Казалось бы, все симптомы разложения системы налицо, а она держится десятилетиями. Что в каждом конкретном случае станет последней каплей, переполняющей чашу терпения, и когда именно это произойдет, с точностью еще не удавалось предсказать никому. Именно поэтому такими ожидаемо-неожиданными становились в свое время крах коммунистического режима, глобальный экономический кризис, а нынче падение стены страха и массовые протесты, начавшиеся в Тунисе и эффектом домино придавившие Северную Африку и часть Азии. Отличительной особенностью социальных революций нового типа стало отсутствие выраженной религиозной или националистической составляющей, а также доминирующей политической силы, которая бы стояла во главе протестных акций. В Тунисе, а затем в Египте на улицы вышла молодежь, на следующий день к ней присоединился средний класс. Люди стихийно восстали против деспотических режимов, против коррупции и нищеты, потребовав для себя экономической надежды и свободы. Чем бы это ни закончилось, мир уже вряд ли останется прежним.
Можно ли провести параллели с ситуацией, сложившейся к настоящему моменту в Украине; возможны ли в нашей стране протестные акции, подобные североафриканским, и какой класс (слои населения) можно считать у нас потенциально наиболее протестными? Об этом ZN.UA спрашивало у политологов, социологов и социальных психологов.
Сергей ГАЙДАЙ, директор социально-инжинирингового агентства «Гайдай.Ком»:
— Параллели очевидны. Конфликт населения с правящим классом — типично революционная ситуация — в Украине налицо. Практически все слои населения не хотят больше такой политики и таких политиков, а верхи не собираются что-либо менять в своих правилах игры.
Разговоры о том, что украинцы не способны на протест и готовы бесконечно терпеть — абсолютный миф, выгодный власти. Нет такого народа, который терпит бесконечно. Майдан это доказал. Слава богу, не в такой форме, как в Тунисе.
Многие эксперты, в том числе иностранные, оценивая ситуацию в Украине, говорят, что не сегодня, так завтра это произойдет, потому что, к сожалению, конфликт неразрешимый: нынешняя власть, в отличие от Ющенко, не собирается уйти без боя. Негатив и неприятие ее социумом будут нарастать. Уже сегодня Янукович активно теряет своих избирателей. К 2015 году мы будем иметь президента не просто с низким, как у Ющенко, рейтингом, а с четким ощущением: он и его власть опасны для каждого гражданина страны. Этого не было даже при Кучме.
Сейчас рассуждают об „Украинском Дедлайне-2015“: либо не будет Украины, либо украинский социум сумеет сломать существующую систему власти. Речь идет не о персоналиях, а об устоявшихся правилах игры. Так что протесты очень даже возможны. Они происходят во всем мире, в том числе и в благополучной Европе. Везде, где народ недоволен действиями правительства, протест выражается громко и мощно. Правда, в Европе в силе неписаный закон: мы не стреляем, нас не сажают. В Украине такого закона, к сожалению, нет…
Что касается потенциально протестных классов... Если до этого традиционно революционную мораль носила либо молодежь, либо средний класс и городские интеллектуалы, для мироощущения которых важно само понятие свободы, то сегодня власть активно наступает на мозоли бюджетникам, наемным рабочим, пенсионерам. Поэтому, думаю, что протест будет всеобщим. И это страшно. Если средний класс, как правило, воздерживается от радикальных мер и не испытывает желания что-то громить и поджигать, то более бедное население использует нестабильность для моментального самообогащения и мародерства. Этим ситуация для Украины очень опасна. Потому что в конфликте, скорее всего, могут быть задействованы все слои населения.
Георгий ПОЧЕПЦОВ, профессор Мариупольского государственного университета и Национальной академии госуправления:
— Каждая последующая революция всегда обладает новыми характеристиками, только в этом случае она будет эффективной. По Тунису, Египту и другим мусульманским странам также прокатилась революционная волна нового типа.
Самой странной характеристикой оказалось то, что это революция не только без лидеров, но и без оппозиции. Массы на улицах есть, а явных лидеров нет. Правда, там возникают лидеры одного дня, из которых, возможно, вырастут настоящие. И определенная оргструктура, похоже, была, поскольку газета „Дейли телеграф“ напечатала материалы секретных переговоров на эту тему с американскими дипломатами.
Еще одной, хотя и не совсем новой характеристикой стала роль Интернета и SMSок. Не совсем новой потому, что мобильные телефоны уже давно помогали на выборах на Филиппинах, собирая тысячные толпы, а Интернет был активно задействован в виде Твиттера в иранских волнениях. Действия египетских властей показали уязвимость такой стратегии: отключение Интернета и мобильной связи свело все на нет. Правда, Google создал сервис, переводящий звуковые сообщения в электронный вид.
„Аль-Джазира“ своей трансляцией волнений повторила опыт оранжевой революции. Телевидение выступает как мультипликатор воздействия еще и потому, что переводит зрителя в состояние участника, что возможно при совпадении точки пространства и времени у оператора и зрителя. Новости перестают быть просто новостями, а становятся инструкцией к действию.
Существование волнений без лидеров и оппозиции может объяснить и тот факт, что эти революции также назвали продуктовыми. Уменьшение объема продуктов, резкое увеличение цен привело к снижению потребления большой массы людей. Косвенно эту тенденцию можно увидеть и в том, что за неделю до начала волнений Алжир, например, закупил 800 тысяч тонн зерна, Индонезия заказала 800 тысяч тонн риса, другие страны также стали искать источники пополнения своих запасов. Причем следующие революции уже называют водными, поскольку вода является в этом регионе дефицитным ресурсом.
Отсюда определенный урок для нас. Украина жаждет начать продажу земли, в то же время картошку и лук покупает в Египте, чеснок и гречку — в Китае. То есть мы уже сегодня не в состоянии себя прокормить.
Если революция будет продуктовой, она и в Украине „вытащит“ в качестве базового материала людей бедных, которых у нас хватает. Министерство обороны Великобритании видит в будущем новый протестный потенциал не у рабочих или фермеров, а у среднего класса. Он и в Украине чувствует себя обиженным и обойденным. Именно он вышел на улицы в период оранжевой революции. И именно он выйдет снова.
Евгений ГОЛОВАХА, замдиректора Института социологии НАНУ:
— Учитывая разницу в ситуациях образовательной, культурной и социально-политической, параллели между Тунисом, Египтом и Украиной проводить нельзя. Но урок событий в Северной Африке для нас в том, что полностью пренебрегать интересами большинства населения власть не может нигде и ни при каких условиях. Это грозит разного рода стихийными выступлениями, из которых потом выкристализовываются политические силы.
Массовые протесты возникают в двух случаях: когда есть заинтересованные в этом реальные политические силы, которые подтягивают своих сторонников (бархатные и цветные революции), либо когда люди доведены до отчаяния (массовая безработица, очень низкий уровень жизни и переизбыток, как в Тунисе, образованных людей, которые не могут найти себе место в жизни).
Я бы не сказал, что у нас ситуация уже достигла таких масштабов отчаяния. Хотя, если экономическая ситуация будет существенно ухудшаться и особенно если реформы окажутся непосильными для большинства, то никто не гарантирует, что люди не выйдут с протестами на улицу. А потом уже появятся силы, которые их возглавят. Пока реформирование в самом начале. Это необходимая вещь, но она должна быть очень продуманной. Пока же у людей возникает ощущение, что любые реформы — это лишь ухудшение их положения. Именно их, а не тех, кто ими управляет.
В любом обществе более активная часть населения — это молодые люди, поскольку они еще социально не укоренены, у них больше энергии и ожиданий. Молодежные протесты потрясали и вполне благополучную Европу.
В Украине классовая структура аморфна. Она находится в стадии переформатирования и пока еще очень неопределенная и зыбкая. Поэтому у нас следует ожидать массовых протестов от тех, чьи интересы затрагивают те или иные экономические изменения. Классовый состав, скорее всего, будет очень смешанным.
Андрей ЕРМОЛАЕВ, директор Национального института стратегических исследований при Администрации президента Украины:
— Социальные волнения нередки в национальных государствах в условиях финансового капитализма и глобального кризиса потребительского общества. Кризис корпоративного государства, рост недоверия населения к правительствам, защищающим узкие интересы, информационные потоки, стандартизация жизни, ожидания новой иерархии мира… Население часто ориентируется на внешние стандарты и потому недовольно своими властями. В условиях равновесия, существовавшего до середины 2000-х годов, социальные бунты были редкостью. Сейчас, когда равновесие нарушено и все государства переживают свои внутренние кризисы, начинаются социальные волнения. У них есть одно общее — низкий уровень самоорганизации и бунтарский характер. Политическая подоплека при этом может быть разная — религиозная, идеологическая, партийная, социально-экономическая. Поэтому здесь эмпирические методы политологии не работают. Даже если мы сравним события в Тунисе и Египте. Но есть общий тренд: в отличие от потрясений начала ХХ века, это не классовые конфликты, а массовые. В них вовлекаются представители самых разных групп населения, даже элиты. Политическая повестка появляется на втором этапе и часто оказывается привнесенной. То ли извне вообще, то ли извне с точки зрения местного политического процесса. Волнения и бунты, как правило, завершаются обещанием или введением стандартов, которые ожидались в этом обществе. Поэтому максимум, чем они заканчиваются, это смена режима без смены системы.
Такой тип и характер социальных волнений мы уже пережили в 2004 году — оранжевая революция.
Я считаю, что в ближайшее время Украина не будет находиться в цепочке событий, происходящих в Северной Африке. Во-первых, есть ожидание перемен и заниженное ожидание быстрых качественных изменений, поскольку мы переживаем разочарование и упадок. Мы встретили кризис в условиях реально низких показателей экономики и социальных стандартов, в отличие, например, от динамично развивающегося Туниса и относительно равновесного Египта. Во-вторых, ожидание перемен связано со сменой власти в 2010 году. И, несмотря на критичность ситуации и плавающую социологию поддержки, я думаю, что ресурс ожиданий в Украине сохраняется. Свои социальные волнения и бунты мы уже пережили.
Относительно потенциально протестного класса. Мы действительно вошли в период кристаллизации классовой структуры, но она носит еще достаточно размытый и неустойчивый характер, что связано с перипетиями экономического кризиса. Поэтому говорить об угрозе сильных социально-классовых движений в Украине, пожалуй, еще рано. Но можно говорить о том, что в социальных выступлениях определенную роль может играть пролетаризированная часть малого и среднего бизнеса и социально деклассированная часть общества.
Ирина БЕКЕШКИНА, научный руководитель Фонда „Демократические инициативы“:
— Как социолог могу сказать, что судить по социологическим данным о готовности к протестам нельзя. Самой высокой готовность у нас была на дне экономического кризиса 1997—1998 гг., но массовых выступлений тогда не происходило. А вот перед оранжевой революцией протестных настроений не было. Одна готовность к протестам не срабатывает, требуется совпадение многих факторов.
Потенциально протестными в Украине могут быть не обязательно самые бедные, а самые социально активные. Это всегда молодежь. Когда сильно допекут и не будет хватать на еду, могут выйти самые низы. Тогда это будет, скорее, бунт. Думаю, что до этого все-таки не доведут.
Олег ПОКАЛЬЧУК, социальный психолог:
— В любых народных волнениях можно найти внешнее сходство. Но аналогии исключены по причине разницы в демографии и ресурсной базе.
Не нужно путать недовольство и раздражение с радикализмом. Радикализм — это оформление недовольства и раздражения в некий динамический план действий. Это либо единый национальный лидер, либо объединяющая всех внешняя угроза, либо искушение идеологией. Тогда раздражение и протестные настроения приобретают черты протестных действий. У нас ничего этого нет. Национальная идея, благодаря предыдущим президенту и премьеру, дискредитирована. Праворадикальная идея еще не вызрела. А остальные просто находятся в ошеломлении от происходящего и занимаются выживанием.
Протестный класс всегда и везде — молодежь. Протестные же настроения всегда выше у людей старшего и пожилого возраста. Старшие, имеющие потенциал сформировать некую идею, передают ее молодежи, которая и воплощает протестные настроения. Но для этого в обществе должна происходить нормальная передача семейных ценностей из поколения в поколение. У нас и в Европе в целом семья как средство передачи информации разрушена и не пользуется авторитетом.
Теоретически протестным классом могут являться представители среднего и мелкого бизнеса. Именно поэтому последние 20 лет любая власть пытается сделать из этой прослойки бонсай, тщательно его подрезает и демонстрирует, что эта прослойка у нас есть, создавая видимость диалога. А протест и радикализм возникают, когда любой другой канал для диалога отсутствует.
Дмитрий КОРЧИНСКИЙ, лидер организации «Братство»:
— Параллели провести можно. Тунисское и египетское общества так же долго терпеливы, как общество украинское. 25—30 лет терпения прежде чем восстать! Это очень похоже на нас. И демонстрирует, что насколько бы общество ни было малоразвитым, оно все равно способно на европейские формы протеста, которые мы наблюдаем сейчас в Тунисе и Египте. Это сильно отличается от того, что мы привыкли видеть в азиатских и мусульманских странах. Такое, несомненно, возможно в Украине. Будем надеяться, что произойдет это все же раньше чем через 30 лет.
Принимать участие в протестных акциях будут, видимо, все-таки не социальные группы, а психологические. Дело в том, что в Украине невозможно выделить социальные группы. Скажем, базарный торговец мог быть отнесен к мелкой буржуазии. С другой стороны, он бывший инженер и, соответственно, должен бы входить в другую социальную группу. В то же время он постоянно бывает у своих родителей в селе, копает картошку и ментально связан с местом, где родился. Таким образом его можно было бы отнести и к социальной группе сельхозрабочих или крестьян. Он выходил на оранжевый Майдан во имя национально-демократических идеалов, но в то же время не забывает принести гвоздичку к вечному огню у могилы неизвестного солдата. Его можно назвать национал-демократом, и в то же время он советский человек. У нас очень трудно разбивать людей по социальным группам. Поэтому, как всегда, на Майдан выйдут не представители социальных групп, а бунтари по духу; те, у кого к тому времени сохранятся остатки чести. И выйдут они не потому, что будут голодать, а потому что ущемлено их чувство справедливости. Голодные не бунтуют. Бунтуют возмущенные.
