Сегодня водораздел проходит не только между теми, кто за Киев и теми, кто за Кремль. Главный окоп сегодня выкопан между теми, кто понимает, что идет война, и теми, кто никак это не возьмет в толк.
В разные времена слово имеет разный вес. В одни эпохи слово не стоит ничего, а в какие-то оно приравнивается к поступку. И ответственность за сказанное такая же, как за сделанное.
И эта самая метаморфоза случилась полтора года назад с Украиной.
Двадцать три года страна жила в пограничье.
Тот самый постмодернизм – эклектика стилей, девальвация убеждений, тотальное пересмешничество и кич как самостоятельная ценность.
Рокер – любой, кто добавит в попсовую мелодию немного ударных.
Политолог – любой, кто готов себя подобным образом титровать на телеэфирах.
Это было время, когда можно было сидеть на стольких стульях, на сколько хватит ягодиц. Эпоха, в которую принято смеяться над словом «рукоподатность». Принципы и убеждения воспринимались как анахронизм, репутация – как пережиток, любой, кто пытался быть цельным, обвинялся в кондовости.
Время размытых идентичностей и убеждений. Тотальная мимикрия.
Голодовкой называли не поступок Надежды Савченко, которая потеряла 28 килограммов, а 72-часовой фарс в исполнении Вячеслава Кириленко.
Все это закончилось полтора года назад.
В тот самый момент, когда началась война. Потому что война – это всегда модерн.
Война – это всегда история о том, что слово равно действию. Когда нельзя спрятаться в лакуну безответственности, когда приходится принимать решения, когда нужно определиться, чья сторона баррикад тебе ближе. Потому что бездействие – это тоже выбор. За который приходится держать ответ.
И главный водораздел сегодня проходит между теми, кто это понял, и теми, кто пытается жить по-старому.
Всякий раз, когда я слышу конспирологическую теорию о том, что нынешняя война – порождение неких темных сил, стравливающих Украину с Россией, я понимаю, что человек застрял в прошлом.
В том самом удобном прошлом, в котором так приятно обвинять кого-то абстрактного, чтобы не дай Бог не поссориться с кем-то конкретным.
В этот же коробок – все абстрактные разговоры о том, что «нам всем нужен мир».
Потому что во время войны важен не столько сам мир, сколько условия мира. Потому что мир наступает и после капитуляции. И те, кто пытается примерить на себя лавры «кота Леопольда» – просто пытаются уйти от ответов на самые простые вопросы.
Мы живем в эпоху разрушения репутаций. Для этого достаточно совсем немногого.
Например, заявить о том, что война привела к сокращению гастролей – как это сделала Ирина Билык.
Или подать на Украину иск в Лондонский арбитраж, как это сделал Игорь Коломойский.
Потому что немного беременным быть нельзя.
Война – это время, когда меняются правила игры. Это в 2013-м георгиевская лента могла быть частью внутриукраинского политического пейзажа, но после Крыма она была обречена стать маркером солидарности с аннексией.
Это в 2013-м пророссийский политический лозунг был частью украинского политического ландшафта, а теперь это повод для пристального внимания спецслужб. И те, кто заявляют о «расправе» Киева над пророссийскими активистами должны ответить на простой вопрос: украинская армия находится на территории России, или российская в Украине?
Время, когда лозунги на митинге стоили ровно столько, во сколько обходилась проплаченная массовка – закончились. Сегодня слово – это побуждение к действию.
Когда политик с радикальным имиджем говорит о том, что украинская власть – это агенты Путина, он должен понимать, как звучат его слова. В его зрительном зале сидят уже не скучающие горожане, получившие билеты по разнарядке в местном профсоюзе. В этом зале, в том числе, те, кто был на фронте. Для которых подобное обвинение – достаточный повод, чтобы выйти на сцену и выстрелить в антигероя. Потому что для него это не сцена, с заранее распределенными ролями и выученными репликами. Для него это жизнь.
Слова перестали быть набором звуков. Они обрели магию, насытились смыслами, превратились в заклинания. С их помощью можно убивать, можно спасать, можно поднимать в атаку полки или заставлять капитулировать.
Иногда за них умирают.
И вся страна сегодня поделена на тех, кто это успел понять. И тех, кто так и не понял, в чем реальность 2015-го отличается от реальности 2013-го.
