полагать, что второй волны кризиса оно не осилит. Но меня это уже не пугает. Детям помог нормально стартовать во взрослую жизнь, и если одолел кошмар 90-х, то как-нибудь перекантуюсь в эпоху кромешной модернизации. Главное делай, что должно, и будь что будет!
