Пока выходят газеты, нужно успеть, и — прямым текстом. Избежав словобоязни, этой гадкой цивилизационной болезни. Ведь "гражданский конфликт", рассуждая здраво — это когда люди ссорятся. Это значит, что они матерятся, плюются, может даже глаз подобьют. В ссоре своей апеллируют к другим гражданам, обычно те их разнимают. Все при этом остаются людьми цивильными.
А когда люди из "шотганов", СВД и "макаровых" прицельным и беглым огнем убивают других людей по ту сторону пылающих баррикад — это война.
Не имеет ровным счетом никакого значения, что написано в учебниках по этому поводу. Люди так устроены, что действуют, исходя из того, что они ощущают, а не как есть "на самом деле".
У происходящего насилия всегда есть симметричные термины для оправдания своих действий и осуждения чужих. У них — "грязные шпионы", а тут — "высокодуховные разведчики". У них — "кровавые убийства", у нас — "справедливое возмездие". Их раненые — всегда "пострадавшие", наши — всегда "герои".
И когда мы чувствуем, что у нас — война, то невозможно принять логику людей, для которых это — "беспорядки". Словно речь идет не о стране, а о кухонной раковине.
Потому что это — все еще наша страна.
Перефразируя известное выражение фон Клаузевица, гражданская война — это продолжение гражданской политики гражданскими средствами. То есть тем, что у граждан есть под рукой на данный, истекающий кровью, момент.
Несколько моих коллег, гражданских активистов, при этом словосочетании испуганно машут рукой, то ли норовя перекреститься, то ли отгоняя наваждение. Закономерный результат пропаганды, представлявшей гражданскую войну в виде красивых кавалерийских атак, щегольских тачанок и офицеров, поющих Вертинского под гитару в ожидании парохода в Турцию. Отец, успевший в юности послужить в петлюровской армии, рассказывал, что самое яркое впечатление осталось от того, как Петлюра за два часа своего выступления на каком-то железнодорожном разъезде под Киевом в одиночку сагитировал несколько вагонов красноармейцев не высаживаться в Киеве, а ехать по домам или переходить на сторону Директории.
То есть основная часть гражданской войны — это непреодолимый другими средствами конфликт мировоззрений. Идеологии и религии суть лишь части этих мировоззрений, равно как и отношение к средствам производства. Дальнейшие классические определения, сколь бы они ни были политологичны, все равно грешат оценочностью суждений. Например, признаками гражданской войны являются втянутость гражданского населения и вызванные этим значительные потери. Это — крупномасштабное вооруженное противостояние между организованными группами внутри страны. С линейкой к этим определениям подходить как-то стыдно, а на практике понятно, что у нас — войска, а у них — незаконные бандформирования, у нас — правительство, а у них — анархия, пучина хаоса и безвластие. И так далее.
Есть более стабильные параметры. Наличие элементов государственной военно-политической машины у всех воюющих сторон и общенациональный размах событий. Одной из сторон конфликта всегда является государство. Стандартная цифра — тысяча погибших за год. Если у нас за несколько дней погибло семь человек, то по динамике вполне соответствуем, про государство — и так ясно. С элементами тоже складывается.
В то же время такие вялотекущие вооруженные конфликты, как ирландский или баскский, настолько размыты во времени, что не представляется возможным точно классифицировать их как один долгоиграющий или сумму отдельных вспышек насилия. Доминирующая власть говорит о единичных террористических проявлениях, повстанцы — о борьбе, уходящей корнями в глубь веков.
Партизанская война как разновидность гражданской отличается тем, что либо использует в стратегических целях и как место базирования рельеф (лес, горы), либо специфическое время суток. Днем — мирный крестьянин, ночью — повстанец: "я на рассвете уйду с отрядом гарибальдийских партизан". Разведывательно-диверсионные группы по 4–5 человек, уничтожение транспорта, складов, коммуникаций, знаковых фигур противника.
"Сопротивление" как термин французского происхождения есть небольшое вооруженное подполье, но с разветвленной гуманитарно-пропагандистской составляющей, двойными агентами, тайными диссидентами, обширным тылом и массовым сочувствием населения.
"Городская герилья" как специфически городская война была изобретена в 60-х в той же Латинской Америке Карлосом Маригелой, написавшим неплохой учебник по этому делу, но "армии", которой приходится выполнять полицейские функции, ей не свойственны. И это то "узкое место", в которое бьет герилья.
Но есть еще феномен, который у нас более чем заметен, является верным маркером гражданской войны, и безусловно указывает на то, что термин к нам применим. Это — "эскадроны смерти". Люди из гражданских или в гражданке, "крышуемые" полицией и армией, беспредельничающие в обмен на деньги и привилегии. Несмотря на то, что термин родом из Колумбии, явление существовало во множестве режимов, переходящих к диктатуре. Использование штатских людей для погромов, запугивания, террора, пыток и похищения у нас есть. Ну и мы делаем вид, что не понимаем, кем они используются. Есть диапазон — от шпанюков-"титушек" до неких представительных мужчин в пальто и шапках, с профессиональными повадками, пытавших Игоря Луценко и убивших Юрия Вербицкого. Так сказать, причина смерти — украинец.
Характерно, что процветание такой истребительной практики было наиболее активным в странах Латинской Америки, пренебрежительно именуемых "банановыми". Этот термин из советской пропаганды указывал на иллюзорную самостоятельность данных государств, на самом деле находившихся под прямым контролем транснациональных корпораций. Полицейские режимы этих стран предоставляли своим карателям определенный политико-правовой статус "защитников стабильности", борцов с враждебной идеологией и так далее.
Украинская зависимость от России — такого масштаба, что ее отдельной статьей в нашу Конституцию записать можно. Чтобы раз и навсегда. Действуют ли на территории Украины фсбешные "эскадроны" с выразительно кавказским "почерком" или это наши доморощенные сволочи — неважно. В массовом сознании явление — это и так самая выразительная часть войны. Есть визуализированная линия фронта, и есть группа диверсантов, орудующая в тылу, и есть контрразведка, свой "смерш" в виде Автомайдана. И важно отметить, что психическая защита все время пытается сменить этот тренд на борьбу с оккупацией, интервенцией, захватчиками и прочей внешней агрессией.
Пережить и осознать факт, что по ту сторону линии огня стоят такие же граждане этой же, все еще, страны — невыносимо тяжело. Потому любое военное насилие требует дегуманизации противника, обезличивания и "опускания" на примитивный уровень ментальности. Не-гражданина, не-патриота, не-сторонника "стабильности и покращення" убить легче. Таким образом формируется светлая идеологическая составляющая, противники которой по определению — силы тьмы.
Поэтому у гражданской войны есть еще непременное условие — психологическое ощущение рассвета, который обязательно должен наступить. Потому что к войне приводит состояние, в котором такие день и ночь, как они есть, уже никого не устраивают.
Только рассвет. Только победа. Или смерть.
