Те, кто считает, будто происходящие на наших глазах события их не касаются, глубоко и трагически ошибаются. Ведь главный вопрос любой революции — это даже не вопрос собственности, а вопрос способа контроля над насилием, в том числе, хотя и не только, власти. И он, в отличие от проблемы собственности и распределения богатства, касается не только богатых и бедных, но и вообще каждого жителя страны. Независимо от политических взглядов, родного языка и даже отношения к евроинтеграции.
Современная политическая экономика утверждает, что вопросы собственности и перераспределения вторичны, поскольку существует насилие. Хорошо это или плохо, но человек порой склонен применять силу даже по второстепенным поводам, а то и вообще немотивированно, не говоря уж о том, что способен ее использовать для завладения чужой собственностью. Поэтому распределение собственности во все века отражало распределение сил. Такой порядок лишен смысла и контрпродуктивен с точки зрения экономики, но имеющим силу на это наплевать, по крайней мере, до тех пор, пока непродуктивность не угрожает их собственным интересам. Поэтому экономически продуктивный общественный порядок требует в качестве обязательного условия жесткого контроля над насилием. А чтобы те, кто его призван осуществлять, сами не становились источником угрозы, их, в свою очередь, должно жестко контролировать общество.
И вот тут начинается самое главное. Ведь "общество" — понятие абстрактное. Оно состоит из миллионов разных людей с противоречивыми интересами. Поэтому все решает структура представительства этих интересов — политическая система. Именно от ее конфигурации зависит контроль над насилием, а, следовательно, и над собственностью, то есть, в конечном счете, экономическое благополучие.
Единственный на сегодняшний день способ частичного решения проблемы насилия в смысле "меньшего зла" сформулировал Макс Вебер, когда определил государство через монополию на легитимное насилие. В переводе на простой язык это означает, что, в отличие от обычного человека, полицейский не просто вооружен, а имеет право применять оружие для защиты граждан от преступников. Например, если группа молодых людей спортивного телосложения избивает человека, то полицейский обязан их задержать, а в случае неподчинения может стрелять на поражение. Например, по свидетельствам очевидцев, как-то раз двое молодых лейтенантов с автоматами положили в снег группу высших бандитов-"авторитетов", чьи имена в начале 90-х даже произносить было страшно.
Однако ключевое здесь слово — "легитимно". То есть даже не просто в пределах закона: закон только венчает собой сложную юридическую конструкцию, отражающую ограничения, которые общество накладывает на государство. И они могут быть очень разными в зависимости от культуры и традиций народа. Скажем, в Беларуси, Казахстане и России подданные воспринимают как приемлемое или даже должное, когда спецподразделения бьют мирных демонстрантов. А в Украине, как и во всем цивилизованном мире, это вызывает возмущение — на такое поведение общество санкции государству не давало. И коль государство вышло за пределы своих легитимных полномочий, то и граждане имеют полное право — и даже обязанность, гражданский долг — поставить его на место. Что они и продемонстрировали в последние дни. Причем тут бессмысленно взывать к законам или постановлениям судов, поскольку речь идет о вещах куда более фундаментальных, чем формальные нормы.
Асемоглу и Робинсон в своей знаменитой книге "Экономические основы диктатуры и демократии" вводят понятие "де-факто" политической власти. Народ как суверен формально обладает такой властью всегда. Если политическая система позволяет, то он реализует ее мирно, на выборах. Если же правительство, пусть даже формально назначенное по результатам выборов, не отражает волю народа, то суверен реализует свою власть через выход на улицы. Правда, революционная мобилизация не вечна, поэтому народ получает подачки и расходится до следующего бунта. Демократия возникает именно как способ на системном уровне решить проблему раз и навсегда, приведя в относительное соответствие политическую власть де-факто и де-юре.
В этом смысле мы сейчас наблюдаем последствия насилия над демократическими процедурами, которое со своих первых шагов чинит нынешний президент. Янукович, напомним, президент меньшинства, и оба раза правительство назначалось против воли большинства избирателей, отраженной результатами парламентских выборов. "Предохранительные клапаны" были с большевистской решительностью перекрыты во имя пресловутой "монолитности", и вот сейчас котел взорвался.
Но последствия этого намного превосходят только перераспределение доходов, на котором акцентируют внимание Асемоглу и Робинсон. Даже требования такого Майдан не выдвигает. Это значит, что происходит не "хлебный (колбасный) бунт", а настоящая революция. Ее центральным вопросом, как и положено, стал именно способ контроля над насилием. А раз так, то стоит обратиться к революционной (только в научном смысле) книге Норта, Уоллиса и Уэйнгаста "Насилие и социальные порядки". Тем более что есть уже и попытки применить выдвинутую там теорию к ряду стран.
Напомним, что логику тысячелетнего существования экономически абсурдного общественного порядка "с ограниченным доступом" (ОД), по-прежнему существующего в большей части мира, они объясняют его способностью вводить насилие в относительно узкие и менее разрушительные для экономики рамки по сравнению с первобытным обществом. Это достигается за счет откупа от потенциальных организаторов насилия. При этом на откуп им отдают отдельные привлекательные экономические возможности, соответственно ограничивая доступ к ним для всех остальных, — отсюда и название.
Авторы различают три стадии развития такого уклада: хрупкий, когда насилие то и дело вырывается наружу; базовый, когда государство контролирует всех и вся; зрелый, когда формируются предпосылки перехода к общественному порядку "с открытым доступом", сделавшему развитые страны таковыми. Эти предпосылки включают: 1) власть закона хотя бы для элит; 2) существование организаций, живущих собственной жизнью даже после уxода иx основателей; 3) политический, централизованный, контроль над насилием. При этом Норт и соавторы неоднократно подчеркивают, что нет никакой гарантии поступательного перехода между этими стадиями снизу вверх или какой-либо необратимости прогресса: вспышка насилия может запросто отбросить страну из "зрелого" состояния в "хрупкое". Последующее восстановление пройдет, наверное, быстрее, чем за сотни лет, необходимых для формирования "зрелого" ограниченного доступа, но будет трудным и совсем не обязательно произойдет вообще в обозримом будущем.
С этой точки зрения Украина была в довольно продвинутой стадии "зрелого" ОД, а после Оранжевой революции на глазах начали формироваться даже зачатки "открытого доступа", прежде всего, политическая конкуренция. Янукович с первых дней начал политику искоренения этих ростков будущего, толкая Украину назад к "базовому" "ограниченному доступу". Естественно, это процесс, прямо противоположный евроинтеграции. Вопрос был лишь в том, где именно произойдет неизбежное столкновение: многим казалось, что на деле Тимошенко, — как выяснилось, это был слишком поверхностный взгляд. До последнего момента оставался, конечно, и некоторый шанс, что под давлением экономических и политико-экономических обстоятельств тенденция, имеющая под собой глубокие исторические и институциональные, и политико-экономические корни, победит.
Но чуда не случилось. Жестокий разгон Евромайдана знаменовал собой попытку окончательно консолидировать "базовый" ОД по примеру северо-восточных соседей; переломить через колено не только парламент, но и тех, кто его избирал. Янукович объявил войну нашему народу и, судя по провалу голосования за отставку Азарова, собирается нас победить, не останавливаясь ни перед чем. Он закусил удила и пошел ва-банк. Это уже поставило страну на грань гражданской войны. Но даже если ему это вдруг удастся, в условиях Украины дело вряд ли ограничится "базовым" ОД. Как бы он ни был плох, более чем вероятно сползание еще дальше, к "хрупкому". Попросту говоря, "африканизация".
В России и Беларуси "закручивание гаек" удалось благодаря гораздо более высокой управляемости государства, помноженной на сакральное отношение к власти. В Украине ничего подобного и близко нет. Поэтому силовые структуры, по крайней мере, частично уже вышли из подчинения, отказываясь выполнять заведомо преступные приказы. За этим могут последовать столкновения между силовиками. С другой стороны, когда милиционер отказывается зверски избивать ни в чем не повинных людей, преступная власть, не задумываясь, призывает на помощь "титушек". А это ни больше ни меньше как нарушение государственной монополии на насилие, то есть разрушение государства как такового. Тысячи молодых сильных и агрессивных бандитов, почувствовавших вкус к безнаказанному насилию, — страшная сила, способная как минимум вернуть Украину к худшим традициям начала 90-х. Тем более что экономический кризис, который практически неизбежен в случае сохранения нелегитимной власти, полностью утратившей доверие как на Западе, так и на Востоке и при этом добивающей экономику, будет вполне сопоставим с подзабытыми уже масштабами тех лет. И, вдобавок, подняли голову радикальные националисты, также, не исключено, вскормленные либо самой властью, либо КГБ/ФСБ специально на такой случай.
В подобных ситуациях в большинстве развивающихся стран на арену выходят те, кто в настоящих танках: против них "Беркут" бессилен, не говоря уже о "титушках". Это, как правило, означает стабилизацию "базового" ОД через установление авторитарного режима или хунты, но, по крайней мере, останавливает сползание к "хрупкому". Еще недавно такой вариант казался верхом ужаса, но нам можно расслабиться: Украине он не светит (см. статью С. Рахманина "Чайка по имени Евромайдан", ZN.UA №45 от 29 ноября 2013 г.). Зато вполне вероятна оккупация Россией, которая, впрочем, повлечет еще большие жертвы. Тем более что нынешнему российскому руководству выгодно сделать из Украины пугало для собственного народа, чтобы оправдать свой вариант пресловутой "стабильности".
Поэтому нам с вами, всем, кому дороги собственная жизнь и свобода, да и просто с таким трудом нажитое благополучие, не остается другого выхода, как проявить волю суверена (то есть нашу с вами) и, используя нашу "де-факто" политическую волю, заставить "нынешнюю власть" уйти подобру-поздорову. Или мы ее, или она нас.
При этом ключевым вопросом остается контроль над насилием. Поэтому нельзя ограничиться, например, отставкой Азарова и возвратом к Конституции в редакции 2004 г.: она оставляет контроль над силовыми структурами в руках президента, коим, вдобавок, остается Янукович. А мы уже проходили ситуацию, когда действовали те же ограничения, а оппозиционный премьер якобы гарантировал сдержки и противовесы. Упомянутые выше Асемоглу и Робинсон отмечают, что революционная мобилизация не может длиться долго. Поэтому власть имущие идут на временные уступки, подчиняясь силе восставшего народа, а потом точно так же эти уступки забирают назад, когда все расходятся по домам. Так что необходимо требовать именно системных, необратимых, решений. Причем отставка Януковича — это, безусловно, необходимое, но недостаточное условие.
Дьявольский расчет авторов поправок, впопыхах принятых в революционной горячке, состоял в том, что если в кресле президента оказывается хоть сколько-нибудь европейски мыслящий человек, то ему вряд ли удастся провести хоть одну реформу — все силы уйдут на борьбу за полномочия с правительством. А если "византиец", то, используя контроль над силовиками, он легко добьется от депутатов чего угодно. Это было очевидно еще тогда, а после всего, что произошло после (и в результате) принятия именно такой редакции, только доказало: первичным был и остается контроль над насилием.
"Ющенко доказал украинцам, что можно жить без президента. Янукович доказал, что нужно жить без президента" — эта простая истина, уже пару лет гуляющая по Интернету, должна стать сутью будущей политической реформы. По крайней мере, без всемогущего президента Украина точно обойдется: наш путь к эффективному государству, которое будет служить именно нам, лежит через сдержки и противовесы. В том числе в контроле над силовиками.
Второй важный вывод: революция имеет шанс победить, только если сумеет привлечь на свою сторону силовиков или хотя бы убедить их сохранять нейтралитет. Очень может быть, что и избиение младенцев в ту страшную ночь, и провокации на Банковой, и непримиримость социал-националистов имели общую цель: выхолостить лозунг "милиция с народом", сделать из человека в погонах пугало для протестующих, а его самого, в свою очередь, противопоставить враждебной толпе и вынудить защищаться.
В свою очередь, сами силовики должны понять, что, во-первых, они присягали не лично президенту (у нас же не монархия, правда?), а народу Украины. И, похоже, настал тот час, когда верность присяге означает долг защищать народ Украины от президента, который отдает преступные приказы или, по крайней мере, терпит при власти людей, которые такие приказы отдают. И, более того, широко и нагло использует бандитов, если называть "титушек" своими именами. А именно они, а не мирные демонстранты, пусть даже и требующие смены власти, — настоящие, кровные, враги силовиков, поскольку бандиты играют на том же поле, но без правил. И заодно враги государства Украина, поскольку подрывают его монополию на насилие — даже несмотря на то, что они играют на стороне власти. Ведь она утрачивает остатки легитимности, когда посылает преступников бороться со своими оппонентами.
А для простых граждан вывод тоже очень простой: назад пути нет, на этот раз отсидеться не удастся. Единственное, что может склонить людей с оружием на нашу сторону, — это еще более массовый протест. И еще, конечно, аргументы. Некоторые из них изложены выше. Сдюжим?
