Две дороги: одна заасфальтированная — в официальных докладах и заявлениях большезвездных чинов, и другая, протоптанная тысячами ног — на которой держится фронт на самом деле. Война, не по уставу — какая она? Что на самом деле работает и что не работает в условиях войны? Какие регламенты и правила требуют замены, а какие — дисциплинированного исполнения? Охватить всю проблематику невозможно, но наиболее яркие фрагменты, которые бросаются в глаза во время поездки в АТО, стоит собрать воедино.
Хаос и безответственность на фронте начинаются, разумеется, с самого верха. И причина тому короткая и ясная — АТО. Все, что происходит на Донбассе, полностью противоречит нормативной базе, уставам ВСУ и Уголовному кодексу. Закон о проведении антитеррористической операции предполагает, что АТО проводится в мирное время. Война — это совсем другой юридический статус войск. А регламентирование действий войск во время АТО определяют законы мирного времени. Например, в мирное время допустимые потери во время маневров и занятий боевой подготовкой по советским еще нормативам — до 3%. Все, что выше — уголовная ответственность. Применимо? Нет. Фактически АТО — это «недовойна», а юридически — это мирное время, запрет на ограничение прав военнослужащих и мирных граждан.
Де-факто мы отражаем агрессию Российской Федерации, воюем, но юридически войны нет, и это является основанием для многочисленных злоупотреблений военного командования. Генеральный штаб кивает политическому руководству на «особые условия» и оправдывает свое несоблюдение уставов и наставлений по боевому управлению неопределенным юридическим статусом. В результате хитрые военные бюрократы, и прежде всего начальник Генерального штаба Муженко, умудряются не подписывать документы, не составлять приказы и карты. Казалось бы, что значит письменный приказ? Кому-то может показаться, что это ерунда, бюрократия. На самом деле, без письменного приказа никакое ответственное и эффективное управление войсками вообще невозможно. Потому что организовать взаимодействие, подвоз боеприпасов, связь по мобильному телефону просто нельзя. Для того и пишутся приказы, чтобы задача была ясна для всех участников операции.
Организация управления армией полностью противоречит всем уставам. Начнем с разделения линии фронта на четыре сектора. Это не только абсурдно с военной точки зрения, учитывая небольшое количество войск, но и не предусмотрено уставами.
По действующей нормативной базе, оперативное управление войсками осуществляют оперативные командования, а также штабы воинских частей и соединений. А у нас на практике войсками управляют Генеральный штаб и командования секторов. Понятие «сектор» применимо исключительно в рамках полицейской операции. Более того — в рамках полицейской операции никакой импровизированный сектор не может и не должен подменять собой военное управление.
«Наставления по оперативной работе органов военного управления» Генштаба нарушаются на каждом шагу. Генштаб не ведет карты, не пишет замысел операции и план операции. Результатом этого являются только безответственность и хаос в управлении войсками.
Ввиду полного несоответствия уставов действующей практике командиры воюют по своим собственным правилам. Командир одной из десантных бригад прямо говорит — мы устав не открываем, он в ходе АТО оказался вообще бесполезен.
К совершенно хаотичным последствиям приводит отсутствие программы развития вооруженных сил. Вернее, такая программа есть, но новая численность в 250 тысяч человек и новая структура в ней не определены.
В результате мы имеем патовую ситуацию — огромная разбухшая армия, перегруженная вспомогательными и тыловыми частями. Армия-микроцефал, имеющая колоссальный некомплект и недостаточную численность боевых бронетанковых, пехотных и артиллерийских подразделений. На самом деле, учитывая скромные ресурсы и технические возможности страны, увеличение численности армии не имело смысла. Наоборот, было бы разумнее создавать качественное превосходство. Армия меньшего состава могла бы быть быстрее и качественнее оснащена.
Огромные потребности необоснованно раздутых штатов заполняются небоеготовой техникой, а командование приписками оправдывает это разбухание. Меньшая по численности армия могла бы больше покупать новой надежной техники. А разбухшая армия для отчетности докладывает о «капитальном ремонте» полностью разукомплектованных боевых машин. Качество такого «восстановления» очень низкое, да и надежность старого железа, пролежавшего на складе десятки лет, тоже сомнительна.
В результате боеготовность боевой техники обеспечивается силами самих армейцев и волонтеров. В Украине уже действует рынок ремонта бронетехники — никаких проблем купить, например, танковый аккумулятор. Вполне ходовой товар массового спроса, как выяснилось.
С техникой вообще забавная ситуация. Большая часть автотранспорта в зоне в ВСУ, которая технически исправна — это не военный автотранспорт, на который списываются деньги, а транспорт, доставленный волонтерами. Ремонты армейских грузовиков, кстати, также осуществляют за свой счет как правило волонтеры.
Большинство армейских частей обеспечиваются продуктами питания и водой опять-таки волонтерами, родственниками, личными связями на местах с населением. Доля государства в поставках не доминирует. Та же ситуация с формой — армия дает один комплект формы, а все остальное — белье, дополнительная одежда — поставляется волонтерами.
По сути, в стране действует две параллельных службы тыла — одна, более эффективная — волонтерская, и вторая менее эффективная — военная. К сожалению, организованная военная структура не скоординирована и не имеет единой системы учета и единой системы контроля потребностей войск. Это особенно остро проявляется на передовой.
Недостаток ресурсов, выделяемых на финансирование армейских программ снабжения, не снизил уровень коррупции, а наоборот — увеличил.
Волонтеры стали узаконенной формой сокрытия недостачи и отсутствия отчетности. Командирам гораздо проще вместо оформления заявок в службу тыла позвонить волонтерам, чтобы те помогли вещами и питанием, ремонтами и связью, чем обращаться к своему командованию. В результате на фронте существует две бухгалтерии, и открывается широкое поле для манипуляций, поскольку плановые поставки армейского снабжения можно заменять волонтерской помощью — если оставить солдат без необходимого, они с помощью родственников и волонтеров сами могут решить свои проблемы.
Более того, распространены случаи, когда командование забирает у бойцов предметы снаряжения, прежде всего связь, которую дарят бойцам волонтеры. Связь — это еще одна забавная неуставная проблема.
Системы связи нет. Штатная армейская радиосвязь, прежде всего коротковолновая типа советской Р-159, отсутствует в достаточных количествах. Силовые структуры Украины до сих пор не утвердили даже единый стандарт военной связи. Всего лишь год войны, видимо, есть время подумать… Поэтому связью войска обеспечиваются по своему усмотрению. Тактическая связь — это как правило гражданские УКВ-радиостанции, с одной фиксированной частотой. Поскольку общая система связи отсутствует, то хорошего командира во время боевой операции можно определить по набору радиостанций разных марок, которыми он связан с различными подразделениями. Чтобы наладить взаимодействие, проще всего обменяться рациями. Впрочем, проблему КВ-связи это не решает.
На самом деле, любому военному специалисту отсутствие системы связи говорит об отсутствии системы нормального военного управления. Но для командования ВСУ это не приоритет. Все уповают на тот день, когда НАТО вдруг передаст тысячи «Харрисов» и когда-нибудь закроет наши потребности. А пока генералы отдают команды по мобильным телефонам. К сожалению, вопросы оперативного управления телефону не доверишь, и потому у каждого подразделения на передовой свои каналы связи и свои методы взаимодействия с соседями.
Такая же абсурдная ситуация складывается с оснащением армии беспилотными разведчиками. Волонтерская организация «Армия SOS» создала свои постоянно действующие подразделения аэроразведки с помощью беспилотников, стоимость которых составляет порядка 3 тысяч долларов, полностью закрывающих потребности тактической разведки на уровне батальон—рота. Деньги для государства смешные, а закупать такие аппараты и обучать специалистов можно буквально десятками в месяц. Вместо того чтобы быстро решить эту проблему, армия проводит консультации и надеется бесплатно получить от американцев «Рэйвены». А войска на передовой обращаются опять-таки к волонтерам. Но, к сожалению, все подразделения волонтеры охватить своим вниманием не могут.
Неуставная проблема связана с топливом. Топливо на фронте — это единственная валюта вооруженных сил, которые получают мизерную зарплату и недостаточное снабжение. За помощь армейским топливом фермеры щедро отсыпают продукты. Некоторые командиры, увы, топливом даже торгуют, урезая обеспечение боевых частей.
Во время одной из ревизий Минобороны, когда всплыла недостача минимум двух цистерн топлива, командование бригады немедленно сочинило историю, что эти цистерны только что взорвало «Градом» (во время перемирия).
Армия очень завидует Нацгвардии, что у нее обеспечение осуществляется более аккуратно и что закупается новая техника. Причина в том, что в МВД совершенно иная система обеспечения — они не привлекали волонтеров для помощи в организации тыла, МВД просто реалистично оценило свои возможности и распределило бюджет. Определив реальные потребности, средства аккумулировали не для ремонта старой 30–40-летней техники, а для закупки полностью новой.
Основа проблем комплектования войск и организации тыла — отсутствие обоснованной и реалистичной программы развития ВСУ. Именно это не позволяет обеспечить планирование расходов на ремонты и закупку новой техники.
Совершенно фантасмагорическая картина в отношении армии к добровольческим формированиям. Командование с большой ревностью относится к добровольцам, пытается преуменьшить их вклад. На самом деле, на фронте добровольческие отряды «Правого сектора» и батальона «ОУН» — это относительно небольшие части из сотен бойцов. И сама армия негласно передает им на вооружение определенные виды техники, а также дает боеприпасы для трофейного оружия, которое захватывают добровольцы. Армейское командование прекрасно знает, что стойкость добровольческих частей выше обычной пехоты, и с удовольствием ставит опасные задачи по разведке. У «Правого сектора» на передовой в Песках были и танки, и противотанковые пушки, и минометы — частично трофейное, частично армейское. Армия дает добровольцам оружие и боеприпасы в обмен на то, что добровольцы держат в некоторых местах армейский фронт, проводят разведывательные поиски без ущерба для репутации командования, на свой страх и риск. Чтобы сохранить бойцов, надо узаконить добровольческие части и действующую структуру командования. Воины идут в «Правый сектор», чтобы не подчиняться не всегда адекватным действиям армейского командования.
Одна из ключевых проблем армии — комплектование войск мотивированным личным составом — также всегда решается не по уставу. Проблема в том, что и организация мобилизации, и комплектование, и боевая подготовка в руках одной структуры — Генштаба. Контроля нет. Если бы был план призыва, то было бы ясно, выполняется план или нет. Но плана призыва нет, потому что тогда работа военкоматов была бы контролируемой, и можно было бы оценить эффективность мобилизации. Военкомам ставится задача заполнения вакансий, а качество этих мобилизованных людей никто не проверяет — это уже проблема командиров частей, кого им направили. Поэтому командиры частей тоже стараются сами набрать себе нормальных добровольцев, а от ненужных мобилизованных избавиться. Уволить из армии их уже нельзя — поэтому негодных к службе на передовой направляют в какие-то другие части. Или они просто слоняются без дела. В 73-м морском центре специальных операций из 350 человек пополнения годными к службе в спецназе признали не более 50 человек. А что делать с остальными? В армии образовались огромные небоевые подразделения в составе боевых частей. Эти люди получают зарплату, снабжение, занимают место, требуют расходов на подготовку и присмотр командования, но за время службы в боевой части они могут ни разу так и не выехать в АТО.
Вторая проблема — отказники. Тех, кто не хочет выполнять боевые задачи в АТО, как правило оставляют в расположении части. Это значительный процент в каждой воинской части — до 20% личного состава.
Заниматься их перевоспитанием некогда, на гауптвахту всех не отправишь, к тому же, гауптвахты есть только в областных центрах, да и то не во всех. Дисбатов у нас нет. Поэтому до сих пор бригады у нас воюют не полнокомплектными составами, а формируют отдельные батальонно-тактические группы, сводные отряды, куда идут те, кто не уклоняется.
Разумеется, это нерациональный бесцельный расход ресурсов,. И вывод неутешителен — реальная боевая численность наших воинских частей на 20—50% меньше списочного состава.
Зачем нужна армия в 250 тысяч, если значительная часть из них неспособна исполнять служебные обязанности? Зачем сохранять эту известную всем совковую систему приписок и очковтирательства? Чтобы было на кого деньги бюджетные списывать? Или Путина цифрой в 250 тысяч пугать? Ну тогда из-за угла на переговорах гавкнуть и дешевле, и эффективнее…
Идем дальше. На заводы приходит ремонтироваться боевая техника. Многие поломки — это не действия врага, а действия немотивированного или плохо подготовленного личного состава. Эта безалаберность обходится налогоплательщикам в десятки миллионов.
Не дешевле ли в три раза сократить численность мобилизованных и сэкономленные ресурсы направить на обеспечение качества боевой подготовки, размера зарплат и профессионализацию армии?
Единственная рациональная причина, которую можно усмотреть — содержание личного состава в ВСУ всегда было самой крупной статьей расходов. И самой крупной статьей для воровства.
Совершенно неоправданным и бездарным решением стало раздувание количества штабов, которое организовал Генштаб. Количество боевых подразделений остается неизменным, а вот количество штабов и начальства — растет.
Создание новых бригад на основе кадрово неукомплектованных привело к сбросу в новые части самых плохо оснащенных подразделений и еще больше снизило боеспособность войск из-за падения комплектности и размывания частей довоенного развертывания.
Затрачивая колоссальные ресурсы — которые Генштаб не считает — на содержание бесполезной мобилизованной армии, мы не имеем ресурсов для закупки новой техники и формирования профессиональной армии.
Только профессиональная армия из числа ветеранов и хорошо подготовленных новобранцев в условиях ограниченных ресурсов может обеспечить повышение боеспособности ВСУ.
Нельзя воевать по советской модели в условиях отсутствия советской государственной системы. В современном нетоталитарном индивидуалистичном украинском обществе единственная системная реформа армии — это перевод ВСУ на натовские стандарты, прямо сейчас, немедленно, развертывание полностью профессиональных частей с увеличенным в разы уровнем материального и социального обеспечения.
Иначе мы обречены воевать не по уставу, так как воюем сейчас. Не благодаря, а вопреки командованию. Украина сражается, потому что битву за свою страну ведет не государство, а вооруженный Майдан. Но волонтерами все дыры не заткнуть, героями на все амбразуры не лечь, журналистам всех новых «смотрящих» в тылу не разоблачить, в Фейсбуке экспертам всех советов армии не дать… Войной должна управлять профессиональная госмашина, создания которой мы, налогоплательщики, и должны требовать от власти. Кустарным способом войну не выиграть.
