Незадолго до развала Советского Союза Войнович создал поистине кафкианскую пьесу «Трибунал». Обыкновенный сотрудник НИИ вместе с женой идут в театр скоротать вечерок. Уже начало этой судебной комедии эпическое:
«Лариса: Сеня, я не понимаю, что здесь происходит! Почему здесь так много вооруженных людей?
Подоплеков: Успокойся, Лара. Что ты нервничаешь? Это же спектакль».
Главный герой ошибся. Заявленное зрелище сразу же превратилось в судилище – над ним, невинным агнцем. Абсурд консервным ножом вскрыл социалистическую действительность, и оказалось, что она абсурдна, и что это вовсе не спектакль.
30 лет спустя автор переделал это произведение под российскую современность. Ну, как переделал – слегка обновил: Подоплеков стал представителем «офисного планктона», арестовали же его за то, что осмелился пискнуть, когда все молчали. Тоталитаризм ли, авторитаризм – «Болотные дела» разные, формы правления отличаются, а суть одна.
У Войновича с юности был острый глаз и злой язык. Хотя использовать то и другое в творчестве сходу сын репрессированного журналиста, конечно, не мог. Его даже в Литинститут не взяли – учился в педагогическом. Из грехов молодости за ним числятся две повести (о целине и народовольцах) да несколько десятков стихотворений в столбик – одно понравилось космонавтам и Хрущеву. Но писатель не стал вливаться ни в ряды соцреалистов, ни в хор партийных одослагателей. Он параллельно работал над романом, который вместе с правозащитной деятельностью и отказом сотрудничать с КГБ привели Войновича к непримиримому конфликту с властями.
Ныне странно представить, что, в общем-то, невинная книга «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» о простодушном рядовом, который волею судьбы и доноса вынужден сражаться с целым полком «своих», стала билетом автора в эмиграцию. И все же именно после истории воина- дурачка в декорациях армейских нелепостей Войновича стали воспринимать как пламенного сатирика.
Эта репутация упрочилась и дополнилась званием пророка в середине 1980-х, после публикации романа (тогда антиутопии) «Москва 2042». Перечитать его сегодня – волосы дыбом. Московская Коммунистическая Республика (Москореп) – скрепы, скрепы. За пределами ее колец враждебности – «сыновние республики». Весь остальной мир, естественно, опасен и страшен. Беднейшие слои самообеспечиваются: мелкая живность содержится на балконах (здравствуйте, санкции!). Питание составляет главным образом лебеда и брюква (здравствуй, импортозамещение!). Верховный правитель – Гениалиссимус – возглавил обнесенную высоченным забором территорию в результате мятежа сотрудников спецслужб. Церковь активно опыляет новую государственную систему. Три «П» – посконность, патриархальность, православие – укатывают и прогресс, и здравый смысл. В финале кагебешное шило меняется на монархическое мыло.
Особенно в романе достается Александру Солженицыну, которого постсоветская интеллигенция посчитала примером нравственности и за это канонизировала. Выведя его в образе карикатурного Сим Симыча Карнавалова, Войнович тяжелым катком проехался по любезным сердцу Александра Исаевича патриархальности и православию, довлеющими над здравым смыслом.
К теме идола, которым стал борец с режимом, он обращался и в начале 2000-х, в публицистическом исследовании «Потрет на фоне мифа». Как бы Владимир Николаевич ни относился к Солженицыну-писателю, с Солженицыным-человеком он не соглашался практически ни в чем. Особенно либерала Войновича раздражала идея непременного подчинения «стада» одному руководителю, всегда знающему, в каком направлении двигаться обществу и не допускающему дискуссий.
Войнович не первым заметил, но первым начал упрямо твердить: антисоветский – не значит прогрессивный. И возводить личность ксенофоба и крайнего националиста в ранг морального авторитета, как минимум, опасно, а вообще – преступно.
Что касается патриотизма самого Войновича, то он его доказал не только на словах. После 12 лет обитания в Западной Германии и США он возвращается на родину. Пишет немного – больше говорит. Благо, характер, диссидентский опыт и возраст, когда уже поздно бояться, позволяют не выбирать выражения.
Когда его спрашивали о том, почему он не столь активно вещает для зарубежной аудитории, Войнович убежденно отвечал: сначала должен произойти сдвиг внутри страны, поэтому и приходится разъяснять «азы» – сколько хватит сил. Этим писатель последние лет двадцать преимущественно и занимался.
Войнович предвещает развал РФ на куски: одни начнут дрейфовать в сторону инноваций и цивилизации; другие, осененные божьими заповедями, вернутся к домострою, портянкам и гужевому транспорту. Путин – тупиковая ветвь пропаганды и ментального раболепия, стопроцентно заслуживший международный трибунал. «Денег нет, но вы держитесь» – откровенное воровство, пенсионная реформа – блеф. Захват Крыма – преступление, тем более гадкое, что глупое. Отказ освободить Олега Сенцова – позор.
При этом Войнович настаивал: его не следует безоговорочно относить к пессимистам. На самом деле, он верил, что все его пророчества уже сбылись. И отечество, как об этом мечтали коллеги-оптимисты со времен Чаадаева, в будущем станет на проевропейские рельсы, ведущие к свободе, открытости и демократии. Чаадаев, правда, этого так и не дождался.
