Крізь сон чути, як формується батьківщина,
Як хребет у підлітка з інтернату.
С. Жадан
Отгремела российско-грузинская война «08.08.08» — первая открытая агрессия России против независимого государства после 1991 г. Анализируя ее последствия, известный английский журналист Э.Лукас издал в 2009 году книгу «Новая холодная война. Как Кремль угрожает Западу и России». Так широкая общественность получила эффектную пояснительную метафору, давшая, отсылая к опыту недавней истории, обманчивое ощущение полной ясности ситуации.
Яркая формула запала в мозги и души многих политиков и экспертов, прежде всего в странах Центральной и Восточной Европы, и, наряду с мобилизационным эффектом возрожденной угрозы с Востока, привела ко многим ошибкам в диагностике и описании быстротекущих событий последних лет.
Начнем с нескольких замечаний по поводу сходства и различий ситуаций настоящего и 30-летней давности. Прежде всего, холодная война была следствием противостояния двух общественных систем, которые, по крайней мере в теории, имели различные наборы ценностей и идеалов, а также свое собственное видение будущего развития человечества.
«Свободный мир» противостоял «реальному коммунизму» (социализму), речь шла о выживании одного из двух. Тогда как сегодня Россия не представляет никакой, даже ложной, альтернативы, а главное — Кремль не очень-то скрывает, что его целью является не «светлое будущее человечества», а увековечение путинского режима.
После исчерпания резервов социально-экономической модели, построенной на экспорте углеводородов, Кремль вернулся к традиционной парадигме российской политики: обеспечение общественной консолидации на основе раздувания имперско-шовинистической истерии. Окруженная крепость и со всех сторон враги, посягающие на «исконные русские земли» в Сирии, — что может быть привычнее для русского уха?
Причем эффективность современных пропагандистских технологий существенно выше, а иммунитет российского общества к информационным манипуляциям — значительно ниже, чем был во времена брежневского СССР. Сравните РТР или 1-й канал с ЦТ (кто, конечно, помнит). То-то же.
Россия декларирует стремление к восстановлению зоны влияния в пределах СССР/Российской империи, реально даже не приближаясь к их былому могуществу. Более того, перспективные прогнозы, в том числе российские, свидетельствуют, что социально-экономический упадок бывшей сверхдержавы продолжается, и «путинские олимпийские деревни» неспособны скрыть этого неутешительного для россиян факта.
Дальше будет только хуже. Осознавая это, Кремль стремится компенсировать экономическую слабость, все большую ограниченность ресурсов и огромную экономическую, а также идеологическую зависимость от Запада агрессивной внешней политикой. Величие, в том числе и военное, доживает последние годы. И им следует воспользоваться в полной мере. Ставки в этом покере высоки.
Российская политика значительно более непредсказуема в своих деталях, чем политика Советского Союза в 1970—1980-е годы. Правители РФ не участвовали в страшной Второй мировой войне, а значит — не имеют тех предохранителей, которые сдерживали верхушку СССР. Властители Кремля готовы рисковать и не всегда адекватно осознают последствия своих шагов. Снова, как и в 1960-е, в Кремле угрожают атомной бомбой и вопят об этом с экранов ТВ. А вдруг Запад поверит?
Важные решения в Кремле принимаются очень узким кругом лиц, если вообще не одним человеком. На эти решения могут влиять довольно непредсказуемые факторы, а, следовательно, у наблюдателя создается впечатление, что внешняя политика и политика безопасности Российской Федерации — иррациональна. Это, безусловно, не так. Вот только эта рациональность весьма специфического толка. Таким образом, уровень неопределенности, а следовательно — опасность и цена ошибок, радикально выше, чем были 30 лет назад.
В Кремле думают не об идеалах, а об интересах. Таким образом, нынешний кризис международной безопасности имеет принципиально иную природу, чем холодная война. Нынешняя ситуация значительно менее структурирована и определенна. Мировая повестка дня сегодня далеко не исчерпывается отношениями Запад—РФ, в отличие от второй половины ХХ в., когда отношения США—СССР, НАТО и ОВД были осью мировой системы международных отношений.
В конце 2010-х годов политика КНР, ситуация в Южной Азии (а прежде всего — ближневосточный кризис), только обостряется, и это имеет не меньшее, а во многих случаях — большее значение для глобальной политики, чем события на периферии Европы. Исламистский терроризм, ИГИЛ, миграционный кризис затрагивают интересы Европы и США значительно больше, чем активность РФ на постсоветском пространстве.
Россия активно использует против Украины и, некоторым образом, других европейских стран формы и средства борьбы, на которые так любил опираться Сталин. Дело МГБ СССР, Судоплатова и Эйтингона «живее всех живых». После 1953-го спецслужбы СССР не отказались от политических убийств и подрывных кампаний, но творчески переосмыслили их. Тут стоит вспомнить генерала О.Сахаровского, начальника разведки КГБ в 1955—1971 гг., с чьим именем связывают создание и развитие террористических движений в странах так называемого третьего мира (прежде всего — мусульманских).
Итак, во времена Брежнева/Андропова Кремль использовал подход, ныне называемый гибридной войной, преимущественно в странах Азии, Африки и Латинской Америки. Вместе с тем следует подчеркнуть, что нынешний конфликт — специфичен и не может быть полностью объяснен в рамках исторических аналогий.
Не исключено, что эта напряженность будет носить продолжительный характер, и уже сформирована «новая норма» международной политики. По крайней мере при планировании следует исходить именно из этого предположения. В то же время ограниченность российских ресурсов увеличивает вероятность того, что активная фаза противостояния будет значительно короче 40 лет холодной войны.
Впрочем, даже радикальные политические перемены в России не будут означать, что она перестанет оставаться источником угроз международной безопасности, и прежде всего безопасности ее соседей. Изменится только характер этих угроз. Выражение лица на портрете — это важно, но не настолько, как многие думают.
Глубокая дестабилизация мирового порядка открывает окно возможностей для удовлетворения исторических амбиций региональных государств, и это следует понимать. Балто-Черноморско-Каспийский регион меняется на наших глазах. Сценарии, еще вчера казавшиеся невероятными, сегодня становятся реальными. Наглядным примером стал продолжающийся демонтаж кемалистской системы власти в Турции.
Характерная особенность новой ситуации — размывание различий между внешними и внутренними угрозами. Гибридная война, которую практикует Россия в современных межгосударственных конфликтах, направлена на разрушение обществ, в отношении которых она ведется, угнетение в них воли к сопротивлению. Главный ее объект — общественность и институты, а не вооруженные силы.
Эта война имеет комплексный и многомерный характер. Военные средства в ней могут играть как ведущую, так и подчиненную роль. Чаще подчиненную, ибо, как известно, «ихтамнет». Обманчивое ощущение мира — один из инструментов гибридной войны. И об этом следует помнить всем.
Россия активно использует слабые и уязвимые места обществ и государств, против которых осуществляется гибридная агрессия. Недаром в украинских медиа так популярна терминология времен гражданской войны в Испании, вроде «пятой колонны». Недаром антитезой победе в Украине сейчас является измена, а не поражение, как это, согласно формальной логике, должно быть.
Среда безопасности вокруг Украины на долгие годы стала непредсказуемой и угрожающей. Формулы прежних времен больше не действуют или действуют непредсказуемым образом. Европа вошла в кризисный период, который не обязательно взорвется открытой войной, но, при любом сценарии будет характеризоваться потрясениями и конфликтами. Вариативными являются лишь их глубина и характер. Упорное стремление придерживаться старых, «проверенных» стратегий только усиливает опасность.
Для Украины, с ее крайне неэффективной общественной моделью, это означает, что борьба идет за выживание, а выживание можно обеспечить только путем развития. Если мы хотим существовать как независимое государство, то должны измениться, причем во многих сферах — коренным образом. Ускоренная модернизация — условие выживания. Стагнация, продолжение нынешних тенденций неизбежно обернется крахом.
В этих условиях Украина должна исходить, как представляется, из следующих основных моментов. Прежде всего, следует полагаться главным образом на собственные силы, поскольку, в отличие от СССР, Российская Федерация не воспринимается многими на Западе как экзистенциальная угроза, а значит — противостояние с Россией не является автоматическим поводом для американской и европейской помощи.
В то же время Украина должна активно пытаться привлечь иностранную, прежде всего западную, поддержку, а также бороться за нее. Только так можно хотя бы частично компенсировать принципиальную асимметричность потенциалов с Россией. Следует определять реальные цели, а не витать в облаках. Членство в НАТО сегодня не ко времени, скорее, речь идет о некой версии шведской модели, а вот стратегическое партнерство с США и Великобританией — в принципе возможно.
Попутно подчеркнем, что реформы должны проводиться для обеспечения развития, а не для удовлетворения кредиторов, сотрудничество с которыми хоть и важно, но не должно противоречить задачам модернизации.
Основное содержание модернизационной стратегии на этом этапе заключается в устранении искусственных административных препятствий ведению бизнеса, прежде всего малого и среднего. Ограничение роли государства в соответствии с его реальными возможностями должно обеспечить и реальную борьбу с коррупцией. Стоит понимать, что коррупция — это неотъемлемая черта нынешней модели общественных отношений, и она не может быть преодолена исключительно репрессивными мерами, которые к тому же априори будут носить избирательный характер.
Безусловным приоритетом должно стать укрепление обороны и безопасности Украины. Принципиальная ограниченность украинских ресурсов (при ВВП около 90 млрд долл. значительная его доля, выделяемая на оборону и безопасность, значит очень мало по сравнению с российскими абсолютными объемами финансирования — 2,5 млрд против 66 млрд долл.) определяет необходимость крайне рационально использовать бюджеты обороны и безопасности. При этом усилия должны быть направлены прежде всего на развитие системы управления, логистики, коммуникаций и разведки. Надо делать то, что возможно сделать и даст наибольший эффект в кратчайшие сроки, а не стенать о несбыточном. При этом следует помнить и о стратегии, а именно — о настоящем, а не показательном введении евроатлантических принципов построения вооруженных сил: солдат должен восприниматься командованием как человек, а не как пушечное мясо. Деколонизация армии заключается именно в этом, а не только в изменении униформы и замене звездочек ромбиками, что, впрочем, тоже безусловно важно.
И напоследок. Большое время — за Украину. Россия постепенно ослабевает. Но восточная мудрость о реке и трупе врага здесь и теперь не работает. В среднесрочном измерении РФ остается смертельно опасной угрозой.
Более того, в среднесрочном измерении время играет против нас. Вполне вероятно, что низшую точку кризиса, в том числе военного, мы еще не прошли. Выиграть в этой гонке можно только упорным трудом, качеством государственных решений и рациональным использованием имеющихся, весьма ограниченных ресурсов. Осуществить все это — крайне сложно, но возможно. Тем более — одно такое чудо мы уже видели. И совсем недавно — в 2014-м.
