Что испытывает нормальный человек, когда речь заходит о жертвах сталинской эпохи – погибших во время Голодомора, расстрелянных, умерших в лагерях?
Душевную боль. Сопереживание и скорбь. Отвращение к системе, перемоловшей миллионы жизней.
Но, поработав над собой, можно подавить естественные человеческие чувства.
В соседней России о сталинских гетакомбах научились говорить с глубокомысленным видом, излучая рассудительность и деловитость.
Да, в начале 1930-х миллионы людей умерли от голода – но зато в СССР удалость построить мощную индустриальную экономику в сжатые сроки.
Да, Сталин был диктатором и действовал репрессивными методами – но жесткая политика соответствовала историческому моменту и показала свою эффективность во время войны.
Да, при Сталине были депортированы крымские татары и другие народы – но депортации стали обоснованным наказанием за коллаборационизм и альтернативой стихийному мщению…
Пожалуй, это самая омерзительная часть постсоветского исторического нарратива. Именно постсоветского – поскольку сам тоталитарный СССР до откровенных оправданий людоедства все же не дошел.
Уничтожив миллионы подданных, советский режим оставался стыдливым убийцей, пытающимся скрыть свои преступления.
Разумеется, для себя Сталин и Ко обосновывали содеянное – так поступает любой преступник – однако эти бесчеловечные обоснования не выносились наружу.
Пускай в Кремле считали, что крестьянскими жизнями можно пренебречь ради форсированной индустриализации, но публично это никогда не декларировалось.
По официальной версии, никакого голода в 1932-1933 не было вообще, и миллионы людей не погибли в муках. Столь же тщательно оберегались и другие отталкивающие тайны режима.
Массовые репрессии, ГУЛАГ, политические убийства за рубежом, секретный протокол к пакту Молотова-Риббентропа, Катынский расстрел, депортации неугодных народов – вся советская грязь и кровь старательно вычищалась из исторической памяти.
Официальная история СССР была насквозь лживой. Но иногда ложь все-таки предпочтительнее циничной откровенности, и черные страницы прошлого – как раз тот случай.
Лучше вовсе не верить в Катынское злодеяние НКВД, газовые камеры Освенцима или этнические чистки на Волыни, чем верить и заявлять «Так им и надо».
Замалчивая и отрицая чужие преступления, мы подразумеваем, что речь идет о чем-то недопустимом с человеческой точки зрения. А признавая и оправдывая их, мы отказываемся от морального табу.
Именно к массовому снятию табу привел позитивный пересмотр советской истории в 2000-х. Поскольку в эпоху перестройки и в девяностые было обнародовано слишком много неоспоримых фактов о прошлом, а фарш не прокрутишь назад, на смену отрицанию пришло оправдание.
В ходе публичной реабилитации СССР выяснилось, что ради строительства сверхдержавы дозволено абсолютно все.
Допустимо обречь несколько миллионов крестьян на голодную смерть, допустимо покрыть страну лагерями и проводить массовые казни, допустимо высылать целые народы, допустимо тайно договариваться с нацистами о разделе сфер влияния в Восточной Европе и т. д. Парадокс, но в самом СССР подобная просоветская риторика звучала бы шокирующе.
Советский миф позволял человеку сохранить нравственные ориентиры ценой незнания.
Постсоветский миф такой возможности не оставляет. Невежественный обыватель эпохи застоя, отрезанный от реальной истории, никогда не слышавший о Голодоморе и не представлявший масштабов сталинского террора, заслуживал снисхождения.
Современный пользователь соцсетей, деловито рассуждающий об «оправданных жертвах» и «обоснованных репрессиях», не вызывает ничего, кроме отвращения.
В наши дни просоветская позиция часто ассоциируется с ментальным возвращением в прошлое, в СССР времен расцвета. Но на самом деле это не так.
Вернуться назад – к прежнему спасительному невежеству и наивному идеализму – уже нельзя. В 1970-х множество советских граждан действительно не догадывались, что мир, в котором они выросли, построен на чужих костях, с неимоверной жестокостью и пренебрежением к человеческой жизни. Они могли лояльно относиться к советскому строю, но при этом не оправдывать палачей и не калечить собственную душу.
А любой, кто восхваляет советский режим в ХХI веке, автоматически взваливает на себя груз чужих преступлений. Он знает истинную цену коммунистического эксперимента и должен убедить себя, что горы трупов – это нормальная и допустимая практика государственного строительства. Ему не обойтись без запредельного цинизма и аморализма. И он априори будет намного хуже пресловутого «советского человека», которому якобы подражает.
В нулевые годы путинская Россия не уподобилась Советскому Союзу – она превратилась в совершенно новую страну, где оправдание зла стало общественным мейнстримом. Причем массовая этическая деформация, связанная с восприятием прошлого, не могла не отразиться на восприятии настоящего.
После аннексии Крыма и развязывания гибридной войны многих шокировала реакция российского общества на происходящее.
Значительной части украинцев было трудно поверить, что действия Кремля встречают столь горячую поддержку, что среди аплодирующих Путину – наши знакомые, родственники, коллеги, деятели культуры и искусства, некогда считавшиеся моральными авторитетами.
Почему уровень соседской жестокости и циничности оказался недооценен? Возможно, потому, что в отечественном сознании отпечатался образ сограждан времен перестроечного СССР, и не все представляли, какую эволюцию проделал с тех пор бывший российский «совок».
Задолго до войны российское общество растеряло остатки сентиментальности, сохранившиеся с позднесоветского времени.
Задолго до войны безоговорочное осуждение зла стало выглядеть наивным и нелепым, а оправдание массовых смертоубийств – признаком здравомыслия.
Задолго до войны наши соседи оказались перед выбором: сохранить нормальные представления о допустимом и недопустимом или же принять новый исторический миф.
Подавляющее большинство выбрало второе. И хочется верить, что Украина никогда не пойдет по соседским стопам – какие бы привлекательные мифы ни были предложены нам взамен человечности.
