Гривня в очередной раз пытается поплыть. Ее официальный курс пробивает 24 грн/долл., откатывается и снова приближается к этому рубежу. Нацбанк пытается его удержать — продает валюту и ужесточает запреты на валютном рынке. Но у бизнеса, похоже, иной взгляд: за последние две недели банки купили у него около 100 млн долл., однако сами охотно продают валюту лишь при курсе, близком к 24,0. Это перетягивание каната выглядело бы логично, если бы не риторика самого НБУ.
В ней же по любому поводу и без слышится один и тот же рефрен: гривня пребывает в свободном плавании, это плавание «снимает» макроэкономические дисбалансы, свободный курс — залог контроля над инфляцией, с которой иначе никак не справиться. Это — единственно верный способ поддержать отечественное производство, и потому у Нацбанка нет и не должно быть никаких планов и задач относительно курса гривни. Ни в ближайшей, ни в отдаленной перспективе.
Такой речитатив никак не вяжется с реальной жизнью, в которой НБУ пытается обуздать этот самый курс, продает для этого из резервов валюту и жестко ограничивает доступ не только к ней, но и к гривне.
Конечно, все это могло быть вынужденной игрой слов «по правилам МВФ», если бы наш ключевой кредитор не озвучивал своих цифр. По ним же он предоставляет поддержку Украине, полагая, что доллар к концу 2020 г. не превысит 25,5 грн. Согласно этим расчетам и наличным котировкам (24–25 грн/долл.) гривне уже впору наплаваться. А международному консилиуму — прописать ей полный покой на... ближайшие пять лет.
Насколько это соответствует публичным заявлениям НБУ, сказать сложно (если вообще возможно). Чего не скажешь о Минфине, который говорит о верстке бюджета-2016 на базе среднегодового курса 24,1 грн/долл., что полностью отвечает упомянутым расчетам фонда. В таких условиях МВФ рекомендует Нацбанку не спешить с валютными послаблениями, которые тот анонсирует с не меньшей частотой, чем свободное плавание гривни.
Подобный диссонанс не может не удивлять. Не только в части затянувшихся финансовых раздумий фонда. Но также единства украинских институтов, их взгляда на суть валютно-курсовой политики и той среды, в которой она протекает.
«Проще пареной репы»
Букет курсовых проблем так ярок и впечатляющ, что выделить его основу действительно непросто. Сегодня ее предпочитают объяснять войной, разрушением промышленного Востока, хозяйственными потерями и финансовыми рисками. Указанные реалии столь очевидны и трагичны, что мало кто помышляет дискутировать на эту тему.
Между тем текущие проблемы гривни обнажились еще в прошлом феврале, задолго до аннексии Крыма и оккупации Донбасса. Так что военные события лишь усугубили ее падение. Более того, имей она базу и репутацию злотого, кроны или шекеля (не говоря уже о долларе, фунте или франке), и идея крымского референдума оказалась бы не менее безумной, чем его проведение в швейцарском кантоне Во, Цюрих или Берн.
В связи с этим можно лишь удивляться тому, как меняются подходы, если речь идет не о собственной валюте, а о ее иностранных визави. Первый случай, обычно, обременен тысячью деталей и миллионами нюансов, превращающих гривню в уникальное явление, не имеющее мировых аналогов. Во втором же все выглядит гораздо яснее.
Так, история российского рубля представляется «проще пареной репы», поскольку хорошо известно, что от нефти и газа зависит не только его курс, но и благополучие всей России.
Даже россияне уже открыто называют ее сырьевым придатком, зная, что при росте мировых цен на энергоносители их экономика буквально вспухает от притока иностранной валюты. Благодаря этому, увеличиваются международные резервы, рубль твердеет, оживляются импорт и внутренняя торговля, наливается доходами бюджет, растет социальная поддержка населения и его гордость за свою страну, людей переполняет радость от достатка, доступности бытовых товаров, импортной электроники, авто и зарубежного отдыха.
Пленка отматывается в обратном направлении, когда экспортные цены на нефть и газ падают. Причем, чем дольше и глубже это падение, тем жиже валютные поступления, резервы и слабее рубль. Сдувается торговля, хозяйственная активность, бюджетные возможности и национальный восторг. На первый план выходит борьба с инфляцией. Лозунгом дня становится экономия. Ее объявляют ключом к снижению дефицитов, цен и личному выживанию.
Так было в 1998–1999 и 2008–2009 гг., так есть сегодня. Во всех трех случаях цены на нефть и природный газ падали в 2–3 раза. Вслед за ними такими же примерно темпами девальвировал и рубль к доллару.
Между этими же эпизодами наблюдались периоды «человеческой жизни». Их секрет до банальности прост — рекордные скачки цен на нефть в 2004–2008 гг. (вплоть до 130–150 долл. за баррель в июле 2008 г.) и их же посткризисное восстановление в 2011–2013 гг. — свыше 100 долл.
Какое это имеет отношение к отечественным реалиям? Да самое прямое. Ведь, заменив слова «российские нефть и газ» на «украинские сталь и пшеница», получим историю гривни и всей отечественной экономики. Отличия лишь в наборе сырья, амплитуде отдельных цен и сопутствующих деталях. Но и те, увы, не в нашу пользу, иначе бы Крым не променял украинскую валюту на российскую.
По сути же — никакой разницы. Аналогичный валютный, экономический и финансовый кризис в 1998–1999, 2008–2009 и 2014–2015 гг., те же периоды межкризисного восстановления, та же логика роста/падения международных резервов и курсовой силы/слабости национальной валюты, такая же зависимость от внешних цен на сырье и спроса его основных потребителей — США, ЕС, Китая, Японии.
В связи с этим уместно заметить, что текущее падение цен на украинское сырье длится уже четыре года, его темпы сравнялись с глубиной 1999 г., а уровень цен — с их низшей точкой, достигнутой летом 2009-го. Еще одна ложка дегтя — отсутствие симптомов глобального и сырьевого оживления. Так, Европа, в отличие от Штатов, находится в перманентом долговом кризисе, экономика Китая тормозит, а Япония вошла в очередную рецессию. Как и Россия, на которую, как ни крути, все еще приходится до 12% нашего товарного экспорта.
Извечная надежда Украины на внешние частные кредиты и инвестиции? Но кто решится финансировать страну с падающей в цене продукцией, долговыми проблемами, сомнительной международной репутацией и элитой, которая сама выводит собственные сбережения и капитал за рубеж?
Свободное падение? Пробовать лично!
Устойчивость курса в таких условиях — вопрос времени, административных запретов и наличия резервов. Падение гривни поэтому неудивительно. Удивительны заявления, что это должно быть свободное падение. Или, более привычно, — «свободное плавание».
То, что оно помогает ограничить импорт, абсолютно верно. Как и то, что позволит сделать вздох отечественным предприятиям. Но, увы, не всем и не полной грудью.
Ведь такое плавание — новое ярмо для должников по валютным кредитам. А этих кредитов сегодня больше, чем гривневых. Такие же вериги лягут и на государство, чей внешний долг превысил 40% ВВП. Это толчок к очередным налогам и бюджетным сокращениям. Они же в момент кризиса нежелательны ни для бизнеса, ни для населения. Тем более что те уже не просто ропщут.
Могут выиграть валютные вкладчики? Да, но, опять-таки, не все, так как бремя их депозитов выдержит далеко не каждый банк. Хотя бы потому, что разница между всеми валютными кредитами и депозитами в Украине устойчиво близка к
10 млрд долл. И чем латать эту дыру в момент общего валютного и хозяйственного спада, никто толком не знает. Как и то, сколько еще банков эта дыра способна поглотить.
Стоит учесть и подорожание национально значимого импорта. А он, помимо энергоносителей, включает еще многочисленные вакцины и инъекции для новорожденных, больных гемофилией, сахарным диабетом, гепатитом, туберкулезом, раненых бойцов и т.д.
Благодаря ноябрьским скачкам доллара, годовая доходность игры на них измерялась сотнями процентов. Какой банк захочет кредитовать в таких условиях производство, тем более когда оно падает?
На этом фоне вопрос инфляции, к которой обычно и сводят всю тему свободного плавания, оказывается хотя и важным, но лишь эпизодом общей курсовой головоломки. Решать ее, полагая, что Украина и ее сырьевая гривня ничем не отличаются от индустриальных стран с их твердыми валютами, не более разумно, чем прыгать с самолета, не проверив наличие парашюта.
Хочешь быть счастливым, будь им
Что делают, когда течет крыша? Ее ремонтируют. Если же дом многоквартирный, собирают деньги и все равно ремонтируют.
Но многие с этим не согласятся, сказав, что у жильцов, скорее всего, нет достаточных навыков, часть собранных ими средств прилипнет к рукам домкома, а другая окажется у кума/зятя/свата его руководителя. Тоже не безвозмездно.
Поэтому-де жильцам не ремонтом заниматься надо, а «созданием климата» для него: приватизировать землю под домом, распаевать ее и выставить все на продажу. А потом — ждать. Пока кому-нибудь (желательно, со стороны) не приглянется земля или прохудившийся дом. Вот он и решит: чинить его или снести и рапсом все засеять. А если люди останутся без жилья с никудышным выторгом, то сами виноваты: «создали плохой климат». Главное же — опыт, знания и инвестиции нового владельца. Или, по крайней мере, наличие у него кредита — для покупки дома, который продолжает течь.
Украина почти четверть века занята созданием подобного «климата». Уже трети ВВП лишилась, 70% былых инвестиций и 13% населения. Люди ее стали покидать прямо с территорией, на которой живут. А она все ждет, пока неведомо кто не превратит ее в чудо экономики и технологий, вытащив из сырьевой трясины.
Судьба собственных признанных разработок («Южмаш», «Мотор-Сич», «Хартрон», «Турбоатом», «Арсенал», авиа- и судостроение) ее, похоже, не занимает. Как, кажется, и сотрудничество с промышленными звездами первой величины из рейтингов Forbes. Зато точно интересует никому не известный бизнес из Панамы, Кипра и Каймановых Островов. Многострадальный «климат» словно под них и создан, чего не скажешь о крупнейших европейских компаниях. Хотя интегрироваться хотим вроде бы с ними. Да и кредиты регулярно просим у ЕС, а не у Белиза с Науру, проявляя при этом полное безразличие к собственным интересам объединенной Европы. А вот о чем не забываем, так это о банковских счетах и добротной недвижимости на ее территории. Считается, что их наличие — лучший признак комфортного «климата», а не страховка от полного обрушения крыши.
Было бы желание
Чтобы избавиться от привязки к сырью и неумолимых падений гривни, Украине придется осваивать промышленные технологии. И тогда параллельно с уцелевшим производством и уже знакомыми технопарками надо будет предметно озаботиться патентами, лицензиями, «бизнес-ангелами», стартапами, инвестиционными фондами, венчурным капиталом. Теорий здесь выдумывать не надо — нужно просто запастись терпением и заняться освоением накопленного в мире опыта.
Тут-то и выяснится, что ценность валюты определяется не столько ее курсом, сколько доступом к передовым технологиям. По мере роста спроса на них возникнут и новые потребности в валюте. Станет ясно, что для Украины ее полная свобода вывода не более продуктивна, чем бесконтрольный въезд трудовых мигрантов — для ЕС. Речь придется вести не о массовой валютной либерализации, а о ее принципах, этапности и критериях.
Здесь также окажется полезным зарубежный опыт. Так, после войны Австрии удавалось избегать финансовых потрясений более 60 лет. МВФ специально исследовал этот феномен во время мирового кризиса 1997–1998 гг. Оказалось, что он был немало обязан неспешности либерализации движения капитала. Австрийские экономисты полагали, что она должна создавать преимущества для его притока. Поэтому преференции предоставлялись привлечению валюты, а не ее оттоку. Ограничения, в первую очередь, снимались на прямые иностранные инвестиции, затем на длинные кредиты и лишь потом — на короткие. Либерализации валютных операций населения предшествовали послабления на их проведение банками и небанковскими учреждениями.
Примечательно, что эти строгие принципы госрегулирования были реализованы на родине Австрийской школы экономики, известной своими либеральными взглядами.
С тех пор стало известно, что серьезных рисков не лишен и приток прямых инвестиций. Так, в эпицентре последней эпопеи с валютными кредитами оказались банки с западноевропейским капиталом. Причем «отметились» они во время кризиса 2008–2009 гг. не только в Украине, но и в целом ряде постсоциалистических стран. Проблем тогда было бы меньше, проводи местные регуляторы более внимательный контроль даже за такими, казалось бы, первоклассными инвесторами. Его же следовало увязать с продвижением не потребительских кредитов, а промышленных технологий. Но у нас такие планы по-прежнему не просматриваются.
Какие могут быть критерии валютной либерализации? Обычно говорят о платежном балансе. Но этого недостаточно: в Украине он сильно подвержен колебаниям внешних цен на сырье. Поэтому циклично возникают ситуации, когда вводятся и даже ужесточаются ранее снятые ограничения. Это, безусловно, нервирует бизнес, мешая его работе.
Для нас такая хаотичность весьма типична — она наблюдается и сегодня. Чтобы избежать ее, стоит учитывать уровень и динамику суверенных рейтингов страны. Во-первых, они весьма инерционны в сторону повышения — это может уберечь от поспешного снятия ограничений. Но оно еще менее уместно при снижении рейтингов. Особенно в таких странах, как Украина, которая никогда не обладала их «инвестиционным» уровнем, постоянно находясь в зоне «спекулятивных» рисков.
На этом фоне обещания НБУ либерализовать валютный рынок вызывают больше вопросов, чем доверия. Тем более что их можно услышать даже при падении отечественного рейтинга до преддефолтного уровня.
Возможны ли иные подходы? Да. Многие постсоциалистические страны давно отказались от валютного регулирования. Однако это было условие их вступления в ЕС или реального вхождения в его орбиту. Украине такие условия пока никто не выдвигает. И неизвестно, когда они вообще будут.
Учитывая нашу сырьевую экономику, давно пора формировать валютный спецфонд за счет роста цен на сырье. Ведь это — «манна» мировой конъюнктуры, оседающая у экспортеров. Во многих же странах она попадает в специальные национальные фонды. В Норвегии это Государственный пенсионный фонд (882 млрд долл.), Казахстане — Национальный фонд будущих поколений (68,8 млрд долл.), России — Резервный фонд (65,7 млрд долл.) и Фонд национального благосостояния (73,5 млрд долл.). Функционируют они параллельно с международными резервами, предоставляя госфинансам и национальной валюте дополнительный запас прочности. Неудивительно, что из сырьевых рецессий гривня выходит более потрепанной, чем российский рубль или казахское тенге: если ее падение к доллару в 2008–2009 гг. доходило до 75%, то у рубля — примерно до 56%, а тенге — 25%. (Хотя в 2014–2015 гг. указанные тенденции сохранились, прямую сопоставимость они, понятно, утратили.)
Что касается валютного режима, то сегодня говорить о свободном плавании (падении) столь же неуместно, как и о жесткой фиксации. Поэтому выбирать не приходится. Речь давно уже идет не о желаемом, а доступном — управляемом курсе гривни.
Можно лишь удивляться, почему этот очевидный факт требует каких-то аргументов. Ведь полтора последних года — это бесконечные переговоры с МВФ и другими кредиторами о возможности получить очередной миллиард долларов и не платить другой. Цель их одна — удержать курс, с которым иначе может свободно уплыть не только еще одна часть экономики, но и страны.
В обозримом будущем у Нацбанка альтернатив нет: он должен будет жестко контролировать колебания курса, покупать при малейшей возможности валюту, продавать ее для упреждения «свободных падений» гривни, ограничивая попутно ее эмиссию и оборот.
Конечно, этот контроль не мешало бы предварить ревизией валютных и других запретов — для их максимального упрощения в пользу первоклассных иностранных инвесторов. Но, похоже, фильтров между ними и многочисленными ООО с паспортом Маврикия никто не ищет.
Функция невыполнима
Как долго будет лихорадить валютный рынок и сдуваться гривня? Пока не закончится сырьевая рецессия.
Но это от Украины, увы, не зависит. Безусловно, продажа Нацбанком валюты из международных резервов (13 млрд долл.) тормозит падение курса. Проблема, однако, в том, что программа МВФ предполагает их рост, а не снижение. Поэтому возможности НБУ не так уж и велики, фонду ведь тоже надо демонстрировать какие-то успехи своей поддержки Украины, чтобы выделить ей очередную порцию кредита.
В силу этого дальнейшее скольжение курса неизбежно. Остановит его, в конечном счете, оживление мировой экономики и рост цен на сырье. Благодаря этому украинское производство войдет в фазу долгожданного подъема, а гривня — курсовой устойчивости. Но будущая их длительность непредсказуема, как и продолжительность сырьевой рецессии сегодня.
Наименее приятная часть этой истории — последующее торможение глобальной экономики. Учитывая его цикличность, нынешние первоклассники смогут его наблюдать, будучи еще школьниками (возможно, даже не один раз). Как только цены на сырье устремятся вниз, в Украине снова станет актуальной гипотеза «свободного падения (плавания)» гривни. И тогда о курсе 25,0 грн/долл. будут вспоминать с такой же ностальгией, как сейчас о 8,0 грн/долл. Не исключено, что в памяти всплывут и 5,05.
Причина — сырьевой уклад отечественной экономики. Причем он лежит в основе не только курсовой нестабильности гривни, но также невозможности выполнения Национальным банком его основной конституционной функции — «обеспечение стабильности денежной единицы Украины» (статья 99 Конституции Украины).
Но об этом, похоже, предпочитают не только не говорить, но даже не думать.
