Антон – водитель-механик из 25-ой отдельной Днепропетровской воздушно-десантной бригады. Ему 19 лет. Награжден орденом «За мужество» ІІІ степени. Ранен при проведении АТО. Я нашла его в киевском военном госпитале, и он мне всё рассказал – о Майдане, о сдаче оружия в Краматорске, о взятии Красного Лимана, о войне и о ранении.
На обыски нет времени
Ты же понимал, что могут убить?
Да, конечно. Полнейшее осознание. Там вдруг понял, что не бессмертный.
Рядом умирают?
К этому привыкаешь.
Долго?
Нет, на самом деле, – неделька, полторы.
Умирают и свои, и чужие?
Да. Ты все время видишь, как умирают. Доходит до того: «Хм, человек умер. Пойду водички попью».
Было ощущение, что ты делаешь что-то очень важное?
Нет. Разве что... Знаешь, мы делали что-то очень важное – мы пытались выжить. Первый месяц мы вообще не воевали – мы пытались выжить. Стрелять можно было только в ответ. Никого и ничего нельзя было захватывать. Мы просто стояли и ждали, когда на нас нападут.
Где Вы стояли?
В основном – Краснолиманский район. Я ранен под Ямполем. Там был блокпост сепаратистов, который хорошо укреплен, – наша задача была выбить их оттуда. Но мы к нему не дошли. Засада.
Разбитый блокпост сепаратистов под Ямполем
Засада - это когда ты идешь и точно знаешь, что в тебя будут стрелять вон там – в районе того дядечки. Ты идешь к нему весь сосредоточенный, но по тебе открывают огонь гораздо ближе, вот тут — прямо на перекрестке.
Из чего стреляют?
Ну, вот в меня – из ручного противотанкового гранатомета.
Ты в машине был?
Да. Машина «Реостат».
Засада была в зеленке. Справа – лес, слева – лес. Там заповедная зона — с зеленкой ничего не сделаешь. Трассирующие пули в этом плане коварны. Выстрелил два раза — побежал тушить пожар.
Что делает мальчик, когда в него целятся из противотанкового гранатомета?
Не знаю. Сейчас подумаю – прячется, наверное.
Машину бросить?
О нет, если целятся из противотанкового гранатомета, то ничего бросить уже не успеешь. Я увидел вспышку и взрыв. Все.
Смотри, Красный Лиман мы отбили давно, и уже шли на Ямполь. Было нападение на колонну. Некоторые машины выбили из РПГ.
Первый обстрел – мы не смогли отбиться. Все, кто смог, отступили обратно к нашим позициям. Там оставили раненных. Взамен нам добавили бойцов, и мы опять пошли туда, где нас разбили. Их опять обстреляли.
Мы так три раза ходили! Четвертые не пошли. Они сказали: «Вы что, долбанулись? Мы не пойдем. Три раза уже ходили — толку никакого». Потом кто-то вдруг сообразил, что ведь туда можно из артиллерии пострелять – мы ведь знаем точно, что там сепары. Постреляли артиллерией. Потом кто-то вспомнил – у нас же авиация еще есть. Послали туда авиацию. Постреляли авиацией, а что было дальше - я не знаю.
Красный Лиман брал?
Красный Лиман брал.
Что значит зачистить город?
Колонной выезжаешь в город. Если в тебя не стреляют, значит – они в домах. Выпрыгиваешь из машины – делишься на группы. Начинаешь прочесывать дома. Все, кто в форме и с оружием, все — враги. Всех долой.
Террористы всегда носят форму?
Нет. Есть люди с оружием в гражданском. Это тоже враги.
Если оружие выбросил в окно, то все – ты гражданский?
Да-да-да. Такое тоже было.
В ближнем бою участвовал?
Да.
Доходит до штык-ножа и рукопашной?
По-любому, зубами жилы грызли. Нет, такого не было.
Заходишь в помещение, стоит дядя и ты в него стреляешь?
Тут, понимаешь, такой тяжелый выбор – очень тяжелый. Стоит дядя. Развернись, уйди. Он тебе в затылок выстрелит. У его под подушкой пистолет спрятан. Но может и не спрятан.
Обыски делаете?
Какие обыски! Ну, не издевайся. Нету времени на обыски. Нас слишком мало для такого города.
Почему нельзя кинуть в город миллион военных?
Зачем-зачем-зачем? Так не пойдет — так не интересно. Наше поколение показало на Майдане, что мы слишком офигевшие. Мы что-то понимаем и можем что-то потребовать от правительства. Поэтому всех, кто что-то понимает, мобилизовали и послали туда — сдохнуть.
Это было просто истребление нас. Люди, которые умеют воевать, которые участники боевых действий, они приходили в военкомат и говорили: «Мобилизуйте меня». Ему отвечали: «Нет ты нам не нужен. Мы возьмем какого-то прикольного чувака, студентика. А то ты что, ты ведь сепаратистов убивать будешь. Где нам их брать потом?».
Начинаем сильно бить сепаратистов, они начинают умирать – все! Перемирие. Пускай ребята подготовятся, а то как-то нечестно получается — нас больше. К нам приезжают и говорят: «Там сепаратисты строят блокпост». Но, согласись, зачем ехать туда и выбивать их сразу, пока они строят? Мы подождем полтора месяца, пока их там будет полторы тысячи.
Нас, когда обстреляли под Ямполем, буквально через пару часов приехал дядечка с большими звездами и сказал: «Ребят, ну вы же понимаете, что вам никто не давал приказ туда идти. Это было ваше добровольное решение, вы сами собрались и поехали туда». Насколько я знаю, его побили. Кажется, в него даже стреляли.
Корректировщик огня должен находится на фиксированной точке?
Да, при нормальной войне. Сидишь где-то на дереве, замаскированный.
Тут не так – тут в тебя стреляют. Ты тоже одной рукой стреляешь, другой рукой смотришь в бинокль, ногой рацию возле уха держишь, высунувшись наполовину в окно машины. На кочках машину трусит — тебя все время бросает вверх-вниз, из стороны в сторону. Ездишь по полю, уворачиваясь от минометных выстрелов — восьмерочки рисуешь.
ВДВ – это ведь подготовленные войска?
Ой, мне кажется я сейчас тебя огорчу, разрушу твое восторженное представление о ВДВ. Ты о рукопашном бое спрашивала! Если бы дело дошло до рукопашного боя... Нас не учили этому, мы не подготовлены. До того, как попасть в Красный Лиман я выстрелял 22 патрона в бригаде! Вот это опыт!
Войска готовили к выводу на Майдан
Ты контрактник?
Да.
Долго служишь?
Десять месяцев.
Два месяца в АТО. До этого 8 месяцев чем занимался?
Нормальная человеческая служба по контракту. Значит, рабочий день с восьми утра до пяти вечера. Ходишь газоны выравниваешь, бычки собираешь, херней всякой страдаешь, на построение по 4 раза в день ходишь — 20 минут ждешь пока кто-нибудь выйдет и скажет: «Все. Молодцы. Расходимся».
У нас вообще проблема: раньше были срочники — они жили в казармах. А теперь ведь все контрактники — они живут в общежитиях. Теперь казармы надо перестраивать в общежития. Стенки ставить, комнаты делать. Есть чем заняться. Поэтому с понедельника по пятницу – ты среднестатистический строитель. Правда, в тельняшке!
Вас готовили выходить против Майдана?
Морально. Нас каждый день собирали в клубе. Каждый день показывали фильмы, рассказывали истории, читали обращение от депутатов. Рассказывали, как там тяжело «Беркуту», как он не справляется, как вы их там убиваете, бедных. Он стоит по пять суток с одним щитом. Из последних сил держится, писает и какает прямо в штаны. Народ вокруг дикий — народ с огнестрельным оружием.
Надо «Беркуту» помогать. Нас думали бросать на охрану стратегических объектов. Предлагали переодеться в форму «Беркута» и стоять с ними. Мы отказались.
Просто отказались?
Наш командир бригады раз пять игнорировал приказ о выезде для разгона демонстрантов. Приходил на тот момент главнокомандующий воздушно-десантными войсками Швец. Он говорил, что доставит нас на Майдан лично.
Нам выдали патроны – ящик. Это 2 цинка – в каждом 1080 патронов. Мы получили патроны и ехали вас разгонять, нас бы тогда отпустили домой. 500 наших бойцов доехали до ворот, и я в их числе, но в последний момент нас развернули.
После победы Майдана руководство сменили?
Нет.
Сдача техники в Краматорске
Ты был тогда в Краматорске, когда сдали технику?
Был.
Все было немного не так, как рассказывают?
Да. Немного не так. В тот день должны были взять краматорский аэропорт. Сформировали две группы. Одна небольшая — берет аэропорт. Другая в то же время колонной проходит через весь Краматорск, отвлекая на себя внимание. Нам приказ был один — ни при каких обстоятельствах не открывать огонь.
Когда мы шли, в районе рынка появилось очень много стариков, женщин и детей, беременных. Они хватали нас за автоматы и причитали. Очень скоро за ними появились люди с оружием. Мы не могли по ним стрелять – были бы очень большие жертвы среди гражданских. Старший колоны пошел на переговоры. Он вернулся и отдал приказ сдать оружие.
Ты понимаешь, что значит приказ? Приказ не обсуждают, не обсуждают и все тут. Но я даже решился его пообсуждать — я позвонил своему непосредственному командиру и спросил, что делать. Чем мог помочь мой командир? Он сказал слушать приказ старшего колонны.
И ты сдал оружие?
О, ты себе не представляешь, что значит сдать оружие. У меня не просто оружие, у меня — машина (почти кричит). Понимаешь, как ее отдать? Это моя машина! Она на меня записана, в конце-концов! Я вернусь в штаб и что скажу «Я отдал машину»?!
Вы не могли стрелять из-за гражданских?
Мы не могли стрелять потому что у нас не было приказа. Но мы были готовы сопротивляться.
Это унизительно?
Да. Но это не самое страшное. Самое страшное, что эти козлы не умеют пользоваться техникой. Они дикие — они не умеют управлять такими машинами. После этого последовал приказ – отвезти им машины туда, куда они скажут. Мы сами везли им эти машины.
Потом вас отпустили?
Потом пришел очень милый дядя с бородой и начал рассказывать, что такое ДНР и за что они воюют. Говорил, что их поддерживает местное население. И с виду на тот момент это действительно было так. Говорил, что нас руководство тупо кидает под обстрел. Говорил, что правда на их стороне. Что у них бойцов уважают. Предложил перейти на их сторону.
Ранение
У тебя рука, да?
Да. У меня рука, нога, вторая нога, легкое, лицо, черепно-мозговая травма.
У меня всё было просто. Я не потерял сознание. Я очень хотел, но не потерял. Вспышка, оглушение, снаряд взорвался. Ни хрена не видишь, ни хрена не слышишь, ни хрена не понимаешь. Все, что мог — запрятаться в машину. Скатился на бок.
Секунд через 20 прошла контузия, оглушение. Еще секунд через 30 ты начинаешь видеть. Глаза целы — зашибись. Выстрелы слышишь — уши тоже целы. Отлично. Рукой пощупал лицо. Почему-то сразу не заметил, что пощупал лицо только левой. Правая почему-то не поднялась.
Лицо на месте, голова — просто супер. Смотришь дальше. Налево — все хорошо. Направо – твою мать! Вообще не хорошо, совсем нехорошо. От правой руки кусочек остался, косточка торчит, запах жареного мяса. Мягко говоря, неприятные ощущения.
Запах знакомый?
Да, но не своего тела. К запаху своего тела относишься совсем по-другому.
Посмотрел на руку — нету руки. Печально, очень печально. Первая мысль – сейчас будет очень больно. Вспоминаешь, что у тебя есть шприц-буторфанол. Очень крутое обезболивающее. Достаешь его из разгрузки. Твою мать – его пробило осколком. Ничего, вспоминаю, что у меня есть еще один. Я ведь продуманный — я себе стырил на всякий случай. Этот целый. Разрываешь его зубами. Но вдруг – понимаешь, что у него какой-то пластмассовый тюбик, который ты не можешь пробить одной рукой. Пришлось принимать перорально. В принципе нормально, эффект практически тот же. Обезболился — сидишь дальше. Понимаешь, что надо искать руку.
Реально нет руки?
Я ее просто не заметил. Начал поворачиваться и чувствую, что я ногой стал себе на правую руку. Б..ь, я ее еще чувствую. Поднял руку — она не оторвана. Она осталась висеть на мышце и немного кожи. Еще держится! Положил ее на себя, посмотрел, что она не в очень хорошем состоянии, но есть!
Что делать дальше? Вокруг стреляют, порохом засыпает. Я один в машине. Остальные сидели на ней — их взрывной волной скинуло. Лежишь, одна рука и автомат. Отстреливаться не полезешь. Высунул голову, посмотрел – ребята стреляют! Спрашиваю: «Медики есть в колонне?». Но медиков с нами в колонне не оказалось – не поехали они с нами.
Решил покурить. Лег поудобней. Думал, мол, сейчас кровь потеряю, сосуды от курения сузятся, и сразу потеряю сознание. Твою мать, это ведь так круто! А нет – все следующие 10 часов я был в сознании.
Долго так сидел?
Я в машине сидел минут 20. Пока парни немного не отбились. Знакомый заглянул в машину: «Ни хера себе, Тоха, ты живой!». Потом посмотрел второй раз: «Ой, да ты не очень живой!». Хотел помочь мне выбраться, но я сам спрыгнул. Забежал за машину – там ребята организовали медпункт. У кого что было все снесли туда. У меня с собой даже жгута, какого-то хрена, не было. Провтыкал. Мне дали. Сам себе я его наложить не мог – попросил парней. Первая медицинская помощь была оказана. Надо как-то выбираться.
Подъехала машина, меня закинули внутрь. Маленький минус – меня положили впритык с листом алюминия в кузове. Он на солнце раскалился до неимоверной температуры! Лето, жара — попа горит. Машина подпрыгивает на кочках — я начал с нее скатываться. Пытаюсь за что-нибудь ухватиться, чтобы удержаться. Тут подбегает какой-то чувак и кричит: «Эй, мы тебя теряем!». И после этого он сел рядом и начал меня держать.
Лежу. Чувак говорит: «Воды будешь?». Вау, вот это предложение дня! Вода! Конечно, буду! Он достает пятилитровую баклагу воды – и пытается налить мне в рот. Машину кидает — я захлебываюсь. Не могу дышать, кашляю. Но глоток я сделал. Эту процедуру мы повторили 4 раза. Я еще хотел пить, но понял, что на пятый раз я уже захлебнусь окончательно.
Подъехали мы к первому медику. Он посмотрел на меня и говорит: «Б...ь, мне реально нечем тебе помочь». Он нашел более или менее ровную палку — примотал к ней руку.
Тут я почувствовал, что у меня болят ноги. Он разрезал штаны и говорит: «У тебя п...ц с ногами!» После этого меня отправили на машине в Изюм Харьковской области. В лагерь АТО. Дорога – часа три-четыре.
Обезболивающее кололи?
Нет.
В Изюме был более продвинутый лекарь. Меня положили на носилки. Мне что-то делали с ногами. Руку с палкой привязали уже к настоящей шине и отправили на вертолетную площадку. Там я еще полтора часика повалялся. Пока мы летели в Харьковский госпиталь, наш вертолет обстреливали. Сам вертолет стрелял, с вертолета стреляли, мы маневрировали.
Реальные ощущения начались в Харькове — на операционном столе. Меня облепили семь человек, но почему-то анестезиолога среди них не было. Подошел доктор, посмотрел на это все и сказал: «Эх, отрывайте руку». Я повернулся к нему и взмолился: «Доктор, мне 19 лет. Мне нужна эта рука. Не отрывайте ее!» Доктор задумался и сказал: «Ладно, постараемся что-то сделать». Руку пришили обратно.
Потом выяснили, что у меня пробито легкое. Нет, на общем фоне это вообще было незаметно. Плюс на мне сделали дренажи. Сделали надрезы и вставили трубочки. Такое странное ощущение, когда ты делаешь вдох и понимаешь, что ты не только ртом захватываешь воздух, но воздух всасывается и через ребра.
Единственный плюс в этом всем, что у меня уже совсем не было сил. Чувствовал боль, но ничего не мог сделать. Я даже дергаться не мог. Я просто лежал в сознании. Когда начали собирать руку, я вырубился.
Когда попал под обстрел?
19 июня.
Когда пришел в сознание?
21 июня. Надо мной уже стояли родители и поздравляли... с Днем рождения. Знаешь, это самые интересные поздравления в моей жизни. Рядом в реанимации лежали такие же бойцы и со всех сторон раздавался сдавленный шепот: «Чувааааак! Хегеееей! С Днем рождения!»
Здесь, в Киеве, не верится, что там что-то такое происходит?
Да. Меня пока точно нельзя выпускать из госпиталя. Мне кажется, я буду бить людей.
Почему?
Ну, потому что.
Почему?
Потому что, понимаешь, там воюют — там гибнут. Нормальные адекватные парни, а вот эта вот херня, которая как сидела, так и сидит на районе с бутылочкой пива и ждет модного типочка с iPhone.
Ты обещал армейский юмор.
То есть до этого мы недостаточно посмеялись? (смеется).
Я не смеюсь, я переживаю, что должна быть там.
Нет, нет, нет. Ты себя в зеркало видела? Девушки не для этого созданы! Вы должны быть здесь, пока я там, понимаешь? Вы ведь созданы, чтобы я ради вас там бегал и знал, что мне есть куда и ради кого возвращаться! Я себе представляю — мое чудо бегает там и подставляет себя под пули. Я вернусь, а она нет — вообще гениально!
Девушки были в зоне АТО?
Нет. Были в лагере АТО.
Что они делали?
Хрен его знает, что они там делали. Главное, чтобы улыбались. Ходишь целый день, одни перцы, этот камуфляж, эти офицеры. Все орут, эта гребанная машина. Я как механик-водитель весь в мазуте, масле, антифризе, соляре. Потому что машине 36 лет! И она еще должна ехать. И ты понимаешь, что если она остановиться, то тебе *опа. Идешь грязный, замученный, а она идет навстречу и улыбается. Боже! Это так мило!
