Для многих Пасха – очень большой праздник, повод собраться всей семьей. У украинских воинов, находящихся в зоне АТО такой возможности нет. Они на войне. Но это не значит, что праздника у них не будет. Волонтеры тщательно готовились – раскрашивали яйца, пекли куличи. И сегодня все это передано бойцам. У защитников Родины обязательно должен быть праздник. Они должны чувствовать, что о них помнят, о них волнуются и переживают не только их семьи, но и все украинцы, которых они сейчас защищают.
В Славянске отношение к бойцам особое – славгородцы не понаслышке знают, что такое война, оккупация, пытки и смерть. Поэтому здесь много волонтеров и поэтому они очень активны. Как они действуют, как помогают армии и Нацгвардии, где берут все необходимое?
Мы познакомились с двумя активными волонтерами – двумя Маринами. Марина Данилова – учитель, Марина Гринивская – частный предприниматель. А вместе две очаровательные женщины – активная волонтерская группа, которая координирует работу еще нескольких различных групп, которые занимаются самыми разными направлениями – от закупок пищи и предметов гигиены до плетения маскировочных сеток. За полдня, которые мы провели вместе с ними, мы узнали много нового о деятельности волонтеров.
Марина Данилова: Наша волонтерская деятельность началась самым естественным образом. Когда мы вернулись в город после освобождения… До этого мы ощутили все радости жизни в оккупации. У каждого нормального человека произошел в голове переворот, перезагрузка. Все абсолютно изменилось. Совершенно поменялись взгляды на жизнь, на друзей, на окружающих. В один момент оказалось, что у нас вообще нет друзей. И у меня, и у Марины. Просто мы остались вообще без друзей. Оказалось, что они все враги.
Мы жили в хороших условиях, но домой хотелось смертельно. Когда город был оккупирован, мы уехали, потому что здесь было опасно для жизни. А когда я вернулась, у меня было чувство глубокого стыда. Я не могла смотреть в глаза бойцам, этим хлопцам. Это чувство стыда мне просто не давало жить. Было страшно обидно за себя – что я ничего не сделала, что мы допустили… Мы все виноваты в том, что произошло.
Я лично не ходила на референдум, я спорила в школе. И даже какой-то доброжелатель занес меня в список неблагонадежных, но мы успели уехать и уже не попали в подвал. Хотя я ничего такого не сделала. И от этого чувства никак невозможно было избавиться.
В первый же день, когда мы вернулись, я пошла на площадь. Оказалось, что таких как я много. Как-то Марина мне сказала, я даже прослезилась, – «Знаешь, я с тобой пойду в разведку». И постепенно вместо людей, которые были со мной, которых я считала всегда своими друзьями, я нашла таких людей, с которыми я могу пойти в разведку, на которых можно положиться, которые думают также как я, которые согласны идти вперед, не оглядываясь назад.
Я считаю, что мы все оказались в такой ситуации, когда нет смысла оглядываться назад и нечего говорить, что было хорошо или плохо до этого. Да, было хорошо – у меня, например, все было в порядке, у Марины – тоже. Но мы не можем оглядываться назад, мы должны идти вперед. Сжигать мосты и идти вперед. Когда горят мосты – светлей идти, я так считаю. И таких людей много, у нас в городе большая группа людей, которые поддерживают армию. Это бизнесмены, это люди, которые достигли чего-то в жизни, которым есть, что терять, которые потеряли очень много после этой войны, но они поддерживают армию, потому что это люди разумные. Потому что они понимают, что мы делаем все правильно.
Я считаю, что мы сейчас должны все свои силы бросить, отдать последнее, и сделать все для армии. Потому что у нас единственный шанс победить – это наша армия. И когда мне говорят: «Я ни за тех, ни за тех, хочу мира» - я их ненавижу. Я так потеряла многих друзей. Я не хочу мира, я хочу победы. И единственный шанс – это наша армия, только она может это закончить. И для того, чтобы мы не стали сами беженцами, мы должны помогать армии, мы должны отдать последнее. Мы так и делаем.
Сначала мы отдавали последнее. Я просто из дому вынесла все, что можно вынести, все, что может пригодиться бойцам, я отдала, не жалея.
А Марина расскажет про свитер. Когда ее муж ищет свитер, спрашивает, где он. Марина говорит, что не знает, в конце концов не выдерживает и отвечает – «Воюет твой свитер!»
Марина Гринивская:Это потому что звонят и говорят, что сегодня посылка, должно быть 40 свитеров. А когда ты понимаешь, что у тебя их не сорок, а два или тридцать девять, ты куда лезешь? Лезешь сначала к себе в шифоньер, достаешь, чтобы было до сорока. Либо бежишь к своим родителям, либо бежишь к активистам. Так как друзей не осталось, я открывала свой телефон, в котором очень много знакомых, а позвонить некому, спросить, попросить не у кого. Последнее, что мне сказали люди из моих друзей – что я предатель, что я из города сделала казарму, что все у них плохо.
Марина Данилова: Одними из первых нас поддержали члены «Ротари-клуба». Появилась группа поддержки. Я не скажу, что их было много. Сначала люди просто звонили мне, Марине или Ларисе: «Мы хотим помогать». Некоторые просто не знали, что делать. Ко мне пришел беженец из Донецка, дедушка, и говорит: «Я хочу помогать». Я ему: «Что Вы умеете делать? Что Вы можете? Что у Вас есть?» Он отвечает: «Я? У меня ничего нет вообще». Я попросила его рассказать о себе.
Дедушка оказался беженцем из Донецка, приехал сюда с маленьким внуком. Ребенок усыновленный, дочка уехала на заработки. А они приехали сюда, в Славянск. «Я ему говорю – вам самим помощь нужна, может вам одежда нужна?» - рассказывает Марина Данилова. «Ну я же одетый, я же в одежде.» - ответил дедушка. Он ходил, говорил, что знает как буржуйки делать, может сидеть за компьютером, искать что-нибудь нужное, все время приходил на Вече.
Один человек – я его назвала Святым Николаем – он приходил и давал деньги. Я его спрашивала, как мне отчитаться, может чеки предоставить. А он говорил, что ничего не надо. «Когда дает правая рука – левая не должна знать, что дает».
Нас очень поддерживают итальянцы. Мы с ними случайно познакомились. И итальянские жены, которые вышли замуж за итальянцев, живут в Италии – они такие патриоты. Они скучают за Родиной. От их первых слов я плакала, когда звонит Оксана и говорит: «Боже, яка біда в нашій хаті! Ми маємо все, хоч потроху віддавать. Ми маємо всі гуртом, хто що може давать.» Они присылают вещи, они все время звонят и спрашивают, что нам нужно.
И в городе тоже люди помогают. Есть бизнесмен Саша, мы его называем Саша-Чашка. Он человек самодостаточный, он достиг высот в жизни, определенного положения. Но он сейчас такие суммы своих денег тратит… Он просто ездит к военным, он ездит – они у него просят. Он набивает машину чем попало, он берет все подряд, вес что может взять и пару раз в неделю ездит, помогает.
Я не скажу, что мы стали центром волонтерства. У нас еще есть группа «Славянские укропы», которые тоже ездят и помогают. Есть другие люди, которые просто сами как понимают – так и делают.
Наша группа поддержки – она как сетевой маркетинг. Люди не приносят определенную сумму, не сдабт каждый месяц. Но если мы что-то покупаем или нам что-то срочно нужно, мы просто звоним по телефону и это тут же появляется. У нас все получается. Если мы за что-то беремся, начинаем, у нас все получается правильно, все ложится одно к одному. Значит с нами Бог, значит мы все делаем правильно.
- Как вы оцениваете обстановку в городе? Сколько патриотов и сколько сепаратистов?
Когда закончился этот ад кромешный, я город на три части делила. 30 процентов патриотов, 30 процентов явных сепаров воинствующих и 30 процентов – это равнодушных. Это равнодушные люди, которым все равно, это самые страшные люди, от которых можно ждать всего. Это изменники. Я даже больше уважаю сепаров, которые четко знают, что они – за Россию, они хотят, они понимают все. А эти – негодяи «я ни за тех, ни за тех» - я их терпеть не могу. Это философия обезьяны, которая смотрит как два льва дерутся и когда победит сильнейший – она с ним и будет. Это люди, которых я презираю. У меня было несколько семей, с которыми мы дружили, а потом все четко поделилось. И они остались милыми людьми, которые ни за тех, ни за этих. Я не хочу даже здороваться с ними.
Сейчас по-другому становится. Сепаров явных меньше и меньше становится. Они просто хлебалы закрыли свои, они молчат. А то, что они думают меня не волнует. Лишь бы они сидели молча и не мешали. Их становится меньше и меньше. А люди, которые ждут возвращения ополченцев сюда с ними как-то связаны. Если человек говорит, мол наши мальчики придут –знайте, что у нее там сын, брат, зять, родственник, или еще кто-то. Они с ними как-то связаны. Если бы мой сын в Донецке в ДНР воевал – конечно я бы ждала, что он вернется. Это же ребенок. И я бы говорили, что те, кто с ним – тоже классные мальчики. Их становится все меньше и меньше и в конце концов мы победим.
Когда мы вернулись, было много разных событий. У меня тогда появилось сомнение, я подумала - как же много этих сепаров, может я что-то не так думаю, может это я зазомбированная? Я тогда стала колебаться. Поговорила со знакомым. Спросила его – смотри, столько сепаров, причем многие вроде бы и не дураки, почему так? А он в ответ спросил, знаю ли я хоть одного сепара, который стал патриотом. Я подумала и сказала, что знаю. Тогда он еще спросил – знаю ли я хоть одного патриота, который стал сепаром? А таких я точно не знаю. Видишь – говорит он – масса сепаров убывает, а масса патриотов растет, значит мы все правильно делаем.
Марина Гринивская: Мы очень много разговариваем с людьми. Мы как-то ехали с \\мариной, нам нужно было купить носки. Я пошла на рынок, где стоят бабульки, купить носочки. И говорю: «Дайте мне, пожалуйста, 50 пар». Стою считаю 50 пар носков. И другая женщина стоит впереди. А им интересно – 50 пар носков – это явно не домой. И она у меня спрашивает: «Скажите, Вы торговать ими будете? А я говорю, что повезу своим ребятам – хорошим, классным. И в газах вопрос – каким ребятам? А мне очень нравится этот вопрос, мне страшно нравится, когда мне его задают. Я и говорю: «Своим ребятам, украинской армии. Они такие молодцы, они такие классные.» И та, которая стоит перед нами: «Ну да, конечно, все побили, теперь все классно!» А у нас сейчас в городе такое модное выражение: «А ты видела?» Я ей так и говорю – «А Вы видели?» Она мне – мол видела. Я ей предлагаю – «Я завтра еду на передовую, поехали со мной. Вы сами посмотрите.» Она говорит, что она ни за кого, лишь бы порядок был, мир. Проходит мимо женщина, слышит наш разговор и говорит: «Конечно! Давайте сюда сепаров приведем и будет мир во всем мире. Все будет зашибись! И выть будете самые первые.» И побежала на рынок. Собеседница покрутилась-покрутилась, а я ей настойчиво стала предлагать поехать со мной, обещала показать, познакомить с бойцами, показать, как они живут, че дышат. Ей стало неинтересно – я не стала реагировать на ее колкости, не стала кричать. Когда-то я в таких случаях орала, а теперь перестала и стала разговаривать. И вот эта женщина, которая продавала мне носки, просит рассказать. Я ей рассказываю, какие они хорошие, как они любят свою Родину, что они нас защищают, что она живет в своей квартире, ей не страшно, она торгует и зарабатывает деньги. Это же хорошо. Спать она не боится, дети и внуки с ней. И это хорошо. Она смотрит на меня и говорит, что как только ни сюда зашли, она была против, говорила, что это неправильно. «Но я думала не своей головой. А сейчас, Вы знаете, они мне так нравятся – и я о них поменяла мнение. А вообще так хорошо, что Вы мне встретились, и мы так с Вами хорошо поговорили. В своем окружении я боюсь об этом говорить, меня не поймут.» Я ей:
- Вы боитесь чего-то?
- Да, боюсь
- А сколько Вам лет?
- Семьдесят два.
- В семьдесят два уже бояться не нужно. Уже пора определиться. Вы же за то, чтобы все было правильно.
- Я уже не боюсь.
В конце разговора мы с ней обнялись, она пригласила приходить еще. Доложила две пары носочков – «Скажете, баба Зина передавала, чтоб ножки были сухие.» Ради этого стоит жить. Я шла омой и у меня было такое ощущение, так радостно на душе, что я поговорила с этой женщиной и она меня услышала, она меня поняла. Как говорят – «Услышьте Донбасс!» Так вот, мы друг друга услышали, поняли, что все, что происходит у нас сейчас – это хорошо. И если эта женщина-пенсионерка еще какой-то соседке расскажет, что она встретила меня и ей рассказали, как это все на самом деле, и еще у кого-то поменяется мнение – это здорово. Правда?
Когда встречаются много людей, все начинают разговаривать на повышенных тонах, я в том числе. Все начинают говорить общими фразами, как в телевизоре. Тогда я предлагаю – давай мы это все применим к себе. Если будет так? – Да, это хорошо. А если так? – Тоже хорошо. Затем – нет! Человек мыслить перестает, потому что за столько лет люди отучились мыслить абсолютно. Они – Вперед! Несем! Нога в ногу! То есть девизы, мы живем девизами. Мы перестали жить разумом. И когда человеку начинаешь объяснять человеческими словами, приводить человеческие доводы, он с тобой соглашается. Но потом он вдруг замечает, что у него в голове творится что-то не то, в телевизоре он слышит совершенно другое, значит все не так.
Мы много ребятам помогаем, но мы много разговариваем. Я, например, иду на рынок – рынок у нас сплошное сборище сепаров – и каждый день я цепляюсь к людям. И если человек меня понял – это для меня радость. Человек начинает мыслить самостоятельно, без зомби-ящика.
Марина Данилова: У меня одна родительница есть, Лиля ее зовут.Когда все начиналось, она была такая воинствующая, такая злая. «Ненавижу! Здесь идет католизация России! Это война с Америкой!» И все такими фразами, этими штампами. Она как-то вышла в магазин и там разорвалась сепарская мина. Это была явная провокация, под выступление Чуркина в ОН. Ее ранило, она так гордилась рукой забинтованной – мол, украинская это армия. Я уже на нее рукой махнула.
Мы поехали в «Айдар», в Счастье они тогда стояли. Мы им большой заказ делали. Мне позвонила знакомая и попросила забрать шиншиллу. Оказалось, один боец пришел воевать и у него была шиншилла. На фронте не до нее, а она все-таки живая. А у этой Лили, воинствующей сепарши, тоже есть шиншилла, Шушиком зовут, член семьи. И я сразу вспомнила о Лиле – мне шиншилла не нужна, а ее надо куда-то пристроить. Лиля посоветовалась со своими родными и сказала, что заберет ее домой. И когда она пришла забирать, я ей сказала, что шиншилла не простая – боец «Айдара», была на войне и даже воевала. А хозяин шиншиллы – доброволец, пошел в «Айдар» защищать Родину. Что с ним случилось – сейчас неизвестно, может ранен, может на передовой воюет. Но шиншилла осталась без него. Хотя, если можно, он ее потом заберет. Лиля при этом в лице поменялась. Потом я ей несколько раз звонила, справлялась о животном. Потом предложила созвониться с хозяином – может шиншилла что-то любит. Дала Лиле телефон, она созвонилась, и они с этим бойцом решили, что он не будет животное забирать, но потом, когда будет потомство, заберет себе одного крольчонка.
А теперь сынок Лили рисует флаг желто-голубой, хотя раньше рисовал танки и флаг России. Значит что-то изменилось. И мы что-то для этого сделали, хотя бы попытались.
Две Марины еще много рассказывали. Например, как ни встречали разведроту 129 горно-пехотной бригады, которые выходили из Дебальцево самыми последними. Глаза у всех были красные как свежее мясо – это пыль, дым и мороз. Разведчики не верили, что им удалось вырваться. Марины их остановили, расспросили и кинулись по всем своим друзьям договариваться, чтобы приютить бойцов, расквартировать по домам. Чтобы разведчики хоть немного пожили в нормальных домашних условиях. Удалось найти кров для всех. Накормили, забрали форму, постирали. У кого одежда или обувь протерлась, изорвалась – нашли новую. Кому-то новый камуфляж, кому-то новые берцы.
Рассказывали, что бойцы долго вообще не могли поверить, что они вырвались из того ада. Взрослые мужчины плакали навзрыд. Это было страшно видеть, невозможно было представить, что же там такое происходило. От этого вид плачущих мужчин пугал еще больше. Но раз наши героини волонтеры – их первой заботой было накормить, обогреть воинов, просто обнять их, поговорить с ними, успокоить.
Марины до сих пор удивляются бойцам, которые оказались родом с западной Украины. Они как дети, они кристально чистые – говорят дамы. Они кормили в Дебальцево местных детей, родители которых демонстрировали бойцам свою ненависть. Они надеются после войны помочь в восстановлении Донбасса. Марины удивляются – как можно так относиться к людям, которые проклинали наших солдат и желали им смерти. А бойцы говорят, что все равно надо будет отстраивать города – людям же надо где-то жить. И рассказывают, как по ним стреляли «ополченцы», засевшие в больнице, а они не отвечали. «Это же больница, в нее стрелять нельзя» - говорили бойцы.
- С тем плачешь, с тем молчишь, с тем говоришь – рассказывают Марины. Мы всем старались что-то дать. Кому полотенце, кому щетку, кому еще что. И когда бойцы приедут домой – они будут рассказывать, как их встречали в Славянске. Как они попали в семьи, как их отправили мыться в душ, как их переодели в домашнюю одежду, как их накормили.
И да, эти бойцы рассказывают, что в Славянске есть хорошие люди. Те, кто ощутил гостеприимство славянских волонтеров и их радушие, сейчас рассказывают об этом у себя дома. Это от них узнают и те славгородцы, которые едут на запад Украины. Потом они приезжают домой и ищут двух Марин, о которых им рассказали в другом конце страны.
А волонтеры работают не покладая рук. Сегодня две Марины поздравляют бойцов с праздником, они обеспечивают бойцам праздничные столы. Чтобы они, которые стоят на блок-постах и стерегут мир в Славянске тоже почувствовали себя как дома. Ну не совсем, но почти, насколько это возможно.
Узнав о деятельности Марин, понимаешь, что далеко не все жители Донбасса ушли в ДНР. С них начнется восстановление после войны. А сейчас именно благодаря им будет победа. Потому что на одного героя, который проявляет себя в бою работают десятки безымянных героев в тылу, благодаря которым становится возможным проявить героизм на поле боя. Так пусть же известность и слава найдут всех героев.
