Вера в силу петиций сродни религиозной. «В Бога не верю, но в церковь при случае зайти за компанию — отчего бы и нет». «В петиции не верю, но отчего бы и не подписать». Мало ли, как оно там на самом деле наверху все устроено.
Нынешняя волна петиций президенту Украины со всеми ее очарованиями и разочарованиями — того же рода. Шквалом ее при всем желании назвать трудно. То ли дело некоторое время назад, когда сетевую Украину охватила настоящая петиционная истерия. Люди наперегонки начали собирать подписи под челобитными «в Белый Дом, самому Обаме». По поводам в целом весьма справедливым и иногда даже разумным.
Отдельные здравомыслящие, призывавшие поинтересоваться, как на самом деле работает Первая поправка к Конституции США, что такое законодательная инициатива граждан Америки и почему совокупное мнение жителей экзотической восточноевропейской страны вряд ли повлияет на внешнюю политику самой могущественной державы мира, — лишь раздражали подписантов. Потому что важен был не ответ — он исправно генерировался по мере достижения определенной цифры подписантов. Важно было солидарное участие в дерзком процессе. Некий «cloud»-Майдан, вера с горчичное зерно, двигающая горы международной политики.
История вопроса здесь важна, поскольку украинские инициативы подобного рода, к счастью или несчастью, уже перестали выискивать какой-то особый «третий украинский путь». И как украинское ТВ покупает уже отработавшие свое недорогие международные форматы, а зритель считает их талантливыми отечественными находками, так и политики просто копируют тренды, неплохо себя зарекомендовавшие в решении конкретных тактических задач.
Сайт «We The People» был создан как бы в доказательство приверженности высшим правовым ценностям. Белый Дом открыл собственную гражданскую платформу по сбору подписей, где каждый гражданин, достигший 13-летнего возраста, может поддержать близкую ему инициативу или стать автором новой петиции, собрав необходимое количество подписей.
Нет, вы лично тоже можете писать. Чтобы создать и подписать обращение к Белому дому, быть гражданином США необязательно. Но чтобы вас услышали — крайне желательно.
Это как стенгазета, если кто еще помнит такой формат социальной коммуникации. Специализация ресурса — это петиции, направляемые для рассмотрения в администрацию Белого Дома, которые могут возыметь реальную силу при благоприятном стечении обстоятельств. И это замечательная форма канализации социальных напряжений одновременно с их мониторингом. После переизбрания Обамы многие штаты подали петиции с требованиями выхода из состава США, однако порог в 25 тысяч голосов преодолели лишь около десяти. Наибольшее количество собрало обращение от Техаса — под ним подписались более 125 тысяч человек. Но — оцените красоту игры — параллельно почти 30 тысяч голосов собрала петиция с требованием депортировать всех, кто подписал петиции о независимости отдельных штатов.
Внедрение системы электронных петиций в Украине совпало по времени с разочарованием и недовольством от маловразумительных объяснений власти по поводу того, где же, черт возьми, реформы, что там на самом деле за непонятки с Минском—Парижем, и почему основных сволочей до сих пор не посадили? Ну и еще по мелочам всякого накопилось.
А также с мучительной дислексией власти — специфическим расстройством современной политической речи, при котором говорить всю правду самоубийственно, а частичную самоуничижительно.
Вот тут и пришла на помощь электронная демократия.
У меня нет задачи анализировать, как с помощью новейших информационных технологий изворачивается наша власть — любая поступает точно так же. Задекларировав принципы демократии, приходится нести серьезные издержки в области публичных коммуникаций. Поэтому и создаются разные чудо-машины для реализации невротических ожиданий. Интереснее поразмышлять, почему это происходит.
«Оружие слабых», согласно автору этого термина Дж. Скотту («Господство и искусство сопротивления через потаенные послания»), чаще всего имеет вид «потаенных посланий» или неких странных действий, почти ежедневно обращаемых подчиненными к начальствующим над ними. Применение этого оружия особо распространено в традиционно авторитарных сообществах, где открытые протест и несогласие с властью грубо пресекаются жестокими репрессиями по отношению к протестующим. Этот конфликт, как показывает Скотт, существует по принципу: нормальная повседневная эксплуатация — нормальное повседневное сопротивление.
Обе стороны применяют язык идеологических искажений. Богатые рационализируют смысл эксплуатации, отказываются жить под традиционным диктатом ценностей местного сообщества, называя их «вышиватными», к примеру. Но не отваживаются бросить открытый вызов всему консервативному сообществу.
Бедные цепляются за исчезающие способы жизни, возводят в абсолют ценности прошлого — хоть большевистский коммунизм на Востоке, хоть церковь, как недавно показал конфликт во Львове. Они требуют сохранить свой полноценный статус в рамках традиционного сообщества, полностью игнорируя вызовы времени. Тем хуже для времени, считают носители апокалиптического сознания. Бедные отказываются эффективно работать в новых условиях распределения, именуемых «реформами». Возобновляется мелкое подворовывание у богатых. Гневные и угрожающие выражения, используемые в войне слов, — это не намерения. Серьезные действия выполняются молча. Их следует расценивать как осторожное сопротивление и бессознательно просчитанный конформизм. Обедневшие не вступают в борьбу открыто, персонально предпочитая публично демонстрировать лояльность по отношению к своим богатым соседям. Но сообща они их ненавидят, хотя также умеренно. Такое поведение просчитывается по традиционной сельской пословице: худой мир лучше доброй ссоры.
«Потаенные послания», к которым вполне можно отнести и электронные петиции, живут в элементарной поведенческой осмотрительности по поводу власти. Утаиваемые послания не могут существовать без посланий публичных. Петиция лишь концентрирует в политически приемлемых формулировках существующие в обществе гипертексты, включая «хейт спич», язык ненависти. Он подразумевается. Как правило, прямому адресату бывает явлено одно потаенное послание, друзьям — нечто более откровенное, в кругу совсем уж близком есть возможность не прибегать к шифровке.
В социальной структуре формируется особый слой посредников, расшифровывающих потаенные послания. У нас это политтехнологи. Они, с одной стороны, усваивают эзопов язык публичных сообщений, с другой — сами становятся мастерами потаенных посланий.
А зачем нужны петиции властям?
Во-первых, публичное послание такого рода имеет конкретную ценность. Подписант-неподписант получают различные статусы публичных знаков-оценок плохого и хорошего, «зрада-перемога».
Во-вторых, власть стремится публично разграничить информационные пространства господ и подвластных. Челобитная — это особая форма подчеркивания статуса власти, не только до ХVIII века. Высшие касты сейчас обитают в «цифре», куда низшим вход недоступен.
В-третьих, власть создает особый язык диалога, маскирующий грубость репрессивных действий. Это дедушка Оруэлл в чистом виде. Минск — это Париж, репрессии — это порядок, коллаборационизм — это «злагода», коррупция — это реформы. Соответственно, диалог — это петиция. А толпа, не поддающаяся официальному упорядочиванию, разбивается, рассекается по принципу «больше трех не собираться».
Украинская петиция — это имитация диссидентской субкультуры. Данное пространство, с одной стороны, делает возможным порицание власти, с другой — позволяет подвластным чувствовать единение.
Игры в петиции — это форма политической маскировки, потому что социальные контроль и наблюдение стремятся в принципе предотвратить действие утаиваемых посланий. Что в Америке, что в Чехии, что у нас — один черт.
Такая форма цифрового роптания достаточно продуктивна. Какой бы смешной она ни выглядела при ближайшем рассмотрении.
Альтернативой рутинному сопротивлению, в том числе, в виде петиций, является восстание. У настоящего восстания должно быть четыре параметра. Оно должно:
1) быть коллективным и организованным, а не приватным и неорганизованным;
2) быть принципиальным и самоотверженным, а не оппортунистическим и эгоистичным;
3) подразумевать революционные последствия со всеми их кровавыми издержками;
4) опровергать, а не оправдывать существующий порядок.
И если нет хотя бы одного из четырех параметров, то это просто сельский бунт голодных, каких в истории Украины были тысячи, с известным исходом, и ничего больше.
Украинская власть после Майдана получила фантастический, огромный кредит доверия не только от своего народа, но и от западного мира. Она не придумала ничего лучшего, как распорядиться им таким образом, чтобы узаконить свое идеологическое доминирование. Но совершенно естественным образом, с учетом многовековых украинских традиций, начала интенсивно развиваться субкультура инакомыслия, в которой живут народные верования о конце света (скоро новая Мировая война), сказания о социальных бандитах как классовых героях (добровольцы и радикалы как заведомо и исключительно ангелы), перевернутое восприятие мира («зрада-перемога»), мифы о бывших «добрых» царях, правивших до нынешних «лжецаревичей» («при___ было лучше»).
Но что происходит, когда стабильные, но сложные границы смыслов между господствующими и народом рушатся? Наступает момент, который Скотт поэтически называет «сатурналия мощи», по-народному говоря — «предъява». Первое публичное предъявление настоящих смыслов утаивавшихся посланий.
Относительная тишина взрывается, плебеи из пространства собственной субкультуры вторгаются в пространство нового «Межигорья». Они хотят публичного удовлетворения. В сознании восставших харизма лидеров сочетается с сотворением новых социальных структур.
Вот тут-то и проблема. Чтобы орудовать, например, гайкой, вам не нужен автомат. Или даже лопата. А нужен именно гаечный ключ. Вы можете его презирать со всей революционной ненавистью. Но гайку без него не открутите. Если, конечно, не собираетесь жить в пещере.
Население, по традиционным правилам моральной экономики, смиренно напоминает о справедливом распределении благ путем разных политкорректных заявлений.
Растущую жлобоватость власти народ стремится поразить ловким применением «оружия слабых», забывая при этом, что сама власть это оружие и выковала. Ну и начинает приворовывать, как раньше — им что, снова можно, а нам снова нельзя?
Петиции — это такой современный информационный мусорник, который никто прежде времени не стремится выносить из избы. Это заменитель прямого честного диалога, который должен и в случае власти, и в случае народа, начаться со слов: «Похоже, что где-то мы серьезно лажанулись». А без слов — никак.
