Отец Дмитрий Поворотный, ныне военный капеллан полка «Днепр-1», ушел на фронт вместе с другими добровольцами весной 2014 года. Тогда институт капелланов еще только создавался. В интервью он рассказал, о том, что бойцы сразу приняли его как побратима. Он же в свою очередь постарался сделать все возможное, чтобы помочь им сохранить себя, а не превратиться в бездумную машину для убийства. По мнению отца Дмитрия, чтобы этому противостоять и справиться с потерей человечности, есть рецепт — нужно обращаться к Богу, и понимать, что без Божьей воли в этой жизни ничего не случается, даже эта война.
Дозвониться отцу Дмитрию не так-то просто. Оба его телефона постоянно заняты, и даже когда наконец удается пробиться через хронически занятую сеть, он ненадолго отвлекается на американскую делегацию, говорит гостям о стремлении церкви возрождать традиции предков, рассказывать о былых княжеских временах, а потом разрешает американцам несколько раз ударить в колокола, дирижирует ими, поясняя, за какую веревку следует тянуть, — где-то на той стороне сотовой связи задорно переливается церковный звон. После этого отец Дмитрий возвращается к разговору, извиняется за вынужденную паузу и также бодро продолжает отвечать на вопросы.
Военным капелланом Дмитрий Поворотный стал еще до того, как этот институт получил официальных статус при ВСУ. Тогда, весной 2014 года, чтобы попасть в зону АТО, ему пришлось прийти в военкомат и попроситься на фронт добровольцем на общих основаниях. Повестку выписали.
— Как в военкомате отнеслись к священнику, который просит его мобилизовать?
— Нормально. Даже с радостью, тогда добровольцы приходили и записывались, они были готовы, настроены на это и, думаю, им (бойцам) важно было видеть, что священник находится рядом. Записали и меня. В начале-середине апреля начали формироваться батальоны территориальной обороны.
Отец Дмитрий говорит, что тогда командир штаба национальной защиты Юрий Береза обратился к руководителю Днепропетровской епархии УПЦ КП владыке Симеону (Епископ Днепропетровский и Криворожский), чтобы для подразделений были выделены священники. Никого не принуждали, спрашивали, у кого есть желание и опыт, возможно, кто-то был в армии или общается с военными. Тогда Дмитрий Поворотный стал капелланом 20-го батальона территориальной обороны Днепропетровской области, впоследствии — отдельного мотопехотного батальона. Сейчас он служит капелланом полка «Днепр-1».
— Почему вы решили пойти на фронт?
— Тогда Крым уже был оккупирован, ждали прямого вторжения России с юго-востока Украины. Я пошел в военкомат, сказал, что я священник, чем могу быть полезен — пожалуйста, я готов. Тогда еще не было такой институции как капелланство. Был какой-то отдел по взаимодействию с боевыми подразделениями и органами внутренних дел, но это было на бумаге. Как это все делать правильно, никто ничего не знал.
— Как вас восприняли бойцы?
— Я с ними встретился, поговорил, у нас был такой ангар, где все собирались, мы там общались. Большая часть наших военнослужащих — это христиане православного вероисповедания, но не воцерковленные. Есть, конечно, и какие-то стереотипы по поводу церкви и священников, что они или божие одуванчики, что ни слова возразить не могут, или наоборот, слишком высокомерные, кто уж с чем сталкивался. Ну, скажем честно, есть для этого основания, разные бывают люди. Но я поговорил с ними на равных, сказал, что я знаю, что такое военная служба, я сам еще в советской армии служил в военно-воздушных войсках специального назначения, знаю, что такое стрельбища, учения. Они меня так на равных и приняли — как своего побратима. Я не хотел какой-то дистанции или условностей, но, конечно, чтобы было понимание, что я священник. Определенные вещи, принятые при общении у них, сквернословие, допустим, я не приветствовал, по крайне мере, в моем присутствии.
Конечно, как и большинство из них, я понятия не имел о военных действиях, но я сказал, что всегда буду с ними, что бы ни случилось. И, если что, буду их и хоронить, так прямо и сказал, ведь мы все — взрослые люди, а те, кто тогда пошел воевать — это были в основном не мобилизованные, а добровольцы, это потом уже их мобилизовали.
— Довелось кого-то хоронить?
— Да. Помню, как 9 мая (2014 года) у подразделения было первое боевое столкновение, первые потери. Одна из рот тогда выехала в Мариуполь, там в бою погибли заместитель командира батальона подполковник Сергей Демиденко и солдат Олег Эйсман. Мне сразу сообщили, что погибли наши хлопцы. Я-то знал, когда они уезжали, я их с плаца благословлял, водичкой освятил, крест давал целовать, а тут на следующий день звонят, что есть потери. Такой был диссонанс: обычный солнечный день, немного облачный, когда ты общаешься с друзьями, праздник, 9 мая, по-разному его отмечают, и ты понимаешь, что на расстоянии каких-то 300 км гибнут хлопцы, которых ты знал. Это было первое осознание того, что идет война. Я считаю, что эти потери, особенно 2014 года, большие потери весны и лета – Шахтерск, Иловайск, Мариуполь и так далее — они как раз показали нам, что это настоящая война, война с Россией.
В моем подразделении на данный момент 19 погибших, наверное, 15 из них я хоронил сам, отпевал. Четырех забирал из Красного Партизана (поселок в Донецкой области, — «Апостроф») от сепаратистов. Конечно, общался и с родственниками погибших.
— Когда оказались в зоне боевых действий, возможно, столкнулись с чем-то, к чему себя не готовили?
— Я особо ничего себе не представлял, я сам по натуре такой — делай, а там уже посмотрим, как будет. Служба военного священника ничем не отличается от службы гражданского священника: крестить, исповедовать, венчать, если надо.
— А были случаи, когда венчали на фронте?
— Да, но уже на гражданке, когда боец вернулся домой. А в зоне АТО шесть раз крестил военных, несколько раз — гражданских.
— На войне человеку приходится нарушать заповеди, в том числе «не убий». Это не может не сказываться на психике. Что вы как священник говорите тем, кому надо быть готовым стрелять в другого человека?
— У тех, с кем я сталкивался, сомнений и вопросов, зачем они там, не было. Они защищают свою Родину. Но дилемма убийства, того, что приходится применять оружие, конечно, есть у любого нормального человека. Потому что война — это ненормальное состояние для человечества в общем и для каждого человека лично. Когда он находится в таких экстремальных условиях — или ты, или тебя, то живет другими категориями: как выжить, как остаться невредимым, как спрятаться, как дать сдачи; ведь иначе ты не выживешь, если не будешь применять оружие. Там они защищают сами себя и друг друга.
Когда появляются такие вопросы после боя, потому что во время боя никто ни о чем не думает, но потом, когда человек анализирует, я им объясняю — хорошо, что ты осознаешь это, было бы намного хуже, если бы не осознавал. Если понимает, значит, остается нормальным человеком, война не превращает его в зверя, в машину для убийства. Я им объясняю, что они — защитники. И отсутствие восприятия убийства должно быть у человека, но ты должен понимать, что ты служишь, ты себе не принадлежишь, ты выполняешь приказы, защищаешь. Я часто повторяю: чем отличается бандит и разбойник от воина? Тем, что воин выполняет приказы, присягает на верность, и выполняя эту присягу, он применяет средства обороны и защиты, оружие, чтобы защищать народ, страну, близких, товарищей. А бандит и разбойник никакого воинского долга не выполняет, а оружие применяет, чтобы у кого-то что-то отобрать, кого-то ущемить в правах.
— Я встречала немало военнослужащих, которые видели смерть своих побратимов, друзей, они с прямом смысле слова смотрели смерти в лицо, и эти потери близких их ожесточили, они сами говорят, что теперь до конца их дней по ту сторону будет враг и противник, которого надо уничтожить. Они так воспитывают своих детей.
— Да, конечно, это большая проблема. Мы эти последствия будем чувствовать и нести на себе не одно поколение.
— Можно ли на фронте сохранить эту человечность, уберечь психику тех, кто воевал, от такой трансформации, от ожесточенности?
— Она будет трансформироваться. Чтобы этому противостоять и справиться с потерей человечности, у меня один есть рецепт — обращаться к Богу, искать Бога, понимать, что без Божьей воли в этой жизни ничего не случается, даже эта война. Нужно понимать, что те условия, в которых Бог позволяет нам быть, — это лучшие условия и ситуации, которые нужны для нашего личного спасения. Мы должны помнить о том, что мы — люди, создания Божьи, и даже тот враг, который нам противостоит, остается врагом только пока он живой, пока идет столкновение, но когда человек погибает, надо относиться к его телу с уважением, по-христиански.
— Вам самому бывало страшно или, возможно, сожалели, что пошли служить на фронт?
— Нет, сожаления не было, разве что в те моменты, когда я не мог по какой-то причине быть рядом с хлопцами, потому что я говорю, что случайностей в жизни у человека не бывает. Если Бог благословил меня жить в это время, тем более быть капелланом, то я должен быть с бойцами всегда.
Страх, конечно, есть. Есть опасение, что можно и жизнь потерять, но ведь ее можно потерять и так. Я понимаю, что могу и в мирных условиях умереть в любой момент от болезни или несчастного случая. Я больше жалел, что иногда попадал в какие-то переплеты, когда брал других людей с собой, а тут вдруг какая-то беда приключалась. Боялся, что человек мог погибнуть. Я-то понимаю, зачем я тут, и хлопцы, которые воюют, понимают. А те, кто иногда просится со мной поехать, может, и не представляют, что это на самом деле, для них это может быть какое-то приключение. Поэтому я всегда старался лишний раз не брать с собой людей, даже если и была в этом потребность.
Отец Дмитрий вспоминает, как в сентябре 2014 года, когда 20 батальон стоял в районе Марьинки и Красногоровки в Донецкой области, он вместе с еще одним священником, наняв водителя, отправился с гуманитарной помощью к детям школы в поселок Первомайский. Его попросили помочь купить продукты, канцелярские товары, одежду и сладости. «Я был уверен, что все будет хорошо, — говорит отец Дмитрий. — Но когда мы въезжали в сам поселок, я заметил на обочине двоих хлопцев». Когда отъехали метров на 20-30 метров, Дмитрий Поворотный заподозрил неладное, попросил водителя открыть окна и не разговаривать, в этот момент они и услышали выстрелы. Машину остановили, выпрыгнули из нее и оказались прямо на линии столкновения между военнослужащими ВСУ и ДРГ сепаратистов, которые зашли в этот район.
— Хлопцы сепаратистов заблокировали, был бой, мы лежали под машиной, от газовой трубы над головой рикошетили пули, а мы в рясах на пузе. Вот тогда мне в голову пришла мысль — зачем повез сюда священника и водителя уговорил? Но обошлось, нас потом вывели в безопасное место наши хлопцы. Гуманитарную помощь пришлось оставить военнослужащим, потом они сами передали ее детям в школу. Много было разных историй. Как-то в Авдеевке был эпизод на крайнем блокпосту, — туда вышел сепаратист, боец батальона «Восток», он просто заблудился. Там была перестрелка почти впритык друг против друга, наш боец там дежурил, и он в том противостоянии победил, а боец «Востока» погиб, наш оказался из Днепропетровска, а сепаратист — из Днепродзержинска, это соседние города. Вот так, получается, что когда-то они жили совсем рядом друг с другом...
